— Привет, Гарс!..
Это была двадцатипятилетняя дочь руководителя сектора 203 Агесса Прегон. Именно она числилась на должности третьего лаборанта в группе Лапорта. Правда, она нечасто обременяла группу своим присутствием на рабочем месте. Вечно у нее были какие-то свои, чисто женские заботы и проблемы, которые нужно было решать немедленно. Даже Лапорт не понимал, какого хрена Прегону понадобилось устраивать свою малышку к нему в группу. Если бы научным сотрудникам за работу, как когда-то, платили деньги, то этот факт мог бы еще объяснить стремление Агессы приобщиться к тайнам социопсихологии, но в условиях Когниции это было абсурдом… Однажды кто-то из бойких на выводы экспериментаторов предположил, что лабораторная деятельность притягивает Агессу, как сахар — пчел, по той простой причине, что тут в одном месте собрано множество возможных кандидатов на роль ее второго мужа. От первого, пришедшегося ей не по душе… или не по телу… она избавилась год назад. Самым простым, но весьма эффективным способом: бедняга загремел на неопределенный срок на стажировку в лунном филиале не без содействия когнитора Прегона.
В те редкие дни, когда Прегон-младшая отбывала трудовую повинность в лаборатории, она была одета весьма эффектно. Сейчас же она просто превзошла себя. Она блистала так, что рядом с ней можно было находиться только в черных очках. Хотя в скудном складском интерьере и на фоне стеллажей с ободранными ящиками и промасленными железяками красота ее казалась бессмысленной, как искусственный цветок.
— П-привет, — слегка заикаясь, ответил Гарс. — Как это тебя сюда занесло? Тебя же вроде бы не было с утра…
Агесса неторопливо, но очень тщательно прикрыла за собой дверь, почему-то защелкнув внутреннюю задвижку, и, вычурно покачивая бедрами, направилась к оторопевшему Гарсу. Подойдя почти вплотную, она многозначительно уставилась ему в глаза и выдохнула:
— А я искала тебя… Я искала тебя всю жизнь! Разве ты не рад, что мы наконец-то остались одни?
Гарс окончательно лишился дара речи. Почему-то раньше он не замечал, чтобы дочка Прегона как-то выделяла его из общей мужской массы. И вдруг такое признание!
Чтобы выиграть темп, как говаривал когда-то шахматист Лагмар, он принялся нести непослушным языком что-то о, пардон, хреновых чипах сканера, которые летят, как перелетные птицы, именно тогда, когда Лапорту позарез необходимо проводить дурацкие эксперименты, и что…
Агесса, не слушая его бреда, протянула руку и… нет, она не стала гладить его по щеке. Она только дотронулась до лица Гарса кончиками пальцев с такой осторожностью, будто боялась поранить его. Но и этого хватило, чтобы у Гарса перехватило дыхание и почти остановилось сердце.
Черт, подумал он. Как же некстати все это получается… здесь, на этом складе, куда вот-вот может кто-нибудь припереться… в негигиенических условиях… да и кибер каждую секунду может вынырнуть из-за стеллажей, и хотя юн не человек, но все равно будет неловко при нем.
— Послушай, — сказал фальшивым голосом он, одновременно ломая голову, как ему к ней обращаться («Агесса» — слишком официально, уменьшительные же получаются какие-то непонятные, а сразу называть девушку «деткой» или «кисой» — по меньшей мере пошло), — послушай, ласточка, а почему бы нам не отложить наши объяснения хотя бы до вечера?
— Да, наверное, — с внезапным сомнением в голосе проговорила она.
Он все-таки не удержался.
— Ну почему, — воскликнул он, — почему именно я, а? Что ты нашла во мне, у меня ведь даже и когниторской ступени нет!
— Пока еще, — многозначительно добавила она.
— Не только пока, — честно признался Гарс. — Наверное, ее у меня никогда не будет.
— Будет, — пообещала она. — И не только это. У нас с тобой будет двое детей. Мальчик и девочка. Мы будем жить вместе долго-долго, и нам будет очень хорошо.
— Где-то я уже это слышал, — пробормотал себе под нос Гарс.
— А полюбила я тебя за то, что ты не такой, как все! — продолжала Агесса. — Совсем не такой!
Но Гарс так и не успел узнать, чем же это он отличается от прочих мужчин. Откуда ни возьмись, возле них оказался кибер с коробочкой чипа на широкой ладони.
— Ваш заказ выполнен, лаборант Очагов, — прогудел меланхолично он. — Распишитесь в получении.
Гарс поставил закорючку в протянутой ему ведомости, и кибер тут же переключился на Агессу. Слушаю вас, ласточка, — сказал он.
Гарс прыснул.
— Вот что значит — самообучающиеся системы, — сказал он.
— Пошел вон, дурак, — сказала Агесса. Правда, не Гарсу — киберу.
Кибер странного приказа не менее странного посетителя женского пола не понял, но на всякий случай укрылся за ближайшим стеллажом.
— Так мы договорились? — деловито спросил Гарс, имея в виду всего лишь перенос амурных дел на более поздний срок.
Однако «ласточка», похоже, поняла его по-своему.
— Да, конечно, — сказала девушка. — Только поцелуй меня хоть разок! А то я просто не доживу до вечера!
Глава 4
Выйдя на своем этаже из лифта, он столкнулся с Таррафом. Что это его сюда занесло, подумал Гарс, приветствуя старшего когнитора. Тот улыбнулся своей осторожной улыбкой, оставляющей глаза внимательными и холодными. Гарса он разглядывал с отстраненным удовольствием. Как будто считал его своим собственным творением. Впрочем, в какой-то степени так оно и было, и если не родным, то хотя бы «крестным» отцом Гарса Тарраф вполне мог себя считать.
— Ну, как дела? — спросил он. — Как продвигается твоя диссертация?
— Нормально, — соврал Гарс. Помимо плана-проспекта на сегодняшний день у него было готово страничек десять введения, причем основную часть текста занимали так называемые «подвалы» — сноски на труды по данному вопросу всех предыдущих поколений исследователей. И в запасе еще имелась целая груда цитат.
— Напомни, пожалуйста, как звучит твоя тема, — попросил старший когнитор. — Может быть, я чем-нибудь могу тебе помочь.
— «Системные аспекты жизнедеятельности изолированных коллективов».
— Звучит красиво. Только мне кажется, тут мне кто-то уже присылал не то план-проспект, не то реферат на сходную тематику. Некто Г. Очагов. Ты посмотри, может быть, вы с ним работаете параллельно… так сказать, конкуренты.
— Я уже смотрел, — с некоторым злорадством сообщил Гарс. — Это был мой план-проспект, Джанком Олегович.
— Ах вот как? — изумился Тарраф — впрочем, только слегка. В те моменты, когда проявление эмоций требовалось контекстом общения, старший когнитор словно позволял себе обозначить их, чтобы собеседник не обижался. — Ну что ж, заявка серьезная, тем более что ты и сам был… Извини, — спохватился он. — А откуда у тебя взялась эта странная фамилия? Помнится, ты сам говорил, что в вашем поселке фамилий вообще не было.
— Наш хомоценоз назывался Очаг, Джанком Олегович, — с невинным видом ответствовал Гарс. — А поскольку при регистрации требовалось как минимум двучленное наименование моей личности, то я и решил присвоить себе такую фамилию.
— А как тебе твоя основная работа? — вдруг поинтересовался Тарраф. — Нравится?
— Ненаучно рассуждаете, Джанком Олегович, — позволил себе шутливую дерзость Гарс. — Что значит — «нравится, не нравится»? Как гласит народная мудрость, дареному коню в зубы не смотрят — и так ясно, что их нет! Тут другая проблема возникает…
— Какая же?
— Наша группа занимается черт знает чем! — выпалил Гарс.
— Например? — Глаза Таррафа оставались по-прежнему спокойными и зоркими.
— Ну, например, у нас проводятся какие-то абстрактные эксперименты. Тесты, анкетирование… Неработающие модели сознания… Заумные отчеты, в которых никто не может разобраться и которые сваливаются в архив мусорной кучей! Зачем все это, Джанком Олегович? Вот вы можете мне это объяснить?
— А что здесь странного? Да у нас полным-полно таких групп, работа которых может показаться непосвященному человеку пустой тратой времени. Вся теоретическая наука — по существу, просиживание задницы и ломание головы над какой-нибудь абстрактной проблемой! Возьми философов — у них, по-твоему, вообще сплошная заумь? И потом, мне странно как-то слышать подобные заявления от адепта системного подхода. К тому же Лапорт, насколько мне известно, занимается не только теоретическими изысками, он же целый экспериментальный комплекс создал!
— Да я не это имею в виду, Джанком Олегович, — отмахнулся Гарс. — Я вообще рассуждаю. Мне просто показалось странным то обстоятельство, ч-й? Когниция позволяет себе роскошь проводить исследования и эксперименты в то время, как человечество стоит на краю гибели! Ну, предположим, узнаем мы, что человек думает все-таки головой, а не другими частями тела, ну построим тысяча первую модель его сознания, ну дадим стотысячное определение термину «коллективная ассоциация» — а дальше-то что?! Что изменится от этого в окружающем мире? Перестанут воевать экстроперы и превенторы? Самоликвидируются Купола над хомоценозами? Или что?
— Или что, — замороженно улыбнулся Тарраф. — Признаюсь, ты меня разочаровываешь, Гарс. Я уже начинаю сомневаться, что ты так рвался уйти за Горизонт. По-моему, ты все еще остаешься по ту сторону Купола, только Купол этот ограничивает твое мышление. Но есть нечто такое, что амнистирует тебя в моих глазах. Ты наконец-то сказал: «у нас», «в нашей группе»… Ладно, иди дозревать. А то там Лапорт ждет тебя не дождется!
Он повернулся и пошел прочь по коридору, ступая так размеренно, будто мысленно рассчитывал каждый свой шаг на вычислителе.
— Но ведь это будет длиться бесконечно! — в отчаянии крикнул ему в спину Гарс. — Нельзя объять необъятное, Джанком Олегович!
Тарраф приостановился и повернул к нему серьезное лицо.
— Ты ошибаешься, Гэ Очагов, — сообщил он. — Ты путаешь мироздание с баобабом — вот его-то действительно нельзя объять!
Очередной «абстрактный эксперимент» под руководством Лапорта прошел, как обычно, весьма экстравагантно.
Выглядело это так.
Толпа подопытных, собранных «по сусекам» из разных групп и бездельников-лаборантов, гогоча и рассказывая анекдоты, мариновалась в коридоре, а в качестве жертвы эксперимента отбирался один субъект — как сделал про себя вывод Гарс, самый горластый и шумный. Он усаживался на довольно жесткий стул в специальном боксе, увешанном множеством экранов, ламп и звуковоспроизводящих устройств. Далее субъекту предлагалась груда разных мелких предметов, начиная от гвоздей и кончая противозачаточными средствами. Ставилась задача: разложить предметы в произвольной иерархии. После этого врубались сирены, хлопушки, плейеры, разноцветные мигалки и стереовизоры, штурмующие все органы чувств испытуемого одновременно. Пока человек в боксе выполнял столь нелепое задание, Лапорт и старший экспериментатор Наркис следили за эволюцией каких-то сложных фигур и узоров, вспыхивающих на четырехмерном вирт-экране пси-пьютера. Так назывался прибор, позволявший бесконтактно воспринимать электрические сигналы мозга и перекодировать их в символы логических построений, хотя ничего логического Гарс еще ни разу на этом экране не видел. Там была путаница линий, вспышек и уродливых силуэтов. Если сильно напрячься, то можно было принять ее за картину, которую намалевал бы буйный шизофреник во время очередного приступа, если бы врачи, желая успокоить больного, дали ему кисти и краски.
Потом опыт повторялся, но на этот раз вместо предметов субъекту совали бессмысленные безделушки в виде разноцветных загогулин разной формы и величины, и теперь уже все приборы и устройства, создававшие какофонию, отключались, а бокс наглухо закрывался специальным полем, отгораживающим человека от любых воздействий среды. Один раз Гарс для интереса сам вызвался стать объектом эксперимента, и ему хорошо помнилось, какие неприятные ощущения навевали на него абсолютная тишина и непроглядное марево тумана, сгустившегося так, что ничего не было видно, кроме своих рук. Как при прохождении Горизонта, только смерчеобразной тяги, увлекающей куда-то за собой тело, тут не было.
На следующем этапе одиночку сменяла толпа, и все повторялось с самого начала, но тот, кто оказался первой жертвой, из бокса не изымался, а находился среди остальных. Ему, однако, было запрещено шевелиться и разговаривать с остальными. Для надежности ему даже надевали на голову непроницаемо черный эалахон, а рот залепляли пластырем.
Обычно после завершения опытов Лапорт и Наркис с благодарностью отпускали подопытных на все четыре стороны, а сами принимались горячо обсуждать результаты эксперимента, и вот тут-то Гарс окончательно переставал их понимать, потому что они выражались абсолютно нечеловеческим языком и то и дело ссылались на какие-нибудь древние персоналии с непроизносимыми именами. Иногда они уныло препирались, иногда торжествующе хлопали друг друга по плечу, невзирая на должностную разницу между собой, иногда хвалили Гарса за помощь — впрочем, последнее случалось очень редко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Это была двадцатипятилетняя дочь руководителя сектора 203 Агесса Прегон. Именно она числилась на должности третьего лаборанта в группе Лапорта. Правда, она нечасто обременяла группу своим присутствием на рабочем месте. Вечно у нее были какие-то свои, чисто женские заботы и проблемы, которые нужно было решать немедленно. Даже Лапорт не понимал, какого хрена Прегону понадобилось устраивать свою малышку к нему в группу. Если бы научным сотрудникам за работу, как когда-то, платили деньги, то этот факт мог бы еще объяснить стремление Агессы приобщиться к тайнам социопсихологии, но в условиях Когниции это было абсурдом… Однажды кто-то из бойких на выводы экспериментаторов предположил, что лабораторная деятельность притягивает Агессу, как сахар — пчел, по той простой причине, что тут в одном месте собрано множество возможных кандидатов на роль ее второго мужа. От первого, пришедшегося ей не по душе… или не по телу… она избавилась год назад. Самым простым, но весьма эффективным способом: бедняга загремел на неопределенный срок на стажировку в лунном филиале не без содействия когнитора Прегона.
В те редкие дни, когда Прегон-младшая отбывала трудовую повинность в лаборатории, она была одета весьма эффектно. Сейчас же она просто превзошла себя. Она блистала так, что рядом с ней можно было находиться только в черных очках. Хотя в скудном складском интерьере и на фоне стеллажей с ободранными ящиками и промасленными железяками красота ее казалась бессмысленной, как искусственный цветок.
— П-привет, — слегка заикаясь, ответил Гарс. — Как это тебя сюда занесло? Тебя же вроде бы не было с утра…
Агесса неторопливо, но очень тщательно прикрыла за собой дверь, почему-то защелкнув внутреннюю задвижку, и, вычурно покачивая бедрами, направилась к оторопевшему Гарсу. Подойдя почти вплотную, она многозначительно уставилась ему в глаза и выдохнула:
— А я искала тебя… Я искала тебя всю жизнь! Разве ты не рад, что мы наконец-то остались одни?
Гарс окончательно лишился дара речи. Почему-то раньше он не замечал, чтобы дочка Прегона как-то выделяла его из общей мужской массы. И вдруг такое признание!
Чтобы выиграть темп, как говаривал когда-то шахматист Лагмар, он принялся нести непослушным языком что-то о, пардон, хреновых чипах сканера, которые летят, как перелетные птицы, именно тогда, когда Лапорту позарез необходимо проводить дурацкие эксперименты, и что…
Агесса, не слушая его бреда, протянула руку и… нет, она не стала гладить его по щеке. Она только дотронулась до лица Гарса кончиками пальцев с такой осторожностью, будто боялась поранить его. Но и этого хватило, чтобы у Гарса перехватило дыхание и почти остановилось сердце.
Черт, подумал он. Как же некстати все это получается… здесь, на этом складе, куда вот-вот может кто-нибудь припереться… в негигиенических условиях… да и кибер каждую секунду может вынырнуть из-за стеллажей, и хотя юн не человек, но все равно будет неловко при нем.
— Послушай, — сказал фальшивым голосом он, одновременно ломая голову, как ему к ней обращаться («Агесса» — слишком официально, уменьшительные же получаются какие-то непонятные, а сразу называть девушку «деткой» или «кисой» — по меньшей мере пошло), — послушай, ласточка, а почему бы нам не отложить наши объяснения хотя бы до вечера?
— Да, наверное, — с внезапным сомнением в голосе проговорила она.
Он все-таки не удержался.
— Ну почему, — воскликнул он, — почему именно я, а? Что ты нашла во мне, у меня ведь даже и когниторской ступени нет!
— Пока еще, — многозначительно добавила она.
— Не только пока, — честно признался Гарс. — Наверное, ее у меня никогда не будет.
— Будет, — пообещала она. — И не только это. У нас с тобой будет двое детей. Мальчик и девочка. Мы будем жить вместе долго-долго, и нам будет очень хорошо.
— Где-то я уже это слышал, — пробормотал себе под нос Гарс.
— А полюбила я тебя за то, что ты не такой, как все! — продолжала Агесса. — Совсем не такой!
Но Гарс так и не успел узнать, чем же это он отличается от прочих мужчин. Откуда ни возьмись, возле них оказался кибер с коробочкой чипа на широкой ладони.
— Ваш заказ выполнен, лаборант Очагов, — прогудел меланхолично он. — Распишитесь в получении.
Гарс поставил закорючку в протянутой ему ведомости, и кибер тут же переключился на Агессу. Слушаю вас, ласточка, — сказал он.
Гарс прыснул.
— Вот что значит — самообучающиеся системы, — сказал он.
— Пошел вон, дурак, — сказала Агесса. Правда, не Гарсу — киберу.
Кибер странного приказа не менее странного посетителя женского пола не понял, но на всякий случай укрылся за ближайшим стеллажом.
— Так мы договорились? — деловито спросил Гарс, имея в виду всего лишь перенос амурных дел на более поздний срок.
Однако «ласточка», похоже, поняла его по-своему.
— Да, конечно, — сказала девушка. — Только поцелуй меня хоть разок! А то я просто не доживу до вечера!
Глава 4
Выйдя на своем этаже из лифта, он столкнулся с Таррафом. Что это его сюда занесло, подумал Гарс, приветствуя старшего когнитора. Тот улыбнулся своей осторожной улыбкой, оставляющей глаза внимательными и холодными. Гарса он разглядывал с отстраненным удовольствием. Как будто считал его своим собственным творением. Впрочем, в какой-то степени так оно и было, и если не родным, то хотя бы «крестным» отцом Гарса Тарраф вполне мог себя считать.
— Ну, как дела? — спросил он. — Как продвигается твоя диссертация?
— Нормально, — соврал Гарс. Помимо плана-проспекта на сегодняшний день у него было готово страничек десять введения, причем основную часть текста занимали так называемые «подвалы» — сноски на труды по данному вопросу всех предыдущих поколений исследователей. И в запасе еще имелась целая груда цитат.
— Напомни, пожалуйста, как звучит твоя тема, — попросил старший когнитор. — Может быть, я чем-нибудь могу тебе помочь.
— «Системные аспекты жизнедеятельности изолированных коллективов».
— Звучит красиво. Только мне кажется, тут мне кто-то уже присылал не то план-проспект, не то реферат на сходную тематику. Некто Г. Очагов. Ты посмотри, может быть, вы с ним работаете параллельно… так сказать, конкуренты.
— Я уже смотрел, — с некоторым злорадством сообщил Гарс. — Это был мой план-проспект, Джанком Олегович.
— Ах вот как? — изумился Тарраф — впрочем, только слегка. В те моменты, когда проявление эмоций требовалось контекстом общения, старший когнитор словно позволял себе обозначить их, чтобы собеседник не обижался. — Ну что ж, заявка серьезная, тем более что ты и сам был… Извини, — спохватился он. — А откуда у тебя взялась эта странная фамилия? Помнится, ты сам говорил, что в вашем поселке фамилий вообще не было.
— Наш хомоценоз назывался Очаг, Джанком Олегович, — с невинным видом ответствовал Гарс. — А поскольку при регистрации требовалось как минимум двучленное наименование моей личности, то я и решил присвоить себе такую фамилию.
— А как тебе твоя основная работа? — вдруг поинтересовался Тарраф. — Нравится?
— Ненаучно рассуждаете, Джанком Олегович, — позволил себе шутливую дерзость Гарс. — Что значит — «нравится, не нравится»? Как гласит народная мудрость, дареному коню в зубы не смотрят — и так ясно, что их нет! Тут другая проблема возникает…
— Какая же?
— Наша группа занимается черт знает чем! — выпалил Гарс.
— Например? — Глаза Таррафа оставались по-прежнему спокойными и зоркими.
— Ну, например, у нас проводятся какие-то абстрактные эксперименты. Тесты, анкетирование… Неработающие модели сознания… Заумные отчеты, в которых никто не может разобраться и которые сваливаются в архив мусорной кучей! Зачем все это, Джанком Олегович? Вот вы можете мне это объяснить?
— А что здесь странного? Да у нас полным-полно таких групп, работа которых может показаться непосвященному человеку пустой тратой времени. Вся теоретическая наука — по существу, просиживание задницы и ломание головы над какой-нибудь абстрактной проблемой! Возьми философов — у них, по-твоему, вообще сплошная заумь? И потом, мне странно как-то слышать подобные заявления от адепта системного подхода. К тому же Лапорт, насколько мне известно, занимается не только теоретическими изысками, он же целый экспериментальный комплекс создал!
— Да я не это имею в виду, Джанком Олегович, — отмахнулся Гарс. — Я вообще рассуждаю. Мне просто показалось странным то обстоятельство, ч-й? Когниция позволяет себе роскошь проводить исследования и эксперименты в то время, как человечество стоит на краю гибели! Ну, предположим, узнаем мы, что человек думает все-таки головой, а не другими частями тела, ну построим тысяча первую модель его сознания, ну дадим стотысячное определение термину «коллективная ассоциация» — а дальше-то что?! Что изменится от этого в окружающем мире? Перестанут воевать экстроперы и превенторы? Самоликвидируются Купола над хомоценозами? Или что?
— Или что, — замороженно улыбнулся Тарраф. — Признаюсь, ты меня разочаровываешь, Гарс. Я уже начинаю сомневаться, что ты так рвался уйти за Горизонт. По-моему, ты все еще остаешься по ту сторону Купола, только Купол этот ограничивает твое мышление. Но есть нечто такое, что амнистирует тебя в моих глазах. Ты наконец-то сказал: «у нас», «в нашей группе»… Ладно, иди дозревать. А то там Лапорт ждет тебя не дождется!
Он повернулся и пошел прочь по коридору, ступая так размеренно, будто мысленно рассчитывал каждый свой шаг на вычислителе.
— Но ведь это будет длиться бесконечно! — в отчаянии крикнул ему в спину Гарс. — Нельзя объять необъятное, Джанком Олегович!
Тарраф приостановился и повернул к нему серьезное лицо.
— Ты ошибаешься, Гэ Очагов, — сообщил он. — Ты путаешь мироздание с баобабом — вот его-то действительно нельзя объять!
Очередной «абстрактный эксперимент» под руководством Лапорта прошел, как обычно, весьма экстравагантно.
Выглядело это так.
Толпа подопытных, собранных «по сусекам» из разных групп и бездельников-лаборантов, гогоча и рассказывая анекдоты, мариновалась в коридоре, а в качестве жертвы эксперимента отбирался один субъект — как сделал про себя вывод Гарс, самый горластый и шумный. Он усаживался на довольно жесткий стул в специальном боксе, увешанном множеством экранов, ламп и звуковоспроизводящих устройств. Далее субъекту предлагалась груда разных мелких предметов, начиная от гвоздей и кончая противозачаточными средствами. Ставилась задача: разложить предметы в произвольной иерархии. После этого врубались сирены, хлопушки, плейеры, разноцветные мигалки и стереовизоры, штурмующие все органы чувств испытуемого одновременно. Пока человек в боксе выполнял столь нелепое задание, Лапорт и старший экспериментатор Наркис следили за эволюцией каких-то сложных фигур и узоров, вспыхивающих на четырехмерном вирт-экране пси-пьютера. Так назывался прибор, позволявший бесконтактно воспринимать электрические сигналы мозга и перекодировать их в символы логических построений, хотя ничего логического Гарс еще ни разу на этом экране не видел. Там была путаница линий, вспышек и уродливых силуэтов. Если сильно напрячься, то можно было принять ее за картину, которую намалевал бы буйный шизофреник во время очередного приступа, если бы врачи, желая успокоить больного, дали ему кисти и краски.
Потом опыт повторялся, но на этот раз вместо предметов субъекту совали бессмысленные безделушки в виде разноцветных загогулин разной формы и величины, и теперь уже все приборы и устройства, создававшие какофонию, отключались, а бокс наглухо закрывался специальным полем, отгораживающим человека от любых воздействий среды. Один раз Гарс для интереса сам вызвался стать объектом эксперимента, и ему хорошо помнилось, какие неприятные ощущения навевали на него абсолютная тишина и непроглядное марево тумана, сгустившегося так, что ничего не было видно, кроме своих рук. Как при прохождении Горизонта, только смерчеобразной тяги, увлекающей куда-то за собой тело, тут не было.
На следующем этапе одиночку сменяла толпа, и все повторялось с самого начала, но тот, кто оказался первой жертвой, из бокса не изымался, а находился среди остальных. Ему, однако, было запрещено шевелиться и разговаривать с остальными. Для надежности ему даже надевали на голову непроницаемо черный эалахон, а рот залепляли пластырем.
Обычно после завершения опытов Лапорт и Наркис с благодарностью отпускали подопытных на все четыре стороны, а сами принимались горячо обсуждать результаты эксперимента, и вот тут-то Гарс окончательно переставал их понимать, потому что они выражались абсолютно нечеловеческим языком и то и дело ссылались на какие-нибудь древние персоналии с непроизносимыми именами. Иногда они уныло препирались, иногда торжествующе хлопали друг друга по плечу, невзирая на должностную разницу между собой, иногда хвалили Гарса за помощь — впрочем, последнее случалось очень редко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45