Я очень надеюсь на завтрашний Смотр…
— Добро, — согласился Невдогад. — Обещаю молчать и записи приберечь, хотя кому твоя тайнопись способна что-то раскрыть — не представляю. Давай сюда.
Упрям протянул бересту.
— А заклинание? Слова заветные?
— А, пропасть, чуть не забыл. Держи!
Невдогад взял вторую бересту… но тут случилось что-то странное. Ученик чародея, вытаращив глаза, замер, застыл как столб соляной, а записку пальцами так стиснул, что костяшки побелели. Не выдернуть.
— Ты чего?! Упрям, что с тобой?
— Письмо! — замогильным голосом произнес тот. — Письмо! Ну, конечно же!
И, более ничего не говоря, помчался куда-то по кремлю.
— Закли… Берес… — крикнул было ему в спину Невдогад, но куда там — ученик чародея уже, растолкав своих охранников, скрылся за поворотом. Пришлось бежать следом.
У порога светлицы, в которой остался князь, Упрям насмерть схватился с прибывшим как раз Непрядом. Худосочный боярин проявил немалую прыть и ломился к двери, убеждая:
— Меня князь-батюшка вызвал, дело срочное!
— А у меня такое срочное, что князь еще и вызвать меня не успел! — упрямился Упрям, не без труда оттискивая соперника.
По счастью, вокруг никого не было, иначе боярин никогда не простил бы отроку поражения, даже при том, что выглянувший на шум князь сам подозвал к себе первым Упряма:
— Ты что тут учинил?
— Велислав Радивоич, в довершение сказанного… очень важно!
— Ну, зайди, — разрешил князь.
Непряд потупился, спорить не стал. Видать, почувствовал, что, раз ему несмышленыша предпочли, за какую-то вину ждет его строгий спрос. Так, по крайней мере, подумал Невдогад, благоразумно наблюдавший за исходом поединка из-за угла. Однако вскоре он изменил свое мнение. Что-то странное было в поведении боярина — короткая борьба с более чем вдвое младшим отроком как будто совсем не оставила впечатлений. Непряд, ожидая очереди к правителю, прохаживался перед дверью, словно ненароком наклоняясь к ней и… улыбался! Странно.
— Письмо! — едва захлопнув дверь, выпалил Упрям. — Письмо, Велислав Радивоич…
— Какое письмо? Остынь и внятно скажи, — потребовал князь.
— То письмо, что я тебе вчера от Наума принес, — сладил со взволнованным дыханием ученик чародея. — Что в нем было?
Князь пожал плечами:
— Того не ведаю. Был у меня уговор с Наумом: когда он в Ладогу отправится, я это письмо нужному человеку передам. А заглядывать в него — сам понимаешь…
— Конечно. Так и подумал я, когда о письме вспомнил. А вот рассуди, Велислав Радивоич: чародеи зерцала имеют еще похлеще твоего «петушка», — тропами тайными ходить могут. И зачем же было Науму при всем при том посылать письмо путями земными?
— У человека, которому оно предназначено, нет ни «петушка», ни чего-то подобного, — помедлив, ответил князь. — Он, в крайнем случае, голубиной почтой пользуется.
— Вот как? И что же, письмо с голубем полетело? — спросил Упрям.
— Нет.
Князь еще не понял, к чему клонит отрок.
— Велислав Радивоич, а я вот иначе думаю. Понимаешь, Светорад сегодня со мной говорил через зеркало — и так говорил, что ясно было: опасается он вражеского послуха. Не доверяет зерцалу. Значит, не так оно надежно…
— Глупости говоришь! — решительно мотнул головой князь. — Было бы так, Совет Старцев предупредил бы князей. Ведь все правители славянские с «петушками» ходят, бояре многие. Нет, ни один правитель не стерпел бы.
— Что же тогда было Светораду маяться? Ну ладно, положим, он тоже мне не доверял. Но зачем по важным вопросам Совет в Ладоге собирается? Говорили бы зерцала.
— Хорошо, — согласился князь, искоса глянув на своего «петушка», которого рассеянно крутил в руках. — Это другой вопрос. Ты про письмо говорил…
— Вот слушай, Велислав Радивоич. Что может быть в письме, которое следует отправить вместе с отъездом в Ладогу? Наверняка что-то связанное с этим отъездом. Наверняка что-то важное…
— Да ты не размышляй вслух, это все я и сам сказать могу. Коли до чего дельного додумался — говори.
— Оправдание Наума в том письме! — уверенно сказал Упрям. — Я уж думал: ничего не говорил мне, вперворяд, потому что был уверен — обвинения от одного слова по ветру дымом пойдут. А вдругоряд, потому что знал многое, но не все. Хотел выждать, увидеть, как дальше дело пойдет. А оно так пошло: понимали враги, что нечем по уму-то Наума очернить, и напали на него. Убить решили, чтоб уже не мог оправдаться. И вот на всякий-то случай Наум кому-то что-то отписал. Если то письмо отыскать — многое, мыслю, узнаем.
Князь задумчиво посмотрел на Упряма, потом вдруг подошел к окошку и, открыв его, положил «петушка» на подоконник. И спросил, как ни в чем не бывало:
— У тебя «петушка» с собой нету?
— Н-нет, Наум до таких вещей меня не допускал еще.
— Жаль. А может, правильно делал. Привыкаешь к чуду, потом без него как без рук. Истощился, — пояснил Велислав, указывая на зеркальце. — Немудрено — столько разговоров за день. Теперь до вечера, самое меньшее, на солнечных лучах держать надо. А небо, как назло, хмурится — дождю быть. Вот же не вовремя… Ну ладно. Думаю, ты прав. Но сделать уже ничего нельзя. Письмо Наум просил отправить волхву Нещуру, что в Перемыке обитает. У него голуби не голуби, а птицы верные, он уже с ними в Ладогу отправит.
Упрям Нещура никогда не видел, но знал про него: волхв этот вместе с Наумом в свое время к упырям ездили. Договор заключать. Да и в Перемыке, небольшом городишке, жил, чтобы за Тухлым Городищем легче было наблюдать. Порой прилетали от него к дивнинскому чародею с записками на лапах птицы разные, но чаще соколы — вернейшие друзья Нещура.
— До Перемыка полтораста верст, — продолжал князь. — Сегодня вечером гонец, лошадей сменяя, уже на месте будет.
— Если только… вообще доедет.
— Это ты о чем?
— Бурезов видел, как я письмо тебе отдал, — проговорил Упрям. — Если я прав, и враг именно он, гонца давно уже перехватили.
— Это ты брось, — раздраженно кинул князь. — Даже если ты прав — ни Бурезов, никто другой не знает, что это за письмо, с кем, куда и как отправлено. Со вчерашнего дня я троих гонцов разослал и пять голубей почтовых выпустил. Что ж, за каждым охота пойдет? Тем паче что письмо, может быть, для меня предназначалось. На словах между нами вчера о посылке ничего не было сказано.
— Это дает надежду, — согласился Упрям. — А для кого оно, в конечном счете?
— Для… ах, неладная! Для Светорада же оно! А он завтра здесь будет. И «петушок» заглох — не сообщить в Ладогу.
— Светорада я постараюсь предупредить, — сказал Упрям. — Что ж, спасибо, князь-батюшка, что не прогнал.
— Иди. Не забудь — завтра с утра…
Пропустив Непряда, ученик чародея зашагал прочь. Невдогад подкараулил его за ближайшим углом и, слова доброго не молвя, ловко вцепился в шею:
— Заклинание или жизнь!
По лицу трудно было понять, шутит или нет. Упрям протянул ему бересточку и спросил:
— Невдогад, а ведь княжьи гонцы, как и Охранная дружина, при Болеславе состоят? Не подскажешь, где найти мне боярина?
— Айда, покажу, — завладев заветной грамотой, Невдогад быстро успокоился и подобрел. — А что это Непряд к батюшке ломится?
— Вызван. Князь велел ему явиться, как только про бургундские монеты услышал.
— Разумно, — кивнул Невдогад. — Он вернее знает, где какие деньги в городе. Надо бы и мне с ним парой слов перекинуться, как с батюшкой поговорю.
Болеслав отыскался возле детинца. Сверкая грозными очами, он готовил к выходу смену стражи на ворота, придирчиво осматривал: одежа ладно ли сидит, брони до блеска ли начищены?
— Теперь главное, вопрос к старшинам: что делать надлежит, коли увидите так называемую «горлицу»? Переплут!
Десятник Переплут, ступив шаг вперед, отбарабанил:
— Шуму не поднимать, незаметно окружить, тихо подойти, тихо уговорить! А вот что делать, боярин, коли та «горлица» крылышками станет махать?
— Тогда силой брать, — разрешил Болеслав. — Но если хоть перышко с нее упадет…
— Нет! Как можно? Да что мы, звери, что ли, не смыслим ничего? — загомонили дружинники разом — по-видимому, все без исключения знали, о какой птице речь идет.
— Ну-ну, — слушая их, негромко хмыкнула «горлица».
Упряма ошуйник встретил взором не очень светлым, и тот припомнил, что и достойного боярина вчера обманул, не рассказав про орков. «О, Троян, в кого превращаюсь — во врушу оголтелого?..»
Однако необычную просьбу Упряма Болеслав выслушал не перебивая и выполнил тут же. Кликнул подвернувшегося отрока, послал в детинец, и вскоре тот вернулся с искусно сделанной пряжкой черненого серебра.
— Вот любимая вещь того гонца. В дорогу ее никогда не берет — обронить боится.
Упрям обхватил пряжку пальцами, еще ни на что не надеясь… но вдруг само собой как-то, без заклинаний и подготовки — у него получилось ощутить жизненные токи хозяина вещи. Ласковое тепло растеклось по ладоням. Упрям облегченно вздохнул:
— Жив гонец.
Болеслав удивленно приподнял бровь, но спросил только одно:
— Что же, опасность есть какая?
— Боюсь, что да.
От наблюдавшего за ними Невдогада не укрылось, как смягчился взор боярина. Забота о людях в его глазах стоила того, чтобы предать забвению мелкие грехи.
— Тогда возьми себе на время, — сказал ошуйник. — Если, не приведи боги, что стрясется с парнем — дай знать.
— Через ласовичей передам, — кивнул ученик чародея.
* * *
По дороге домой Упрям завернул в кузнечную артель. Несмотря на торговый день, заправлявший ее делами коваль Твердята, лучший из лучших искусников дивнинских, сегодня на ярмарке не появлялся, отправив вместо себя учеников. Сам же вместе с помощником Глубой был занят чрезвычайно важным для него изделием.
Кузня стояла за пределами городской стены, на самом берегу Дивичи, небольшого притока Дона Могучего. Ей и не требовалась защита стен — жилище и рабочее место Твердяты представляло собой самостоятельную, хорошо укрепленную башню. И забор выше человеческого роста, и терем, и собственно кузня были сложены из неохватных дубовых бревен еще дедом его, а Микула, отец Твердяты, в свое время выкопал ров, полукругом охватывающий его хозяйство и одним концом смыкающийся с Дивичей. Теперь подойти к кузнице можно было только с одной стороны. По верху забора Микула нарезал бойницы и приладил прочные леса для стрелков, а под теремом выкопал просторные погреба для припасов.
Все это было сработано не забавы ради. Еще дедам досталось разбуянившихся навей усмирять, пыталась нечисть в те поры до столицы добраться. Набеги из Степи, вызванные буйством Баклу-бея, города не коснулись, но было дело двадцать лет назад: орда хасудов из Дикого Поля, перейдя Волгу выше Итиля-города, прошла огнем и мечом по южной окраине Тверди и поднялась по Дону до столицы, в то время как сговорившиеся с ними половецкие роды, разметав полян, ударили по Дивному с суши. Не испытывали еще стены Дивнинские такого жестокого натиска. Наум подробно рассказывал о той войне. Шаманы степняков перехитрили и Совет Старцев, и дольные дружины, проведенные, как и нынче предполагалось, тайными тропами, рассеялись, перекрывая ложные направления ударов. А уж дважды подряд провести войско тайными тропами никому не под силу, хоть всех кудесников земли собери воедино. И больше недели Дивный держал осаду, пока дольники не подошли на подмогу.
Рассказы о той осаде до сих пор будоражат молодые умы и заставляют мальчишек страдать от самой черной зависти к старшим. В городе осталась пятая часть дивнинских полков и Охранная дружина, все прочее — ополченцы. Были приступы, были воинские хитрости и магическое противоборство, были дерзкие вылазки осажденных. Кузница показала себя с лучшей стороны — она вместила в себя полсотни поселенцев, не успевших домчаться до городских ворот. Когда подступила орда, мужиков там было тридцать семь. Капля в море — но чашу капля переполняет.
Взять крепостицу налетчикам никак не удавалось, с городской стены ее надежно прикрывали стрелами. Дивича тоже мешала. И мимо нее на приступ ходить было несподручно: кузнец со товарищи, нимало не смущаясь небольшой численностью своего отряда, расстреливали вражьи спины, норовя подкосить сотников и десятников да бойцов, несущих лестницы. И гореть кузня не желала: огненные стрелы прогорали и гасли, а дубовые бревна, особым образом проморенные, занимались очень неохотно, так что осажденные всегда успевали залить их колодезной водой. И вот благодаря кузне и Дивиче натиск на северную стену был слабым, что позволяло сосредоточить больше защитников на других стенах.
За это героическое сидение Велислав Радивоич Микулу отблагодарил, на двадцать лет избавив его кузню от податей. И, соответственно, все изделия, в ней изготовленные — неважно кем. Ученики, помощники, сотрудники, единомышленники всех мастей валом повалили к Микуле. Просторный терем, как выяснилось, только казался просторным, но Микула был не в обиде — он сам подать установил для своих работников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
— Добро, — согласился Невдогад. — Обещаю молчать и записи приберечь, хотя кому твоя тайнопись способна что-то раскрыть — не представляю. Давай сюда.
Упрям протянул бересту.
— А заклинание? Слова заветные?
— А, пропасть, чуть не забыл. Держи!
Невдогад взял вторую бересту… но тут случилось что-то странное. Ученик чародея, вытаращив глаза, замер, застыл как столб соляной, а записку пальцами так стиснул, что костяшки побелели. Не выдернуть.
— Ты чего?! Упрям, что с тобой?
— Письмо! — замогильным голосом произнес тот. — Письмо! Ну, конечно же!
И, более ничего не говоря, помчался куда-то по кремлю.
— Закли… Берес… — крикнул было ему в спину Невдогад, но куда там — ученик чародея уже, растолкав своих охранников, скрылся за поворотом. Пришлось бежать следом.
У порога светлицы, в которой остался князь, Упрям насмерть схватился с прибывшим как раз Непрядом. Худосочный боярин проявил немалую прыть и ломился к двери, убеждая:
— Меня князь-батюшка вызвал, дело срочное!
— А у меня такое срочное, что князь еще и вызвать меня не успел! — упрямился Упрям, не без труда оттискивая соперника.
По счастью, вокруг никого не было, иначе боярин никогда не простил бы отроку поражения, даже при том, что выглянувший на шум князь сам подозвал к себе первым Упряма:
— Ты что тут учинил?
— Велислав Радивоич, в довершение сказанного… очень важно!
— Ну, зайди, — разрешил князь.
Непряд потупился, спорить не стал. Видать, почувствовал, что, раз ему несмышленыша предпочли, за какую-то вину ждет его строгий спрос. Так, по крайней мере, подумал Невдогад, благоразумно наблюдавший за исходом поединка из-за угла. Однако вскоре он изменил свое мнение. Что-то странное было в поведении боярина — короткая борьба с более чем вдвое младшим отроком как будто совсем не оставила впечатлений. Непряд, ожидая очереди к правителю, прохаживался перед дверью, словно ненароком наклоняясь к ней и… улыбался! Странно.
— Письмо! — едва захлопнув дверь, выпалил Упрям. — Письмо, Велислав Радивоич…
— Какое письмо? Остынь и внятно скажи, — потребовал князь.
— То письмо, что я тебе вчера от Наума принес, — сладил со взволнованным дыханием ученик чародея. — Что в нем было?
Князь пожал плечами:
— Того не ведаю. Был у меня уговор с Наумом: когда он в Ладогу отправится, я это письмо нужному человеку передам. А заглядывать в него — сам понимаешь…
— Конечно. Так и подумал я, когда о письме вспомнил. А вот рассуди, Велислав Радивоич: чародеи зерцала имеют еще похлеще твоего «петушка», — тропами тайными ходить могут. И зачем же было Науму при всем при том посылать письмо путями земными?
— У человека, которому оно предназначено, нет ни «петушка», ни чего-то подобного, — помедлив, ответил князь. — Он, в крайнем случае, голубиной почтой пользуется.
— Вот как? И что же, письмо с голубем полетело? — спросил Упрям.
— Нет.
Князь еще не понял, к чему клонит отрок.
— Велислав Радивоич, а я вот иначе думаю. Понимаешь, Светорад сегодня со мной говорил через зеркало — и так говорил, что ясно было: опасается он вражеского послуха. Не доверяет зерцалу. Значит, не так оно надежно…
— Глупости говоришь! — решительно мотнул головой князь. — Было бы так, Совет Старцев предупредил бы князей. Ведь все правители славянские с «петушками» ходят, бояре многие. Нет, ни один правитель не стерпел бы.
— Что же тогда было Светораду маяться? Ну ладно, положим, он тоже мне не доверял. Но зачем по важным вопросам Совет в Ладоге собирается? Говорили бы зерцала.
— Хорошо, — согласился князь, искоса глянув на своего «петушка», которого рассеянно крутил в руках. — Это другой вопрос. Ты про письмо говорил…
— Вот слушай, Велислав Радивоич. Что может быть в письме, которое следует отправить вместе с отъездом в Ладогу? Наверняка что-то связанное с этим отъездом. Наверняка что-то важное…
— Да ты не размышляй вслух, это все я и сам сказать могу. Коли до чего дельного додумался — говори.
— Оправдание Наума в том письме! — уверенно сказал Упрям. — Я уж думал: ничего не говорил мне, вперворяд, потому что был уверен — обвинения от одного слова по ветру дымом пойдут. А вдругоряд, потому что знал многое, но не все. Хотел выждать, увидеть, как дальше дело пойдет. А оно так пошло: понимали враги, что нечем по уму-то Наума очернить, и напали на него. Убить решили, чтоб уже не мог оправдаться. И вот на всякий-то случай Наум кому-то что-то отписал. Если то письмо отыскать — многое, мыслю, узнаем.
Князь задумчиво посмотрел на Упряма, потом вдруг подошел к окошку и, открыв его, положил «петушка» на подоконник. И спросил, как ни в чем не бывало:
— У тебя «петушка» с собой нету?
— Н-нет, Наум до таких вещей меня не допускал еще.
— Жаль. А может, правильно делал. Привыкаешь к чуду, потом без него как без рук. Истощился, — пояснил Велислав, указывая на зеркальце. — Немудрено — столько разговоров за день. Теперь до вечера, самое меньшее, на солнечных лучах держать надо. А небо, как назло, хмурится — дождю быть. Вот же не вовремя… Ну ладно. Думаю, ты прав. Но сделать уже ничего нельзя. Письмо Наум просил отправить волхву Нещуру, что в Перемыке обитает. У него голуби не голуби, а птицы верные, он уже с ними в Ладогу отправит.
Упрям Нещура никогда не видел, но знал про него: волхв этот вместе с Наумом в свое время к упырям ездили. Договор заключать. Да и в Перемыке, небольшом городишке, жил, чтобы за Тухлым Городищем легче было наблюдать. Порой прилетали от него к дивнинскому чародею с записками на лапах птицы разные, но чаще соколы — вернейшие друзья Нещура.
— До Перемыка полтораста верст, — продолжал князь. — Сегодня вечером гонец, лошадей сменяя, уже на месте будет.
— Если только… вообще доедет.
— Это ты о чем?
— Бурезов видел, как я письмо тебе отдал, — проговорил Упрям. — Если я прав, и враг именно он, гонца давно уже перехватили.
— Это ты брось, — раздраженно кинул князь. — Даже если ты прав — ни Бурезов, никто другой не знает, что это за письмо, с кем, куда и как отправлено. Со вчерашнего дня я троих гонцов разослал и пять голубей почтовых выпустил. Что ж, за каждым охота пойдет? Тем паче что письмо, может быть, для меня предназначалось. На словах между нами вчера о посылке ничего не было сказано.
— Это дает надежду, — согласился Упрям. — А для кого оно, в конечном счете?
— Для… ах, неладная! Для Светорада же оно! А он завтра здесь будет. И «петушок» заглох — не сообщить в Ладогу.
— Светорада я постараюсь предупредить, — сказал Упрям. — Что ж, спасибо, князь-батюшка, что не прогнал.
— Иди. Не забудь — завтра с утра…
Пропустив Непряда, ученик чародея зашагал прочь. Невдогад подкараулил его за ближайшим углом и, слова доброго не молвя, ловко вцепился в шею:
— Заклинание или жизнь!
По лицу трудно было понять, шутит или нет. Упрям протянул ему бересточку и спросил:
— Невдогад, а ведь княжьи гонцы, как и Охранная дружина, при Болеславе состоят? Не подскажешь, где найти мне боярина?
— Айда, покажу, — завладев заветной грамотой, Невдогад быстро успокоился и подобрел. — А что это Непряд к батюшке ломится?
— Вызван. Князь велел ему явиться, как только про бургундские монеты услышал.
— Разумно, — кивнул Невдогад. — Он вернее знает, где какие деньги в городе. Надо бы и мне с ним парой слов перекинуться, как с батюшкой поговорю.
Болеслав отыскался возле детинца. Сверкая грозными очами, он готовил к выходу смену стражи на ворота, придирчиво осматривал: одежа ладно ли сидит, брони до блеска ли начищены?
— Теперь главное, вопрос к старшинам: что делать надлежит, коли увидите так называемую «горлицу»? Переплут!
Десятник Переплут, ступив шаг вперед, отбарабанил:
— Шуму не поднимать, незаметно окружить, тихо подойти, тихо уговорить! А вот что делать, боярин, коли та «горлица» крылышками станет махать?
— Тогда силой брать, — разрешил Болеслав. — Но если хоть перышко с нее упадет…
— Нет! Как можно? Да что мы, звери, что ли, не смыслим ничего? — загомонили дружинники разом — по-видимому, все без исключения знали, о какой птице речь идет.
— Ну-ну, — слушая их, негромко хмыкнула «горлица».
Упряма ошуйник встретил взором не очень светлым, и тот припомнил, что и достойного боярина вчера обманул, не рассказав про орков. «О, Троян, в кого превращаюсь — во врушу оголтелого?..»
Однако необычную просьбу Упряма Болеслав выслушал не перебивая и выполнил тут же. Кликнул подвернувшегося отрока, послал в детинец, и вскоре тот вернулся с искусно сделанной пряжкой черненого серебра.
— Вот любимая вещь того гонца. В дорогу ее никогда не берет — обронить боится.
Упрям обхватил пряжку пальцами, еще ни на что не надеясь… но вдруг само собой как-то, без заклинаний и подготовки — у него получилось ощутить жизненные токи хозяина вещи. Ласковое тепло растеклось по ладоням. Упрям облегченно вздохнул:
— Жив гонец.
Болеслав удивленно приподнял бровь, но спросил только одно:
— Что же, опасность есть какая?
— Боюсь, что да.
От наблюдавшего за ними Невдогада не укрылось, как смягчился взор боярина. Забота о людях в его глазах стоила того, чтобы предать забвению мелкие грехи.
— Тогда возьми себе на время, — сказал ошуйник. — Если, не приведи боги, что стрясется с парнем — дай знать.
— Через ласовичей передам, — кивнул ученик чародея.
* * *
По дороге домой Упрям завернул в кузнечную артель. Несмотря на торговый день, заправлявший ее делами коваль Твердята, лучший из лучших искусников дивнинских, сегодня на ярмарке не появлялся, отправив вместо себя учеников. Сам же вместе с помощником Глубой был занят чрезвычайно важным для него изделием.
Кузня стояла за пределами городской стены, на самом берегу Дивичи, небольшого притока Дона Могучего. Ей и не требовалась защита стен — жилище и рабочее место Твердяты представляло собой самостоятельную, хорошо укрепленную башню. И забор выше человеческого роста, и терем, и собственно кузня были сложены из неохватных дубовых бревен еще дедом его, а Микула, отец Твердяты, в свое время выкопал ров, полукругом охватывающий его хозяйство и одним концом смыкающийся с Дивичей. Теперь подойти к кузнице можно было только с одной стороны. По верху забора Микула нарезал бойницы и приладил прочные леса для стрелков, а под теремом выкопал просторные погреба для припасов.
Все это было сработано не забавы ради. Еще дедам досталось разбуянившихся навей усмирять, пыталась нечисть в те поры до столицы добраться. Набеги из Степи, вызванные буйством Баклу-бея, города не коснулись, но было дело двадцать лет назад: орда хасудов из Дикого Поля, перейдя Волгу выше Итиля-города, прошла огнем и мечом по южной окраине Тверди и поднялась по Дону до столицы, в то время как сговорившиеся с ними половецкие роды, разметав полян, ударили по Дивному с суши. Не испытывали еще стены Дивнинские такого жестокого натиска. Наум подробно рассказывал о той войне. Шаманы степняков перехитрили и Совет Старцев, и дольные дружины, проведенные, как и нынче предполагалось, тайными тропами, рассеялись, перекрывая ложные направления ударов. А уж дважды подряд провести войско тайными тропами никому не под силу, хоть всех кудесников земли собери воедино. И больше недели Дивный держал осаду, пока дольники не подошли на подмогу.
Рассказы о той осаде до сих пор будоражат молодые умы и заставляют мальчишек страдать от самой черной зависти к старшим. В городе осталась пятая часть дивнинских полков и Охранная дружина, все прочее — ополченцы. Были приступы, были воинские хитрости и магическое противоборство, были дерзкие вылазки осажденных. Кузница показала себя с лучшей стороны — она вместила в себя полсотни поселенцев, не успевших домчаться до городских ворот. Когда подступила орда, мужиков там было тридцать семь. Капля в море — но чашу капля переполняет.
Взять крепостицу налетчикам никак не удавалось, с городской стены ее надежно прикрывали стрелами. Дивича тоже мешала. И мимо нее на приступ ходить было несподручно: кузнец со товарищи, нимало не смущаясь небольшой численностью своего отряда, расстреливали вражьи спины, норовя подкосить сотников и десятников да бойцов, несущих лестницы. И гореть кузня не желала: огненные стрелы прогорали и гасли, а дубовые бревна, особым образом проморенные, занимались очень неохотно, так что осажденные всегда успевали залить их колодезной водой. И вот благодаря кузне и Дивиче натиск на северную стену был слабым, что позволяло сосредоточить больше защитников на других стенах.
За это героическое сидение Велислав Радивоич Микулу отблагодарил, на двадцать лет избавив его кузню от податей. И, соответственно, все изделия, в ней изготовленные — неважно кем. Ученики, помощники, сотрудники, единомышленники всех мастей валом повалили к Микуле. Просторный терем, как выяснилось, только казался просторным, но Микула был не в обиде — он сам подать установил для своих работников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63