..
И дверь заперта.
3. ЛОТ (1)
Город просыпается быстро - работа не ждет. Еще краешек солнца не
поднялся над горизонтом и на земле лежит тьма, но дела уже начались.
4:00.
Ребята Гриффина - восемнадцатилетний Хол и четырнадцатилетний Джек -
вместе с двумя наемными рабочими начали дойку. Коровник - чудо чистоты,
белизны и сияния. Хол включил электрический насос и пустил воду в поильное
корыто. Он всегда был угрюмым парнем, но сегодня злился особенно. Вчера
вечером он поссорился с отцом. Хол хотел бросить школу. Он ее ненавидел.
Смирно сидеть на месте сорок пять минут! И без всякого смысла, вот ведь в
чем подлость! Коровам безразлично, если ты скажешь "кажись" или
перепутаешь падежи, им плевать, кто был чертовым главнокомандующим
чертовой Армии Потомака в чертову гражданскую войну, а насчет математики -
так его собственный папаша, хоть расстреляй его, не сумеет сложить две
пятых с одной второй - для этого у него бухгалтер. А совести хватает нести
это бычье дерьмо о чудесах образования: с его шестью классами он делает
16000 долларов в год! Сам говорил, что успешный бизнес не столько книжных
знаний требует, сколько знания людей. Что ж, Хол знает людей. Они делятся
на два вида: которыми можно управлять и которыми нельзя. Первых раз в
десять больше.
К сожалению, отец из вторых.
Он оглянулся через плечо на Джека. Этот как раз книжный червь.
Папочкин сынок. Дерьмо.
- Шевелись, - зло крикнул он, - греби сено!
Он отпер ворота и вывез одну из четырех доильных машин, яростно
хмурясь на сияющую сталь.
Школа. Дрянь!
Будущие месяцы простирались перед ним безбрежной могилой.
4:30.
Плоды вчерашней вечерней дойки возвращались, уже обработанные, в Лот.
Продажа собственного продукта давно перестала быть выгодной.
Молочником в Западном Салеме был Ирвин Пурингтон. В августе ему
исполнилось шестьдесят один, и пенсия, наконец, замаячила впереди как
нечто реальное. Жена его, старая ведьма по имени Эльси, умерла в
позапрошлом году (единственное доброе дело, которое она ему сделала за
двадцать семь лет брака, - это умерла первая), и после отставки он
собирался прихватить свою дворнягу по имени Доктор и укатить прочь. Спать
до девяти каждый день, и больше никогда в жизни не видеть ни одного
восхода.
Он вылез из машины возле дома Нортонов и стал грузить в корзину их
заказ: апельсиновый сок, две кварты молока, дюжину яиц. Ревматизм дал себя
знать только раз, и то слабенько. Будет хороший день.
На заказе обнаружилась приписка рукой Сьюзен. Кажется, сегодня всем
требуется что-то особое. Сметана! Тьфу!
Небо на востоке светлело, и в полях алмазами лежала крупная роса.
5:15.
Ева Миллер уже минут двадцать как встала и оделась во что похуже. Она
готовила себе завтрак, который не исчерпывался яичницей в четыре яйца и
девятью ломтиками бекона. Крупная женщина, но не то чтобы толстая: она
слишком много работала на свой пансион, чтобы растолстеть. Ее формы
производили впечатление чего-то героического. Следить за ней, орудующей у
восьмиконфорочной электрической плиты, было все равно, что наблюдать
безостановочное движение прилива или перемещение песчаных дюн.
Она любила завтракать в одиночестве, планируя работу на день. Работы
хватало: среда - день перемены белья, а у нее целых девять постояльцев,
считая этого нового, Мерса. В доме три этажа и семнадцать комнат. Полы
должны быть вымыты, лестницы вычищены, перила... ковер в гостиной... Надо
бы позвать Хорька Крэйга в помощь, если он не отсыпается после запоя.
Задняя дверь открылась как раз, когда она садилась к столу.
- Привет, Ирвин. Добавь, пожалуйста, сверх заказа еще кварту молока и
галлон того лимонада.
- Конечно, - ответил он обреченным тоном, - я знал, что сегодня такой
день.
Она пропустила это мимо ушей. Вин Пурингтон всегда найдет, на что
пожаловаться, хотя, видит Бог, он мог бы быть счастливей всех на свете с
тех пор, как его чертова кошка свалилась с лестницы и свернула себе шею.
Ровно в четверть шестого, когда она допила вторую чашку кофе и
закуривала "Честерфилд", туго свернутый "Пресс-герольд" стукнулся о стену
дома и упал в розовый куст. Этот парень Килби совсем распустился - третий
промах за неделю. Ничего, она еще посидит. Утреннее солнце так чудесно
светит в окна. Это у нее лучшее время дня - пока Гровер Веррилл и Мики
Сильвестр еще не спустились стряпать себе завтраки перед тем, как
отправляться на свою текстильную фабрику.
И как будто накликала: тяжелые шаги Сильвестра послышались на
лестнице.
Она тяжело поднялась и отправилась во двор спасать газету.
6:05.
Громкий плач ребенка пронзил утренний сон Сэнди Макдуглас, и она
встала, не открывая глаз. Ребенок закричал громче.
- Заткнись! - крикнула она. - Иду!
Она прошла по узкому коридору трейлера в кухню - худощавая, теряющая
остатки девичьей прелести. Вытащила бутылочку с молоком из холодильника,
раздумала подогревать ее. Если так умираешь по молоку, пузырь, можешь пить
его холодным.
Она сердито смотрела на ребенка. Во что это он вывозил руки? И на
стене... Откуда это могло взяться и что это такое?
Ей было семнадцать лет, и замуж за Ройса Макдугласа она вышла на
шестом месяце беременности. Не удивительно, что тогда замужество казалось
благословением - почти таким же, какое давал отец Кэллахен. Теперь оно
казалось кучей дерьма.
Именно того, в котором Рэнди, как она с отчаяньем убедилась, вывозил
руки, стену и волосы.
Она стояла с бутылочкой в руке, тупо глядя перед собой.
Так вот для чего она оставила школу, друзей, надежду стать
манекенщицей. Для этого дрянного трейлера, для мужа, который весь день на
фабрике, а весь вечер пьет или играет в карты, для ребенка, точь-в-точь
похожего на отца.
Тот вопил во весь голос.
- Заткнись! - вдруг заорала она и швырнула в него пластиковой
бутылочкой. Бутылочка опрокинула его на спину, и вопли Рэнди сделались
невыносимыми. Он лежал, задыхаясь, в кроватке, лицо его стало пурпурным.
- Прости, - прошептала она. - Иисус, Мария и Иосиф. Мне жаль! Ты в
порядке, Рэнди? Сейчас мамочка тебя почистит.
Когда она вернулась с мокрой тряпкой, оба глаза Рэнди заплыли и под
ними наливался синяк. Но он взял бутылочку и беззубо улыбнулся, когда она
вытирала ему лицо.
"Скажу Рою, что он упал с пеленального столика, - подумала Сэнди. -
Он поверит. О Боже, пусть он поверит".
6:45.
Большинство рабочего населения Салема Лота направлялось на работу.
Майк Райсон принадлежал к немногим, которые работали в городе. Он числился
садовником, но работал на трех городских кладбищах. Летом дела хватало, но
зимой ему делать было нечего - так, во всяком случае, считали многие.
Зимой он помогал гробовщику.
Насвистывая, он свернул с Бернс-роуд, уже готовясь выйти из машины и
отпереть кладбищенские ворота... и вдруг резко нажал на тормоза.
С железных ворот вниз головой свисало тело собаки, и земля под ним
размокла от крови.
Майк выскочил из машины и подбежал к воротам. Он натянул рукавицы и
поднял собачью голову - та поддалась с ужасающей бескостной легкостью, и
он увидел остекленевшие глаза Пурингтоновой дворняги Дока. Собака висела
на остриях ограды, как овечья туша у мясника. Мухи, еще медлительные в
утреннем холодке, собирались вокруг.
Борясь с тошнотой, Майк снял собаку с ворот. Кладбищенский вандализм
не был для него новостью, но такого он еще не видел. Обычно ограничивались
опрокидыванием надгробий, выцарапыванием кощунственных надписей и
развешиванием бумажных скелетов. Но если это убийство - дело детишек, они
настоящие мерзавцы. Вин умрет от горя.
Он подумал, не следует ли сразу отвезти собаку в город Перкинсу
Джиллеспи, но решил, что это подождет. Он может отвезти беднягу Дока в
обеденное время: не похоже, чтобы ему сегодня захотелось есть.
Он отпер ворота. Придется еще мыть их. Вряд ли удастся сегодня
попасть на другое кладбище. Он припарковал машину за воротами, больше не
насвистывая. День померк.
8:00.
Желтые школьные автобусы собирали детей, ожидавших на улице с
завтраками в корзинках. Чарли Родс объезжал Восточный Салем и верхнюю
часть Джойнтер-авеню.
В его автобусе ездили самые послушные дети во всем городе, да и во
всем районе - если на то пошло. Никаких воплей, никакой игры в лошадей,
никакого дерганья за косички в автобусе N_6. Все сидят спокойно и ведут
себя как следует, а не то - шагают две мили до школы пешком и рассказывают
директору, почему.
Он прекрасно знал, что дети о нем думают и как о нем говорят. И
прекрасно. У него в автобусе не будет никаких глупостей. Это он оставляет
бесхребетным учителям.
Директор набрался мужества спросить, не "погорячился" ли он, когда
заставил маленького Дархэма три дня ходить в школу пешком только за то,
что он чуть громче разговаривал. Чарли только взглянул на него, и директор
- молокосос, четыре года, как из колледжа, - сразу отвел глаза.
Управляющий автобусным объединением Дэйв Фэльсен - старый товарищ по
Корее. Они с Чарли понимают друг друга. Они понимают, что творится в
стране. Они понимают, что мальчишки, которые "чуть громче разговаривали" в
1958-м, это мальчишки, которые писали на знамя в 1968-м.
Он взглянул в зеркало и увидел, как Мэри Кэйт Григсон передает
записку своему маленькому приятелю Бренту Тенни. Конечно - "маленькому
приятелю". Они сейчас трахают друг друга с шестого класса.
Он аккуратно остановил автобус. Мэри Кэйт и Брент подняли глаза,
полные отчаяния.
- Сильно поговорить захотелось? - осведомился он в зеркало. -
Начинайте.
Он открыл двери и дождался, когда они выбрались к черту из автобуса.
9:00.
Хорек Крэйг выкатился из постели - буквально. Солнце слепило. В
голове гудело. Этажом выше тот писака уже начал стучать. Боже, это же надо
иметь мозгов меньше, чем у белки, чтобы так долбить, долбить, долбить
целый день.
Не так-то и грандиозно было похмелье. Он сидел у Делла до закрытия,
но всего лишь с двумя долларами, а когда они кончились, не сумел
настрелять много угощений. "На свалку пора", - подумал он, одеваясь.
Он достал из шкафчика завтрак: бутылку теплого пива, чтобы выпить на
месте, и пачку овсянки из правительственных дотаций - вниз, на кухню.
Крэйг терпеть не мог овсянки, но сегодня он пообещал вдове помочь, и она
уж наверное чего-нибудь подбросит.
Все это было отголоском тех дней, когда он делил с Евой Миллер
постель. Муж Евы погиб на лесопилке в 1959-м - это был бы забавный случай,
не будь он так ужасен. В пятьдесят первом Ральф Миллер, президент
кооператива, сделал для фабрики то, что не догадались сделать пожарные
отряды к западу от Джойнтер-авеню, - организовал встречный пал. Семь лет
после этого он не подходил к машинам - чтобы, поскользнувшись в луже,
свалиться в дробилку на глазах у заезжих толстосумов, которых он водил по
фабрике, уговаривая вложить в нее деньги. Нечего и говорить, что все
рухнуло вместе с ним. Фабрика, спасенная им в пятьдесят первом, была
ликвидирована в шестидесятом.
Хорек взглянул в свое рябое зеркало и пригладил седые волосы - все
еще красивые и привлекательные для его шестидесяти семи лет. Это -
единственное, что устояло в нем перед алкоголем. Набросив рубашку цвета
хаки, он отправился вниз.
Вдова налетела на него как стервятник, чуть только он ступил в
солнечную кухню.
- Послушай, Хорек, ты бы не натер мне перила после завтрака? Ты не
занят?
Оба они придерживались великодушной выдумки, что он делает ей
одолжение, а не расплачивается за четырнадцатидолларовую комнатку наверху.
- Конечно, Ева.
- И этот ковер в гостиной...
- ...Надо перевернуть. Да, я помню.
- Голова болит? - она спросила это деловым тоном, без единой нотки
жалости, но он чувствовал эти нотки там, в глубине.
- Голова в порядке, - отозвался он раздраженно.
- Ты вернулся поздно, поэтому я спрашиваю.
- Ты на меня глаз положила, как я погляжу? - он подмигнул ей и
убедился, что она все еще умеет краснеть, как школьница, хотя всякие
глупости они бросили лет десять назад.
- Эд...
Только она одна еще называла его так. Для всего Лота он был Хорек.
Что ж, все нормально.
- Брось, - проворчал он. - Я просто встал не с той стороны кровати.
- Свалился, если судить по звуку, - уточнила она, и Хорек фыркнул.
Он сварил и съел свою ненавистную кашу, взял мастику с тряпками и
ушел, не оглянувшись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
И дверь заперта.
3. ЛОТ (1)
Город просыпается быстро - работа не ждет. Еще краешек солнца не
поднялся над горизонтом и на земле лежит тьма, но дела уже начались.
4:00.
Ребята Гриффина - восемнадцатилетний Хол и четырнадцатилетний Джек -
вместе с двумя наемными рабочими начали дойку. Коровник - чудо чистоты,
белизны и сияния. Хол включил электрический насос и пустил воду в поильное
корыто. Он всегда был угрюмым парнем, но сегодня злился особенно. Вчера
вечером он поссорился с отцом. Хол хотел бросить школу. Он ее ненавидел.
Смирно сидеть на месте сорок пять минут! И без всякого смысла, вот ведь в
чем подлость! Коровам безразлично, если ты скажешь "кажись" или
перепутаешь падежи, им плевать, кто был чертовым главнокомандующим
чертовой Армии Потомака в чертову гражданскую войну, а насчет математики -
так его собственный папаша, хоть расстреляй его, не сумеет сложить две
пятых с одной второй - для этого у него бухгалтер. А совести хватает нести
это бычье дерьмо о чудесах образования: с его шестью классами он делает
16000 долларов в год! Сам говорил, что успешный бизнес не столько книжных
знаний требует, сколько знания людей. Что ж, Хол знает людей. Они делятся
на два вида: которыми можно управлять и которыми нельзя. Первых раз в
десять больше.
К сожалению, отец из вторых.
Он оглянулся через плечо на Джека. Этот как раз книжный червь.
Папочкин сынок. Дерьмо.
- Шевелись, - зло крикнул он, - греби сено!
Он отпер ворота и вывез одну из четырех доильных машин, яростно
хмурясь на сияющую сталь.
Школа. Дрянь!
Будущие месяцы простирались перед ним безбрежной могилой.
4:30.
Плоды вчерашней вечерней дойки возвращались, уже обработанные, в Лот.
Продажа собственного продукта давно перестала быть выгодной.
Молочником в Западном Салеме был Ирвин Пурингтон. В августе ему
исполнилось шестьдесят один, и пенсия, наконец, замаячила впереди как
нечто реальное. Жена его, старая ведьма по имени Эльси, умерла в
позапрошлом году (единственное доброе дело, которое она ему сделала за
двадцать семь лет брака, - это умерла первая), и после отставки он
собирался прихватить свою дворнягу по имени Доктор и укатить прочь. Спать
до девяти каждый день, и больше никогда в жизни не видеть ни одного
восхода.
Он вылез из машины возле дома Нортонов и стал грузить в корзину их
заказ: апельсиновый сок, две кварты молока, дюжину яиц. Ревматизм дал себя
знать только раз, и то слабенько. Будет хороший день.
На заказе обнаружилась приписка рукой Сьюзен. Кажется, сегодня всем
требуется что-то особое. Сметана! Тьфу!
Небо на востоке светлело, и в полях алмазами лежала крупная роса.
5:15.
Ева Миллер уже минут двадцать как встала и оделась во что похуже. Она
готовила себе завтрак, который не исчерпывался яичницей в четыре яйца и
девятью ломтиками бекона. Крупная женщина, но не то чтобы толстая: она
слишком много работала на свой пансион, чтобы растолстеть. Ее формы
производили впечатление чего-то героического. Следить за ней, орудующей у
восьмиконфорочной электрической плиты, было все равно, что наблюдать
безостановочное движение прилива или перемещение песчаных дюн.
Она любила завтракать в одиночестве, планируя работу на день. Работы
хватало: среда - день перемены белья, а у нее целых девять постояльцев,
считая этого нового, Мерса. В доме три этажа и семнадцать комнат. Полы
должны быть вымыты, лестницы вычищены, перила... ковер в гостиной... Надо
бы позвать Хорька Крэйга в помощь, если он не отсыпается после запоя.
Задняя дверь открылась как раз, когда она садилась к столу.
- Привет, Ирвин. Добавь, пожалуйста, сверх заказа еще кварту молока и
галлон того лимонада.
- Конечно, - ответил он обреченным тоном, - я знал, что сегодня такой
день.
Она пропустила это мимо ушей. Вин Пурингтон всегда найдет, на что
пожаловаться, хотя, видит Бог, он мог бы быть счастливей всех на свете с
тех пор, как его чертова кошка свалилась с лестницы и свернула себе шею.
Ровно в четверть шестого, когда она допила вторую чашку кофе и
закуривала "Честерфилд", туго свернутый "Пресс-герольд" стукнулся о стену
дома и упал в розовый куст. Этот парень Килби совсем распустился - третий
промах за неделю. Ничего, она еще посидит. Утреннее солнце так чудесно
светит в окна. Это у нее лучшее время дня - пока Гровер Веррилл и Мики
Сильвестр еще не спустились стряпать себе завтраки перед тем, как
отправляться на свою текстильную фабрику.
И как будто накликала: тяжелые шаги Сильвестра послышались на
лестнице.
Она тяжело поднялась и отправилась во двор спасать газету.
6:05.
Громкий плач ребенка пронзил утренний сон Сэнди Макдуглас, и она
встала, не открывая глаз. Ребенок закричал громче.
- Заткнись! - крикнула она. - Иду!
Она прошла по узкому коридору трейлера в кухню - худощавая, теряющая
остатки девичьей прелести. Вытащила бутылочку с молоком из холодильника,
раздумала подогревать ее. Если так умираешь по молоку, пузырь, можешь пить
его холодным.
Она сердито смотрела на ребенка. Во что это он вывозил руки? И на
стене... Откуда это могло взяться и что это такое?
Ей было семнадцать лет, и замуж за Ройса Макдугласа она вышла на
шестом месяце беременности. Не удивительно, что тогда замужество казалось
благословением - почти таким же, какое давал отец Кэллахен. Теперь оно
казалось кучей дерьма.
Именно того, в котором Рэнди, как она с отчаяньем убедилась, вывозил
руки, стену и волосы.
Она стояла с бутылочкой в руке, тупо глядя перед собой.
Так вот для чего она оставила школу, друзей, надежду стать
манекенщицей. Для этого дрянного трейлера, для мужа, который весь день на
фабрике, а весь вечер пьет или играет в карты, для ребенка, точь-в-точь
похожего на отца.
Тот вопил во весь голос.
- Заткнись! - вдруг заорала она и швырнула в него пластиковой
бутылочкой. Бутылочка опрокинула его на спину, и вопли Рэнди сделались
невыносимыми. Он лежал, задыхаясь, в кроватке, лицо его стало пурпурным.
- Прости, - прошептала она. - Иисус, Мария и Иосиф. Мне жаль! Ты в
порядке, Рэнди? Сейчас мамочка тебя почистит.
Когда она вернулась с мокрой тряпкой, оба глаза Рэнди заплыли и под
ними наливался синяк. Но он взял бутылочку и беззубо улыбнулся, когда она
вытирала ему лицо.
"Скажу Рою, что он упал с пеленального столика, - подумала Сэнди. -
Он поверит. О Боже, пусть он поверит".
6:45.
Большинство рабочего населения Салема Лота направлялось на работу.
Майк Райсон принадлежал к немногим, которые работали в городе. Он числился
садовником, но работал на трех городских кладбищах. Летом дела хватало, но
зимой ему делать было нечего - так, во всяком случае, считали многие.
Зимой он помогал гробовщику.
Насвистывая, он свернул с Бернс-роуд, уже готовясь выйти из машины и
отпереть кладбищенские ворота... и вдруг резко нажал на тормоза.
С железных ворот вниз головой свисало тело собаки, и земля под ним
размокла от крови.
Майк выскочил из машины и подбежал к воротам. Он натянул рукавицы и
поднял собачью голову - та поддалась с ужасающей бескостной легкостью, и
он увидел остекленевшие глаза Пурингтоновой дворняги Дока. Собака висела
на остриях ограды, как овечья туша у мясника. Мухи, еще медлительные в
утреннем холодке, собирались вокруг.
Борясь с тошнотой, Майк снял собаку с ворот. Кладбищенский вандализм
не был для него новостью, но такого он еще не видел. Обычно ограничивались
опрокидыванием надгробий, выцарапыванием кощунственных надписей и
развешиванием бумажных скелетов. Но если это убийство - дело детишек, они
настоящие мерзавцы. Вин умрет от горя.
Он подумал, не следует ли сразу отвезти собаку в город Перкинсу
Джиллеспи, но решил, что это подождет. Он может отвезти беднягу Дока в
обеденное время: не похоже, чтобы ему сегодня захотелось есть.
Он отпер ворота. Придется еще мыть их. Вряд ли удастся сегодня
попасть на другое кладбище. Он припарковал машину за воротами, больше не
насвистывая. День померк.
8:00.
Желтые школьные автобусы собирали детей, ожидавших на улице с
завтраками в корзинках. Чарли Родс объезжал Восточный Салем и верхнюю
часть Джойнтер-авеню.
В его автобусе ездили самые послушные дети во всем городе, да и во
всем районе - если на то пошло. Никаких воплей, никакой игры в лошадей,
никакого дерганья за косички в автобусе N_6. Все сидят спокойно и ведут
себя как следует, а не то - шагают две мили до школы пешком и рассказывают
директору, почему.
Он прекрасно знал, что дети о нем думают и как о нем говорят. И
прекрасно. У него в автобусе не будет никаких глупостей. Это он оставляет
бесхребетным учителям.
Директор набрался мужества спросить, не "погорячился" ли он, когда
заставил маленького Дархэма три дня ходить в школу пешком только за то,
что он чуть громче разговаривал. Чарли только взглянул на него, и директор
- молокосос, четыре года, как из колледжа, - сразу отвел глаза.
Управляющий автобусным объединением Дэйв Фэльсен - старый товарищ по
Корее. Они с Чарли понимают друг друга. Они понимают, что творится в
стране. Они понимают, что мальчишки, которые "чуть громче разговаривали" в
1958-м, это мальчишки, которые писали на знамя в 1968-м.
Он взглянул в зеркало и увидел, как Мэри Кэйт Григсон передает
записку своему маленькому приятелю Бренту Тенни. Конечно - "маленькому
приятелю". Они сейчас трахают друг друга с шестого класса.
Он аккуратно остановил автобус. Мэри Кэйт и Брент подняли глаза,
полные отчаяния.
- Сильно поговорить захотелось? - осведомился он в зеркало. -
Начинайте.
Он открыл двери и дождался, когда они выбрались к черту из автобуса.
9:00.
Хорек Крэйг выкатился из постели - буквально. Солнце слепило. В
голове гудело. Этажом выше тот писака уже начал стучать. Боже, это же надо
иметь мозгов меньше, чем у белки, чтобы так долбить, долбить, долбить
целый день.
Не так-то и грандиозно было похмелье. Он сидел у Делла до закрытия,
но всего лишь с двумя долларами, а когда они кончились, не сумел
настрелять много угощений. "На свалку пора", - подумал он, одеваясь.
Он достал из шкафчика завтрак: бутылку теплого пива, чтобы выпить на
месте, и пачку овсянки из правительственных дотаций - вниз, на кухню.
Крэйг терпеть не мог овсянки, но сегодня он пообещал вдове помочь, и она
уж наверное чего-нибудь подбросит.
Все это было отголоском тех дней, когда он делил с Евой Миллер
постель. Муж Евы погиб на лесопилке в 1959-м - это был бы забавный случай,
не будь он так ужасен. В пятьдесят первом Ральф Миллер, президент
кооператива, сделал для фабрики то, что не догадались сделать пожарные
отряды к западу от Джойнтер-авеню, - организовал встречный пал. Семь лет
после этого он не подходил к машинам - чтобы, поскользнувшись в луже,
свалиться в дробилку на глазах у заезжих толстосумов, которых он водил по
фабрике, уговаривая вложить в нее деньги. Нечего и говорить, что все
рухнуло вместе с ним. Фабрика, спасенная им в пятьдесят первом, была
ликвидирована в шестидесятом.
Хорек взглянул в свое рябое зеркало и пригладил седые волосы - все
еще красивые и привлекательные для его шестидесяти семи лет. Это -
единственное, что устояло в нем перед алкоголем. Набросив рубашку цвета
хаки, он отправился вниз.
Вдова налетела на него как стервятник, чуть только он ступил в
солнечную кухню.
- Послушай, Хорек, ты бы не натер мне перила после завтрака? Ты не
занят?
Оба они придерживались великодушной выдумки, что он делает ей
одолжение, а не расплачивается за четырнадцатидолларовую комнатку наверху.
- Конечно, Ева.
- И этот ковер в гостиной...
- ...Надо перевернуть. Да, я помню.
- Голова болит? - она спросила это деловым тоном, без единой нотки
жалости, но он чувствовал эти нотки там, в глубине.
- Голова в порядке, - отозвался он раздраженно.
- Ты вернулся поздно, поэтому я спрашиваю.
- Ты на меня глаз положила, как я погляжу? - он подмигнул ей и
убедился, что она все еще умеет краснеть, как школьница, хотя всякие
глупости они бросили лет десять назад.
- Эд...
Только она одна еще называла его так. Для всего Лота он был Хорек.
Что ж, все нормально.
- Брось, - проворчал он. - Я просто встал не с той стороны кровати.
- Свалился, если судить по звуку, - уточнила она, и Хорек фыркнул.
Он сварил и съел свою ненавистную кашу, взял мастику с тряпками и
ушел, не оглянувшись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47