— Не читал и не собираюсь. Глупость все это и требуха. Я прирожденный атеист.
— Я тоже. Разница лишь в том, что для вас не существует бога и дьявола, а для бога и дьявола не существует меня.
— Да, наверное…
Ганин не особенно въехал в последний парадоксальный пассаж, но разъяснения не входили в задачи незнакомца. Он повернулся вполоборота к Ганину, и тот незамедлительно дал ему кличку Филин, любитель летучих мышей, а если кратко — просто Филин. Клички давались его собеседникам сразу во время первого же разговора или знакомства и, в зависимости от типажа персонажа, могли быть животного, растительного и даже неодушевленного происхождения — минералами, например. Если говорить конкретно о птицах, то жизнь сводила Ганина со Страусами, Утками, Воробьями, один раз повстречался даже вымерший Эму, но такого конкретного хищного Филина он лицезрел впервые. Впрочем, всегда с чем-то сталкиваешься впервые. И тогда очень важно не оплошать, не лопухнуться.
Филин распахнул модный фиолетовый плащ и, поверх черной водолазки с неопределенным рисунком, удивленный Ганин узрел некий странный предмет, висящий на толстой золотой цепи. Такие цепи он уже успел повидать на бритоголовых бандюках, на новых русских бизнесменах, но вот отлитая из белого металла отрубленная кисть руки, сжимающая красноватый камень в форме сердца, показалась в новинку:
(— странная штучка, но, с другой стороны, что еще должно болтаться на шее такого странного типа?)
— Подарок отца. Амулет на счастье.
(— суеверен ты, Филин):
— А отец-то, жив-здоров?
— Давно умер… Вроде бы…
— Как это можно умереть вроде бы? .
— Все возможно.
Филин явно не желал развивать эту деликатную тему, о чем сообщил снова ставшим рассеянным взглядом пронзительных глаз, как тогда, когда смотрел в мутную реку. Его рука, с длинными костлявыми пальцами, словно у престарелого пианиста, ловко залезла во внутренний карман плаща. Затем попыталась что-то оттуда извлечь. Легкая слабость на мгновение подогнула колени Ганина, ибо непонятно почему подумалось:
(— вот сейчас, сейчас вытащит острый нож и как полоснет наотмашь по горлу)
Но вместо лезвия из кармана показалась сильно смятая газетка, уж не с той ли дурацкой статьей, столь возмутившей Филина? Видимо, он собирался вслух зачитать особо вопиющие абзацы, но в последний момент передумал, брезгливо скомкал газету и выкинул за ограждение моста, словно говоря:
(— такому бреду туда и дорога)
Удовлетворенно посмотрев, как легкое течение уносит писанину явно не в направлении вечности, Филин несколько равнодушно поинтересовался у Ганина, не желает ли его новый друг выпить чего-нибудь живительного, ибо в горле пересохло. Он так и сказал, новый друг. и польщенному Ганину стало стыдно за свои страхи. Навязчивые опасения и фобии — это ведь тоже гнилой плод этого кошмарного города. Нет, правильно он делает, что сбегает отсюда. Давно пора. А пока, почему бы и не выпить?!
Ганин согласно кивнул и засеменил за длинноногим незнакомцем вниз по мосту:
— Куда путь держим?
— Я поблизости знаю одно милое тихое местечко, частный ресторанчик, как у вас принято говорить — кооперативный, так там подают огромных восхитительных раков к пиву.
(— у вас… а сам ты откуда, из леса, что ли? тогда не раки тебе нужны, а полевые мыши):
— Ну, это, наверно, безумно дорого. А я — человек науки, сами знаете, какие сейчас мизерные зарплаты и безбожные цены.
— Здесь все безбожное, ибо страна такая. Впрочем, я уже говорил, что тоже где-то атеист. А что касается ужина в ресторане — угощаю.
— Благодарю, не откажусь. Но только ненадолго.
— Ревнивая жена?
— Нет, жены у меня нет. Я сегодня тю-тю…
— В каком это смысле тю-тю7
— Отчаливаю.
— На лодке что ли?
(— не понимает или придуряется?):
—Уезжаю, на… на симпозиум:
(— ну как можно признаться, что еду в задрипанные Пеньки к полоумной сестре?!)
Но, кажется, быстрый взгляд на рюкзак, с которым уж слишком экстравагантно ездить на симпозиумы, заставил Филина усомнится в правдивости этих слов. Да, не очень-то он складно соврал, по-детски как-то, но вовсе не поэтому Ганин неожиданно ойкнул, замедлил шаг и начал отставать.
— Что случилось?
(— случилось, еще как случилось!):
— Да вот слегка споткнулся о выбоину там в асфальте и ногу подвернул. Застарелая травма, знаете ли, периодически дает о себе знать. Когда еще в футбол играл в институтской команде, слегка ахил повредил.
На самом деле, он действительно споткнулся, а может и поперхнулся, а может произошло вовсе и не это — под сердцем тревожно закололо или зуб занудно заныл. Все это не более чем образные сравнения, ибо на самом деле именно в этот момент Ганин получил знак, который можно назвать и предупреждением свыше, а можно и интуицией — не так это важно. Важно, что этот знак ему прекрасно известен, как любому водителю, если он только что не пережил изрядного сотрясения мозга, известен запрещающий знак Кирпич, который переводится он примерено так:
не пей водички, козленочком станешь
В менее поэтизированном и наиболее приближенном к данному случаю толковании это звучало бы несколько иначе и несколько конкретнее:
быстренько закругляйся и сворачивайся и уноси отсюда ноги, пока голова цела
Раньше, случись такое экстраординарное событие, ноги бы сразу застопорились, как в бетон попали, тело повернулось бы назад, словно за спиной НЛО приземлился, а мозг, не долго думая, родил бы историю о забытом дома включенном утюге или неотправленной срочной телеграмме любимой бабушке:
— Извините, склероз, пора бежать…
Сейчас все было совершенно иначе, ибо в последнее время интуиция постоянно подводила и подталкивала Ганина к явно бесславным авантюрам или напрасному бездействию:
говорит: Сдавай быстрее деньги в банк, на процентах озолотишься!
а через две недели дурацкий банк лопается, как пузырь и вылетает в трубу, унося последние сбережения
говорит: Не бери зонтик, на горизонте — ни облачка!
а после обеда начинается жуткий ливень, а с ним и жестокая простуда под ручку
говорит: Ложись скорее спать, сегодня приснится прекрасный эротический сон с участием Ирчика!
а сначала два часа глаза не смыкаются, а потом снятся крысы и прочая нечисть
Появилось даже стойкое ощущение, что интуиция намеренно вредит ему и всячески издевается, злокозненно толкая на заведомо неверный, вредоносный путь. Почему? Не пытаясь найти объяснений он почувствовал, что настала пора ее обхитрить:
(— небось, важное знакомство наклевывается, с возможностью интересного продолжения, вот она и пакостит, чтобы я ушел, подбивает!)
Ганин ускорил шаг, но все равно несколько отставал от длинноногого приятеля:
— А что это мы так спешим, как на пожар?
— А у меня и есть пожар в груди, который срочно залить требуется.
— Пивом, что ли?
— Ну, а чем же? Не кровью же.
Ганин уже привык к подобным речевым оборотам, ничуть не удивился и даже поддержал тему:
— А ведь и кровью утоляют жажду. Верблюжьей и в пустыне, но утоляют. Кочевники-бедуины.
— Ну надо же! Это вы тоже вычитали?!
— Видел в кинопутешествиях своими глазами… Очень, кстати, интересно смотреть, как люди живут. Развивает.
Филин только хмыкнул и, свернув с набережной и пройдя несколько десятков метров по неосвещенному переулку, слегка притормозил. Лицо его приобрело на редкость задумчивое выражение, как у нерадивого школьника, который плохо выученный урок забыл — не преминул ехидно отметить Ганин. Затем Филин вытащил из кармана клочок бумажки:
— Кажись, где-то поблизости. Вот название и адрес. Не посмотрите ли, а то я без очков?
(— может ты и хищный Филин, но темноте видишь, как Крот) — опять мысленно и опять посрамил довольный Ганин. Высмеивать своих новых знакомых являлось его правилом и дедушка Фрейд объяснил бы это защитной реакцией или компенсацией комплекса неполноценности. Может быть и так, все может быть…
Тем временем Филин-Крот вытащил из кармана зажигалку и поднес ее к бумажке. Ганин подошел вплотную и нагнулся, пытаясь что-либо разобрать в письменах.
— Необычная какая-то бумажка — на древний пергамент похожа, в музее подобный видел. И что за язык?
— А это и не бумажка — за наблюдательность поздравляю. Но и не пергамент. Это высушенная человеческая кожа. Кожа одного очень нехорошего типа, который думал, что всех обманул и провел вокруг пальца. А вот язык могли бы знать, вы же биолог. Это латынь: Errare humanum est. Перевести можете?
— Не-а…
— Так я и думал. До чего же необразованные люди вершат советскую науку… Перевожу:
Человеку свойственно ошибаться
— Это что, название кафе? Надо же, и не так далеко от моего дома — я тут рядом на набережной в угловом доме живу, где билеты Аэрофлота…
Филин не выразил ни малейшего восхищения столь престижным местоположением Ганинского жилья и тот, слегка уязвленный, продолжил:
— Ну чего только сейчас не напридумывают, чтобы посетителей привлечь!
и только после этого стал обдумывать странную фразу о человеческой коже:
(— шутка, конечно, но какая-то не смешная, а шутка должна быть смешной — так еще отец говорил…)
Долго обдумывать парадокс не пришлось, ибо крепкая жилистая рука незнакомца уверенно схватила его за волосы и запрокинула голову, а в шею, прямо под подбородком, вонзилось нечто острое и холодное. Послышались чмокающие звуки, словно из него что-то начали высасывать. Ганинское тело стало делать судорожные и инстинктивные попытки вырваться, пусть даже ценой клока волос, а мозг позволил себе погордиться интуицией, которая на этот раз не подвела:
(— все-таки я не ошибся, так и есть, маньяк и сумасшедший!)
Гордость гордостью, но окружающий мир начал медленно сворачиваться. Нет, ни как молоко при кипячении, а словно смотрел Ганин в перевернутую подзорную трубу. Внешнее пространство стало быстро и неумолимо наплывать на него, словно огромный айсберг на крохотный корабль. Зрение приобрело совершенно невероятную для столь позднего времени суток резкость и глаза заслонила непонятная сеточка — паутинка или трещинка кирпича или прожилки листа. А ведь могла и сетчатка отслоиться!
В это же мгновение (а, наверное, немного раньше), вокруг вспыхнул ослепительно яркий свет, а перепонки почти лопнули от пронзительного звука. Господи, какая сатанинская светомузыка!
Спонтанная Ганинская версия происходящего оказалась однозначной:
(— ну, все, полетела душа в небеса…)
Но на этот раз интуиция подвела. По улице, под визг сирены, катил спасительный милицейский патруль.
ПРОБУЖДЕНИЕ
Утро — это щемящее чувство потери
Сердце сжимается и холодеет
Неужели это не сон?
Неужели сон позади?
(Книга книг. Видимость)

Очнулся Ганин очень не скоро. Сначала к нему подошел поддатый покойный отец с увесистым солдатским ремнем, на начищенной пряжке которого зловеще блестела звезда. Блестела и предвещала.
Отец громовым басом стал грозно допытываться, куда делись три рубля из шифоньера и что делает щекастый хомяк на его постели( а хомяк, только что купленный за эти три рубля у соседского паренька, уже нагло гадил на подушку). Отец парил где-то в полуметре от пола и из его рта вытекала отвратительная зеленоватая жидкость.
Следующей картинкой накатило Азовское море, где десятилетний Ганин тонул, не рассчитав свои силы. Он погружался на дно и навстречу ему плыла большая кряжистая какашка с проходящего судна. Какой-то героический отдыхающий вытащил утопающего за волосы и долго делал искусственное дыхание, пока тот не оклемался.
И только санитар, склонившийся над больничной койкой со шприцем, оказался взаправдашним. Обман чувств благополучно закончился. Ганин внимательно огляделся, старательно фокусируясь на каждом предмете — стена, потолок, колченогий стул, капельница. Но лишь острое обоняние позволило увериться, что он не дотянул до того света — только в советской больнице может стоять столь блевотный аромат суточных щей и запах фекалий обделавшегося соседа.
— А, да ты, братец-тунеядец, во сне в штаны наложил, — недовольно повел курносым носом санитар и почему-то пристально посмотрел на ожившего больного.
(— чего это он на меня смотрит… я-то тут причем? ой, неужели действительно…)
Санитар, а может и медбрат — кто к лешему их чины разберет, специально громко позвал менее брезгливую нянечку:
— Здесь новенький гусь обосрался. Подмой его и пусть обтекает, а потом я укольчик сделаю.
Нянечка особо не спешила — у нее были и поважнее дела, поэтому некоторое время пришлось потерпеть и Ганину, и окружающим. Зато как отрезвляюще действует!
Больницы у нас в стране все еще бесплатные, медицину пока еще не прибрали к рукам кооператоры — это Ганин с удовлетворением выяснил еще до того, как игла вонзилась в его помытую задницу. А иначе чем платить — душу закладывать, что ли? Эта история, от одной попытки вспомнить подробности которой медным колоколом загудела голова, итак обошлась ему изрядно, и не только крови и нервов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61