— Что он затеял? — спросил Амальрика пожилой седобородый эльф из посольства, молитвенно сложивший руки на груди. Амальрик отмахнулся от него.
Золотой дракон вдруг заметался, как будто в судорогах смертного страха, а его седок, пытаясь удержать его, окутался клубами черного дыма, тут и там прорезаемого языками темного пламени, но не орудием нападения была эта жуткая туча, а щитом, что в тщетной попытке спастись выставил перед ним Черный Меч. Для этого щита он взял всю силу, и заклятье, державшее в узде язык Королевы эльфов, рухнуло, и от ее отчаянного пронзительного визга испуганного ребенка, переходящего границы слышимости, у стоящих ближе заложило уши.
А второй дракон, длинный и тонкий, пикировал сверху, все ускоряя свой лет, словно тяжелое серебряное копье, на острие которого разгоралась не то звезда, не то молния, не то что-то, обладающее свойствами и того, и другого — светить и разить. И в этот миг Райану суждено было познать смертный ужас, потому что свет ослепил его, и он не видел больше ничего, кроме этого бешеного белого сияния и — на своем собственном обожженном глазном дне на последний краткий миг жизни запечатлевшихся беспощадных серых глаз: «Я — твоя смерть!» И в этот миг Черный Меч показал дно своей мощи. Райану нечего было у него взять, но честь принца Черного трона не позволила ему дрогнуть и побежать.
И Белый принц летел на своем драконе, чтобы ворваться в утро и в последний свой миг расцвести в нем невиданным белым цветком.
— Ну что ж, — сказал Амальрик, — для эльфов, пожалуй, это самый удачный вариант.
Они столкнулись, и от чудовищной силы удара лопнули державшие седоков ремни. Земля дрогнула от падения туш двух драконов, а двое людей падали медленно, долго, и казалось, что они парят в воздухе рядом…
Одна черная лента, державшая Королеву, лопнула, она повисла на одной руке, потом лопнула и другая лента, и Королева упала на колени, свободная в тот миг, когда тела принцев, сражавшихся за ее жизнь и смерть, коснулись земли. Волшебники, как когда-то говорил Сверчок, не властны над двумя вещами: смертью и земным тяготением.
Последним, со скрежетом и злобным шипением, с неба упал Черный Меч. Он пробил в земле глубокую дымящуюся дыру и ушел в ее недра, затаившись там, как ядовитая змея, в ожидании нового глупца, кто на свою и чужую погибель извлечет его для новых злодейств.
Растерянность, молчание и скорбь охватили собравшихся зрителей, и только Амальрик не зевал. До того притаившиеся в засаде отряды эльфов-лучников заняли господствующие высоты и держали злобную нечисть под прицелом. Из трех Владык в живых осталась только их Королева, и они чувствовали себя более уверенно. Было тихо, и в этой тишине только всхлипы Королевы разносились над этим печальным местом.
Доспехи Райана оказались пусты, в них обнаружилась лишь горстка пепла — все, что осталось после того, как Меч выжег его человеческую сущность, создав лишь видимость, лишь форму человека. А Санди, над кем она рыдала… он лежал на зеленой траве, как спящий, как в тот злополучный вечер, когда они впервые оказались в Волшебной Стране, и только струйка засохшей крови в уголке рта безжалостно напоминала о том, что он не поднимет голову и не скажет, как тогда: «Добрый вечер, Сэсс». Никогда больше им не смешать дыхания. Его глаза были закрыты и не пугали ее остановившимся выражением. Он был слишком живой, чтобы прощать его смерть.
Сэсс подняла голову. Потом встала на ноги. Холодным взглядом обвела ряды преклонивших перед нею колена.
— Я вас ненавижу! — сказала она. — Вы — пустые жестокие дети! Вы не знаете ничего и не верите ни во что, кроме ваших глупых законов борьбы Добра и Зла. В вашем стремлении уничтожать зло вы готовы пожертвовать и самим Добром. Да я… я видеть вас не могу! Вы сделали меня Королевой, но вы даже имени моего не спросили! На нас, на наши чувства, на нашу боль вам было наплевать, на все, кроме того, что должны столкнуться два принципа вашего существования! Не хочу, не желаю я быть вашей Королевой! Я — взрослая, я знаю, что бывает другая боль, кроме физической, и бывает боль, когда больно не тебе. Моя жизнь, моя свобода, мое королевство — за это слишком дорого заплатили! Такой ценой — не желаю.
— Позвольте мне объяснить… — начал Амальрик.
— Не позволю! Все, хватит! Ничто для вас не имело значения, кроме глупых правил — так я им не подчиняюсь. Довольно. Вот вам!
Она сорвала с головы венец и швырнула его под ноги.
— Отрекаюсь! Ищите себе другую Королеву!
Стон ужаса смерчем пронесся по склону холма, и разноцветные стеклянные осколки брызнули на траву. Ноги Сэсс подкосились, и она вновь рухнула на колени, уронив голову на грудь Санди, засыпав его всем богатством своих кудрей и сотрясаясь от рыданий.
Но что это? Неужели это она наплакала столько? Руки ее были мокры, вдоль запястий текла прохладная, несказанно прекрасная влага, и саднящая боль от сорванной кожи в том месте, где были узы, утихла, и когда Сэсс, еще глотающая слезы, с робким удивлением поднесла их к глазам, на них не было и следа тех страшных ссадин. Это были тонкие, гладкие, нежные девичьи запястья. Она обернулась к эльфам.
— Вы… вы знали, из чего сделана эта штука, и вы молчали? Ну вы…
Она не нашла слов. Там, где она в сердцах хлопнула венцом оземь, бил теперь родник, и никто, слыхавший или читавший сказки, не мог усомниться в характере этой воды. Вся-трепет, Сэсс зачерпнула пригоршню воды и вылила ее Санди на голову.
— Ни одной сухой нитки на тебе не оставлю… — пообещала она, и слово у нее не разошлось с делом.
Она разжала ему зубы и следующую пригоршню влила ему в рот. Или ей показалось, или он и вправду глотнул? Она закусила губку и замерла в неподвижности, а когда нетерпение превысило ее слабые силы, жалобно позвала:
— Санди!
Он застонал и приоткрыл глаза.
— Господи! — сказал он слабым голосом. — Даже смерть не избавит меня от этой женщины!
— Теперь ты от меня не убежишь, — отозвалась она. — Пока ты еще слаб, мне надо бы успеть заставить тебя сделать меня счастливой. Лучше всего было бы немедленно, пока ты еще не можешь сопротивляться, затащить тебя в церковь, но я тут не вижу ни одной…
— Сэсс, — спросил он, — как ты представляешь себе счастье?
Она опустилась на колени возле него.
— Дом, — сказала она. — Дети. Ты! Правда, что у тебя есть свой дом в Бычьем Броде?
— Правда.
— Отвезешь меня туда?
— Как только ты свистнешь Сверчка. Амальрик… Я сделал то, что вы от меня требовали?
— Ну, в принципе… — неохотно начал тот. — Королевы-то мы все-таки лишились!
— Об этом уговору не было, да и от меня не зависело. Я попрошу вас об одной мелочи. Для вас это нетрудно. Тримальхиар знаете?
Амальрик кивнул.
— Там живет старый домовой по имени Марги. Он голодает.
— Я должен держать в голове эти пустяки?!
— Позаботьтесь о нем, — непреклонно продолжал Санди, — и передайте… — он покосился на Сэсс, ведущую за собой помятого, но почти невредимого Сверчка, размурлыкавшегося от одного ее вида, и добавил шепотом: — Что я вернусь. Обещайте, иначе, — он усмехнулся, — я ведь могу и остаться.
— Ладно, — сказал Амальрик, — это действительно мелочь.
— О чем вы говорили? — Сэсс была уже рядом.
— О том, что у тебя красивое платье, — он тронул ткань и обнаружил, что Знак исчез.
Она зябко повела плечами и попыталась уйти в платье поглубже.
— Ненавижу его. Ты купишь мне новое?
— Дюжину, если только у тебя не королевские запросы.
— Хм… но ты — принц?
— Не в Бычьем Броде, дорогая.
— Дорогая? Это мне нравится. Это уже по-семейному. Санди…
— Что?
— Поцелуй меня. Мы же с начала сказки не целовались.
— Прямо здесь?
Она кивнула, и они обнялись. Секунды капали со звоном, а им не хотелось отрываться друг от друга. Кто-то долго и старательно кашлял в траве у самых их ног.
— Кто там еще? — недовольно спросила Сэсс.
— Я прошу прощения, мадам, — сказал ей робкий голосок, — но не возьмете ли вы и меня с собой в это загадочное и романтичное место под названием Бычий Брод? Ну хотя бы в должности домового? Мадам, я обещаю, у вас будет лучшая земляника во всем этом населенном пункте.
— А ты не будешь возникать в неподходящее время в неподходящем месте? — спросила подозрительная Сэсс. — Не будешь путать пряжу, бить посуду, воровать сахар, пачкать обои и выть в каминную трубу?
— Ну что вы, на это у вас будут дети, мадам!
— Насчет детей, — вставил Санди. — Я слыхал, Королева эльфов потому крадет чужих детей, что не может иметь своих.
— Повторяешь чужие глупости, — рассердилась Сэсс.
— Проверим?
— Проверим. А этого берем? Ты его рекомендуешь?
— Конечно, берем. В случае чего обратно отправим, на родину. Все вопросы решили?
— Нет, — сказала она. — Еще один. Тогда, когда я висела на этой штуке… я была немой, но не глухой. Ты сказал Райану одну интересную вещь. Мне бы хотелось услышать ее снова.
— Ты о чем?
— По-моему, — с невинным видом подсказал Сверчок, — это был твой ответ на вопрос, какого лешего ты лезешь не в свое дело.
Санди попытался придать лицу кислое выражение.
— «Потому что я люблю эту женщину», — покорно повторил он. — Сэсс, а ты будешь бить посуду?
— Буду, — пообещала она. — И за это ты будешь любить меня еще сильнее.
ЭПИЛОГ
Вот уже три года Бычий Брод сходил с ума по танцам на льду. Сооруженный усилиями общественности каток в Университетском городке не пустовал ни один зимний вечер. С наступлением темноты и окончанием лекций, а иногда и крамольно не дожидаясь того, звонкий молодой смех смешивался там со звуками музыки, и в свете разложенных по краям катка костров студенты кружили счастливых профессорских дочек и просто деревенских барышень, достигая совершенства в пируэтах и отчаянно хвастаясь друг перед другом. Каток потеснил в популярности местную пивную, бывшую до сих пор общепризнанным студенческим клубом, и это нововведение было принято на ура, поскольку сюда без ущерба для репутации могли прийти девушки, а их общества так не хватало обремененным и удрученным ученостью юным книжным червям.
Вот и в тот день суматоха на катке началась раньше, чем погасли окна в аудиториях; сидевшие там в заточении студенты не могли собрать воедино свои мысли, преподаватели нервничали, и все томились ожиданием окончания последней лекции.
Наконец прозвенел долгожданный звонок, отмучившиеся страдальцы сорвались со скамей — их будто унес ураган. Профессура, неторопливо и важно одевшись, спускалась по лестнице, не вполне искренне сетуя друг другу на отсутствие в юном поколении дисциплины и царя в голове.
Они вышли из парадного подъезда тесной элитарной группкой и остановились на краю катка, наблюдая, как пары движутся по кругу и некоторые отчаянные головы, привлекая общее внимание, демонстрируют чудеса владения коньками.
— Если бы они так же напрягали мозги, как ноги, — громко сказал ректор, — у нас было бы государство гениев.
Движение на катке приостановилось. Опасаясь скандала, а также не желая быть узнанными, те, кто самочинно покинул последнюю лекцию, тишком стали пробираться в задние ряды. Девушки засмущались. Ректор и сам раскаялся, увидев, что помешал веселью.
— На своей территории, господа, — сказал из толпы студентов веселый голос, — вы нас экзаменуете и всячески тираните, требуя, чтобы мы ни в чем не уступали вам. А сейчас вы на нашей территории, где мы постигаем искусство танца. Вот бы вас, господа, проэкзаменовать по сему предмету. Что бы ответила нам уважаемая профессура, если бы мы ее поставили на коньки?
Каток взорвался аплодисментами.
— Просим, просим! — кричали ехидные девичьи голоса.
Чтобы читать мораль, самому надо быть безупречным. Профессура в отчаянии запереглядывалась. Над нею нависла серьезная опасность потери лица. Студенческий оркестр сидел, опустив смычки и трубы, и явно был на стороне своих.
— Ну, чем же вы ответите, профессура?
Профессура, собравшись кучкой, торопливо совещалась, пока наконец ректор не вынес решение:
— Ничего не поделаешь, сэр Александр, вы моложе всех, вам и придется отдуваться.
— Нечестно! — завопил кто-то. — Подставка! Сэр Александр три года назад был еще в наших рядах!
— Вот три года назад была бы подставка, — возразил юный профессор филологии, скидывая доху. Он сел на скамью и принялся деловито прилаживать коньки.
Лица осветились ожидающими улыбками. Что-то будет! Молодого профессора Александра Оксенфорда еще никому не удавалось посадить в лужу.
— Мне нужна партнерша, — сказал он, поднимаясь. — Хорошая партнерша, как вы знаете, это семьдесят процентов успеха.
— Ну да, чтобы за нее держаться!
— И для этого тоже. Хорошо, когда есть кому тебя поддержать.
— Любую выбирайте, — пискнул кто-то. — Это для нас честь.
— Сэсс! — позвал профессор. — Выходи. Я же знаю, что ты здесь. Я бы встревожился, если бы тебя здесь не было.
Сконфуженно улыбаясь, на открытое место выехала стройная молодая женщина в туго подпоясанном меховом жакете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21