– Красивая раса, не так ли? – произнес он, пытаясь успокоить Сандоса. – Э-э… люди на картине – ваши друзья, полагаю?
Тот отступил и несколько секунд смотрел на Джона, словно оценивал его реакцию. Свет из окна будто воспламенил волосы Сандоса, а лицо скрыла тень. Если бы в комнате было светлее или Джон Кандотти знал его лучше, он смог бы распознать необычайную торжественность, предварявшую утверждение, которое, по ожиданиям Сандоса, должно вызвать веселость или возмущение. Сандос помедлил, а затем нашел точное слово.
– Коллеги, – вымолвил он наконец.
В конце обычной утренней встречи с отцом Генералом Йоханнес Фолькер закрыл свой ноутбук, но не поднялся, чтобы уйти. Вместо этого он сидел и разглядывал лицо Винченцо Джулиани, пока старик с сосредоточенным видом делал собственные записи о событиях дня, которые они только что обсуждали.
Тридцать четвертый Генерал Ордена иезуитов выглядел внушительно. Огромный мужчина с благородной лысиной, статный и устрашающе сильный, несмотря на возраст. Историк по профессии, политик по натуре, Винченцо Джулиани провел Орден через трудные времена, частично компенсировав ущерб, нанесенный Сандосом. Взяв курс на гидрологию и изучение ислама, он несколько улучшил отношение к иезуитам. Не будь их в Иране и Египте, об этом последнем нападении вообще никто бы не предупредил. Вкладывайте средства в то, во что должно вкладывать, думал Фолькер, терпеливо дожидаясь, пока Джулиани обратит на него внимание.
Вздохнув, отец Генерал посмотрел на своего секретаря, невзрачного человека лет тридцати пяти, склонного к полноте, с волосами цвета старой соломы, облепившими череп. Откинувшись в кресле и сложив руки на животе, Фолькер являл собой живой символ незавершенного дела.
– Ладно, выкладывайте, – раздраженно велел Джулиани. – Говорите, что должны сказать.
– Сандос.
– И что с ним?
– Именно то, что я уже говорил. Джулиани опять взялся за свои записи.
– Люди начали забывать, – сказал Фолькер. – Возможно, было б лучше для всех, если бы Сандоса убили вместе с остальными.
– Но, отец Фолькер! – сухо произнес Джулиани. – Какая недостойная мысль!
Поморщившись, Фолькер отвел взгляд.
Несколько секунд, положив локти на полированное дерево письменного стола, Джулиани смотрел в окно. Фолькер прав, конечно. Несомненно, жить было бы проще, если б Эмилио благополучно замучили. Сейчас, когда вокруг этого подняли такой шум, Ордену придется выяснять причины провала миссии…
Джулиани растер лицо руками и поднялся.
– Я давно знаю Эмилио, Фолькер. Он хороший человек.
– Он шлюха, – со спокойной точностью сказал Фолькер. – Он убил ребенка. Его место в тюрьме. – Фолькер следил, как Джулиани кружит по комнате, поднимая предметы и сразу кладя их обратно. – По крайней мере у него хватило порядочности, чтобы захотеть уйти. Пусть уходит… прежде чем навредит Ордену еще больше.
Перестав вышагивать, Джулиани посмотрел на Фолькера и произнес:
– Мы не собираемся от него отрекаться. Даже если он сам этого хочет, это неправильно. Более того, это не сработает. Он один из нас – если не в собственных глазах, то в глазах мира.
Джулиани подошел к окну и уставился на толпу репортеров, правдоискателей, просто любопытных.
– И если средства массовой информации продолжают потакать праздным домыслам и беспочвенным предположениям, то мы будем просто придерживаться фактов, – заключил отец Генерал слегка ироничным голосом, приводившим в трепет не одно поколение аспирантов.
Он повернулся, окинув холодным взором своего секретаря, все это время сидевшего с мрачным видом. Голос Джулиани не изменился, но Фолькера обожгли его слова:
– Я не судья для Эмилио, отец Фолькер. Также как и пресса. И так же как Йоханнес Фолькер из Ордена иезуитов.
Эту встречу они завершили одной или двумя деловитыми фразами, однако младший по званию удалился, сознавая, что заступил за рамки дозволенного как в политическом, так и духовном отношении. Фолькер был компетентен и неглуп, но, как это ни странно для иезуита, мыслил полярными категориями: все было для него черным или белым, грехом или добродетелью, Мы против Них.
И все же, думал Джулиани, такие люди могут быть полезны.
Отец Генерал сидел за письменным столом, крутя в пальцах перо. Репортеры считали, что мир имеет право знать правду. Винченцо Джулиани не видел необходимости хоть как-то потворствовать этой иллюзии. С другой стороны, существовал вопрос, что предпринимать в отношении Ракхата. И он чувствовал, что Эмилио нужно подвести к какому-то решению. Иезуиты не в первый раз сталкивались с чужой цивилизацией, и эта миссия была не первой, закончившейся плачевно, а Сандос не был первым священником, который себя опозорил. Нынешняя ситуация была прискорбной, но не безнадежной.
Его можно спасти, думал Джулиани упрямо. У нас не так много священников, чтобы мы могли с легкостью его списать. Проклятье, он же один из Нас! И разве мы вправе объявлять, что миссия провалилась? Возможно, семена были посеяны. Бог знает.
Тем не менее обвинения против Сандоса и остальных были очень серьезными.
Сам Винченцо Джулиани был склонен полагать, что с миссией ошиблись в самом начале, когда решили привлечь женщин. Уже на этом этапе дисциплина дала трещину, думал он. Времена тогда были иные.
Направляясь в свою темную комнату на восточной стороне Римского Кольца, Джон Кандотти размышлял над той же проблемой. У него была собственная теория о том, отчего дело пошло наперекосяк. Миссия, считал он, вероятнее всего, провалилась из-за серии логичных, здравых, тщательно взвешенных решений, каждое из которых на тот момент казалось отличной идеей. Большинство грандиозных несчастий случаются как раз по этой причине.
2
Аресибский радиотелескоп, Пуэрто-Рико: февраль, 2019
– Джимми, я только что слышала, что к тебе приписали стервятника! – прошептала Пегги Сунг, и вот так был сделан первый шаг к миссии на Ракхат. – Ты собираешься с ним сотрудничать?
Джимми Квинн продолжал двигаться вдоль линии торговых автоматов, ставя на поднос цыпленка с рисом, упаковку горохового супа и два сандвича с тунцом. Он был несуразно высок, лишь к двадцати шести годам перестав расти, но оставался худым и постоянно чувствовал голод. Остановившись, чтобы взять два пакета молока и пару десертов, Джим проверил, во сколько ему все это обойдется.
– Если будешь сотрудничать, остальным станет намного хуже, – сказала Пегги. – Ты видел, что случилось с Джеффом.
Направившись к столу, где было лишь одно свободное место, Джимми опустил свой поднос. Пегги Сунг остановилась позади него и уставилась на женщину, сидевшую напротив Квинна. Та решила, что пора заканчивать ленч. Обойдя стол, Пегги уселась на еще теплое сиденье. Некоторое время она просто глядела, как Джимми орудует вилкой в груде риса и кусков курицы, все еще поражаясь количеству еды, которое ему требовалось. С тех пор как Пегги его выгнала, ее расходы на продукты уменьшились вчетверо.
– Джимми, – сказала она наконец. – Ты не сможешь от этого уклониться. Если ты не с нами, то против нас. – Пегги по-прежнему шептала, но ее голос вовсе не был мягким. – Если все откажутся сотрудничать, они же не смогут уволить всех.
Спокойные голубые глаза Джимми встретились с ее, черными и требовательными.
– Сомневаюсь, Пегги. По-моему, за пару недель они могут заменить весь персонал. Я знаю парня из Перу, который готов делать мою работу за половину моей зарплаты. А Джефф, когда отсюда уходил, получил отличные рекомендации.
– И все еще без работы! Потому что отдал стервятнику все, что имел.
– Пегги, это решаю не я, ты ведь знаешь.
– Чушь!
Несколько человек посмотрели на нее. Перегнувшись через стол, она опять зашептала:
– Ты же не марионетка. Все знают, что ты помогаешь Джеффу с тех пор, как его уволили. Но смысл в том, чтобы не позволять им выжимать из нас все соки, а не в том, чтобы помогать жертвам, когда поезд ушел. Сколько раз я должна это объяснять?
Резко откинувшись назад, Пегги Сунг посмотрела в сторону, пытаясь понять, почему люди не способны видеть, как система стирает их в порошок. Джимми усвоил одно: усердно трудись и не создавай проблем. И куда это его заведет? В канаву, вот куда!
– Сотрудничать со стервятником или нет – это твое решение, – сказала она напрямую. – Они могут приказать, но ты сам решаешь, выполнять приказ или нет.
Поднявшись, она собрала со стола свои вещи, ненадолго задержала взгляд на Джимми. Затем повернулась к нему спиной и направилась к двери.
– Пегги!
Устремившись за ней, Джимми протянул руку и слегка коснулся ее плеча. Он не был красавцем. Нос слишком длинный, к тому же не лучшей формы, глаза посажены чересчур близко и глубоко, как у обезьяны, улыбка от уха до уха, курчавые рыжие волосы напоминают детские каракули. Но в совокупности все это на несколько месяцев очаровало ее до беспамятства.
– Пегги, дай мне шанс, ладно? Я погляжу, нет ли решения, которое устроило бы всех. Не может быть, чтоб оно не нашлось.
– Конечно, Джимми, – сказала она.
Он милый парень. Глуповатый, но милый. Пегги смотрела в его серьезное, открытое, наивное лицо и знала, что он найдет какое-нибудь благовидное, жалкое оправдание своему смирному поведению.
– Конечно, Джим. Погляди, – повторила она…
Конфронтация с грозной Пегги Сунг могла бы помешать трапезе менее крупного мужчины. Но Джимми Квинн привык к маленьким напористым женщинам, и аппетит у него не убавился. Мать Джимми жаловалась, что кормить его все равно, что забрасывать уголь в топку. Поэтому, когда Пегги гордо удалилась из кафетерия, он вернулся на свое место и расправился с оставшейся едой, размышляя над ситуацией.
Джимми не был глупым, но его растили любящие родители и обучали хорошие преподаватели, и это выработало в нем привычку к послушанию, озадачивавшую и бесившую Пегги. В его жизни старшие раз за разом оказывались правы, и по прошествии времени он осознавал разумность решений своих родителей, преподавателей, боссов. Джимми вовсе не радовало, что его работу в Аресибо будет выполнять программа ИИ, но, если б это затрагивало только его, он, вероятно, не стал бы возражать. На телескопе Джимми трудился лишь восемь месяцев – срок недостаточный, чтобы привыкнуть к должности, с которой ему так повезло. В конце концов он и не рассчитывал, что выпускники с ученой степенью астронома идут нарасхват. Платили здесь мало, а за места дрались свирепо, но в нынешние дни такая ситуация почти везде. Его мать – маленькая, напористая женщина – убеждала Джимми заняться чем-то более практичным. А он, запав на астрономию, возражал, что если уж предстоит сделаться безработным (что по статистике вполне вероятно), то лучше быть безработным в сфере, которую выбрал сам.
На протяжении восьми месяцев Джимми мог радоваться, считая свои доводы оправданными. А теперь, похоже, Эйлин Квинн оказалась права.
Собрав остатки своего ланча, он упаковал их в подходящую тару и пошел к своей кабинке, уворачиваясь от дверных притолок, низких светильников, труб, по сто раз на дню угрожавших вышибить из него дух. Письменный стол, за которым Джимми сидел, смахивал на беззубый рот, и благодарить за это следовало отца Эмилио Сандоса, пуэрториканского иезуита, с которым он познакомился через Джорджа Эдвардса. Джордж был вышедшим на пенсию инженером, который на аресибской антенне бесплатно проводил экскурсии для школьников и туристов. Его жена, Энн, работала врачом в клинике иезуитского общественного центра, расположенного в Ла Перла – трущобах, начинавшихся сразу за окраиной Старого Сан-Хуана. Все трое нравились Джимми, и он старался посещать Сан-Хуан как можно чаще, хотя сорокамильная поездка по перегруженному транспортом шоссе очень утомляла.
В тот первый вечер, когда они с Эмилио ужинали в доме Эдвардсов, Джимми потешал всех дурашливыми жалобами, перечисляя опасности, грозящие нормальному парню в мире карликов. Когда он сказал, что разбивает колени всякий раз, когда садится за письменный стол, священник наклонился вперед – на красивом лице печать торжественности, хотя глаза искрятся, – и тихо произнес на почти безупречном диалекте Северного Дублина:
– Выньте из стола средний ящик и выкиньте к дьяволу.
На это мог быть лишь один ответ, и Джимми выдал его, расширив глаза в ирландском восторге:
– Чертовски точно.
Энн и Джордж сложились пополам от такого диалога, и с тех пор все четверо стали друзьями.
Ухмыльнувшись этому воспоминанию, Джимми вошел в интернет и отправил на компьютер Эмилио короткое послание: «Пиво у Клаудио в восемь вечера. Просьба ответить до пяти». Идея выпить пива со священником больше его не изумляла, хотя поначалу Джимми поражался этому не меньше, чем когда обнаружил, что у девушек на лобке тоже растут волосы.
Должно быть, Эмилио находился в кабинете иезуитского центра, потому что ответ пришел почти сразу: «Точно».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71