— Да будет ведомо всем: ваш Император вершит дела во благо Империи, как велит ему долг. Вчера во время торжественной церемонии в храме Джурана было объявлено, что малолетняя Касума волею своего отца становится наследницей мантии Акомы. — Джастин перевел дыхание и с несвойственной его возрасту твердостью продолжал:
— Поэтому мы не оставили без внимания дом Шиндзаваи, лишившийся наследника. Госпожа Мара, которую жрецы Хантукамы объявили бесплодной, подала прошение о разводе. — Опустив глаза, Джастин смущенно разглядывал собственные сандалии. — Свет Небес, руководствуясь мыслями о Благе Империи, решил удовлетворить это прошение.
По переполненному залу пронесся ропот.
Хокану ничем не выдал своего потрясения. Лишь в его взгляде, обращенном на Мару, читался молчаливый крик, исполненный муки.
***
Прикрывшись рукавом, Джастин издал какой-то звук, похожий на всхлип.
— Род Шиндзаваи слишком могуществен и важен для Империи, чтобы мы могли позволить ему стать предметом внутренних раздоров из-за отсутствия наследника. Посему Император повелевает, чтобы властитель Хокану нашел себе невесту и вступил в повторный брак с целью продолжения рода.
Мара спустилась с возвышения, держа в руке свидетельства о разводе, скрепленные императорской печатью. Среди тягостного безмолвия кое-где раздавались вздохи: ее любовь к Хокану ни для кого не была тайной. Даже самые ярые недоброжелатели прикусили языки. Это был бескорыстный и жертвенный поступок, достойный настоящей Слуги Империи.
Бывшие супруги сошлись у подножия пирамиды. Под взорами собравшихся они не могли броситься друг другу в объятия и разрыдаться. Для Мары так было к лучшему. Только родовая гордость не позволила ей пойти на попятную. Больше всего на свете ей хотелось припасть к ногам Хокану и молить его подать встречное прошение — об отмене первого, которое Джастин, обливаясь слезами, подписал рано утром.
Она не намеревалась пускаться в объяснения, но слова вырвались сами собой:
— Я этого не хотела! Боги свидетели, я люблю тебя по-прежнему, но это…
— Ее душили слезы.
— …но это должно было свершиться, — с трудом договорил за нее Хокану. — Все наши силы должны быть посвящены будущему Империи.
Такое ясное осознание высшей необходимости резануло Мару по живому, словно острый меч; оно грозило выбить почву у нее из-под ног. Она все еще прижимала к груди свиток, скрепляющий жестокое решение.
Хокану осторожно взял свиток у нее из рук.
— Ты навек останешься моей госпожой, — прошептал он. — Возможно, другая родит мне сыновей, но сердце мое всегда будет принадлежать тебе.
У него так дрожали руки, что скрепляющие свиток золотые ленты трепетали, словно на ветру, и вспыхивали в свете факелов. Сосредоточенный взгляд Хокану теперь был устремлен за какую-то невидимую черту. Ему вспомнился жрец Хантукамы, который когда-то упрекнул его в чрезмерной любви к жене. Только теперь Хокану открылась бездна этой горькой истины. Еще немного — и он бы не заметил, как его чувства к Маре поставили под угрозу будущее дома Шиндзаваи.
Империя не прощала никаких слабостей и уж тем более тех, что проистекают от сердечных дел. Несмотря на скорбь, омрачившую для них обоих этот час триумфа, он был вынужден признать, что Мара была права. Она осознала необходимость разрыва их союза; Хокану сам подтолкнул ее к такому решению, когда лишил Касуму права наследования.
Как ни прискорбно, ход его дальнейших действий был предельно ясен; следовало соглашаться сразу же, пока его не покинуло мужество. Во имя Блага Империи и от него требовались жертвы. Он осторожно коснулся подбородка Мары, чтобы заставить ее поднять голову и посмотреть ему в глаза.
— Мы не станем чужими друг другу, Благодетельная, — шепнул он. — Ты всегда будешь для меня самой желанной гостьей и лучшей советчицей.
У Мары перехватило дыхание. Хокану, как всегда, безошибочно угадал, чем можно растопить ее сердце. Она уже знала, как ей будет не хватать его постоянного присутствия, его нежных и бережных ласк. Но знала она и другое: если не вынудить его принять это решение, он умрет, не оставив сына-наследника. Если ему будет некому передать свою деликатность и умение выбирать справедливый и милосердный путь к цели — это будет преступлением.
— Я люблю тебя, — беззвучно прошептала она.
Но он уже успел поклониться и отойти; его поступь была твердой, словно он уходил на бой.
Присутствующие властители благоговейно застыли. Их поразило мужество Хокану и молчаливое страдание Мары. Империя вступала в новую эру, и эта незаурядная чета, которая приблизила возрождение, стала для всех наглядным примером. Всем был явлен блистательный урок чести. Это означало, что людям, не способным жить по меркам, установленным госпожой Марой и господином Хокану, то и дело придется краснеть за себя.
Мальчик, сидящий на золотом троне, проглотил комок в горле. Он только что отверг любимого отца. Скосив глаза на свою молодую жену, Джехилью, он еще раз издал судорожный вздох. Потом он расправил плечи, которые, казалось, внезапно ощутили тяжесть императорской мантии, и подал знак глашатаю.
Следующей должна была предстать перед ним госпожа Мара Акома, Слуга Империи.
Сперва она будто не расслышала своего имени: ее глаза были устремлены на пустой проход, по которому только что шагал Хокану. Однако через мгновение она тоже распрямила плечи и поднялась по ступеням пирамиды, чтобы поклониться Свету Небес.
Джастин покончил с протокольными речами. Он не сумел заставить себя прибегнуть к заученным оборотам речи.
— Мама! — воскликнул он с лукавой улыбкой. — Тебе, которая не знает равных среди Слуг Империи… — Джастин запнулся, но, получив тычок от Джехильи, бросил на нее удивленный взгляд и продолжил:
— Тебе доверяется регентство нашего правления вплоть до достижения нами возраста двадцати пяти лет.
Тронный зал огласился вежливыми рукоплесканиями, которые быстро переросли в бурю восторга. Зазвучал приветственный клич почетного караула Акомы, его подхватили Имперские Белые, а потом и воины Шиндзаваи. Властители один за другим вскакивали с мест и славили госпожу Мару. Джастин жестом призвал присутствующих к порядку, но они угомонились не сразу. Так и не дождавшись полной тишины, он провозгласил:
— Для тебя, госпожа Мара, величайшая из Слуг Империи, мы учреждаем новый титул. — Джастин встал с трона и воздел к небу руки. — Мы объявляем госпожу Мару Хозяйкой Империи!
Разразились оглушительные вопли. На Мару устремились восторженные взоры. Она была изумлена, обрадована и опечалена.
Она никогда не требовала признания своей власти или публичного прославления. Единственное, к чему она всегда стремилась, — это сохранение древнего рода Акома.
Как странно, что с течением жизни, дарованной богами, она стала считать все народы Империи своей семьей, а ее сын, рожденный от варвара-невольника, взошел на престол, получив титул Света Небес.
Властитель Кеда так и не удовлетворил свое любопытство по поводу таинственного незнакомца в доспехах Имперского Белого — даже тогда, когда юный Император пригласил избранных на закрытую встречу к себе в кабинет.
Это была отнюдь не тесная комната, а грандиозная зала, сверкающая золотом перегородок и украшенная старинными росписями. Джастин успел снять императорские доспехи. По случаю этой встречи он надел кафтан с золотой каймой, извлеченный из гардероба предшественника. Наряд оказался великоват для мальчишеской фигуры: пришлось его подколоть у подола и в плечах при помощи драгоценных металлических булавок.
Войдя в залу и поклонившись полулежащему на подушках Свету Небес, властитель Кеда с любопытством рассматривал присутствующих.
Мара так и не сняла траурное красное одеяние. При ней находился все тот же таинственный телохранитель. После недавно принятой ванны у него еще не просохли волосы. Его поджарое, тренированное тело, свободное от белых доспехов, теперь скрывал какой-то невразумительный балахон с зеленоватой каймой. Лицо застыло в сосредоточенном напряжении. Подвижные пальцы были аккуратно сцеплены на коленях. Только глаза выдавали его ум; ничто не ускользало от их внимательного взгляда. «Быстрый парень, — подумал властитель Кеда, суждения которого обычно оказывались верными. — Такой не растеряется в трудную минуту, даром что сидит с отсутствующим видом».
От Мары не укрылся интерес властителя Кеды.
— Позволь представить тебе Аракаси, верного слугу Акомы, который пользуется нашим высочайшим уважением.
Любопытство властителя Кеды вспыхнуло с новой силой. Такой неприметный тихоня — неужели это и есть легендарный Мастер тайного знания, который творил чудеса, добывая для Акомы любые сведения?
Тихоня ответил ему прямо, словно прочел мысли Канцлера:
— Когда-то я действительно был Мастером тайного знания Акомы, но потом понял, что у жизни и природы есть тайны более глубокие, нежели людские интриги.
Властитель Кеда обдумывал это замечательное утверждение.
Император, которому они все служили, был еще слишком юн, чтобы разбираться в таких тонкостях. Он нетерпеливо ерзал на златотканых подушках, а потом захлопал в ладоши, подзывая гонца:
— Привести заключенного.
Двое Имперских Белых ввели худощавого человека с обкусанными ногтями и проницательным взглядом. Властитель Кеда его узнал: это был Чимака, который служил первым советником у покойного властителя Джиро. Имперский Канцлер нахмурился: он терялся в догадках, зачем его призвали на это почтенное собрание, ведь он по должности не имел отношения к системе правосудия и не занимался судебными делами о государственной измене.
Несомненно, за убийством Императора Ичиндара стоял властитель Джиро. Клан Омекана использовал осадные орудия, и армии Омекана подоспели как нельзя более кстати, чтобы поддержать заговор Анасати с целью захвата трона. Чимака при всем желании не мог бы оставаться в стороне; более того, именно он, судя по всему, и разработал смертоносный план.
Сомнения властителя Кеды разрешила Мара.
— Тебя позвали сюда как свидетеля, — негромко пояснила она и повернула голову, чтобы видеть, как Чимака отвешивает низкий поклон Императору.
Затем Чимака точно так же склонился перед Марой и тихо проговорил:
— Великая госпожа, я наслышан о твоих добродетелях. Отдаюсь тебе на милость и нижайше прошу сохранить мне жизнь.
Кеда нахмурился. Бывший советник властителя Джиро наверняка был причастен к убийству отца Хокану, да и к попытке отравления самой Мары.
Знала об этом и Мара — достаточно было посмотреть на ее сжатые губы. Если бы не происки этого человека, если бы не покушение на ее жизнь, которое лишь чудом сорвалось, она еще могла бы родить наследника, а муж, с которым она вынуждена была расстаться, жид бы вместе с нею.
Чимака пал ниц; у него мелко дрожали руки. Куда только подевалась былая заносчивость: его униженное раскаяние выглядело искренним.
— Джастин, — охрипшим голосом окликнула Мара.
Мальчик стрельнул глазами на мать; казалось, он сейчас взбунтуется.
Мара попыталась найти верные слова, но вместо нее мальчика урезонил Аракаси.
— Величество, — сказал он скрипучим голосом, — бывают такие минуты, когда нужно затаить злобу, а бывают такие, когда следует проявить милость. Призываю тебя сделать выбор, приличествующий мужчине и Императору. Прояви мудрость. Человек, который сейчас молит тебя о снисхождении, был самым искусным среди моих врагов. Ты уже простил всех остальных врагов в Империи, но это особый случай. Либо вели его казнить, либо отправь в пожизненное изгнание, либо распорядись, чтобы его привели к присяге, и поручи какое-нибудь дело. Он слишком опасен, чтобы отпускать его на все четыре стороны.
Рыжие брови Джастина сошлись на переносице. Он погрузился в глубокое раздумье.
— Не могу принять решение, — признался он наконец. — Мама, этот человек принес нам слишком много горя. Прошу тебя, распорядись его жизнью.
Госпожа, облаченная в красный траур, шевельнулась. Она долго разглядывала поредевшие волосы на затылке человека, распростертого у ее ног, а потом заговорила:
— Встань, Чимака.
Арестант безропотно повиновался. Застывшим взглядом он уставился на женщину, которая готовилась решить его судьбу, и всем стало ясно: у нее нет мыслимых причин, чтобы освободить его от наказания.
— Как будет угодно госпоже, — безучастно пробормотал Чимака.
Мара сверлила его взглядом:
— Отвечай по чести; поклянись своей душой, которая будет прикреплена к Колесу Жизни, когда окончится твой путь: почему ты так поступил?
Она не уточнила, о каком именно из его злодеяний шла речь. Перечислять их одно за другим было бы для нее слишком болезненно. А могло быть наоборот: она пошла на уловку, предоставив выбор Чимаке, чтобы тот сам себя выдал.
Быстрый ум Чимаки заметался. Он глубоко вздохнул, но делать было нечего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133