– вопросил Д. У.
Усмехаясь, точно Чеширский кот, Энн вместе со всеми направилась вверх по крутому склону.
– Подождите, парни, пока узнаете, что мне вчера сказал Супаари!
Дальше тропка сужалась, и они вытянулись в цепочку. Аскама щебетала Джорджу о какой-то длинной, детально разработанной сказке, которую они придумывали вместе, затем увидела Кинсу и Файера, и дети убежали играть.
– Похоже, мы угодили в сеть половой дискриминации, – впрочем, как и наши хозяева, – сообщила Энн, когда они прибыли в квартиру.
Здесь было полно руна, но несмолкающая перекрестная болтовня стала людям уже привычна, и Энн едва замечала прочие разговоры.
– Джимми, руна считают тебя дамой и матерью всех нас. София, тебя принимают за подростка-мужчину. Эмилио – подросток-женщина. Они не вполне представляют, куда отнести Д. У., Марка и меня, но совершенно уверены, что Джордж мужчина. Разве это не мило, дорогой?
– Не уверен, – с подозрением сказал Джордж, оседая на подушку. – А как они решают, кто есть что?
– Ну, во всем этом есть определенная логика. Эмилио, ты угадал верно, что Аскама – маленькая девочка. Шанс был пятьдесят на пятьдесят, и ты выиграл. Фокус в том, что мать Аскамы – Чайпас, а не Манужаи. Да, так и есть, родные мои! – подтвердила Энн, когда они потрясенно уставились на нее. – Я вернусь к этому через минуту. Как бы то ни было, Супаари утверждает, что все дела в деревне ведут руна-женщины. София, послушай – это действительно круто. Беременность длится у них недолго и не доставляет особых неудобств. Как только ребенок рождается, мамаша вручает ненаглядного малютку папочке и, не сбившись с ритма, возвращается к делам.
– Не удивительно, что я не мог найти смысла в упоминаниях полов! – сказал Эмилио. – Выходит, поскольку Аскаму готовят в торговцы, они думают, что я тоже женщина. Потому что я – официальный переводчик нашей группы, да?
– Именно, – ответила Энн. – А Джимми, по их мнению, наша мама: он достаточно большой, чтобы походить на взрослую женщину. Вот почему, наверное, они всегда просят его принять за нас решение. И руна полагают, что мнение Д. У. он спрашивает из вежливости, – так мне кажется.
Ярбро фыркнул, а Энн усмехнулась.
– Ладно, теперь самое интересное. Манужаи – муж Чайпас, верно? Но он не генетический отец Аскамы. Дамы руна выходят за джентльменов, которые, на их взгляд, будут хорошими социальными отцами – каким является Манужаи. Но Супаари утверждает, что партнеров выбирают, руководствуясь, – она прокашлялась, – совершенно иным набором критериев.
– Находят хорошего жеребца, – сказал Джордж.
– Не будь грубым, дорогой, – откликнулась Энн. Чайпас и ее гости решили пойти к Ауче поесть, и квартира разом опустела. Когда люди остались одни, Энн наклонилась вперед и продолжила заговорщически:
– Но ты прав, смысл именно в этом. Должна заметить, этот обычай имеет определенную первобытную привлекательность. Теоретически, конечно, – добавила она, когда Джордж состроил недовольную гримасу.
– Почему же только про меня они «совершенно уверены», что я – мужчина? – обиженно спросил Джордж, чья мужественность подверглась косвенной атаке с двух сторон.
– Ну, помимо твоей мужественной наружности, любовь моя, они также заметили, как замечательно ты управляешься с детьми, – сказала Энн. – С другой стороны, ты не проявляешь особого интереса к собиранию цветов, поэтому они слегка сбиты с толку. То же самое насчет Марка, Д. У. и меня. Они думают, что я мужчина, потому что стряпней занимаюсь в основном я. Может, для них я нечто вроде папаши? О, Джимми, возможно, они считают, что мы с тобой состоим в браке? Очевидно, они не замечают разницу в возрасте.
Эмилио делался все более задумчивым, а Д. У., наблюдая за ним, начал посмеиваться. Наконец не выдержал и Эмилио.
– В чем дело? – спросила Энн. – Что тут смешного?
– Не уверен, что «смешной» – подходящее слово, – сказал Д. У, нацелив правый глаз на Эмилио и вскинув бровь.
Эмилио пожал плечами:
– Ничего. Но идея о разделении ролей генетического и социального отцов была бы уместной в моей семье.
– Могла бы уберечь твою несчастную буйную юную голову от многих бед, – прибавил Д. У.
Невесело рассмеявшись, Эмилио провел ладонями по волосам. Теперь все смотрели на него, на лицах ясно читалось любопытство. Он помедлил, зондируя старые раны, и обнаружил, что они затянулись.
– Моя мать была женщиной, как говорят, с большим сердцем и живой натурой, – произнес Эмилио, тщательно подбирая слова. – Ее муж был красив, высок и силен. Брюнет, но очень светлокожий. Мать тоже была очень светлой.
Он сделал паузу, чтобы они переварили эту информацию; не требовался генетик, чтобы сделать вывод.
– Муж моей матери в течение нескольких лет находился вне города…
– Сидел за хранение и распространение, – вставил Д. У.
– … а когда вернулся, узнал, что у него есть второй сын, почти годовалый. И очень смуглый. – Некоторое время Эмилио оставался неподвижным, а в комнате повисла тишина. – Они не развелись. Должно быть, он очень любил мою мать.
Раньше это не приходило ему в голову, и Эмилио понятия не имел, что ему следует по этому поводу чувствовать.
– Она была очаровательной, понимаете? Энн могла бы сказать: такую нельзя не любить.
– Поэтому за ее вину пришлось отвечать тебе, – проницательно сказала Энн, ненавидя эту женщину за то, что она допустила такое, и безмолвно ругая Бога – за то, что дал этого сына не той матери.
– Конечно. Дурной тон – родиться некстати.
Эмилио посмотрел на Энн, но тут же отвел взгляд. Зачем он ворошит прошлое? Как он мучился тогда, старался понять, в чем его вина, но что об этом мог знать ребенок? Вновь пожав плечами, Эмилио увел разговор в сторону от Елены Сандос:
– Муж моей матери и я часто играли в игру, называвшуюся «Выбей дерьмо из ублюдка». Мне было примерно одиннадцать, когда я понял смысл этого термина.
Распрямившись, он взмахом головы отбросил с глаз волосы.
– Я изменил правила игры, когда мне стукнуло четырнадцать, – сказал он, гордясь этим даже после стольких лет.
Зная, что будет дальше, Д. У. против воли усмехнулся. Он сожалел о разгуле хулиганства в Ла Перла и пытался научить парнишек вроде Эмилио улаживать ссоры, никого не калеча. Его наука трудно приживалась в районе, где отцы говорили сыновьям: «Если на тебя кто-то наедет, порежь ему лицо». Такое напутствие давали восьмилетке в первый школьный день.
– Наш достопочтенный отец-настоятель, – услышал он проникновенный голос Эмилио, – был в те дни приходским священником в Ла Перла. Конечно, он не потворствовал склокам между членами семьи, в каком бы хлипком родстве они ни состояли. Тем не менее отец Ярбро прививал юным прислужникам определенную мудрость. Это включало следующую заповедь: когда между противниками имеется существенная разница в размерах, большой дерется грязно уже потому, что намерен справиться с гораздо меньшим оппонентом…
– Поэтому подлови сукина сына раньше, чем он тебя ухватит, – заключил Д. У. тоном, подразумевавшим, что благоразумие этого постулата самоочевидно.
На самом деле он учил мальцов в спортивном зале нескольким тонкостям. Поскольку Эмилио был мелким, необходимой предпосылкой к маневрам являлась неожиданность. Сложность состояла в том, чтобы мальчик понял: вполне допустимо драться, защищая себя, когда Мануэль приходит домой в сильном подпитии, но нет необходимости сражаться со всеми насмешниками, проживавшими в округе.
– … и хотя, уложив засранца, испытываешь примитивное первобытное удовлетворение, – со спокойным уважением к своему наставнику говорил Эмилио, – этому не следует предаваться без умеренности и снисходительности.
– Меня как раз интересовало, где ты выучился приемам, уложившим Супаари, – сказал Джимми. – Это было впечатляюще.
Разговор переключился на священника, которого Джимми знал в Южном Бостоне и который боксировал на Олимпиаде, затем Д. У. вспомнил нескольких сержантов, которых знал по морской пехоте. Энн и София принялись готовить завтрак и качали головами, прислушиваясь к рассказам о бесспорно противоправных, но замечательно эффективных хоккейных приемах, применявшихся в квебекской лиге для защиты вратарей. Но потом разговор вернулся к Рукопожатию джанаата, как именовалась среди них атака Супаари на Сандоса, и когда речь опять зашла о детстве Эмилио, он встал.
– Никогда не знаешь, в какой момент пригодятся старые навыки, – произнес он с некоторым раздражением, двинувшись к террасе.
Но остановился, рассмеялся и благочестиво добавил:
– Пути Господни неисповедимы.
И было непонятно, серьезен Эмилио или шутит.
Путь вниз по реке от деревни Кашан показался Супаари короче, чем путешествие туда из Гайджура. В первый день он просто позволил своему рассудку расслабиться, лениво следя за водоворотами и плывущими деревьями, глядя на песчаные отмели и скалы. Но второй его день на реке был наполнен раздумьями и изумлением.
Супаари был ошеломлен новыми фактами, новыми идеями и возможностями, но он всегда быстро реагировал на благоприятную ситуацию и готов был дружить с теми, кто предлагал дружбу. Чужеземцы, как и руна, кое в чем поразительно отличались от его народа, а часто казались непостижимыми, но ему очень понравилась Хаан – Супаари счел ее ум весьма живым и полным вызова. Остальные были ему менее понятны и интересны: всего лишь придаток к беседам с Хаан – переводящие, иллюстрирующие, поставляющие пищу и напитки через странные и раздражающие интервалы. И, если честно, почти все они пахли одинаково.
Как только вернусь в город, куплю этот арендованный катер, решил Супаари, наблюдая, как неподалеку кружится, взмывая над водой, крупный речной кивнест. Цена его в свете последних событий не казалась значительной; Супаари осмотрел чужеземные товары и теперь знал масштаб торговли, в которой мог стать посредником. Ему было гарантировано несметное богатство. Одна эта поездка принесла целое состояние. Он объяснил чужеземцам, чем занимается, и те были рады снабдить его многими пакетиками ароматических веществ, чьи названия были столь же чудесны, как их запахи. Гвоздика, ваниль, дрожжи, шалфей, чабрец, тмин, фимиам. Палочки коричного дерева, белые цилиндры, именуемые восковыми свечами, которые можно воспламенять, дабы они испускали благоухающий свет, который Супаари находил восхитительным. А еще ему дали несколько «пейзажей», сделанных на бумаге одним из чужеземцев. Прекрасные вещи; замечательные, небывалые. Супаари почти надеялся, что Рештар их отвергнет, – Супаари и самому очень нравились эти пейзажи.
Было очевидно, что чужеземцам неведома ценность их товаров, но Супаари Ва Гайджур был честным человеком и предложил переводчику справедливую цену, составлявшую одну двенадцатую того, что он получит от Китери, – кстати, весьма значительную сумму. При заключении сделки произошла досадная путаница. Хаан пыталась настоять, чтобы товары были дарами, – гибельное понятие, исключавшее перепродажу. Маленький смуглый переводчик и его сестра с черной гривой уладили это недоразумение, но затем… как его имя? Сун? Сундос? Он попытался вручить пакеты прямо Супаари! Что за родители были у этих людей? Если бы Аскама не направила руки переводчика к Чайпас для передачи, Ва Кашани были бы полностью выключены из сделки. Шокирующие манеры, хотя переводчик, осознав ошибку, унижал себя достаточно убедительно.
Поскольку Ва Кашани предоставили кров чужеземной делегации и, соответственно, имели права на долю от прибыли Супаари, деревня почти на год сдвигалась к праву на размножение, опережая обычный график. Супаари был рад за них и слегка завидовал. Если бы для третьего джанаата жизнь была столь же простой и прямой, как у корпорации руна, то решились бы и его проблемы. Супаари смог бы попросту купить право плодиться и, доказав свою фискальную ответственность и покорность правительству, спокойно заняться этим. Но жизнь джанаата никогда не была простой и редко текла прямо. Глубоко в душе джанаата жило почти непоколебимое убеждение, что все нужно контролировать, продумывать, делать правильно, что в жизни очень маленький допуск на погрешность. Традиция означала безопасность, перемены вели к риску. Даже Супаари это ощущал, хотя игнорировал этот инстинкт часто и к своей выгоде.
Рассказчики утверждали, что первые пять охотников джанаата и первые пять стад руна были созданы Ингуйем на острове, где равновесие могло быть легко нарушено, а неразумное управление привело бы к полному истреблению. Пять раз охотники и их жены ошибались – допуская перемены, убивая без раздумий, позволяя своей численности бесконтрольно расти, – и все терялось. При шестой попытке Тикат, Отец Всех Нас, научился разводить руна, а Саахи, Наша Мать, стала его супругой, и их перенесли на материк, наделив верховной властью. Были и другие сказания: о Паау, Тихааи, первых братьях – и так далее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Усмехаясь, точно Чеширский кот, Энн вместе со всеми направилась вверх по крутому склону.
– Подождите, парни, пока узнаете, что мне вчера сказал Супаари!
Дальше тропка сужалась, и они вытянулись в цепочку. Аскама щебетала Джорджу о какой-то длинной, детально разработанной сказке, которую они придумывали вместе, затем увидела Кинсу и Файера, и дети убежали играть.
– Похоже, мы угодили в сеть половой дискриминации, – впрочем, как и наши хозяева, – сообщила Энн, когда они прибыли в квартиру.
Здесь было полно руна, но несмолкающая перекрестная болтовня стала людям уже привычна, и Энн едва замечала прочие разговоры.
– Джимми, руна считают тебя дамой и матерью всех нас. София, тебя принимают за подростка-мужчину. Эмилио – подросток-женщина. Они не вполне представляют, куда отнести Д. У., Марка и меня, но совершенно уверены, что Джордж мужчина. Разве это не мило, дорогой?
– Не уверен, – с подозрением сказал Джордж, оседая на подушку. – А как они решают, кто есть что?
– Ну, во всем этом есть определенная логика. Эмилио, ты угадал верно, что Аскама – маленькая девочка. Шанс был пятьдесят на пятьдесят, и ты выиграл. Фокус в том, что мать Аскамы – Чайпас, а не Манужаи. Да, так и есть, родные мои! – подтвердила Энн, когда они потрясенно уставились на нее. – Я вернусь к этому через минуту. Как бы то ни было, Супаари утверждает, что все дела в деревне ведут руна-женщины. София, послушай – это действительно круто. Беременность длится у них недолго и не доставляет особых неудобств. Как только ребенок рождается, мамаша вручает ненаглядного малютку папочке и, не сбившись с ритма, возвращается к делам.
– Не удивительно, что я не мог найти смысла в упоминаниях полов! – сказал Эмилио. – Выходит, поскольку Аскаму готовят в торговцы, они думают, что я тоже женщина. Потому что я – официальный переводчик нашей группы, да?
– Именно, – ответила Энн. – А Джимми, по их мнению, наша мама: он достаточно большой, чтобы походить на взрослую женщину. Вот почему, наверное, они всегда просят его принять за нас решение. И руна полагают, что мнение Д. У. он спрашивает из вежливости, – так мне кажется.
Ярбро фыркнул, а Энн усмехнулась.
– Ладно, теперь самое интересное. Манужаи – муж Чайпас, верно? Но он не генетический отец Аскамы. Дамы руна выходят за джентльменов, которые, на их взгляд, будут хорошими социальными отцами – каким является Манужаи. Но Супаари утверждает, что партнеров выбирают, руководствуясь, – она прокашлялась, – совершенно иным набором критериев.
– Находят хорошего жеребца, – сказал Джордж.
– Не будь грубым, дорогой, – откликнулась Энн. Чайпас и ее гости решили пойти к Ауче поесть, и квартира разом опустела. Когда люди остались одни, Энн наклонилась вперед и продолжила заговорщически:
– Но ты прав, смысл именно в этом. Должна заметить, этот обычай имеет определенную первобытную привлекательность. Теоретически, конечно, – добавила она, когда Джордж состроил недовольную гримасу.
– Почему же только про меня они «совершенно уверены», что я – мужчина? – обиженно спросил Джордж, чья мужественность подверглась косвенной атаке с двух сторон.
– Ну, помимо твоей мужественной наружности, любовь моя, они также заметили, как замечательно ты управляешься с детьми, – сказала Энн. – С другой стороны, ты не проявляешь особого интереса к собиранию цветов, поэтому они слегка сбиты с толку. То же самое насчет Марка, Д. У. и меня. Они думают, что я мужчина, потому что стряпней занимаюсь в основном я. Может, для них я нечто вроде папаши? О, Джимми, возможно, они считают, что мы с тобой состоим в браке? Очевидно, они не замечают разницу в возрасте.
Эмилио делался все более задумчивым, а Д. У., наблюдая за ним, начал посмеиваться. Наконец не выдержал и Эмилио.
– В чем дело? – спросила Энн. – Что тут смешного?
– Не уверен, что «смешной» – подходящее слово, – сказал Д. У, нацелив правый глаз на Эмилио и вскинув бровь.
Эмилио пожал плечами:
– Ничего. Но идея о разделении ролей генетического и социального отцов была бы уместной в моей семье.
– Могла бы уберечь твою несчастную буйную юную голову от многих бед, – прибавил Д. У.
Невесело рассмеявшись, Эмилио провел ладонями по волосам. Теперь все смотрели на него, на лицах ясно читалось любопытство. Он помедлил, зондируя старые раны, и обнаружил, что они затянулись.
– Моя мать была женщиной, как говорят, с большим сердцем и живой натурой, – произнес Эмилио, тщательно подбирая слова. – Ее муж был красив, высок и силен. Брюнет, но очень светлокожий. Мать тоже была очень светлой.
Он сделал паузу, чтобы они переварили эту информацию; не требовался генетик, чтобы сделать вывод.
– Муж моей матери в течение нескольких лет находился вне города…
– Сидел за хранение и распространение, – вставил Д. У.
– … а когда вернулся, узнал, что у него есть второй сын, почти годовалый. И очень смуглый. – Некоторое время Эмилио оставался неподвижным, а в комнате повисла тишина. – Они не развелись. Должно быть, он очень любил мою мать.
Раньше это не приходило ему в голову, и Эмилио понятия не имел, что ему следует по этому поводу чувствовать.
– Она была очаровательной, понимаете? Энн могла бы сказать: такую нельзя не любить.
– Поэтому за ее вину пришлось отвечать тебе, – проницательно сказала Энн, ненавидя эту женщину за то, что она допустила такое, и безмолвно ругая Бога – за то, что дал этого сына не той матери.
– Конечно. Дурной тон – родиться некстати.
Эмилио посмотрел на Энн, но тут же отвел взгляд. Зачем он ворошит прошлое? Как он мучился тогда, старался понять, в чем его вина, но что об этом мог знать ребенок? Вновь пожав плечами, Эмилио увел разговор в сторону от Елены Сандос:
– Муж моей матери и я часто играли в игру, называвшуюся «Выбей дерьмо из ублюдка». Мне было примерно одиннадцать, когда я понял смысл этого термина.
Распрямившись, он взмахом головы отбросил с глаз волосы.
– Я изменил правила игры, когда мне стукнуло четырнадцать, – сказал он, гордясь этим даже после стольких лет.
Зная, что будет дальше, Д. У. против воли усмехнулся. Он сожалел о разгуле хулиганства в Ла Перла и пытался научить парнишек вроде Эмилио улаживать ссоры, никого не калеча. Его наука трудно приживалась в районе, где отцы говорили сыновьям: «Если на тебя кто-то наедет, порежь ему лицо». Такое напутствие давали восьмилетке в первый школьный день.
– Наш достопочтенный отец-настоятель, – услышал он проникновенный голос Эмилио, – был в те дни приходским священником в Ла Перла. Конечно, он не потворствовал склокам между членами семьи, в каком бы хлипком родстве они ни состояли. Тем не менее отец Ярбро прививал юным прислужникам определенную мудрость. Это включало следующую заповедь: когда между противниками имеется существенная разница в размерах, большой дерется грязно уже потому, что намерен справиться с гораздо меньшим оппонентом…
– Поэтому подлови сукина сына раньше, чем он тебя ухватит, – заключил Д. У. тоном, подразумевавшим, что благоразумие этого постулата самоочевидно.
На самом деле он учил мальцов в спортивном зале нескольким тонкостям. Поскольку Эмилио был мелким, необходимой предпосылкой к маневрам являлась неожиданность. Сложность состояла в том, чтобы мальчик понял: вполне допустимо драться, защищая себя, когда Мануэль приходит домой в сильном подпитии, но нет необходимости сражаться со всеми насмешниками, проживавшими в округе.
– … и хотя, уложив засранца, испытываешь примитивное первобытное удовлетворение, – со спокойным уважением к своему наставнику говорил Эмилио, – этому не следует предаваться без умеренности и снисходительности.
– Меня как раз интересовало, где ты выучился приемам, уложившим Супаари, – сказал Джимми. – Это было впечатляюще.
Разговор переключился на священника, которого Джимми знал в Южном Бостоне и который боксировал на Олимпиаде, затем Д. У. вспомнил нескольких сержантов, которых знал по морской пехоте. Энн и София принялись готовить завтрак и качали головами, прислушиваясь к рассказам о бесспорно противоправных, но замечательно эффективных хоккейных приемах, применявшихся в квебекской лиге для защиты вратарей. Но потом разговор вернулся к Рукопожатию джанаата, как именовалась среди них атака Супаари на Сандоса, и когда речь опять зашла о детстве Эмилио, он встал.
– Никогда не знаешь, в какой момент пригодятся старые навыки, – произнес он с некоторым раздражением, двинувшись к террасе.
Но остановился, рассмеялся и благочестиво добавил:
– Пути Господни неисповедимы.
И было непонятно, серьезен Эмилио или шутит.
Путь вниз по реке от деревни Кашан показался Супаари короче, чем путешествие туда из Гайджура. В первый день он просто позволил своему рассудку расслабиться, лениво следя за водоворотами и плывущими деревьями, глядя на песчаные отмели и скалы. Но второй его день на реке был наполнен раздумьями и изумлением.
Супаари был ошеломлен новыми фактами, новыми идеями и возможностями, но он всегда быстро реагировал на благоприятную ситуацию и готов был дружить с теми, кто предлагал дружбу. Чужеземцы, как и руна, кое в чем поразительно отличались от его народа, а часто казались непостижимыми, но ему очень понравилась Хаан – Супаари счел ее ум весьма живым и полным вызова. Остальные были ему менее понятны и интересны: всего лишь придаток к беседам с Хаан – переводящие, иллюстрирующие, поставляющие пищу и напитки через странные и раздражающие интервалы. И, если честно, почти все они пахли одинаково.
Как только вернусь в город, куплю этот арендованный катер, решил Супаари, наблюдая, как неподалеку кружится, взмывая над водой, крупный речной кивнест. Цена его в свете последних событий не казалась значительной; Супаари осмотрел чужеземные товары и теперь знал масштаб торговли, в которой мог стать посредником. Ему было гарантировано несметное богатство. Одна эта поездка принесла целое состояние. Он объяснил чужеземцам, чем занимается, и те были рады снабдить его многими пакетиками ароматических веществ, чьи названия были столь же чудесны, как их запахи. Гвоздика, ваниль, дрожжи, шалфей, чабрец, тмин, фимиам. Палочки коричного дерева, белые цилиндры, именуемые восковыми свечами, которые можно воспламенять, дабы они испускали благоухающий свет, который Супаари находил восхитительным. А еще ему дали несколько «пейзажей», сделанных на бумаге одним из чужеземцев. Прекрасные вещи; замечательные, небывалые. Супаари почти надеялся, что Рештар их отвергнет, – Супаари и самому очень нравились эти пейзажи.
Было очевидно, что чужеземцам неведома ценность их товаров, но Супаари Ва Гайджур был честным человеком и предложил переводчику справедливую цену, составлявшую одну двенадцатую того, что он получит от Китери, – кстати, весьма значительную сумму. При заключении сделки произошла досадная путаница. Хаан пыталась настоять, чтобы товары были дарами, – гибельное понятие, исключавшее перепродажу. Маленький смуглый переводчик и его сестра с черной гривой уладили это недоразумение, но затем… как его имя? Сун? Сундос? Он попытался вручить пакеты прямо Супаари! Что за родители были у этих людей? Если бы Аскама не направила руки переводчика к Чайпас для передачи, Ва Кашани были бы полностью выключены из сделки. Шокирующие манеры, хотя переводчик, осознав ошибку, унижал себя достаточно убедительно.
Поскольку Ва Кашани предоставили кров чужеземной делегации и, соответственно, имели права на долю от прибыли Супаари, деревня почти на год сдвигалась к праву на размножение, опережая обычный график. Супаари был рад за них и слегка завидовал. Если бы для третьего джанаата жизнь была столь же простой и прямой, как у корпорации руна, то решились бы и его проблемы. Супаари смог бы попросту купить право плодиться и, доказав свою фискальную ответственность и покорность правительству, спокойно заняться этим. Но жизнь джанаата никогда не была простой и редко текла прямо. Глубоко в душе джанаата жило почти непоколебимое убеждение, что все нужно контролировать, продумывать, делать правильно, что в жизни очень маленький допуск на погрешность. Традиция означала безопасность, перемены вели к риску. Даже Супаари это ощущал, хотя игнорировал этот инстинкт часто и к своей выгоде.
Рассказчики утверждали, что первые пять охотников джанаата и первые пять стад руна были созданы Ингуйем на острове, где равновесие могло быть легко нарушено, а неразумное управление привело бы к полному истреблению. Пять раз охотники и их жены ошибались – допуская перемены, убивая без раздумий, позволяя своей численности бесконтрольно расти, – и все терялось. При шестой попытке Тикат, Отец Всех Нас, научился разводить руна, а Саахи, Наша Мать, стала его супругой, и их перенесли на материк, наделив верховной властью. Были и другие сказания: о Паау, Тихааи, первых братьях – и так далее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71