Когда голова показывалась, все присутствовавшие падали ниц, поклоняясь ей. Выглядела голова жутко и была похожа на демона (по-французски un maufe): стоило Раулю ее увидеть, как его охватывал страх, и он едва мог сдержать дрожь. Однако же, по словам рассказчика, в душе он никогда ей не поклонялся76.
С некоторыми вариациями та же тема повторялась и на слушаниях в провинциях. В Каоре, например, большая часть свидетелей согласилась с показаниями того, кого допрашивали первым, — горожанина Пьера Донадери, сына местного буржуа. Его принимали в орден лет тридцать назад. Во время обряда посвящения, происходившего в часовне, он, отойдя в сторонку, снял с себя мирскую одежду и надел платье тамплиера, после чего, вернувшись к приору, обнаружил, что тот стоит «на четвереньках, подобно зверю», а он, Пьер Донадери, должен поцеловать его пониже спины и в пупок, а потом плюнуть на крест и многократно отречься от Бога77. В Каркасоне брат Жан де ла Кассань рассказал, что во время его вступления в орден приор лег на скамью, а он и другие неофиты должны были Целовать его в задницу. Потом приор сел, и они поцеловали его в пупок, причем оба раза «одежда его была распахнута». Затем приор вытащил из сундука большого бронзового идола, похожего на человека, одетого в далматик, поставил его на крышку сундука и сказал неофитам: «Вот друг Бога, который говорит с Ним, когда только захочет, и вы должны вознести ему хвалы за то, что он привел вас в орден, чего вы так горячо желали, и он исполнил это ваше желание». Неофиты преклонили перед идолом колена, а потом им показали Святое распятие и велели отречься от него и плюнуть на крест. Подсудимый не знал, что это был за идол, хотя ему казалось, что он похож на какого-то демона. В 1300 г. Жан де ла Кассань отправился в Рим, там исповедался во всем, и на него была наложена епитимья. Когда его спросили в суде, почему же он согласился проделать то, о чем рассказывает, он сказал: «по глупости и простоте, а также по молодости». В то время ему было двадцать два года78. В этом районе Франции признания в идолопоклонстве «добывались» более успешно. Те тамплиеры, которых допрашивали после Жана де ла Кассань, говорили, что тоже видели — в том или ином обличье — некоего идола с бородой, возможно изображение «Бафомета» (Магомета) или «Яллу» (Аллаха) <Эти слова воспринимались как имена дьявола.>, а также какого-то черно-белого идола и еще идола из дерева79.
Рядовые члены ордена и воины не получали моральной поддержки и положительного примера от своих руководителей. Через восемь дней после начала арестов Жофф-руа де Шарне, приор Нормандии, т. е. один из самых важных людей в ордене, прослуживший ему более тридцати семи лет, признался на допросе, что принимавший его в члены братства тогдашний великий магистр ордена Амори де ла Рош утверждал, что Иисус Христос — лжепророк, а не Бог, и велел ему трижды отречься от Христа, что он и сделал «на словах, но не в сердце»; потом ему велено было поцеловать великого магистра в пупок. Более того, Шарне заявил, что слышал, как Жерар де Созе, бывший приор Оверни, говорил на собрании ордена, что «лучше пусть братья совокупляются друг с другом, чем вступают в половую связь с женщинами», хотя от самого де Шарне никогда не требовали брать на душу подобный грех. Он рассказал также, что и сам однажды принимал неофита в орден тем самым способом, который описывал ранее, однако затем понял, что обряд этот «отвратителен, нечестив и противен католической вере», и стал вести прием в братство в соответствии с первоначальным Уставом80.
Это была существенная «победа» королевских чиновников, но еще более важным оказалось признание самого великого магистра ордена Жака де Моле, сделанное им 24 октября81. Великому магистру в то время, должно быть, уже перевалило за шестьдесят, и на процессе он производил впечатление человека, совершенно сбитого с толку, насмерть перепуганного и сразу резко постаревшего и ослабевшего — видимо, из-за того давления, которое оказывали на него королевские чиновники. Он, казалось, совершенно утратил почву под ногами и ни разу не проявил себя как сколько-нибудь решительный руководитель. Хотя в последующие годы Жак де Моле не раз менял свои взгляды, сперва отказываясь от первоначальных показаний, потом снова признаваясь в совершенных грехах, он никогда так и не сумел оправиться от того удара, под воздействием которого сделал свое первое признание, — как не смог и изгладить это событие из памяти — собственной и окружающих — настолько умело оно было срежиссировано властями для достижения максимального пропагандистского эффекта.
Он сообщил инквизитору Гийому де Пари, что был принят в орден сорок два года назад в Боне, в диоцезе Отён, Умбером де Пейро, магистром Англии, и Амори де ла Рощем, магистром Франции. И признался далее, что после того, как он дал множество клятв относительно соблюдения обычаев и законов ордена, его плечи окутали плащом тамплиера, и упомянутый приор (т. е. Умбер де Пейро) приказал принести бронзовый крест, на котором было изображено распятие, и велел ему (Моле) отречься от Иисуса Христа, чье изображение держал перед ним. Он нехотя подчинился; потом ему велели плюнуть на распятие, но он плюнул на пол. Когда его спросили (в суде), сколько раз он плевал на распятие, он поклялся, что плюнул только один раз и помнит это очень хорошо.
***
Хотя Жак де Моле и отрицал обвинение в мужеложстве, он как бы экстраполировал описание своего вступления в орден на всех остальных, заявив, что ничто из выпавшего на его долю не миновало и всех прочих неофитов. По его словам, сам он мало кого принимал в братство, а когда все же ему доводилось делать это, то самую «неприятную» часть обряда он поручал другим, твердо зная, впрочем, что новичок обязан пройти все то, чему был подвергнут и он сам при вступлении в братство82.
Однако королю было мало самих признаний великого магистра. Нужно было еще предать их максимальной публичной огласке. Неторопливость средств связи и почти повальная неграмотность вовсе не означали, что феодальный правитель, тем более феодальный монарх, останется равнодушным к общественному мнению. И действительно, как будет видно впоследствии, уже сами по себе официальные обвинения явно имели целью спровоцировать во всех слоях населения отвращение и страх по отношению к тамплиерам83. А потому в пятницу, 25 октября, Жак де Моле вместе с другими руководителями ордена — Жераром де Гошем, Ги Дофеном, Жоффруа де Шарне и Готье де Лианкуром — предстал перед ассамблеей в Тампле. Особое место на этом собрании занимали богословы, церковные и светские магистры, бакалавры и другие представители Парижского университета84. Собрание было тщательно подготовлено: уже на следующий после массовых арестов день, но еще до того, как были получены какие бы то ни было признания, Ногаре собрал примерно ту же группу людей в зале капитула собора Нотр-Дам и перечислил им обвинения, которые выдвигаются против ордена тамплиеров. На следующий день, в воскресенье 15 октября, он обратился к значительно более многочисленной и разнообразной аудитории с пылкой речью по тому же поводу — на сей раз присутствовали королевские чиновники и члены ордена доминиканцев85. Университетские ученые и преподаватели были снова собраны 25 октября, чтобы послушать, как де Моле повторит свои признания, сделанные им перед судом инквизиции. Великий магистр признался — от своего имени и от имени прочих присутствующих руководителей ордена, — что, хотя первоначально создание ордена имело благородные цели, было одобрено Святым Престолом и благословлено им на борьбу с врагами истинной веры во имя защиты Святой Земли,
но, тем не менее, происки врага рода человеческого, который всегда ищет себе поживу, привели членов ордена к такому моральному падению, что теперь, и уже довольно давно, все те, кого принимают в братство, отрекаются от Господа нашего Иисуса Христа, нашего Спасителя, ценою бессмертной души своей и плюют с презрением на распятие, которое показывают каждому из них при вступлении в орден, а также совершают во время упомянутого обряда посвящения прочие чудовищные преступления.
Он не пожелал перечислить эти преступления, по его словам, «из страха перед светским уголовным судом, и на тот случай, если упомянутый орден будет уничтожен, а его члены утратят уважение людей, положение в обществе и все свои богатства». Он сказал также, что преступления ордена были раскрыты благодаря усилиям христианнейшего короля Филиппа IV Французского, «несущего свет, от которого не скроется ничто». Он заявил, что, как и все Другие тамплиеры, искренне раскаивается в содеянном и просит собрание заступиться за них перед папой и королем, дабы они могли получить отпущение грехов и наказание в соответствии с решением церковного суда. Возможно, сразу же после этого Моле написал «открытые письма», о которых упоминают хронисты, его современники, умоляя всех тамплиеров сознаться в содеянном, ибо все они долгое время находились во власти заблуждений86. 26 октября университетское собрание выслушало сходные признания других руководителей ордена, а также некоторых «избранных» тамплиеров, вроде Жана де Фоллиако, который, видимо, был одним из осведомителей Филиппа в течение долгого времени вплоть до начала арестов87. В целом 38 тамплиеров, включая рыцарей, священников и послушников, подтвердили, что обряд их посвящения в братство был исключительно непристойным и описание его великим магистром полностью соответствует действительности88.
События этих двух дней нельзя считать просто академическими упражнениями в богословии и риторике, потому что именно в средневековых университетах тщательнейшим образом прорабатывались многие вопросы и законы религиозного, социального и управленческого характера, а достигнутые выводы имели самое непосредственное отношение к насущным проблемам страны. Для короля Франции университет был важен вдвойне, потому что обеспечивал не только теоретическую поддержку его режима, но и поставлял образованных людей для административного аппарата. В начале XIV в. Парижский университет был одним из ведущих университетов Европы, пользовался международным уважением и обладал колоссальным влиянием. Вот почему при подобном составе аудитории вторичное признание Жака де Моле, содержавшее к тому же дополнительные сведения, имело огромное значение. Признание великого магистра, его публичные заявления перед университетскими учеными, а также его «открытые письма» и вправду поражали четкостью и логичностью изложения, что заставляло предполагать, что все это тщательнейшим образом было подготовлено заранее Гийомом де Ногаре. Результатом должен был стать крупный скандал, который невозможно было бы скоро забыть — в том числе и тамплиерам, еще намеренным продолжать сопротивление.
Возможно, конечно, Жак де Моле был подвергнут пытке и таким образом вынужден подчиниться плану Ногаре. Весной 1308 г. некий каталонец, живущий в Париже, в письме своему другу, проживавшему на Майорке, описал весьма впечатляющую сцену, во время которой Жак де Моле срывал с себя одежду, чтобы показать ожоги и раны у себя на руках, на ногах, на спине и на животе, однако же обстоятельства, при которых эта сцена якобы имела место, — а именно выступление великого магистра с помоста перед парижской толпой — заставляют предположить, что все описанное скорее вымысел и игра воображения, а не реальная действительность89. Более того, существует некий документ, составленный анонимным юристом скорее всего в 1310 г., где обсуждаются различные юридические тонкости, связанные, видимо, с целой серией вопросов, поступивших от королевских чиновников, и где говорится, что, по словам самого де Моле, он признался «из страха перед страданиями», а стало быть, все же не был подвергнут пытке и на самом деле даже «просил порой, чтобы и его тоже пытали, иначе братья его сочтут, что он погубил их по собственной воле»90. Хотя и это свидетельство, возможно, тоже исходит из правительственных источников. Королевским чиновникам вовсе не обязательно было оправдываться или по какой-либо причине скрывать применение пыток, поскольку еще в 1252 г. папа Иннокентий IV дал право светскому суду применять пытку при судебных расследованиях91. Больше похоже, что за одиннадцать дней, прошедших с момента ареста Жака де Моле, к нему были применены иные методы давления, менее жестокие, но вполне способные постепенно сломить любое сопротивление. Возможно, использовалась примерно та же техника допроса, что и в наши дни: непрерывный допрос (возможно, его вели посменно), физические и нравственные страдания, вызванные содержанием в заключении, постепенное ослабление организма из-за голода и недостаточного количества сна. «Показательных» признаний на многих судебных процессах, особенно в XX в., добивались примерно теми же способами92.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
С некоторыми вариациями та же тема повторялась и на слушаниях в провинциях. В Каоре, например, большая часть свидетелей согласилась с показаниями того, кого допрашивали первым, — горожанина Пьера Донадери, сына местного буржуа. Его принимали в орден лет тридцать назад. Во время обряда посвящения, происходившего в часовне, он, отойдя в сторонку, снял с себя мирскую одежду и надел платье тамплиера, после чего, вернувшись к приору, обнаружил, что тот стоит «на четвереньках, подобно зверю», а он, Пьер Донадери, должен поцеловать его пониже спины и в пупок, а потом плюнуть на крест и многократно отречься от Бога77. В Каркасоне брат Жан де ла Кассань рассказал, что во время его вступления в орден приор лег на скамью, а он и другие неофиты должны были Целовать его в задницу. Потом приор сел, и они поцеловали его в пупок, причем оба раза «одежда его была распахнута». Затем приор вытащил из сундука большого бронзового идола, похожего на человека, одетого в далматик, поставил его на крышку сундука и сказал неофитам: «Вот друг Бога, который говорит с Ним, когда только захочет, и вы должны вознести ему хвалы за то, что он привел вас в орден, чего вы так горячо желали, и он исполнил это ваше желание». Неофиты преклонили перед идолом колена, а потом им показали Святое распятие и велели отречься от него и плюнуть на крест. Подсудимый не знал, что это был за идол, хотя ему казалось, что он похож на какого-то демона. В 1300 г. Жан де ла Кассань отправился в Рим, там исповедался во всем, и на него была наложена епитимья. Когда его спросили в суде, почему же он согласился проделать то, о чем рассказывает, он сказал: «по глупости и простоте, а также по молодости». В то время ему было двадцать два года78. В этом районе Франции признания в идолопоклонстве «добывались» более успешно. Те тамплиеры, которых допрашивали после Жана де ла Кассань, говорили, что тоже видели — в том или ином обличье — некоего идола с бородой, возможно изображение «Бафомета» (Магомета) или «Яллу» (Аллаха) <Эти слова воспринимались как имена дьявола.>, а также какого-то черно-белого идола и еще идола из дерева79.
Рядовые члены ордена и воины не получали моральной поддержки и положительного примера от своих руководителей. Через восемь дней после начала арестов Жофф-руа де Шарне, приор Нормандии, т. е. один из самых важных людей в ордене, прослуживший ему более тридцати семи лет, признался на допросе, что принимавший его в члены братства тогдашний великий магистр ордена Амори де ла Рош утверждал, что Иисус Христос — лжепророк, а не Бог, и велел ему трижды отречься от Христа, что он и сделал «на словах, но не в сердце»; потом ему велено было поцеловать великого магистра в пупок. Более того, Шарне заявил, что слышал, как Жерар де Созе, бывший приор Оверни, говорил на собрании ордена, что «лучше пусть братья совокупляются друг с другом, чем вступают в половую связь с женщинами», хотя от самого де Шарне никогда не требовали брать на душу подобный грех. Он рассказал также, что и сам однажды принимал неофита в орден тем самым способом, который описывал ранее, однако затем понял, что обряд этот «отвратителен, нечестив и противен католической вере», и стал вести прием в братство в соответствии с первоначальным Уставом80.
Это была существенная «победа» королевских чиновников, но еще более важным оказалось признание самого великого магистра ордена Жака де Моле, сделанное им 24 октября81. Великому магистру в то время, должно быть, уже перевалило за шестьдесят, и на процессе он производил впечатление человека, совершенно сбитого с толку, насмерть перепуганного и сразу резко постаревшего и ослабевшего — видимо, из-за того давления, которое оказывали на него королевские чиновники. Он, казалось, совершенно утратил почву под ногами и ни разу не проявил себя как сколько-нибудь решительный руководитель. Хотя в последующие годы Жак де Моле не раз менял свои взгляды, сперва отказываясь от первоначальных показаний, потом снова признаваясь в совершенных грехах, он никогда так и не сумел оправиться от того удара, под воздействием которого сделал свое первое признание, — как не смог и изгладить это событие из памяти — собственной и окружающих — настолько умело оно было срежиссировано властями для достижения максимального пропагандистского эффекта.
Он сообщил инквизитору Гийому де Пари, что был принят в орден сорок два года назад в Боне, в диоцезе Отён, Умбером де Пейро, магистром Англии, и Амори де ла Рощем, магистром Франции. И признался далее, что после того, как он дал множество клятв относительно соблюдения обычаев и законов ордена, его плечи окутали плащом тамплиера, и упомянутый приор (т. е. Умбер де Пейро) приказал принести бронзовый крест, на котором было изображено распятие, и велел ему (Моле) отречься от Иисуса Христа, чье изображение держал перед ним. Он нехотя подчинился; потом ему велели плюнуть на распятие, но он плюнул на пол. Когда его спросили (в суде), сколько раз он плевал на распятие, он поклялся, что плюнул только один раз и помнит это очень хорошо.
***
Хотя Жак де Моле и отрицал обвинение в мужеложстве, он как бы экстраполировал описание своего вступления в орден на всех остальных, заявив, что ничто из выпавшего на его долю не миновало и всех прочих неофитов. По его словам, сам он мало кого принимал в братство, а когда все же ему доводилось делать это, то самую «неприятную» часть обряда он поручал другим, твердо зная, впрочем, что новичок обязан пройти все то, чему был подвергнут и он сам при вступлении в братство82.
Однако королю было мало самих признаний великого магистра. Нужно было еще предать их максимальной публичной огласке. Неторопливость средств связи и почти повальная неграмотность вовсе не означали, что феодальный правитель, тем более феодальный монарх, останется равнодушным к общественному мнению. И действительно, как будет видно впоследствии, уже сами по себе официальные обвинения явно имели целью спровоцировать во всех слоях населения отвращение и страх по отношению к тамплиерам83. А потому в пятницу, 25 октября, Жак де Моле вместе с другими руководителями ордена — Жераром де Гошем, Ги Дофеном, Жоффруа де Шарне и Готье де Лианкуром — предстал перед ассамблеей в Тампле. Особое место на этом собрании занимали богословы, церковные и светские магистры, бакалавры и другие представители Парижского университета84. Собрание было тщательно подготовлено: уже на следующий после массовых арестов день, но еще до того, как были получены какие бы то ни было признания, Ногаре собрал примерно ту же группу людей в зале капитула собора Нотр-Дам и перечислил им обвинения, которые выдвигаются против ордена тамплиеров. На следующий день, в воскресенье 15 октября, он обратился к значительно более многочисленной и разнообразной аудитории с пылкой речью по тому же поводу — на сей раз присутствовали королевские чиновники и члены ордена доминиканцев85. Университетские ученые и преподаватели были снова собраны 25 октября, чтобы послушать, как де Моле повторит свои признания, сделанные им перед судом инквизиции. Великий магистр признался — от своего имени и от имени прочих присутствующих руководителей ордена, — что, хотя первоначально создание ордена имело благородные цели, было одобрено Святым Престолом и благословлено им на борьбу с врагами истинной веры во имя защиты Святой Земли,
но, тем не менее, происки врага рода человеческого, который всегда ищет себе поживу, привели членов ордена к такому моральному падению, что теперь, и уже довольно давно, все те, кого принимают в братство, отрекаются от Господа нашего Иисуса Христа, нашего Спасителя, ценою бессмертной души своей и плюют с презрением на распятие, которое показывают каждому из них при вступлении в орден, а также совершают во время упомянутого обряда посвящения прочие чудовищные преступления.
Он не пожелал перечислить эти преступления, по его словам, «из страха перед светским уголовным судом, и на тот случай, если упомянутый орден будет уничтожен, а его члены утратят уважение людей, положение в обществе и все свои богатства». Он сказал также, что преступления ордена были раскрыты благодаря усилиям христианнейшего короля Филиппа IV Французского, «несущего свет, от которого не скроется ничто». Он заявил, что, как и все Другие тамплиеры, искренне раскаивается в содеянном и просит собрание заступиться за них перед папой и королем, дабы они могли получить отпущение грехов и наказание в соответствии с решением церковного суда. Возможно, сразу же после этого Моле написал «открытые письма», о которых упоминают хронисты, его современники, умоляя всех тамплиеров сознаться в содеянном, ибо все они долгое время находились во власти заблуждений86. 26 октября университетское собрание выслушало сходные признания других руководителей ордена, а также некоторых «избранных» тамплиеров, вроде Жана де Фоллиако, который, видимо, был одним из осведомителей Филиппа в течение долгого времени вплоть до начала арестов87. В целом 38 тамплиеров, включая рыцарей, священников и послушников, подтвердили, что обряд их посвящения в братство был исключительно непристойным и описание его великим магистром полностью соответствует действительности88.
События этих двух дней нельзя считать просто академическими упражнениями в богословии и риторике, потому что именно в средневековых университетах тщательнейшим образом прорабатывались многие вопросы и законы религиозного, социального и управленческого характера, а достигнутые выводы имели самое непосредственное отношение к насущным проблемам страны. Для короля Франции университет был важен вдвойне, потому что обеспечивал не только теоретическую поддержку его режима, но и поставлял образованных людей для административного аппарата. В начале XIV в. Парижский университет был одним из ведущих университетов Европы, пользовался международным уважением и обладал колоссальным влиянием. Вот почему при подобном составе аудитории вторичное признание Жака де Моле, содержавшее к тому же дополнительные сведения, имело огромное значение. Признание великого магистра, его публичные заявления перед университетскими учеными, а также его «открытые письма» и вправду поражали четкостью и логичностью изложения, что заставляло предполагать, что все это тщательнейшим образом было подготовлено заранее Гийомом де Ногаре. Результатом должен был стать крупный скандал, который невозможно было бы скоро забыть — в том числе и тамплиерам, еще намеренным продолжать сопротивление.
Возможно, конечно, Жак де Моле был подвергнут пытке и таким образом вынужден подчиниться плану Ногаре. Весной 1308 г. некий каталонец, живущий в Париже, в письме своему другу, проживавшему на Майорке, описал весьма впечатляющую сцену, во время которой Жак де Моле срывал с себя одежду, чтобы показать ожоги и раны у себя на руках, на ногах, на спине и на животе, однако же обстоятельства, при которых эта сцена якобы имела место, — а именно выступление великого магистра с помоста перед парижской толпой — заставляют предположить, что все описанное скорее вымысел и игра воображения, а не реальная действительность89. Более того, существует некий документ, составленный анонимным юристом скорее всего в 1310 г., где обсуждаются различные юридические тонкости, связанные, видимо, с целой серией вопросов, поступивших от королевских чиновников, и где говорится, что, по словам самого де Моле, он признался «из страха перед страданиями», а стало быть, все же не был подвергнут пытке и на самом деле даже «просил порой, чтобы и его тоже пытали, иначе братья его сочтут, что он погубил их по собственной воле»90. Хотя и это свидетельство, возможно, тоже исходит из правительственных источников. Королевским чиновникам вовсе не обязательно было оправдываться или по какой-либо причине скрывать применение пыток, поскольку еще в 1252 г. папа Иннокентий IV дал право светскому суду применять пытку при судебных расследованиях91. Больше похоже, что за одиннадцать дней, прошедших с момента ареста Жака де Моле, к нему были применены иные методы давления, менее жестокие, но вполне способные постепенно сломить любое сопротивление. Возможно, использовалась примерно та же техника допроса, что и в наши дни: непрерывный допрос (возможно, его вели посменно), физические и нравственные страдания, вызванные содержанием в заключении, постепенное ослабление организма из-за голода и недостаточного количества сна. «Показательных» признаний на многих судебных процессах, особенно в XX в., добивались примерно теми же способами92.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67