— В этом есть и величие, и красота, — признал он. — И могучая, несокрушимая сила. Чиа, твои слова сбылись. Мир принадлежит нам.
— С чего ты начнешь? — спросила она. — Три дня будешь есть и отсыпаться?
— Спать? Нет, зачем? Я не чувствую себя усталым. Я сожрал бы быка, это верно. Принял бы горячую ванну. Да, чуть не забыл. Я хотел бы повидать Королеву эльфов и решить, что делать с нею дальше.
Чиа обернулась и долго посмотрела на него.
— После стольких приключений ты все еще не выбросил ее из головы? Ты все еще жаждешь любви этой простушки?
Райан засмеялся.
— Любви? О нет, теперь я не нуждаюсь ни в любви, ни в дружбе, ни в одобрении. Я — стихия, Чиа. Мне хочется добиться ее покорности.
— Подумай о моем предложении, — напомнила Чиа. — О том, что я сделала тебе в тот день, когда столь незаслуженно пострадал твой красивый нос. Твое победное возвращение нужно как-то отметить.
С тягучим медлительным звуком отворилась железная дверь. Сэсс обернулась — это было что-то новенькое, доселе никто не входил к ней. На пороге стоял Райан, но в первое мгновение она его не узнала.
Он выглядел здоровым и сильным, но немного похудел, черты его лица обострились, стали суше и резче, его красота достигла предела, перевалив за который, она станет пугать. Когда-то бледное лицо было тронуто загаром, но на щеках не лежало и тени румянца. Тяжелый меч в кованых ножнах висел на его поясе, и видно было, что тяжесть эта ему нипочем. Сэсс отодвинулась бы от него, если бы уже не ощущала лопатками ледяную стену за собой. У этого нового Райана больше не было слабостей, и, утратив их, он утратил свою человечность. Он стал равнодушен, неуязвим и внушал страх.
Райан молча смотрел на нее. Даже сейчас, доведенная до жуткого состояния, она радовала его эстетическое чувство. Здесь, в этой квадратной каморке, вознесенной на самый верх его Замка, с грудой сена вместо постели, ночами она должна была трястись от холода и врывающихся в оконце студеных ветров с гор, а днем задыхаться от плавящего пустынного жара. Как цепенели от мороза эти породистые изящные босые ножки с тонкими лодыжками, как жадно хватал сухой воздух этот побледневший теперь, но все равно резко выделяющийся на похудевшем лице полногубый рот. В полумраке камеры и синеватом свечении венца ее длинные рыжие локоны, вьющиеся мелкими кольцами, казались каштановыми и вспыхивали искрами лишь тогда, когда их ненароком касался заблудившийся солнечный луч, а кожа отливала голубым. Темные круги легли под глазами, сделав лицо изможденным и более интересным. Грязная тюремная рубаха из холста, стянутая на шее шнурком, приподнималась на груди двумя твердыми холмиками — когда-то они и в самом деле могли взволновать его. Шея и запястья, казалось, переломятся, если их неосторожно задеть. От нее осталась одна гордость.
— Я сниму с тебя заклятье, — сказал он. — Но я верну его назад, как только ты скажешь что-нибудь, что может мне не понравиться. Договорились?
Она кивнула. Сейчас она походила на Королеву куда больше, чем в день их первой встречи.
— Когда я покидал тебя здесь, я полагал, что время и… обстоятельства заставят тебя переменить мнение. Но вышло так, что переменился я сам. У меня нет ни нужды, ни охоты связывать себя с одной женщиной. Я придумал для тебя иное назначение.
Он помолчал, облекая мысль в элегантную словесную форму.
— Я хочу устроить большой праздник и пригласить на него достойнейших представителей всех народов… в том числе и свободных. Я обрел Могущество и хочу заявить об этом громко. Для гостей я устрою большое представление с шествием, военным парадом и пикником на свежем воздухе. Представление будет называться — ты еще не догадалась? — казнью Королевы эльфов. Это не потому, что ты как-то особенно мне досадила, просто я считаю тебя самой подходящей актрисой на эту роль. Твой титул, несомненно, привлечет внимание, и то, что я осмелился казнить тебя открыто, при широкой огласке и при свете дня, безразлично к чужому мнению, скажет многое о моем Могуществе. Миром владеет тот, кто владеет страхом. Кроме того, твоя красота и твое страдание вызовут у зрителей широкую гамму чувств. Прошу рассматривать этот акт не как вульгарную месть, а как жертву, как добровольное лишение себя чего-то действительно стоящего, расставаться с чем тяжело.
— И что, — усмехнулась она, — меня публично растерзают гарпии?
Он одобрительно кивнул, отдавая должное ее самообладанию.
— Нет, — сказал он. — Пытки и казни, их физиологическая и психологическая стороны, анатомия боли — все это вещи интересные, и я ими займусь, но на более дешевом материале. Уродовать такое тело мне кажется дурным тоном. Ты умрешь красиво.
Духи земли и неба! А ведь он не пугает и не шантажирует ее. Он действительно хочет развлечь и ужаснуть ее смертью Волшебную Страну.
— Я пришел обсудить детали, — продолжал Райан. — Все же ты будешь главной героиней представления. У тебя наверняка будут какие-то достойные идеи насчет платья, прически, свиты, цветов, колесниц. Может быть, какая-то местность покажется тебе предпочтительней. Взгляни на это дело с эстетической стороны — ведь это же твой последний день. Тебе надо позаботиться, чтобы все прошло на высоком уровне и надолго осталось в памяти зрителей:
Королева эльфов не каждый день умирает.
Он рехнулся?
— Я предлагаю устроить это где-нибудь в горах, — с увлечением продолжил Райан. — Бесконечная колонна с вымпелами, флагами и сверкающими колесницами, двигающаяся вверх и вверх по извивающейся горной дороге, с высоты драконьего полета выглядеть будет просто великолепно. Ты наденешь зеленое платье, волосы распустишь, и на них мы водрузим венок из белых… нет, лучше чайных роз. Для платья я предложил бы полупрозрачный материал — тогда от тебя точно никто глаз не оторвет. Ты будешь босой. Никаких украшений, кроме цветов. Или, может быть, золотые кандалы? Тоненькие, чисто символические.
— В таком состоянии я — неважное украшение для твоей процессии.
— Я заберу тебя отсюда, — согласился Райан. — Тебя необходимо привести в порядок, отмыть и откормить. Да все равно — чтобы собрать такую уйму народа, нужно время. Светлым ты сама разошлешь приглашения? Или ты не умеешь писать? Нет, за внешность, наряд и прическу ты не беспокойся, я прослежу, чтобы все было прекрасно. Меня заботит только твое достойное поведение. Согласись, будет довольно тягостно наблюдать, если ты примешься с воплями носиться вокруг лобного места, удирая от палачей, или ни с того ни с сего забьешься в истерике. Я позволяю только крупные беззвучные слезы без всяких там рыданий, всхлипов, красных глаз и распухших носов. Иначе мне придется прибегнуть к дурманам, а они лишат тебя возможности наслаждаться представлением и твоей ролью в нем.
— А ведь был такой симпатичный парень! — вполголоса вздохнула Сэсс.
Он не заметил ее реплики, увлеченный своими идеями.
— А накануне этого нашего с тобой представления, если ты не возражаешь, я подарю тебе чудесную ночь, такую, что «Кама-Сутра» побледнеет от зависти и стыда. Никакого насилия, разумеется, оно вульгарно и испортит тебе весь торжественный настрой. Наркотики тоже не подходят, не хочу превращать тебя в деле благородного секса в бесчувственное бревно. Это — только по обоюдному согласию. Не хочу давать тебе беспочвенных надежд, шансов остаться в живых эта ночь тебе не прибавит, жертвоприношение нужно мне больше, чем твое тело, хотя я предпочел бы получить и то, и другое.
— Отвали! — сказала Королева. — Если не хочешь оживить свой праздник собственной в кровь располосованной физиономией.
Райан пожал плечами с видом легкого разочарования.
— О тебе же забочусь: что ты видела в жизни, кроме каких-то глупых единорогов!
Он вернул Королеву в ее прежнее безмолвное состояние и ушел, оставив ее беззвучными слезами оплакивать свою участь и сгинувшего навеки милого барахольщика Райана.
11. О КОРАБЛЯХ, СТОЯЩИХ У ПРИЧАЛА
В конце улицы показались фигуры двух неторопливо бредущих людей. Одна была повыше, другая — пошире. Мелкий дождик сыпал с небес, и в тусклом белесом свете редких фонарей их непромокаемые черные плащи поблескивали серебристыми отсветами. Низко надвинутые капюшоны скрывали их лица, но, не обращая внимания на докучливую сырость, они беседовали.
— Я разделалась с последними фрахтами, — говорила женщина. — С завтрашнего утра можешь начинать грузить «Баркаролу».
Ее высокий спутник кивнул.
— Значит, решено? — его голос выдавал молодого человека. — И, отринув насущное, пускаемся на поиски Неведомого?
— Может, без такой патетики, Эдвин, — усмехнулась его спутница, бывшая, судя по голосу, раза в два старше, — но суть ухвачена.
— Ты не решила насчет Джейн?
— Решила, и ты знаешь о моем решении. Джейн не место на корабле. Она из тех, кто ждет.
— Она не в тебя, Риз.
— Может быть. Но и я бесплодно ждала двадцать лет.
— Так ли уж бесплодно, Риз? Твоя репутация лучше, чем у любого капитана здешнего берега. Ты вырастила дочь и обеспечила ее. Теперь она легко найдет себе супруга.
Женщина замедлила шаг.
— Это беспокоит тебя, Эдвин? Ты можешь остаться и жениться на ней, а я оставлю вам свою контору и своих клиентов. Я настаиваю на одном — Джейн с нами не пойдет. Я не хочу подвергать ее опасностям долгого пути. Штурмана я найду, хотя он и не будет так хорош, как ты.
Эдвин шел, размышляя.
— Беда в том, что я хочу, мучительно хочу пойти на «Баркароле». И у меня есть несбывшиеся детские мечты. Нет, Риз, я не откажусь. Надеюсь, и ты от меня не откажешься.
Она засмеялась, но смех ее оборвался, когда она заметила человека, лежащего, по-видимому, без чувств в тени стены трехэтажного дома. Будь они чуть больше увлечены разговором — прошли бы мимо. Отбросив мешавший видеть капюшон и открыв гладко причесанную светловолосую голову с немного квадратным лицом, она без лишних слов устремилась к лежащему. Спутник ее остановился под фонарем.
— Риз, раньше я не замечал в тебе страсти подбирать пьяных.
— Помолчи! — ее голос стал резким и приобрел капитанские интонации. — Помоги мне.
С покорным видом Эдвин подошел и помог ей перевернуть бездыханное, как ему показалось, тело на спину.
— Вином и не пахнет, — бросила Риз, отчаянно шаря по запястью в поисках пульса. — Духи земли и неба, он при смерти!
— Господа, прошу вас, помогите, — расслышали они тонкий голосок, и, до того придавленный лежащим, перед ними появился странный не то зверек, не то маленький леший. — Я не мог выбраться, чтобы позвать на помощь. Если это в ваших силах, спасите его, он очень хороший.
— Постарались бы, даже если бы он не был столь уж хорошим, — хмуро отозвалась Риз. — Что с ним такое?
— Не знаю. Все было нормально, а потом он стремительно начал бледнеть и слабнуть, потом упал. По-моему, тут замешано волшебство.
Риз и Эдвин быстро и тревожно переглянулись.
— Еще один ребус для Совета, — вполголоса заметил молодой человек.
— Потеря энергии… — пробормотала Риз. — Кто-то из него все выкачал. Страшно сказать, еще две минуты, и было бы поздно. Эдвин, может быть, я нарушаю твои планы на вечер, но ты должен помочь мне дотащить его до дома. Погоди, сейчас я подкачаю его, чтобы он не умер по дороге.
Ее пальцы сомкнулись на тонком запястье умиравшего. Эдвин послушно замер рядом.
— Твой цвет накладывает на тебя эти обязательства, Риз? — вполголоса спросил он.
Стоя на коленях, она подняла к нему зарумянившееся лицо. Через двадцать лет Джейн станет такой же, и это устраивало его. Он был очень привязан к женщине, которую привык считать будущей тещей, хотя в системе жизненных ценностей они не сходились почти ни по одному пункту.
— Говорят, будто доброта невыгодна, — лукаво сказала она. — А вот данный случай опровергает эту глупую сентенцию. Эдвин, мы не о кого попало сегодня споткнулись. Та искорка, что еще тлела в нем… Она белая, Эдвин! Теперь пора.
Эдвин усмехнулся, глядя, как энергично Риз пристраивает руку пострадавшего на свое широкое плечо.
— Сдается мне, если бы ты шла одна, то и тогда дотащила бы его до дома без особых хлопот.
Ответная усмешка скривила ее выразительные полные губы.
— Я еще способна повалить твою руку в армрестлинге, мальчик. Подхвати его с той стороны.
— Пожалуйста, не позабудьте меня! — воскликнул зверек, и Эдвин посадил его в карман.
— В твоем доме, Риз, сегодня будет много гостей.
Это была просторная, несколько мрачноватая кухня, какие можно увидеть в старинных особняках: с каменным полом, огромной плитой и камином. В камине в ожидании их прихода был разожжен веселый огонь, его отблески скакали по стенам, с особым удовольствием останавливаясь на тщательно начищенной медной посуде. В доме, разумеется, была и гостиная, но в качестве домашнего клуба свои — Риз, Эдвин и Джейн — предпочитали кухню.
Достигнув сего благословенного пристанища, Эдвин вытащил Земляничку из кармана, тот уселся на краешек стола поближе к камину, распушил шубку и принялся сушиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21