Их благородством, может быть, мужеством восхищались. Но великими никогда не называли.
— Верно, Такумсе, верно. Твой брат, оказывается, провидец. Дельфийский оракул.
— Я не знаю этих слов.
— Неудивительно, ты ведь дикарь. — Наполеон налил в бокал вина. — Я несколько забылся. Вина?
Такумсе покачал головой.
— Мальчику, думаю, еще нельзя, — заметил Наполеон.
— Ему всего десять лет.
— Во Франции это означает, что вино наполовину разбавляется водой. Да, кстати, а что у тебя делает бледнолицый мальчишка? Такумсе, ты что, взялся за похищение детей?
— Этот мальчишка, — сказал Такумсе, — нечто большее, чем кажется.
— Глядя на его набедренную повязку, этого не скажешь. Он понимает по-французски?
— Ни слова, — успокоил Такумсе. — Я пришел, чтобы спросить у тебя… вы дадите нам ружья?
— Нет, — сразу ответил Наполеон.
— Мы не можем идти против пуль со стрелами, — объяснил Такумсе.
— Лафайет запрещает выдавать вам какое-либо огнестрельное оружие. И Париж поддерживает его. Они тебе не доверяют. Боятся, что в один прекрасный день те же самые ружья обратятся против нас.
— Какой тогда прок от всей моей армии?
Наполеон улыбнулся, сделал глоток из бокала.
— Я говорил с некими торговцами из Ирраквы.
— Ирраква — это испражнения больного пса, — сказал Такумсе. — Это жестокие, завистливые твари, они были такими до того, как пришел белый человек, а теперь стали еще хуже.
— Странно. А англичане, такое впечатление, находят их весьма мирным, добродушным племенем. Лафайет так просто восхищается ими. Но главное здесь не это. Они производят ружья. В больших количествах. Дешево. Это не самые надежные ружья, но во многом они сходны с обычными винтовками. Следовательно, можно сделать так, чтобы пуля лучше подходила под дуло, чтобы цель была вернее. И все равно Ирраква продает свои ружья значительно дешевле.
— Ты их купишь нам?
— Нет. Ты их сам купишь.
— У нас нет денег.
— Шкурки, — напомнил Наполеон. — Бобровые шкурки. Ондатровые. Оленьи и бизоньи.
Такумсе покачал головой:
— Мы не можем просить животных умереть, чтобы на их шкуры потом купить оружие.
— Плохо, очень плохо, — искренне огорчился Наполеон. — Ведь у вас, краснокожих, дар к охоте, как мне говорили.
— У настоящих краснокожих. Племя ирраква давно забыло об этом даре. Они слишком долго пользовались машинами белого человека, поэтому теперь, как и бледнолицые, они мертвы земле. Иначе бы они пошли и сами добыли нужные им шкуры.
— Они еще кое-что согласны принять в уплату. Кроме шкурок, — продолжал Наполеон.
— У нас нет ничего такого, что бы было нужно им.
— Железо, — уточнил Наполеон.
— У нас нет железа.
— Разумеется. Но вы знаете, где оно залегает. В верховьях Миззипи и вдоль Мизоты. У восточной оконечности озера Высоководное. Все, что им нужно, это ваше обещание. Вы должны поклясться, что не станете нападать на их лодки, пока они будут перевозить железную руду в Ирракву, и на шахтеров, которые будут добывать железо из-под земли.
— То есть они просят мира в обмен на ружья?
— Да, — кивнул Наполеон.
— А они не боятся, что я обращу эти ружья против них же?
— Они просили, чтобы ты пообещал, что так не поступишь.
Такумсе тщательно взвесил ответ.
— Передай им вот что. Я обещаю, что, если они дадут нам ружья, ни одно из них не обернется против Ирраквы. Все мои воины принесут эту клятву. И мы не станем нападать на их лодки и на их шахтеров, пока те будут разрабатывать землю.
— Ты обещаешь? — переспросил Наполеон.
— Раз сказал, значит, обещаю, — ответил Такумсе.
— Несмотря на всю ненависть к ним?
— Я ненавижу их только потому, что сама земля их ненавидит. Когда белый человек уйдет, земля снова исполнится силой, выздоровеет, и тогда землетрясения поглотят шахты, а шторма потопят лодки, и племя ирраква снова вернется к краснокожим — или погибнет. Когда бледнолицые уйдут, земля жестоко рассудит оставшихся детей.
Вскоре встреча закончилась. Такумсе поднялся и пожал генералу руку. Элвин, к вящему удивлению обоих мужчин, тоже выступил вперед и протянул руку.
Наполеон, подивившись, обменялся с мальчиком рукопожатием.
— Передай ему, что он выбрал себе опасных друзей, — сказал Наполеон Такумсе.
Такумсе перевел. Глаза Элвина расширились.
— Это тебя он имеет в виду? — спросил мальчик.
— Думаю, да, — ответил Такумсе.
— Но ведь это он самый опасный человек в мире, — изумился Элвин.
Наполеон лишь рассмеялся, когда Такумсе перевел ему слова мальчика.
— Какой же я опасный? Маленький человечишка, засланный в самую глушь, тогда как центр мира — Европа, и все великие войны свершаются там. А я даже не могу принять в них участие!
Такумсе не пришлось переводить — мальчик все понял по голосу и выражению лица Наполеона.
— Он опасен потому, что заставляет людей любить себя, хотя сам того не заслуживает.
Такумсе почувствовал правду в словах мальчика. То, что творил Наполеон с бледнолицыми, было опасно. Этот человек являлся воплощением зла и тьмы. «И его я прошу о помощи? Прошу стать моим союзником? Но у меня нет выбора». Такумсе не стал переводить, что сказал мальчик, хотя Наполеон очень настаивал. Пока что французский генерал не пытался испробовать силу своих чар на мальчишке. Если б он знал, как тот о нем отозвался, он мог бы прибегнуть к помощи своего дара и подчинить себе Элвина. Этот мальчик постепенно начинал нравиться Такумсе. Хотя, может быть, Элвин слишком силен, чтобы Наполеон его очаровал. Но, может, он станет верным рабом Наполеона, как де Морепа. Лучше не выяснять. Лучше увести его отсюда побыстрее.
Элвин настоял зайти посмотреть собор. Один из священников с ужасом бросился наперерез двум дикарям в набедренных повязках, осмелившимся войти в святой храм, но другой упрекнул его и проводил мужчину и мальчика в собор. Такумсе всегда удивлялся статуям святых. Почти каждая из них изображала человека, подвергающегося самым страшным пыткам. Бледнолицые вечно твердили, что краснокожие поступают как настоящие варвары, пытая пленных и заставляя их демонстрировать мужество. А как насчет этих статуй, перед которыми они встают на колени и молятся? Их святые — это люди, которые, подвергшись пытке, показали свое мужество. Нет, белого человека никогда не понять.
Покидая город, он и Элвин подробно обсудили этот спорный вопрос. Также Такумсе объяснил мальчику, как у них получается пробегать столь огромные расстояния так быстро. И отметил, что он и его воины были очень удивлены, когда Элвин не отстал от них. Элвин, похоже, понял, каким образом краснокожие сосуществуют с землей. По крайней мере, попытался понять.
— По-моему, я тоже это почувствовал. Пока бежал. Я словно вышел из своего тела. Мои мысли были далеко отсюда. Я как будто спал. А пока меня не было, что-то управляло моим телом. Подпитывало его, использовало, вело туда, куда нужно. Вы ощущаете то же самое?
Такумсе ощущал абсолютно противоположное. Когда земля входила в него, в нем оживали такие силы, каких у него никогда не было. Он не покидал свое тело, а, наоборот, присутствовал в нем каждую секунду. Но он не стал объяснять это мальчику. В ответ он задал ему свой вопрос:
— Ты говоришь, это напоминает сон. А что тебе снилось прошлой ночью?
— Мне снова приснились те видения, которые явились мне, когда я вместе с Сияющим… вместе с Пророком посетил хрустальный замок.
— Сияющий Человек… Я знаю, что ты зовешь его так, и он рассказал мне почему.
— Мне снова приснился хрустальный замок. Только видел я нечто иное. Кое-что я и сейчас помню, а кое-что забыл.
— Тебе снилось что-нибудь, чего ты раньше не видел?
— Мне снился этот город. Статуи в соборе. И тот человек, к которому мы ходили, генерал. И потом я увидел нечто очень странное. Огромный холм, почти круглый… нет, не круглый, просто у него было восемь сторон. Да, это я отчетливо помню. Холм с восемью ровными склонами. А внутри него находился целый город из маленьких комнатушек, похожий на муравейник, только комнатушки те предназначались для людей. Я находился на самой вершине этого холма и бродил среди очень странных деревьев — листья на них были не зеленые, а серебряные, — и я искал своего брата Меру.
Долгое время Такумсе ничего не говорил. Но о многом успел подумать. Ни один белый человек прежде не бывал там — земля еще не утеряла свою силу, поэтому надежно скрывала это место. Однако мальчику оно приснилось. А сон о Восьмиликом Холме просто так не приходит. Он всегда что-то означает. Всегда означает одно и то же.
— Нам надо отправиться туда, — сказал Такумсе.
— Куда?
— На тот холм, что ты видел, — объяснил Такумсе.
— А что, он и вправду существует?
— Ни один белый человек не видел его. Ибо своим присутствием он… он осквернит это место. — Элвин ничего не ответил, да и что он мог сказать? Такумсе с трудом сглотнул. — Но если оно тебе приснилось, значит, тебе надо там побывать.
— А что это такое?
Такумсе пожал плечами.
— Это место, которое тебе приснилось. Вот и все. Если хочешь узнать больше, обратись к сновидениям.
До лагеря они добрались уже в сумерках. На лужайке стояло несколько вигвамов, ибо, судя по небу, ночью собирался дождь. Воины настояли, чтобы Такумсе спал в одном вигваме с Элвином, ради его же благополучия. Но Такумсе наотрез отказался. Этот мальчик пугал его. Земля что-то делала с ним, но Такумсе ничего не объясняла.
Однако когда тебе во сне является Восьмиликий Холм, у тебя не остается выбора. Ты должен идти. А поскольку Элвин в одиночку не найдет туда дорогу, Такумсе придется идти с ним.
Он не смог бы объяснить этого своим воинам, а если бы и смог, то не стал бы ничего говорить. Слово о том, что Такумсе отвел бледнолицего в древнее священное место, распространится очень быстро, и многие краснокожие откажутся даже видеться с Такумсе.
Поэтому утром он сказал, что, исполняя желание Пророка, забирает мальчика на учебу.
— Встречаемся через пять дней там, где Пикави впадает в Гайо, — напоследок произнес он. — Оттуда мы пойдем на юг, чтобы поговорить с чоктавами и чикисавами.
— Возьми нас с собой, — принялись упрашивать они. — Тебе ведь может грозить опасность.
Но он ничего не ответил, и воины замолчали. Он побежал в лес, и Элвин снова пристроился за ним, следуя шаг в шаг. Снова они бежали, словно повторяли путь от озера Мизоган к Детройту. К вечеру они достигнут Земли Кремней. Такумсе намеревался провести там ночь и посмотреть свои сновидения, прежде чем вести бледнолицего мальчишку к Восьмиликому Холму.
Глава 12
ПУШКИ
Мера услышал приближающиеся шаги буквально за секунду до того, как лязгнул засов, дверь отворилась и в погреб хлынул яркий свет. Он как раз успел стряхнуть грязь, затянуть на набедренной повязке пояс из оленьей шкуры и выбраться из туннеля на кучу картошки. Повязка была настолько грязной, словно он облепился ниже пояса комьями земли, но это все мелочи.
Солдаты не стали тратить время на осмотр тюремного помещения, поэтому туннеля, которого было прокопано уже добрых два фута, они не заметили. Вместо этого они схватили юношу подмышки и вытащили наружу, хлопнув за его спиной тяжелой дверью. Свет ударил в глаза так внезапно, что практически ослепил его. Мера даже не разглядел, кто его тащит и сколько солдат за ним послали. Впрочем, какая разница? Местные жители сразу узнают его, поэтому Гаррисон наверняка послал своих прислужников. А значит, ничего хорошего его не ожидает.
— Свинья и есть свинья, — отметил Гаррисон. — Отвратительно. Ты выглядишь как настоящий краснокожий.
— Сами засунули меня под землю, — огрызнулся Мера. — Вы что, думали, я там мылся?
— Мальчик мой, я дал тебе на раздумья одну долгую ночь, — сказал Гаррисон. — Теперь ты должен решать. Ты мне так и так пригодишься. Хочешь остаться в живых, расскажи всем, как твоего брата запытали до смерти, как он каждую секунду кричал. Ты сумеешь сочинить хорошую историю и поведаешь, как Такумсе и Пророк обмывали свои руки в крови мальчика. Если ты согласишься рассказать что-нибудь подобное, тебя стоит оставить в живых.
— Такумсе спас мою жизнь от ваших краснокожих чоктавов, — закричал Мера. — И ничего больше я рассказывать не буду. Разве что упомяну, как вы заставляли меня скрыть правду.
— Так я и подумал, — нахмурился Гаррисон. — Даже если б ты солгал мне и пообещал рассказать все, как я попрошу, я бы тебе не поверил. Стало быть, выхода не остается.
Мера догадывался, что Гаррисон собирается предоставить Церкви Вигора его труп со следами пыток на нем. Мертвый, он никому не сможет рассказать, кто его резал и жег. «Что ж, — решил Мера, — ты увидишь, что я с достоинством приму смерть».
Но поскольку перспектива близкой смерти его не слишком-то прельщала, он подумал, что, может быть, стоит еще раз попробовать переубедить Гаррисона.
— Гаррисон, послушайте, мы можем договориться. Вы меня отпускаете и отзываете свои войска, и тогда я держу свой рот на замке. Просто отпустите меня, а потом притворитесь, что все это было ужасной ошибкой, отведите своих парней домой и оставьте Град Пророка в покое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
— Верно, Такумсе, верно. Твой брат, оказывается, провидец. Дельфийский оракул.
— Я не знаю этих слов.
— Неудивительно, ты ведь дикарь. — Наполеон налил в бокал вина. — Я несколько забылся. Вина?
Такумсе покачал головой.
— Мальчику, думаю, еще нельзя, — заметил Наполеон.
— Ему всего десять лет.
— Во Франции это означает, что вино наполовину разбавляется водой. Да, кстати, а что у тебя делает бледнолицый мальчишка? Такумсе, ты что, взялся за похищение детей?
— Этот мальчишка, — сказал Такумсе, — нечто большее, чем кажется.
— Глядя на его набедренную повязку, этого не скажешь. Он понимает по-французски?
— Ни слова, — успокоил Такумсе. — Я пришел, чтобы спросить у тебя… вы дадите нам ружья?
— Нет, — сразу ответил Наполеон.
— Мы не можем идти против пуль со стрелами, — объяснил Такумсе.
— Лафайет запрещает выдавать вам какое-либо огнестрельное оружие. И Париж поддерживает его. Они тебе не доверяют. Боятся, что в один прекрасный день те же самые ружья обратятся против нас.
— Какой тогда прок от всей моей армии?
Наполеон улыбнулся, сделал глоток из бокала.
— Я говорил с некими торговцами из Ирраквы.
— Ирраква — это испражнения больного пса, — сказал Такумсе. — Это жестокие, завистливые твари, они были такими до того, как пришел белый человек, а теперь стали еще хуже.
— Странно. А англичане, такое впечатление, находят их весьма мирным, добродушным племенем. Лафайет так просто восхищается ими. Но главное здесь не это. Они производят ружья. В больших количествах. Дешево. Это не самые надежные ружья, но во многом они сходны с обычными винтовками. Следовательно, можно сделать так, чтобы пуля лучше подходила под дуло, чтобы цель была вернее. И все равно Ирраква продает свои ружья значительно дешевле.
— Ты их купишь нам?
— Нет. Ты их сам купишь.
— У нас нет денег.
— Шкурки, — напомнил Наполеон. — Бобровые шкурки. Ондатровые. Оленьи и бизоньи.
Такумсе покачал головой:
— Мы не можем просить животных умереть, чтобы на их шкуры потом купить оружие.
— Плохо, очень плохо, — искренне огорчился Наполеон. — Ведь у вас, краснокожих, дар к охоте, как мне говорили.
— У настоящих краснокожих. Племя ирраква давно забыло об этом даре. Они слишком долго пользовались машинами белого человека, поэтому теперь, как и бледнолицые, они мертвы земле. Иначе бы они пошли и сами добыли нужные им шкуры.
— Они еще кое-что согласны принять в уплату. Кроме шкурок, — продолжал Наполеон.
— У нас нет ничего такого, что бы было нужно им.
— Железо, — уточнил Наполеон.
— У нас нет железа.
— Разумеется. Но вы знаете, где оно залегает. В верховьях Миззипи и вдоль Мизоты. У восточной оконечности озера Высоководное. Все, что им нужно, это ваше обещание. Вы должны поклясться, что не станете нападать на их лодки, пока они будут перевозить железную руду в Ирракву, и на шахтеров, которые будут добывать железо из-под земли.
— То есть они просят мира в обмен на ружья?
— Да, — кивнул Наполеон.
— А они не боятся, что я обращу эти ружья против них же?
— Они просили, чтобы ты пообещал, что так не поступишь.
Такумсе тщательно взвесил ответ.
— Передай им вот что. Я обещаю, что, если они дадут нам ружья, ни одно из них не обернется против Ирраквы. Все мои воины принесут эту клятву. И мы не станем нападать на их лодки и на их шахтеров, пока те будут разрабатывать землю.
— Ты обещаешь? — переспросил Наполеон.
— Раз сказал, значит, обещаю, — ответил Такумсе.
— Несмотря на всю ненависть к ним?
— Я ненавижу их только потому, что сама земля их ненавидит. Когда белый человек уйдет, земля снова исполнится силой, выздоровеет, и тогда землетрясения поглотят шахты, а шторма потопят лодки, и племя ирраква снова вернется к краснокожим — или погибнет. Когда бледнолицые уйдут, земля жестоко рассудит оставшихся детей.
Вскоре встреча закончилась. Такумсе поднялся и пожал генералу руку. Элвин, к вящему удивлению обоих мужчин, тоже выступил вперед и протянул руку.
Наполеон, подивившись, обменялся с мальчиком рукопожатием.
— Передай ему, что он выбрал себе опасных друзей, — сказал Наполеон Такумсе.
Такумсе перевел. Глаза Элвина расширились.
— Это тебя он имеет в виду? — спросил мальчик.
— Думаю, да, — ответил Такумсе.
— Но ведь это он самый опасный человек в мире, — изумился Элвин.
Наполеон лишь рассмеялся, когда Такумсе перевел ему слова мальчика.
— Какой же я опасный? Маленький человечишка, засланный в самую глушь, тогда как центр мира — Европа, и все великие войны свершаются там. А я даже не могу принять в них участие!
Такумсе не пришлось переводить — мальчик все понял по голосу и выражению лица Наполеона.
— Он опасен потому, что заставляет людей любить себя, хотя сам того не заслуживает.
Такумсе почувствовал правду в словах мальчика. То, что творил Наполеон с бледнолицыми, было опасно. Этот человек являлся воплощением зла и тьмы. «И его я прошу о помощи? Прошу стать моим союзником? Но у меня нет выбора». Такумсе не стал переводить, что сказал мальчик, хотя Наполеон очень настаивал. Пока что французский генерал не пытался испробовать силу своих чар на мальчишке. Если б он знал, как тот о нем отозвался, он мог бы прибегнуть к помощи своего дара и подчинить себе Элвина. Этот мальчик постепенно начинал нравиться Такумсе. Хотя, может быть, Элвин слишком силен, чтобы Наполеон его очаровал. Но, может, он станет верным рабом Наполеона, как де Морепа. Лучше не выяснять. Лучше увести его отсюда побыстрее.
Элвин настоял зайти посмотреть собор. Один из священников с ужасом бросился наперерез двум дикарям в набедренных повязках, осмелившимся войти в святой храм, но другой упрекнул его и проводил мужчину и мальчика в собор. Такумсе всегда удивлялся статуям святых. Почти каждая из них изображала человека, подвергающегося самым страшным пыткам. Бледнолицые вечно твердили, что краснокожие поступают как настоящие варвары, пытая пленных и заставляя их демонстрировать мужество. А как насчет этих статуй, перед которыми они встают на колени и молятся? Их святые — это люди, которые, подвергшись пытке, показали свое мужество. Нет, белого человека никогда не понять.
Покидая город, он и Элвин подробно обсудили этот спорный вопрос. Также Такумсе объяснил мальчику, как у них получается пробегать столь огромные расстояния так быстро. И отметил, что он и его воины были очень удивлены, когда Элвин не отстал от них. Элвин, похоже, понял, каким образом краснокожие сосуществуют с землей. По крайней мере, попытался понять.
— По-моему, я тоже это почувствовал. Пока бежал. Я словно вышел из своего тела. Мои мысли были далеко отсюда. Я как будто спал. А пока меня не было, что-то управляло моим телом. Подпитывало его, использовало, вело туда, куда нужно. Вы ощущаете то же самое?
Такумсе ощущал абсолютно противоположное. Когда земля входила в него, в нем оживали такие силы, каких у него никогда не было. Он не покидал свое тело, а, наоборот, присутствовал в нем каждую секунду. Но он не стал объяснять это мальчику. В ответ он задал ему свой вопрос:
— Ты говоришь, это напоминает сон. А что тебе снилось прошлой ночью?
— Мне снова приснились те видения, которые явились мне, когда я вместе с Сияющим… вместе с Пророком посетил хрустальный замок.
— Сияющий Человек… Я знаю, что ты зовешь его так, и он рассказал мне почему.
— Мне снова приснился хрустальный замок. Только видел я нечто иное. Кое-что я и сейчас помню, а кое-что забыл.
— Тебе снилось что-нибудь, чего ты раньше не видел?
— Мне снился этот город. Статуи в соборе. И тот человек, к которому мы ходили, генерал. И потом я увидел нечто очень странное. Огромный холм, почти круглый… нет, не круглый, просто у него было восемь сторон. Да, это я отчетливо помню. Холм с восемью ровными склонами. А внутри него находился целый город из маленьких комнатушек, похожий на муравейник, только комнатушки те предназначались для людей. Я находился на самой вершине этого холма и бродил среди очень странных деревьев — листья на них были не зеленые, а серебряные, — и я искал своего брата Меру.
Долгое время Такумсе ничего не говорил. Но о многом успел подумать. Ни один белый человек прежде не бывал там — земля еще не утеряла свою силу, поэтому надежно скрывала это место. Однако мальчику оно приснилось. А сон о Восьмиликом Холме просто так не приходит. Он всегда что-то означает. Всегда означает одно и то же.
— Нам надо отправиться туда, — сказал Такумсе.
— Куда?
— На тот холм, что ты видел, — объяснил Такумсе.
— А что, он и вправду существует?
— Ни один белый человек не видел его. Ибо своим присутствием он… он осквернит это место. — Элвин ничего не ответил, да и что он мог сказать? Такумсе с трудом сглотнул. — Но если оно тебе приснилось, значит, тебе надо там побывать.
— А что это такое?
Такумсе пожал плечами.
— Это место, которое тебе приснилось. Вот и все. Если хочешь узнать больше, обратись к сновидениям.
До лагеря они добрались уже в сумерках. На лужайке стояло несколько вигвамов, ибо, судя по небу, ночью собирался дождь. Воины настояли, чтобы Такумсе спал в одном вигваме с Элвином, ради его же благополучия. Но Такумсе наотрез отказался. Этот мальчик пугал его. Земля что-то делала с ним, но Такумсе ничего не объясняла.
Однако когда тебе во сне является Восьмиликий Холм, у тебя не остается выбора. Ты должен идти. А поскольку Элвин в одиночку не найдет туда дорогу, Такумсе придется идти с ним.
Он не смог бы объяснить этого своим воинам, а если бы и смог, то не стал бы ничего говорить. Слово о том, что Такумсе отвел бледнолицего в древнее священное место, распространится очень быстро, и многие краснокожие откажутся даже видеться с Такумсе.
Поэтому утром он сказал, что, исполняя желание Пророка, забирает мальчика на учебу.
— Встречаемся через пять дней там, где Пикави впадает в Гайо, — напоследок произнес он. — Оттуда мы пойдем на юг, чтобы поговорить с чоктавами и чикисавами.
— Возьми нас с собой, — принялись упрашивать они. — Тебе ведь может грозить опасность.
Но он ничего не ответил, и воины замолчали. Он побежал в лес, и Элвин снова пристроился за ним, следуя шаг в шаг. Снова они бежали, словно повторяли путь от озера Мизоган к Детройту. К вечеру они достигнут Земли Кремней. Такумсе намеревался провести там ночь и посмотреть свои сновидения, прежде чем вести бледнолицего мальчишку к Восьмиликому Холму.
Глава 12
ПУШКИ
Мера услышал приближающиеся шаги буквально за секунду до того, как лязгнул засов, дверь отворилась и в погреб хлынул яркий свет. Он как раз успел стряхнуть грязь, затянуть на набедренной повязке пояс из оленьей шкуры и выбраться из туннеля на кучу картошки. Повязка была настолько грязной, словно он облепился ниже пояса комьями земли, но это все мелочи.
Солдаты не стали тратить время на осмотр тюремного помещения, поэтому туннеля, которого было прокопано уже добрых два фута, они не заметили. Вместо этого они схватили юношу подмышки и вытащили наружу, хлопнув за его спиной тяжелой дверью. Свет ударил в глаза так внезапно, что практически ослепил его. Мера даже не разглядел, кто его тащит и сколько солдат за ним послали. Впрочем, какая разница? Местные жители сразу узнают его, поэтому Гаррисон наверняка послал своих прислужников. А значит, ничего хорошего его не ожидает.
— Свинья и есть свинья, — отметил Гаррисон. — Отвратительно. Ты выглядишь как настоящий краснокожий.
— Сами засунули меня под землю, — огрызнулся Мера. — Вы что, думали, я там мылся?
— Мальчик мой, я дал тебе на раздумья одну долгую ночь, — сказал Гаррисон. — Теперь ты должен решать. Ты мне так и так пригодишься. Хочешь остаться в живых, расскажи всем, как твоего брата запытали до смерти, как он каждую секунду кричал. Ты сумеешь сочинить хорошую историю и поведаешь, как Такумсе и Пророк обмывали свои руки в крови мальчика. Если ты согласишься рассказать что-нибудь подобное, тебя стоит оставить в живых.
— Такумсе спас мою жизнь от ваших краснокожих чоктавов, — закричал Мера. — И ничего больше я рассказывать не буду. Разве что упомяну, как вы заставляли меня скрыть правду.
— Так я и подумал, — нахмурился Гаррисон. — Даже если б ты солгал мне и пообещал рассказать все, как я попрошу, я бы тебе не поверил. Стало быть, выхода не остается.
Мера догадывался, что Гаррисон собирается предоставить Церкви Вигора его труп со следами пыток на нем. Мертвый, он никому не сможет рассказать, кто его резал и жег. «Что ж, — решил Мера, — ты увидишь, что я с достоинством приму смерть».
Но поскольку перспектива близкой смерти его не слишком-то прельщала, он подумал, что, может быть, стоит еще раз попробовать переубедить Гаррисона.
— Гаррисон, послушайте, мы можем договориться. Вы меня отпускаете и отзываете свои войска, и тогда я держу свой рот на замке. Просто отпустите меня, а потом притворитесь, что все это было ужасной ошибкой, отведите своих парней домой и оставьте Град Пророка в покое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50