Пока Ллевелис ловил летящие сверху яблоки, чтобы не побились о землю, и наполнял ими корзины, к нему подошла какая-то местная девочка лет шести и умильно на него посмотрела. Ллевелис быстро обтер бывшее у него в руках яблоко концом небезызвестного шарфа и подал ей.
– Отойди, красотка, здесь опасно, – сказал ей Ллевелис. – Еще яблоком зашибут.
В это время Гвидион, ничего не видя сквозь листву, действительно попал девочке по макушке яблоком. Девочка отошла в сторонку и села на замшелый камень. Из-за леса показалась грозовая туча, и даже раздались дальние раскаты грома над океаном. Девочка потирала макушку, собираясь заплакать.
– Боишься грозы? – спросил Ллевелис.
Девочка ничего не сказала, но потерла макушку и передумала плакать. Постепенно небо прояснилось.
Вечером из деревни пришла в поисках девочки бабка и рассказала, что ребенка они подобрали два года назад в ночь ужасной бури. Девочка брела по берегу моря, вся оборванная и исцарапанная. Обломков кораблекрушения в ту ночь выброшено было морем немало, но с какого корабля была девочка, узнать теперь трудно, поскольку ребенок совершенно не говорит. Семь дней продолжался шторм, луга за десять миль от моря были усыпаны рыбой, и семь дней люди видели над морем дрожащие огни.
Ллевелис стал докапываться, что за огни, и убедился, что это была не красивая метафора, а точное определение редкого погодного явления.
– Интересная история, – сказал Ллевелис, и девочка радостно ему улыбнулась, прежде чем бабка утащила ее, поругивая, за гребень холма, в деревню, спать.
Девочка, найденная в ночь великой бури, и в другие дни толклась возле студентов из Кармартена, и сам профессор Мэлдун угощал ее леденцами в налипших табачных крошках, которые завалялись у него в кармане.
Через неделю урожай яблок был собран, и Мэлдун велел всем готовиться к отплытию. Однако вопреки всем его приборам, показывавшим хорошую ясную погоду, над Авалоном накануне разразилась ужасная буря. На третий день шторма, сидя в гроте на перевернутой лодке, Мэлдун сказал столпившимся вокруг ученикам:
– Мы ждем хорошей погоды и попутного ветра. Профессор Мерлин приказывает возвращаться и торопит с отплытием, но обратной связи с ним нет, а здесь вы сами видите, что творится. Морвидд, наденьте капюшон. Не ешьте эти водоросли, Лливарх, – они съедобные, но не в сыром виде. Не приближайтесь к берегу – смоет. Если кому-нибудь нужен носовой платок, могу одолжить. Гвидион и Ллевелис идут за водой.
В это время грот захлестнуло волной; когда волна схлынула, все выплюнули, отфыркиваясь, по хорошему глотку воды, сняли с себя морских крабов и выпутали из волос местную водоросль кладофору.
– За пресной водой, – поправился Мэлдун и углубился в морские карты.
Ллевелис с Гвидионом пошли, волоча за две ручки кувшин в половину человеческого роста. В деревне очереди к источнику почти не было, стояла только бабка, набирая воды в бутыль зеленого стекла, явно выброшенную когда-то морем.
– Девчонка болеет, – коротко пожаловалась бабка, крепко завязывая бутыль серой тряпкой.
– Что болит? – профессионально спросил Гвидион.
– Так не знаю. Не говорит ведь девчонка.
– Жар есть?
– Ой, есть, ой, есть, – сказала бабка.
– А дышит плохо?
– Ой, плохо, ой, плохо дышит, – подтвердила бабка и собиралась величественно удалиться.
– Погодите, бабушка! – догнал ее Гвидион. – А высыпание на коже есть?
– Ну, это уж ты сам посмотри, милок, – гостеприимно сказала бабка, жестом приглашая юного медика в дом.
Больше никто в бабкином семействе не болел. Шестеро сыновей, как на подбор, один другого краше, с женами и детьми, делали всякую работу по дому. Гвидион поймал поочередно всех здоровых детей и профилактически помазал им носы чесночным маслом, после чего обратился к кровати под пологом, где болела девочка-найденыш.
– Я, конечно, могу ошибаться, – сказал Гвидион, погодя. – Однако… катарральное воспаление аденоидных образований глоточного кольца… и двусторонний лимфаденит…
– Вишь, девчонка у нас мудреная, и болезнь у нее какая мудреная, – живо отозвалась бабка.
– Да нет, скарлатина обычная, – подытожил Гвидион. – Язык уже очищается. Еще три дня, и пойдет на поправку, короче говоря. Давайте ей… знаете что? – и Гвидион полез за клочком бумаги, чтобы нацарапать состав лекарства. – Спокойствие, красавица, скоро шторм уляжется, выйдет солнышко, и тебе сразу станет лучше…
– Наоборот, – сказал подошедший Ллевелис.
Гвидион был, однако, слишком поглощен другим делом, чтобы обратить внимание на эти слова.
…Когда они возвратились в грот, Мэлдун рвал и метал. Его раздражало не только то, что они давным-давно должны были быть в школе, в то время как засели здесь из-за шторма, но еще и то, что все его приборы показывали при этом ясную погоду.
– Почему так долго? – сурово спросил он.
– Я зашел посмотреть больную девочку, – объяснил Гвидион. – Ту самую. Которая не говорит.
Мэлдун несколько смягчился.
– И что с ней?
– Скарлатина. Не самая тяжелая форма, и уже не в начале. Я думаю, сейчас еще многое обострилось из-за погоды. Когда кончится шторм и выйдет солнце, она постепенно поправится.
– Наоборот, – сказал Ллевелис.
– Что наоборот?
– Не когда шторм кончится, она выздоровеет, а когда она выздоровеет, кончится шторм.
– Как это?
– По мере того, как ей делается лучше, становится лучше погода. Я давно это заметил. Когда ей плохо, погода портится, – пояснил Ллевелис. – Вспомните, как ее нашли.
Мэлдун смотрел на него, пораженный.
– Как вам это пришло в голову?
Ллевелис пожал плечами.
Помогло ли лекарство Гвидиона или бабкин чай с вареньем, но через три дня шторм утих. Мэлдун вывел ладью из бухты, где он прятал ее от непогоды, и вновь подвел к причалу. Доля школы в собранном урожае яблок была внушительна. Мешок Мерлина, набитый битком, красовался возле мачты. Под тяжестью корзин ладья осела в воду так, что можно было споласкивать руки в море, лишь слегка наклонившись через борт.
Профессор Мэлдун отвязал канат.
– Авалон – это остров блаженных, отсюда не возвращаются, – сказала Керидвен. – Почему же мы…?
– Потому что мы сюда приехали работать, а не отдыхать, – строго сказал Мэлдун.
* * *
На другое утро вся школа чистила яблоки. Мерлин возглавлял эту акцию и даже повязал передник. Хлебопечки сновали туда-сюда, пекли шарлотки и закатывали банки с джемом. Именно в этот день в Кармартене появилась вторая комиссия. Она хищно бродила некоторое время вокруг школы, пока не решилась наконец привлечь внимание простых горожан к своей проблеме: она не могла попасть внутрь.
Спешащий мимо советник Эванс поправил шляпу, огляделся и любезно сказал:
– Я, вы знаете, не имею ни малейшего понятия, а вот идет преподаватель этой школы, у него и спросите.
После этого члены комиссии проследовали во внутренний двор школы в сопровождении вернувшегося из родового замка Лланэшли Кервина Квирта, не успевшего предпринять никаких контрмер. Тот вел себя крайне галантно, а вот члены комиссии выражали большое недовольство и терзали Кервина Квирта вопросами, говоря: почему у вас так замаскирована дверь? А как же учащиеся попадают в здание? – и тому подобное. Кервин Квирт, дипломатично улыбаясь, отмалчивался.
Мерлин, завидев вторую комиссию, всплеснул было руками, потом сощурился и сказал ворчливо:
– Да-а… Недосмотр. Надо бы Орбилию как-то гусей поднатаскать.
– А гуси как раз беспокоились сегодня утром, – обиженно возразил подошедший Орбилий.
– Мало беспокоились. Сильнее надо было беспокоиться. А теперь вот нам беспокоиться придется. Я давно говорил, чтоб на башнях были гуси, – строго перебил его Мерлин, поднимаясь и стряхивая с себя яблочные очистки.
– Вторую комиссию возглавляет мисс Пандора Клатч, – объявил он, просмотрев бумагу из Министерства. – Дорогая Пандора, я боюсь, что недостойный прием, оказанный вам мной, в отсутствие меня мог бы быть еще ужаснее.
Произнеся эту загадочную этикетную фразу, Мерлин застыл в позе старого ворона, к чему-то прислушивающегося.
– Мы представляем собой комиссию в расширенном составе, – сказала Пандора Клатч, уперев в Мерлина ядовитый взгляд, под действием которого он схватился за сердце. – Мы займемся детальным исследованием происходящих в стенах школы неподобающих явлений и рассчитываем на вашу поддержку и несопротивление. Кроме того, мы проверим бухгалтерию. А сейчас вам не мешало бы разместить нас где-нибудь!..
После того, как архивариус Хлодвиг сдал Пандоре бухгалтерские книги, Мерлин, не отрывая руки от сердца и слегка пошатываясь, проводил всю комиссию в расширенном составе в какой-то давно не отпиравшийся зал, расположенный одинаково вдалеке от мест обитания как студентов, так и преподавателей. Еще на лестнице он почесывал нос, предчувствуя, что с помещением что-нибудь окажется не так. И точно: когда он со скрипом провернул ключ в замке, обнаружилось, что комната буквально от пола до потолка заставлена разнообразной мебелью, в основном темного дерева. Узенькие тропинки между буфетами, сервантами, секретерами, ширмами и готическими этажерками уводили куда-то, как лабиринт. Однако растерянность директора длилась недолго.
– Вся мебель в этой комнате подарена Гофманом, – быстро сказал Мерлин, не уточняя, каким именно Гофманом.
– Хофманом, – поправил его архивариус Хлодвиг.
– Да-да, Хофманом. Поэтому вы не очень-то тут это… Поосторожнее, в общем. Антиквариат, – закончил Мерлин.
И когда Пандора Клатч злобно втиснулась в предложенные ей рамки, Мерлин, Хлодвиг и Морган-ап-Керриг, удаляясь по коридору, беззаботно признались друг другу, что совершенно не помнили этого зала и просто поразились тому, чем это он набит.
– Мы могли бы, вероятно, устроить что-то вроде распродажи старого хлама, – потирая руки, сказал Мерлин. – Это повысило бы нашу популярность в городе.
– Не повысило бы, – сурово сказал архивариус. – Не дай бог ваша старая шляпа попала бы в руки детям.
– Э-э… Да, пожалуй, в этом вы правы, – согласился Мерлин. – Но вообще следует чаще заглядывать за некоторые двери.
– Да, в особенности за эти… такие… очень уж замшелые, – согласился профессор Морган, и разговор тут же забылся.
* * *
– Сегодня, Гвидион, вы наконец сможете провести аутопсию, – отечески сказал Мак Кехт. – Я достал для вас труп.
Гвидион вскинул на него глаза, оторвавшись от препарата лягушки.
– Да, из Лондона выписывал, – с кротким торжеством в голосе прибавил доктор.
Гвидион живо представил себе, как Мак Кехт, ничего не говоря ему, списывался с научным обществом, потом с Королевской больницей, заполнял сотню бумаг, ходил по три раза в неделю на почту, беспокоился и ждал, и вот теперь он сообщает о приготовленном для ученика подарке небрежно, как если бы ему ничего не стоило раздобыть его. Представив себе это, Гвидион хотел наклониться поцеловать Мак Кехту руку, но тот уже натянул хирургические перчатки, говоря:
– Пойдемте, я вам сделаю разрез, а там уж будете препарировать хоть дотемна.
Королевская больница в Чэлси прислала женский труп, отягощенный неясными обстоятельствами смерти. Когда Гвидион, страхуемый Мак Кехтом, экспонировал большую часть внутренних органов, в дверь постучали. «Диан, вы мне простите?..» – робко спросили из-за двери. Мак Кехт, на ходу сдирая хирургические перчатки, пошел открывать.
– Не здесь и не сейчас, – резко сказал он, оттесняя за дверь Рианнон, стоявшую на пороге. – Вы застали меня в середине операции, – добавил он мягче.
– Вы изолгались, Диан. У вас даже не распущены волосы, – с горечью сказала Рианнон. – Можно мне войти?
– Клянусь войсками Темры, нет, – твердо сказал Мак Кехт, заслоняя дверной проем.
– Уж не знаю, в середине чего я застала вас, Диан, – едко заметила Рианнон. – Надеюсь только, что это не противозаконно.
* * *
В понедельник Змейк жестко и искусно завершил изучение раздела «Инфекционные заболевания» зачетом, взяв c собой Гвидиона в средневековый чумной город. Гвидион впервые увидел перегораживающий дорогу карантинный камень, с выдолбленной выемкой для денег и принесенных сострадательными путешественниками товаров, мимо которого Змейк протащил его, железной рукой взяв за плечо. Мортусы – преступники, выпущенные из тюрьмы и назначенные могильщиками, сжигали у городских стен трупы на огромных кострах и подгребали их «лапой» на длинной рукояти под какую-то мерную песню, которую лучше бы они не пели. Гвидион и раньше слышал о мортусах, но он предположить не мог, что у них такие лица, на которых даже непонятно где чего находится. Ветер гнал вдоль улиц обрывки книжных листов из разоренной библиотеки Гвиффара-ап-Элиса, врача, умершего одним из первых, и не от чумы.
– Почему здесь нет врачей, одни могильщики? – спросил Гвидион, когда Змейк провел его по страшной главной улице.
– Отчего же нет, а мы? – холодно ответил Змейк. – Могильщики совершенно необходимы, они заняты санитарной стороной проблемы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60