.. Мы будем ждать внизу, метрах в ста...
- Не валяйте дурака, капитан, - сказал мэтр. Усмешка у него была
настолько естественная, что Михаил позавидовал и сразу поверил:
действительно, не меньше, чем подполковник, да еще, небось, из разведки,
если не из списанных смершевцев. - А то вы не знаете, что все это не имеет
никакого значения - положено, не положено... Той организации, за которую
мы с вами будем работать, все положено... А нам важно, чтобы вы были все
время на глазах. А то мы там будем с этой сволочью мучиться, а вы тем
временем снизу, из автоматика, звоночек: так мол и так, пороча звание
советских чекистов, можете брать в данный момент... То-то товарищи
обрадуются: они на нас всю "черную кошку" спишут...
- Ладно, пойду с вами, - сказал Мишка совершенно спокойно. Глупая
мысль дергалась в голове - может, действительно есть люди, читающие по
глазам, как по книге? Ведь видел гипнотизера в парке Горького, он еще и не
то делал... Может, и мэтр-подполковник такой же гипнотизер, может, и он не
догадался, не вычислил, а просто прочел Мишкин план по глупым Мишкиным
глазам?.. - Пойду...
- И правильно сделаете, - вяло, будто вдруг потеряв интерес ко всему
происходящему, закончил мэтр. Мишка оглянулся. Фред и те двое стояли,
вылезши из малолитражки, у каждой двери "опеля", кроме той, через которую
влез мэтр. - Сейчас соберемся, да и можно ехать, если не возражаете...
...Возле "Москвы" было шумно, народ расходился из ресторана, и
какая-то загулявшая, в маленькой, косо сидящей каракулевой шапочке висла
на мужике в шикарных, не по погоде - дальний, видно, человек - бурках и
черной короткой дохе. "...А-поза-растали мохом-травою..." - голосила
веселая дама, и доха солидно оглядывалась вокруг - правильно мужик,
по-северному гулял... "Победы" и "зимы", бессовестно сигналя, сворачивали
на Горького, и милиционер в щегольских ремнях посматривал с ответственного
поста возле правительственного подъезда вполне снисходительно на это
невинное бесчинство подгулявших тружеников. Недавно закончился последний
сеанс, между Пушкинской и коктейль-холлом бродили парочки, не находящие
сил разойтись по коммуналкам, нетерпимым к неофициальной любви... Из
дверей "кока" вышел хромой пианист - пару раз бывал в этом знаменитом
заведении Мишка, но успел приметить этого молодого еврея с
безразлично-жестким выражением тонкого, очень красивого лица,
светлоглазого и кудрявого поперек модной стрижке... Парень выглянул,
поманил кого-то и скрылся внутри, и уже осталось позади это известное всей
Москве место, и остался позади постоянно маячащий на углу, возле винного,
полусумасшедший книжный вор и бывший поэт, которого можно было встретить в
центре в любое время суток, и промелькнул справа урод на тяжелозадом
битюге, все еще непривычный глазу, и Мишка резко крутнул влево и поймал в
зеркальце послушно пошедший следом за этим несчастным "кимом" свой "опель"
- эх, хороша все-таки машина, долго будет вспоминаться...
Желтыми кляксами пробивались фонари сквозь сырость, шли, утекая в
переулки и тупички, по улице люди, из какого-то окна донесся жирный
одесский голос, одобряющий сердце, которому не хочется покоя, и вдруг
Мишка понял, что он уже не может ни на что рассчитывать. Уже идут к концу
вторые сутки, как он - чужой всем этим лючиям, он да эти несчастные парень
с девкой сзади него - отдельно, а все остальные вокруг - отдельно, все
может сорваться, и в следующий раз он проедет по этой улице в глухом
фургоне, за стенками которого мало кто предполагает живых людей... Чужой,
и не двое суток, а всегда, с того проклятого вечера, такого же вечера в
ноябре, когда отец спускался по лестнице, а сзади, умеряя шаг за намеренно
не спешащим отцом, шел тот человек... Чужой.
Проехали мимо краснокирпичного, четырьмя иглами башен воткнувшегося в
сизое небо собора, справа открылись ворота - из двора какой-то типографии
выехала полуторка - вышли свежие газеты. Свернули, свернули еще раз...
"Чужой, - думал Мишка, - если честно - то и Колька чужой..."
Они остановились, не доезжая метров трехсот до угла.
- Той же дорогой ехали, - бормотала сзади, как во сне, Файка, - той
же дорогой...
Невдалеке, на Спиридоновке, время от времени с рычаньем проходил
грузовик, здесь, на тихой и короткой улице народу в середине ночи было
поменьше, чем в центре, но и тут гуляли - со звоном распахнулось окно, и в
многоэтажном клоповнике напротив кто-то припадочно заголосил: "Ты, овчарка
бандеровская, на чьей площади прописана?! На чьей пло..." - и вдруг
заткнулся, будто убили его, а может, и вправду трахнули чем-то но башке
неразумной - и конец разговору...
Подручные Фреда уже были приведены в более или менее официальный вид:
чубы косые убраны под кепки, воротники пальто подняты, сам Фред зеленую
шляпу надел ровно. Пересели - теперь в "опеле" за рулем был Колька, рядом
сидел Фред, сзади поместился Михаил с двумя блатными. Мэтр-подполковник
остался сутуло сидеть за рулем малолитражки, на ее заднем сиденье
скорчилась в углу Файка - ее снова начинало трясти, не то виденья прошлой
ночи вернулись, не то боялась дружков своих - урок, не то предстоящего...
А может, и просто застудилась в лесу у обрыва... "Опель" тихо тронулся,
свернул за угол и стал прямо перед подъездом, под мемориальной доской. Все
полезли наружу, резко, молча, захлопали дверцы, и Мишка похолодел -
знакомые были звуки, привык к ним этот дом, и сам Мишка помнит, как
раздавалось это хлопанье тогда почти каждую ночь... И вид бандитов поразил
Кристаповича - серьезные, ответственные лица, и легкое выражение тайны и
превосходства, которое связано с этой тайной, с причастностью - до чего же
легко входят даже такие в эту роль! Или именно такие легко-то и входят...
В подъезде Фред резко двинул к глазам ничуть не удивившегося мужика в
форме удостоверение, один из шпаны тоже показал корочки, быстро прошли на
второй этаж, позвонили. Шаги послышались сразу - в половине второго ночи
хозяин словно за дверью стоял.
- Кто? - голос не изменился, совершенно не изменился голос!
- Откройте, - сказал Фред как раз так, как нужно, не громче, не тише.
Дверь медленно сдвинулась, ушла вглубь, Мишка на минуту прикрыл глаза -
все в прихожей было на тех же местах, косо поставленное зеркало под
потолок, и рога, и кожаный сундуке.
Хозяин был в форменных брюках и в штатской рубашке, бритая плова
белела в полутьме. Мишка совсем не помнил ем, а теперь сразу вспомнил все
- голос, бритую голову, руки с очень крупными плоскими ногтями...
- Понятой, побудьте с гражданином, - приказал Фред, и Мишка опять
изумился его естественности в противоположном природной сущности амплуа, и
опять успел подумать - в противоположном ли? Шпана уже шуровала вовсю. На
столе лежала чистая наволочка, в нее бросали сначала облигации, деньги,
потом, когда дело дошло до нижнего ящика буфета, - кольца, брошки,
какие-то браслеты, опять кольца, часы на неновых, скрюченных ремешках... И
буфет был тот самый - с витыми колонками, гроздьями, листьями и когтистыми
ногами, со множеством выдвижных ящичков. Ручки этих ящичков были точеные,
похожие на шахматные пешки, постоянно они вываливались, и мать их
укрепляла, оборачивая бумажками, и пеняла отцу, что у нет дома ни до чего
руки не доходят, и отец всякий раз предлагал одно и то же: "А если их
того... шашкой и до пояса? А?..", и мать всегда возмущалась его юмором
висельника...
- Вот ваше истинное лицо, - бросил разыгравшийся окончательно Фред,
когда обыск переместился в кабинет, откуда малый с мелким, тощим и
пакостным лицом грязного мальчишки уже горстями таскал в наволочку
побрякушки - вспыхивали камни, обволакивающе желтел металл. Перешли в
спальню, оттуда Фред опять сказал издевательским тоном:
- И ведь семьи даже нет - вот оно, звериное лицо примазавшегося
врага...
Кристапович сидел на стуле возле стола с наволочкой, напротив сидел
хозяин. Михаил встал, обошел стол, тихо спросил:
- У вас есть оружие?
Человек поднял глаза, и Мишка отвернулся.
- Эй, кто там ходит? - крикнули из спальни. Фред и помощники
вернулись. Мишка отошел к окну. В "опеле" теперь никого не было, а из-под
машины едва заметно выглядывал сухумский башмак. Колька спешил, башмак
дергался...
Один из вошедших в комнату бандитов держал в левой руке хромированный
"кольт" с именной дощечкой - чуть прихваченным манжетом рубашки за самый
край ствола, весь револьвер был тщательно протерт заранее. Фред незаметно
покосился на Кристаповича - видимо, намеченный план казался ему слишком
рискованным. Михаил так же незаметно расширил глаза - мол, никаких
импровизаций, все согласовано с мэтром. Фред кивнул блатному, тот как бы
нечаянно положил пистолет на стол. Отойдя к окну, где стоял Кристапович -
Михаил передвинулся, перекрывая видимость на машину, - Фред сухо сказал:
- Ну что ж, одевайтесь.
Мишка увидел, как при этом Фред сжал в кармане пальто пистолет, как
напряглись кулаки и в карманах остальных. Но вмешательства не
потребовалось.
Человек встал, бритая голова двигалась на вдруг ставшей тонкой в
распахнутом вороте рубашки шее, глаза ползли в стороны, рука легла на
скатерть, дернулась - и в следующее мгновение негромкий хлопок слегка
сотряс воздух этой комнаты, где каждая дощечка паркета была знакома Мишке
до последней трещинки, где, может, и до сих пор валялся за диваном
оловянный солдатик в буденовке с облезлой звездой...
Когда они выходили, человека в подъезде уже не было.
- Боятся смотреть, как начальство за жопу берут, - сказал Фред. Это
были последние слова, которые Кристапович от него услышал.
Возле "опеля" стоял Колька. Фред покосился на него недовольно,
Самохвалов ответил на взгляд:
- Долго вы очень, я уже психовать стал, хотел сам идти...
Двое бандитов уже сидели в машине, Фред хмуро полез за непривычную
баранку. Мишка с Колькой вдоль стены уходили к малолитражке, навстречу, не
слишком торопясь, но и не мешкая, шел мэтр.
- Где остановимся для беседы? - спросил он на ходу.
- Мы покажем, - так же, не замедляя шага, ответил Михаил, - поедете
за нами, встанем, где поспокойнее...
Словно и не было суток - снова поблескивало мокрое шоссе, снова
взревывал мотор на подъемах, только мощный "опель" теперь шел сзади,
раздраженно рыча на малых оборотах, а Мишка горбился за рулем паршивой
блатной тарахтелки... Повернули на Дмитров - мост должен был появиться
километра через полтора. Кристапович прижал газ так - казалось, сейчас
проломится пол бедной машинешки. "Опель" шел сзади как привязанный - вроде
бы опасаться мэтру было нечего, наволочка лежала, небось у него на
коленях, но держались на всякий случай к Мишке поближе - опасались,
видимо, сами не понимания, чего, и из-за этого еще больше опасались, и
Фред все ближе прижимался высоким домиком хромированного опелевского носа
к обшарпанному задку с давно снятым запасным колесом - может, просто
прощался со своим верным "кимом"...
Мост возник в тумане сразу. Мишка, напрягшись, всей силой придавил
тормоз, сосчитал "ноль-раз", отпустил тормоз и резко газанул,
малолитражка, на полсекунды застыв перед вылупленными Фредовыми глазами,
прыгнула вперед, и сразу за мостом Михаил развернул ее поперек долги.
"Опель" дергался, было видно страшное лицо мэтра за стеклом, а Мишка уже
пер им навстречу, парализуя своим явным безумием, стараясь держать правыми
колесами обочину, чтобы успеть вильнуть, если Фред не успеет, но Фред
успел, кривя распахнутый в неслышном крике рот, крутнул баранку, и тяжелое
черное тело, проломив ограду, длинным как бы прыжком ушло в мутную воду -
и снова будто прошлая ночь надвинулась на Мишку.
- Ни машины, ни монеты, - сказала сзади Файка. Мишка молча вытащил
из-под ног чемодан-балетку, бросил назад - услышал, как замок щелкнул и
посыпались бумажные пачки, и одна сторублевка голубем перепорхнула на
правое переднее сиденье. Колька кашлянул, поперхнулся, зашелся хрипом и
матом. От воды шел туман.
- Провалились-таки тормоза, - хрипел Колька сквозь кашель, -
провалились, мать их в дых, ну, Мишка, Капитан Немо! И денежки взял...
- А я их и не отдавал, вы забыли, дураки, - сказал Мишка. Он сидел,
опираясь на руль, его опять познабливало и тошнило, косое зеркало, рога и
кожаный сундук в прихожей плыли к нему в тумане, поднимающемся от воды...
И ни он, ни Колька не увидели ползущего от берега Фреда с мокрой
головой, по которой кровь текла, смешиваясь с какой-то речной грязью, и
лишь когда разлетелось заднее стекло малолитражки, они оглянулись и
увидели сразу все - ткнувшегося без сил в берег уже мертвого стилягу с
проломленным черепом и сползающую по заднему сиденью, отвалившись в
сторону от Кольки, красавицу-татарку с уже остановившимися синими глазами,
все больше скрывающимися под неудержимо льющейся из-под коротких завитков
кровью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20