— Странно. Ну ладно, если тебе так хочется, пусть это будет яичница.
Не успел Третий поинтересоваться, что же тут странного, как Пятнадцатый вдруг нацелился в него вилкой и сказал таким тоном, будто его только что осенила какая-то гениальная идея:
— Вот ты, Третий, говоришь — Стена. Ну и что? Стена есть Стена, как говорит Одиннадцатый, и ничего с ней не поделаешь. Ты… это… ты того… брось!.. Стена — она и есть Стена, и никуда ее… не это самое…
Как всегда, в самый интересный момент речь его становилась почему-то совсем невразумительной.
— Подожди, подожди, — сказал Третий, с сожалением отставляя нетронутую тарелку в сторону. — Ну что ты так разволновался, Пятнадцатый? Во-первых, ничего не говорил я сейчас про Стену, а во-вторых, если когда-то и говорил, так ведь только в том плане, что непонятно мне все это. Ну хорошо, допустим. Значит, имеем мы вокруг себя сплошную Стену. Ладно. Но тогда сразу возникает несколько вопросов. Первый: откуда она тут взялась? Кто ее построил, Стену эту, — ведь должен же был кто-нибудь ее построить?! Второй: что находится за этой самой Стеной? Третий…
Он внезапно умолк. Сначала он слышал себя как бы со стороны и краешком сознания умилялся себе: логично рассуждаю! Но потом в монологе его все больше стали появляться какие-то чужие нотки, и в конце концов Третий с ужасом понял, что его рассуждения очень похожи на занудные споры между Седьмым и Восьмым.
К тому же на Пятнадцатого этот логичный дискурс никакого впечатления не произвел. Глаза его остались такими же пустыми, как и раньше, и, зажав вилку в кулаке, он начал ;долго и старательно втолковывать Третьему, насколько он, Третий, не прав. Вечно ты, Третий, со своими дурацкими вопросами, говорил он. Даже поесть как следует не дашь. Только тень на плетень наводишь да воду мутишь. И что тебе далась эта Стена? Ну стоит она, и пусть себе стоит на здоровье! И до Катастрофы стояла, и сейчас, как видишь, стоит, и еще бог знает сколько простоит на одном и том же месте. Ну, предположим, говорил дальше Пятнадцатый, узнаешь ты каким-то образом все про Стену — и откуда она взялась здесь, и что за ней скрывается (хотя как ты узнаешь-то?), — ну а дальше что? Что изменится в нашей жизни? Солнце, что ли, светить ярче будет? Или работать не надо будет?
— Постой, постой, Пятнадцатый, — растерянно пробормотал Третий. — При чем тут солнце? При чем тут работа? Ты что-то не туда завернул!
Словно ища поддержки, он огляделся и вдруг увидел, что в столовой никого уже, кроме них двоих, нет: видимо, все ушли в Рабочий корпус.
— Ладно, — сказал он, поднимаясь из-за столика. — Потом договорим. Сейчас работать надо, это ты вовремя вспомнил.
Пятнадцатый тоже вскочил, засуетился, всем своим видом изображая неутолимую жажду трудиться, не покладая рук и не жалея сил, на всеобщее благо. Однако глазки его при этом избегали встречаться со взглядом Третьего, и было ясно, что ни на какую работу Пятнадцатый опять не пойдет, а найдет он себе укромное местечко в городке и завалится там дрыхнуть до обеда. Еще никто не видел, чтобы Пятнадцатый работал. Ложкой, вилкой да челюстями он только работал, этот бездельник!
Третий аккуратно сложил посуду на поднос, сунул его в разверзстую пасть мусоросборника и отправился в Рабочий корпус.
По дороге туда его внимание было привлечено несколькими эпизодами.
Например, выходя из Жилого корпуса, он столкнулся в дверях с Девятым. Тот уже вовсю трудился. В левой руке у него была баночка, на которой яркими буквами было написано: «Клей», из баночки торчала кисточка, а правой рукой Девятый доставал из кармана комбинезона узкие полоски бумаги, на которых были начертаны какие-то слова, и аккуратно приклеивал их к деталям интерьера. На перилах крыльца уже красовался ярлычок, гласивший: «ПЕРИЛА», справа от входа находился «ПОЖАРНЫЙ ЩИТ №1», мятый жестяной цилиндр был обозначен как «ВЕДРО», длинная палка с кривой загогулиной на конце — как «БАГОР», а бумажка на дощатом ящике, накрытом крышкой и почему-то вечно запертом на амбарный замок, свидетельствовала, что внутри находится «ПЕСОК»…
В момент встречи с Третьим Девятый был поглощен наклеиванием над входной дверью таблички с надписью «ВХОД №1», хотя вход в Жилой корпус и так был единственным.
Третий двинулся было дальше, но потом остановился.
— Эй, Девятый, — сказал он, обернувшись, — а ты уверен, что правильно клеишь таблички? По-твоему, это именно дверь?
Он указал пальцем на дверное стекло, где старательно, но все равно неуклюже было выведено слово «ДВЕРЬ».
Девятый нехотя оторвался от своего занятия и шумно засопел. Вопрос показался ему явно провокационным.
— Уверен, уверен, — все же сказал он, взирая исподлобья на Третьего. — А ты все сомневаешься. Третий?
— А почему ты так уверен?
— Ты бы еще спросил, зачем вообще я этим занимаюсь, — насмешливо парировал Девятый.
— Ну, это мне известно, — махнул рукой Третий. — Я ведь уже у тебя об этом спрашивал — и не раз. «Все должно иметь свое название. Через наименование вещей мы идем к постижению их истинной сути», — сказал тогда ты. И хотя мне все равно непонятно, но допустим. Ты мне вот что лучше скажи, Девятый. Как ты назовешь весь наш мир?
— Чего-чего?
— Ну, вот это все, — нетерпеливо пояснил Третий, обводя рукой пространство вокруг себя. — Как, по-твоему, называется место, где все мы живем? Ведь ты же утверждаешь, что в мире все имеет свое название!
Девятый на секунду задумался. Видно, подобная проблема до сего времени не возникала в его лохматой голове.
— Знаешь что, Третий? — наконец сказал он. — Я действую последовательно, а не хватаюсь за все подряд. И иду я от частного к общему, а не наоборот. Вот разберусь сначала с тем, что нас непосредственно окружает и с чем мы имеем дело каждый день, а потом и на абстрактные сущности перейду. Ты, главное, верь: придет время — и все получит свое название!
— А табличку с наименованием этого мира куда прикреплять собираешься? — ехидно поинтересовался Третий. — Или ты ее в воздухе подвесишь?
Девятый сердито насупился.
— Знаешь что? — повторил он. — Иди-ка ты, Третий… занимайся своими делами, а в мои не лезь! Много вас, умников да советчиков, а работать никто не хочет! Как этот Пятнадцатый! Того и гляди опять случится какая-нибудь катастрофа из-за таких демагогов, как вы!
Видя, что пользы от общения Девятым не предвидится, Третий повернулся и зашагал дальше.
Путь к Рабочему корпусу пролегал между деревьями и кустами в виде чистенькой дорожки из гладких плит. Вокруг было все как обычно. Рабочий день только начинался. Посередине лужайки, у детской песочницы, Седьмой и Восьмой, вооружившись шанцевыми инструментами, рыли, непонятно зачем, большую яму. Собственно, рыл яму Восьмой — да и не яма это оказалась при ближайшем рассмотрении, а довольно-таки прямая канава, — а Седьмой, двигаясь вслед за своим постоянным напарником, тут же засыпал канаву землей. Оба непрерывно дискутировали на темы, не относящиеся к землекопной деятельности. О чем именно они спорили на этот раз, Третий не стал вникать — не до того ему сейчас было, да и бесполезно пытаться следить за ходом витиеватых рассуждений двух известных демагогов.
Со спортивной площадки доносилось периодическое глухое буханье чего-то тяжелого. Наверное, Шестнадцатый накачивал там, по своему обыкновению, и без того до уродливости развитые мускулы с помощью гирь или штанги. Третьему даже почудилось, будто он на расстоянии слышит хриплое, загнанное дыхание любителя спорта и чует запах пота и канифоли, исходящий от его могучего полуголого торса.
За поворотом дорожки он увидел Одиннадцатого, который усердно мел и без того чистую, как вылизанная языком тарелка, дорожку. Метлой он размахивал так широко, что Третий, конечно же, запнулся о нее и чуть было не растянулся во весь рост.
— Чистота — залог порядка, — вместо приветствия назидательно объявил Одиннадцатый. — А порядок достигается неустанным трудом!
Судя по столь многообещающему началу, он не прочь был побеседовать на темы порядка и чистоты, но Третий, не вступая в разговор, пошел дальше. И снова чуть не упал. На сей раз ноги его запутались в узкой металлической ленте с цифрами и делениями, которая, подобно ожившей от спячки змее, выползала из травы, пересекая дорожку, и струилась куда-то в кусты. Опять Второй что-то измеряет своей рулеткой, с досадой подумал Третий.
«Интересно, на много ли я опаздываю? — подумал он, подходя к Рабочему корпусу. — А то не миновать мне опять выволочки от Первого».
Окна Рабочего корпуса были открыты настежь из-за жары. Из здания слышались звуки, свидетельствующие о том, что работа идет полным ходом. Из окна технического центра, например, выплывал наружу синий едкий дымок и доносились отрывистые, невнятные ругательства и восклицания. Шестой опять, наверное, что-то паял, и опять у него что-то не получалось.
Пятая, как обычно, «висела на телефоне», потому что слышно было, как она громко и безапелляционно заявляет невидимому собеседнику, выдерживая паузы после каждого утверждения:
— Не может быть!.. Дерьмо все это! Ну и дурак! Солнце светит, но я не верю! Не ве-рю, понимаешь?
Из подвальных недр раздавалось какое-то странное жужжание, не походившее на звук ни одного известного Третьему инструмента. Время от времени жужжание сменялось не менее странным бульканьем, будто из крана струилась вода. Там находилось рабочее место Четырнадцатого, но никто — даже, наверное, сам Первый — не ведал, чем там Четырнадцатый занимается.
Когда Третий пытался узнать это от самого производителя загадочных шумов, тот только уходил в себя и криво улыбался. Человек он был крайне некоммуникабельный и предпочитал разговаривать лишь с самим собой, да и то весьма неразборчиво.
Сегодня по городку дежурил не кто иной, как Четвертый. Об этом свидетельствовали его знаки отличия: желтая нарукавная повязка и кривая сабля в заржавелых ножнах, болтающаяся на поясном ремне.
Стеклянная конторка дежурного находилась при входе в Рабочий корпус. В ней имели место обшарпанный стол с грудой замусоленных толстых тетрадей и сборников явно устаревших инструкций; хлипкое кресло на вращающейся подставке, смутно напоминавшее зубоврачебное; продавленная пружинная тахта, а также древние настенные часы в потрескавшемся деревянном футляре и без стекла в дверце.
Расхаживая взад-вперед по этой клетушке, Четвертый явно маялся от ничегонеделания. Увидев Третьего, он даже обрадовался.
— Ага, — сказал он, выразительно косясь на часы. — Мне кажется, ты опять опоздал на работу, Третий!
— На сколько? — без энтузиазма спросил Третий.
— По-моему, примерно на семь минут и двадцать три секунды, — сообщил Четвертый, впившись взглядом в неподвижно замершие стрелки. — Что ж ты так, а?
Поскольку ответа не последовало, Четвертый приосанился и изрек:
— Я полагаю, мне надо доложить об этом факте Первому и…
— Первый у себя? — перебил его Третий.
— Думаю, да. Во всяком случае, из корпуса он вроде бы не выходил.
— Ладно, дай мне ключ от моей каморки. Четвертый с сожалением вздохнул, долго шарил в ящике стола, пока не обнаружил там ключ с биркой, на которой была тройка, и торжественно вручил его Третьему.
Третий двинулся по коридору к своему кабинету.
Никто не попадался ему, только кто-то шумно спускал воду в туалете, расположенном в самом конце коридора.
Войдя в свою «каморку». Третий привычно плюхнулся за скрипучий, расшатанный письменный стол и некоторое время посидел, прислушиваясь к звукам, доносившимся из чрева здания.
Звуков было довольно много. С первого этажа доносились настойчивые телефонные звонки, но никто не поднимал трубку, чтобы ответить. В подвале жужжание сменилось тяжким размеренным грохотом. Третий подумал даже, что туда каким-то образом вторгся Шестнадцатый со своим чудовищным инвентарем, но это вряд ли могло соответствовать истине. Сверху, со второго этажа, слышался стрекот древней пишущей машинки Десятой, которая работала в приемной Первого на должности со странным названием «секретарь-делопроизводитель». На взгляд Третьего, ничего секретного в работе Десятой не было, да и не производила она не только каких-либо дел, но и вообще чего бы то ни было, если, конечно, не считать ежедневной стопки отпечатанных листов.
Потом Третий с беспокойством прислушался к своим ощущениям. Что-то вокруг него было не так, как надо, но что именно — он не мог определить, только чувствовал, как смутное, расплывчатое беспокойство внутри него сменяется недовольством и даже раздражением.
В который уже раз он попытался хоть что-нибудь вспомнить или понять — и опять не смог. Выходило так, будто мир, замкнутый со всех сторон квадратом Стены, существовал всегда, и всегда существовало все, что было в городке, — здания, кусты, деревья, люди, он сам. Но ведь так не бывает, так быть никак не может, сказал себе Третий. Хотя почему не может — этого он не знал, как не знал ответов и на другие мучившие его вопросы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Не успел Третий поинтересоваться, что же тут странного, как Пятнадцатый вдруг нацелился в него вилкой и сказал таким тоном, будто его только что осенила какая-то гениальная идея:
— Вот ты, Третий, говоришь — Стена. Ну и что? Стена есть Стена, как говорит Одиннадцатый, и ничего с ней не поделаешь. Ты… это… ты того… брось!.. Стена — она и есть Стена, и никуда ее… не это самое…
Как всегда, в самый интересный момент речь его становилась почему-то совсем невразумительной.
— Подожди, подожди, — сказал Третий, с сожалением отставляя нетронутую тарелку в сторону. — Ну что ты так разволновался, Пятнадцатый? Во-первых, ничего не говорил я сейчас про Стену, а во-вторых, если когда-то и говорил, так ведь только в том плане, что непонятно мне все это. Ну хорошо, допустим. Значит, имеем мы вокруг себя сплошную Стену. Ладно. Но тогда сразу возникает несколько вопросов. Первый: откуда она тут взялась? Кто ее построил, Стену эту, — ведь должен же был кто-нибудь ее построить?! Второй: что находится за этой самой Стеной? Третий…
Он внезапно умолк. Сначала он слышал себя как бы со стороны и краешком сознания умилялся себе: логично рассуждаю! Но потом в монологе его все больше стали появляться какие-то чужие нотки, и в конце концов Третий с ужасом понял, что его рассуждения очень похожи на занудные споры между Седьмым и Восьмым.
К тому же на Пятнадцатого этот логичный дискурс никакого впечатления не произвел. Глаза его остались такими же пустыми, как и раньше, и, зажав вилку в кулаке, он начал ;долго и старательно втолковывать Третьему, насколько он, Третий, не прав. Вечно ты, Третий, со своими дурацкими вопросами, говорил он. Даже поесть как следует не дашь. Только тень на плетень наводишь да воду мутишь. И что тебе далась эта Стена? Ну стоит она, и пусть себе стоит на здоровье! И до Катастрофы стояла, и сейчас, как видишь, стоит, и еще бог знает сколько простоит на одном и том же месте. Ну, предположим, говорил дальше Пятнадцатый, узнаешь ты каким-то образом все про Стену — и откуда она взялась здесь, и что за ней скрывается (хотя как ты узнаешь-то?), — ну а дальше что? Что изменится в нашей жизни? Солнце, что ли, светить ярче будет? Или работать не надо будет?
— Постой, постой, Пятнадцатый, — растерянно пробормотал Третий. — При чем тут солнце? При чем тут работа? Ты что-то не туда завернул!
Словно ища поддержки, он огляделся и вдруг увидел, что в столовой никого уже, кроме них двоих, нет: видимо, все ушли в Рабочий корпус.
— Ладно, — сказал он, поднимаясь из-за столика. — Потом договорим. Сейчас работать надо, это ты вовремя вспомнил.
Пятнадцатый тоже вскочил, засуетился, всем своим видом изображая неутолимую жажду трудиться, не покладая рук и не жалея сил, на всеобщее благо. Однако глазки его при этом избегали встречаться со взглядом Третьего, и было ясно, что ни на какую работу Пятнадцатый опять не пойдет, а найдет он себе укромное местечко в городке и завалится там дрыхнуть до обеда. Еще никто не видел, чтобы Пятнадцатый работал. Ложкой, вилкой да челюстями он только работал, этот бездельник!
Третий аккуратно сложил посуду на поднос, сунул его в разверзстую пасть мусоросборника и отправился в Рабочий корпус.
По дороге туда его внимание было привлечено несколькими эпизодами.
Например, выходя из Жилого корпуса, он столкнулся в дверях с Девятым. Тот уже вовсю трудился. В левой руке у него была баночка, на которой яркими буквами было написано: «Клей», из баночки торчала кисточка, а правой рукой Девятый доставал из кармана комбинезона узкие полоски бумаги, на которых были начертаны какие-то слова, и аккуратно приклеивал их к деталям интерьера. На перилах крыльца уже красовался ярлычок, гласивший: «ПЕРИЛА», справа от входа находился «ПОЖАРНЫЙ ЩИТ №1», мятый жестяной цилиндр был обозначен как «ВЕДРО», длинная палка с кривой загогулиной на конце — как «БАГОР», а бумажка на дощатом ящике, накрытом крышкой и почему-то вечно запертом на амбарный замок, свидетельствовала, что внутри находится «ПЕСОК»…
В момент встречи с Третьим Девятый был поглощен наклеиванием над входной дверью таблички с надписью «ВХОД №1», хотя вход в Жилой корпус и так был единственным.
Третий двинулся было дальше, но потом остановился.
— Эй, Девятый, — сказал он, обернувшись, — а ты уверен, что правильно клеишь таблички? По-твоему, это именно дверь?
Он указал пальцем на дверное стекло, где старательно, но все равно неуклюже было выведено слово «ДВЕРЬ».
Девятый нехотя оторвался от своего занятия и шумно засопел. Вопрос показался ему явно провокационным.
— Уверен, уверен, — все же сказал он, взирая исподлобья на Третьего. — А ты все сомневаешься. Третий?
— А почему ты так уверен?
— Ты бы еще спросил, зачем вообще я этим занимаюсь, — насмешливо парировал Девятый.
— Ну, это мне известно, — махнул рукой Третий. — Я ведь уже у тебя об этом спрашивал — и не раз. «Все должно иметь свое название. Через наименование вещей мы идем к постижению их истинной сути», — сказал тогда ты. И хотя мне все равно непонятно, но допустим. Ты мне вот что лучше скажи, Девятый. Как ты назовешь весь наш мир?
— Чего-чего?
— Ну, вот это все, — нетерпеливо пояснил Третий, обводя рукой пространство вокруг себя. — Как, по-твоему, называется место, где все мы живем? Ведь ты же утверждаешь, что в мире все имеет свое название!
Девятый на секунду задумался. Видно, подобная проблема до сего времени не возникала в его лохматой голове.
— Знаешь что, Третий? — наконец сказал он. — Я действую последовательно, а не хватаюсь за все подряд. И иду я от частного к общему, а не наоборот. Вот разберусь сначала с тем, что нас непосредственно окружает и с чем мы имеем дело каждый день, а потом и на абстрактные сущности перейду. Ты, главное, верь: придет время — и все получит свое название!
— А табличку с наименованием этого мира куда прикреплять собираешься? — ехидно поинтересовался Третий. — Или ты ее в воздухе подвесишь?
Девятый сердито насупился.
— Знаешь что? — повторил он. — Иди-ка ты, Третий… занимайся своими делами, а в мои не лезь! Много вас, умников да советчиков, а работать никто не хочет! Как этот Пятнадцатый! Того и гляди опять случится какая-нибудь катастрофа из-за таких демагогов, как вы!
Видя, что пользы от общения Девятым не предвидится, Третий повернулся и зашагал дальше.
Путь к Рабочему корпусу пролегал между деревьями и кустами в виде чистенькой дорожки из гладких плит. Вокруг было все как обычно. Рабочий день только начинался. Посередине лужайки, у детской песочницы, Седьмой и Восьмой, вооружившись шанцевыми инструментами, рыли, непонятно зачем, большую яму. Собственно, рыл яму Восьмой — да и не яма это оказалась при ближайшем рассмотрении, а довольно-таки прямая канава, — а Седьмой, двигаясь вслед за своим постоянным напарником, тут же засыпал канаву землей. Оба непрерывно дискутировали на темы, не относящиеся к землекопной деятельности. О чем именно они спорили на этот раз, Третий не стал вникать — не до того ему сейчас было, да и бесполезно пытаться следить за ходом витиеватых рассуждений двух известных демагогов.
Со спортивной площадки доносилось периодическое глухое буханье чего-то тяжелого. Наверное, Шестнадцатый накачивал там, по своему обыкновению, и без того до уродливости развитые мускулы с помощью гирь или штанги. Третьему даже почудилось, будто он на расстоянии слышит хриплое, загнанное дыхание любителя спорта и чует запах пота и канифоли, исходящий от его могучего полуголого торса.
За поворотом дорожки он увидел Одиннадцатого, который усердно мел и без того чистую, как вылизанная языком тарелка, дорожку. Метлой он размахивал так широко, что Третий, конечно же, запнулся о нее и чуть было не растянулся во весь рост.
— Чистота — залог порядка, — вместо приветствия назидательно объявил Одиннадцатый. — А порядок достигается неустанным трудом!
Судя по столь многообещающему началу, он не прочь был побеседовать на темы порядка и чистоты, но Третий, не вступая в разговор, пошел дальше. И снова чуть не упал. На сей раз ноги его запутались в узкой металлической ленте с цифрами и делениями, которая, подобно ожившей от спячки змее, выползала из травы, пересекая дорожку, и струилась куда-то в кусты. Опять Второй что-то измеряет своей рулеткой, с досадой подумал Третий.
«Интересно, на много ли я опаздываю? — подумал он, подходя к Рабочему корпусу. — А то не миновать мне опять выволочки от Первого».
Окна Рабочего корпуса были открыты настежь из-за жары. Из здания слышались звуки, свидетельствующие о том, что работа идет полным ходом. Из окна технического центра, например, выплывал наружу синий едкий дымок и доносились отрывистые, невнятные ругательства и восклицания. Шестой опять, наверное, что-то паял, и опять у него что-то не получалось.
Пятая, как обычно, «висела на телефоне», потому что слышно было, как она громко и безапелляционно заявляет невидимому собеседнику, выдерживая паузы после каждого утверждения:
— Не может быть!.. Дерьмо все это! Ну и дурак! Солнце светит, но я не верю! Не ве-рю, понимаешь?
Из подвальных недр раздавалось какое-то странное жужжание, не походившее на звук ни одного известного Третьему инструмента. Время от времени жужжание сменялось не менее странным бульканьем, будто из крана струилась вода. Там находилось рабочее место Четырнадцатого, но никто — даже, наверное, сам Первый — не ведал, чем там Четырнадцатый занимается.
Когда Третий пытался узнать это от самого производителя загадочных шумов, тот только уходил в себя и криво улыбался. Человек он был крайне некоммуникабельный и предпочитал разговаривать лишь с самим собой, да и то весьма неразборчиво.
Сегодня по городку дежурил не кто иной, как Четвертый. Об этом свидетельствовали его знаки отличия: желтая нарукавная повязка и кривая сабля в заржавелых ножнах, болтающаяся на поясном ремне.
Стеклянная конторка дежурного находилась при входе в Рабочий корпус. В ней имели место обшарпанный стол с грудой замусоленных толстых тетрадей и сборников явно устаревших инструкций; хлипкое кресло на вращающейся подставке, смутно напоминавшее зубоврачебное; продавленная пружинная тахта, а также древние настенные часы в потрескавшемся деревянном футляре и без стекла в дверце.
Расхаживая взад-вперед по этой клетушке, Четвертый явно маялся от ничегонеделания. Увидев Третьего, он даже обрадовался.
— Ага, — сказал он, выразительно косясь на часы. — Мне кажется, ты опять опоздал на работу, Третий!
— На сколько? — без энтузиазма спросил Третий.
— По-моему, примерно на семь минут и двадцать три секунды, — сообщил Четвертый, впившись взглядом в неподвижно замершие стрелки. — Что ж ты так, а?
Поскольку ответа не последовало, Четвертый приосанился и изрек:
— Я полагаю, мне надо доложить об этом факте Первому и…
— Первый у себя? — перебил его Третий.
— Думаю, да. Во всяком случае, из корпуса он вроде бы не выходил.
— Ладно, дай мне ключ от моей каморки. Четвертый с сожалением вздохнул, долго шарил в ящике стола, пока не обнаружил там ключ с биркой, на которой была тройка, и торжественно вручил его Третьему.
Третий двинулся по коридору к своему кабинету.
Никто не попадался ему, только кто-то шумно спускал воду в туалете, расположенном в самом конце коридора.
Войдя в свою «каморку». Третий привычно плюхнулся за скрипучий, расшатанный письменный стол и некоторое время посидел, прислушиваясь к звукам, доносившимся из чрева здания.
Звуков было довольно много. С первого этажа доносились настойчивые телефонные звонки, но никто не поднимал трубку, чтобы ответить. В подвале жужжание сменилось тяжким размеренным грохотом. Третий подумал даже, что туда каким-то образом вторгся Шестнадцатый со своим чудовищным инвентарем, но это вряд ли могло соответствовать истине. Сверху, со второго этажа, слышался стрекот древней пишущей машинки Десятой, которая работала в приемной Первого на должности со странным названием «секретарь-делопроизводитель». На взгляд Третьего, ничего секретного в работе Десятой не было, да и не производила она не только каких-либо дел, но и вообще чего бы то ни было, если, конечно, не считать ежедневной стопки отпечатанных листов.
Потом Третий с беспокойством прислушался к своим ощущениям. Что-то вокруг него было не так, как надо, но что именно — он не мог определить, только чувствовал, как смутное, расплывчатое беспокойство внутри него сменяется недовольством и даже раздражением.
В который уже раз он попытался хоть что-нибудь вспомнить или понять — и опять не смог. Выходило так, будто мир, замкнутый со всех сторон квадратом Стены, существовал всегда, и всегда существовало все, что было в городке, — здания, кусты, деревья, люди, он сам. Но ведь так не бывает, так быть никак не может, сказал себе Третий. Хотя почему не может — этого он не знал, как не знал ответов и на другие мучившие его вопросы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45