Справа и слева двор отгораживали подсобные постройки. Между этими черными невыразительными зданиями выделялся кроваво-красный дом. К нему вела мощеная дорога. Над крышами раскинули свои короны короли лесов — дубы, под их сенью было тихо и сумрачно.
Самый могучий дуб рос посреди двора. С нижней ветви его свисал круглый медный щит, слишком большой и тяжелый, чтобы им можно было пользоваться. В ослепительном блеске солнца на нем было почти не видно вмятин, оставленных висевшим рядом молотом.
Раздавались глухие удары. Маэлох успокоился. Клинки было в ножнах.
Гибкого, проворного мужчину соперник оттеснил почти к самому дереву. Он повернулся на пятках и отскочил в сторону. С неожиданным проворством мужчина покрупнее бросился на него. Острие его меча ударило по колену соперника и скользнуло вверх по кольчуге, к бедру. Он зашатался и разразился британскими ругательствами.
— Довольно, Кинан! — крикнул его противник. — Если бы мы дрались по-настоящему, ты был бы уже мертв.
— Прекрасно, господин, — тяжело дыша, сказал Кинан. — Я рад, что вы не вспороли мне мошонку.
— Не бойся. Ты мне нужен целым. К тому же твоя жена оторвала бы мне голову.
Кинан, прихрамывая, подошел к нему.
— Вы меня совсем загнали, господин. Боюсь, сегодня я уже не смогу с вами упражняться.
— Для меня достаточно. Идем в дом, снимем это железо, умоемся и выпьем.
Маэлох, который едва понимал латынь, двинулся к ним покачивающейся походкой моряка.
— Мой король, — сказал он по-исански. — Как это ни печально, но мне необходимо с вами поговорить.
Грациллоний снял шлем. Он узнал перевозчика мертвых.
— Через несколько дней состоится публичный суд, — ответил он.
Маэлох покачал лохматой головой.
— Я не могу ждать, мой господин. Вы проявляете осторожность и никогда не рассматриваете те дела, которые вам не угодны. А мои судьи… боги.
Грациллоний пристально посмотрел на него и улыбнулся.
— Ты упрям, рыбак. Что ж, тогда идем. Выпей вина, а я пока умоюсь.
— Спасибо, — сказал Маэлох, словно он отвечал на предложение какого-нибудь моряка.
Они втроем поднялись по ступенькам к портику. На колоннах были вырезаны изображения Тараниса и его символы: дикий кабан, орел, молния, дуб. Они вошли в торжественно украшенный зал с деревянной крышей. Здесь на колоннах и обшитых деревом стенах тоже были вырезаны такие же рисунки, но в темноте их было почти невозможно различить. С перекрестных балок, как летучие мыши, свисали истлевшие от времени знамена. В глиняном полу темнели пустые ямы для огня. Ноздри с удовольствием вдыхали холодный воздух.
Грациллоний с Кинаном разоблачились и направились к загородке, чтобы умыться и сменить одежду. Маэлох взял чашу с элем и сел на стоявшую у стены скамейку. Трое мужчин унесли оружие и доспехи. Четвертый взял метелку и принялся смахивать паутину.
Маэлох обратился к нему.
— Кто из королев здесь сегодня присутствует? — спросил он.
Слуга остановился.
— Никто, господин. — Голос его, не в пример яркому наряду, звучал тускло. Перевозчик Мертвых мог потревожить слишком много убитых в этом доме душ.
— Почему? Наш король совсем не слаб, совершенно справедливо одному мужчине иметь девять жен.
— Принцесса Дахут пожелала пожить здесь три дня и три ночи и попросила, чтобы здесь не было других женщин.
— Дахут, ты сказал? Что побудило ребенка изъявить такое желание?
— Я не могу этого знать, господин. Но ее отец-король с ней согласился.
— Да, я слышал, он ни в чем ей не отказывает. Но кто посмеет его в этом попрекать? Где она сейчас?
— Кажется, в Лесу, господин, и днем, и ночью. Маэлох нахмурился.
— Там опасно. А если появится священный вепрь? Нет, Граллон ей слишком потакает.
— Умоляю меня простить, господин, но мне нужно доделать работу.
Маэлох кивнул, прислонился к закопченному рельефу с изображением сцен из древних легенд — герой Белкар борется с демонической русалкой Кванией — и задумался.
Вошли Кинан с Грациллонием в светлых одеждах. Король хлопнул в ладоши.
— Два кубка холодного меда, — крикнул он. — И еще эля для нашего гостя, если он желает. Что, Маэлох, о чем ты хотел меня спросить?
Моряк не поднялся.
— Нам лучше поговорить с глазу на глаз, мой господин, — ответил он.
— Хм, какой ты угрюмый. Придется тебе подождать. Садись, Кинан. Нам надо кое-что обсудить, — многозначительно сказал Грациллоний на латыни. — По глупой случайности ты не пронзил меня раньше, когда я чуть не попался на трюк со щитом. Я слишком расслабился. Хотелось бы мне знать, кто следующий бросит мне вызов?
Слуга принес мед, охлажденный в кувшине с водой. Кинан выпил. Вскоре, несмотря на протесты центуриона, он ушел.
Грациллоний отпустил слуг и сел на скамью рядом с Маэлохом.
— Итак? — спросил он. Рыбак вздохнул.
— Мой господин, в шотландских землях народ ропщет из-за того, что вы посекли Усуна и Интила. Я принес от их имени жалобу. Усун — мой моряк.
Грациллоний кивнул.
— Я помню, — медленно проговорил он. — «Высек» — не совсем точное слово. Три удара плетью не причинят вреда этим черепаховым спинам. Это явилось для них предупреждением.
— Позором!
— Нет. Сколько раз ты наказывал за непослушание или безрассудство, потчевал их веревкой, и никто не выражал потом недовольства?
Маэлох сложил огромные руки на коленях.
— Что они сделали? В этом году был бедный улов, они взяли лодку, отправились на полуостров и привезли для продажи римскую посуду. Но их выследили ваши шпионы.
— Шпионы здесь ни при чем. Эти двое презрели закон и даже не пытались скрыть свой проступок.
— Какой закон? Пока не ввели тот кровавый указ, в Исе процветала свободная торговля. Граллон, я пока вам не враг. И предупреждаю, что вы сбились в пути. Вы высекли двоих людей и забрали их товары. Вы не имели на это права.
Грациллоний вздохнул.
— Успокойся, друг. Клянусь Митрой, я не хотел этого делать. Но они меня вынудили. Я объяснил так же ясно, как ясно море около Нимфеума, что отныне наши торговцы, въезжая на римскую территорию, должны проходить через римские таможни. Твои люди этого не сделали. Вместо того чтобы заплатить пошлину, они контрабандой провезли исанские ткани в Венецию и обменяли их на местные товары. Пусть считают, что им повезло, потому что римляне их не поймали. Я наказал их так же, как и любого жителя Иса, который осмелился бы сделать то же самое. Если бы кого-нибудь из них схватили, я не смог бы, слышишь, не смог бы их спасти.
Горечь прошла, но вместо нее появилась боль.
— Но почему, Граллон? — прошептал Маэлох. — Зачем после стольких лет кормить этих акул?
— Я не смогу назвать все имеющиеся причины. Я думал лишь о том, что это вызовет слишком сильную ярость, слишком заденет гордость. Некоторые уезжают и создают неприятности лишь за тем, чтобы потешить свое самолюбие. Для меня это недопустимо. Я объявил, что настало время Ису с честью выполнить давнее соглашение с Римом и соблюдать римские законы на римской земле. Подумай, Маэлох. В Британии стоят корабли с солдатами. Что они сделают, когда очистят ее от варваров, если им, конечно, это удастся? Император, вернее его подручный Стилихон, готов обрушиться на непокорных язычников Иса. Ничто, кроме нашей полезности Риму, не удержит их от этого. Нельзя дальше провоцировать Рим. В день солнцестояния Совет суффетов со мной согласился.
Грациллоний положил руку на плечо Маэлоха.
— Подожди немного, друг, — мягко продолжил он, — Я хочу, чтобы ты понял и объяснил своим товарищам, что это делается ради их спасения.
Он немного помолчал, потом добавил:
— Позволь сразу сказать тебе конфиденциально: я знаю этих бедняг, и потеря их груза обрекла на лишения их семьи. Я не могу позволить, чтобы они богатели, совершая злодеяния, но… между нами, мы с тобой можем поддержать их, не заставляя терпеть незаслуженные страдания.
Маэлох, задыхаясь, воскликнул:
— Что? Граллон, вы добрый человек. — Приоткрылась дверь, через порог упал тонкий луч света. В зал вошла Дахут, осветив собой его похожие на пещеру глубины.
— Маэлох, — закричала она, — милый старый Маэлох! — Она бросилась к нему и схватила его за руки. — Я знала, что ты приедешь! Ты останешься обедать, правда? Скажи, что останешься!
Ему ничего не оставалось, как ответить:
— Да, принцесса, поскольку об этом меня просите вы …
Он готов был засыпать ее вопросами. Что она делает в Лесу, почему захотела сюда приехать тайком? В Лес, где когда-нибудь какой-нибудь чужеземец убьет ее отца.
III
К великому монастырю в долине Лигера, находившемуся недалеко от Кесародуна Турона, подошел пилигрим. Холодная осень укутала легким туманом деревья, нарядив их в блестящие одежды. Вдали серебрилась река, на ровном берегу теснились лачуги. Окружающие их почти отвесные горы были густо усеяны пещерами, в которых также проживали монахи. Они были в грубых одеждах, немытые, с выстриженными тонзурами. Пилигриму пришлось долго искать того, кто не молился и не медитировал, наконец он нашел одного в саду, который копал лопатой землю.
— Во имя Христа, приветствую тебя, — сказал он.
— Господь с тобой, — ответил монах. Перед ним стоял молодой светловолосый мужчина в тунике, штанах, стоптанных туфлях из прочного материала. За спиной у него висели постельные принадлежности и мешок со скудной пищей, на поясе болтался тощий кошель, в руках он держал вещи. Ничем, кроме странного акцента, не похожего на британский, он не отличался от бесчисленных бродяг.
— Ты ищешь работу? — спросил монах. — Я слышал, в Йовианской латифундии нужны рабочие. — И трудоспособных мужчин там не расспрашивали о прошлом. Императорские законы обязывали простых людей работать на земле и, когда крестьянские хозяйства исчезали одно за другим, с успехом заменяли их другими. Странник улыбнулся.
— Мне не нужна работа в поле, во всяком случае, на земле. Конечно, я с радостью помогу, если нужен мой труд. Где я могу найти епископа?
— Святого Мартина? Нет, сын мой, его нельзя отрывать от молитв. Но, не бойся, переночевать ты можешь у нас.
— Умоляю тебя, мне необходимо его повидать. Не настолько он отрекся от мира, что откажется принять родственника, вернувшегося из рабства дикарей.
Удивленный монах объяснил, где можно найти епископа. Основатель и глава монастыря обитал в небольшой мазанке, такой же крошечной, как остальные. Покосившаяся дверь была приоткрыта, и пилигрим увидел погруженного в молитвы епископа. Странник опустил на землю свой скарб и стал ждать.
Примерно через час Мартин поднялся. Он прищурил подслеповатые голубые глаза. Его сморщенное лицо в ореоле тонких белых волос было изборождено морщинами. Но двигался он по-прежнему быстро, и голос звучал все так же энергично.
— Что ты хочешь, сын мой?
— Аудиенции, если вы соблаговолите оказать мне эту милость, — ответил молодой человек. — Я Сукат, сын вашей племянницы Конхессы и ее мужа Кальпурния, куриала из британского города Бановента.
Мартин вздохнул.
— Сукат? Нет, этого не может быть. Разве Сукат не погиб… семь лет назад, когда скотты дошли до Сабрины?
— Нет, господин. Я сбежал из плена. Позвольте доказать вам, что я — Сукат, напомнив историю нашей семьи. Мой отец был силурийцем, он примкнул к армии и дослужился до звания центуриона. В Паннонии он встретил вашу племянницу и женился на ней. Оставив военную службу, он привез ее на родину, и они остались жить там. Он был благочестивым человеком, несмотря на то что стал куриалом и диаконом…
Мартин бросился к Сукату и крепко обнял его. Слезы полились из его глаз.
— Господи, прости меня! Почему я в тебе усомнился? С возвращением, с возвращением домой!
Он провел гостя в хижину. Из обстановки там были лишь деревянный крест и пара трехногих стульев, но на ящике лежало несколько книг. Мужчины сели.
— Умоляю, рассказывай, что с тобой произошло, как ты сбежал, рассказывай все, — воскликнул Мартин.
Сукат вздохнул.
— Это долгая история, господин. Меня преследовали несчастья… Нет, неужели я могу говорить о своих бедах после того, как видел ту несчастную женщину?.. Я приехал в Эриу, Ибернию. В Кондахте меня захватил один из вождей… Он привез меня в свое поместье на западе острова и заставил пасти овец. Я этим занимался шесть лет.
— Ты храбро выдержал это испытание. Сукат улыбнулся.
— Это было не так ужасно. Правда, в горах часто бывало холодно и сыро, но Господь наделил меня крепким здоровьем, и я смог это вынести. По натуре мой хозяин не был жесток, и время от времени он и другие люди проявляли ко мне доброту; часто, в хорошую погоду, на пастбище ко мне прибегали дети, чтобы послушать, как я играю на свирели, я рассказывал им истории, который помнил с детства… Конечно, вскоре я выучил их язык, который во многом отличается от нашего. И тогда я нашел путь к Богу. Я признался ему, что легкомысленно провел молодость, презрев его и встав на путь греха. Теперь я молюсь по сто раз на дню и почти столько же — ночью.
— Милость его безгранична.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51