Они долго просто стояли и смотрели вниз, пока первым не заговорил Эзра.
— Вот такие дела, — сказал он. И тогда они немного поговорили о том, что можно сделать с резервуаром, но делали это без особого интереса, скорее по инерции. Сезон дождей уже переступил половину отмеченного ему природой срока, и в то, что дождевая вода снова сможет наполнить резервуар, никому не верилось. Они спустились вниз, проверили упряжки и поехали домой. А на подъезде к Сан-Лупо их собаки начали лаять, и их лай подхватили оставшиеся дома. Услышать новости люди собрались возле дома Иша. Когда новости были объявлены, у взрослых сделались мрачные лица — настолько мрачные, что настроение взрослых передалось беззаботным детям, и даже маленький мальчик — настолько маленький, что вряд ли мог понять хоть слово из сказанного, — вдруг неожиданно и горько разрыдался. Из общего маловразумительного бормотания взрослых вскоре сделалось понятным, что никто не боится жажды как таковой, но женщины были чрезвычайно обеспокоены проблемой туалетов. Причем их расстраивал не данный конкретный день, а перспектива, что удобства уже никогда не будут удобствами. С потерей туалетов, казалось, вся жизнь сделала еще один шаг назад. Только одна Морин отнеслась к ситуации с истинно философским глубокомыслием.
— Свои первые восемнадцать лет я прожила на старой ферме в Южной Дакоте, — говорила она. — И все восемнадцать лет я бегала на улицу в любую погоду и никогда не видела унитаза, разве в те субботние дни, когда мы ездили в город. И эта штука мне очень нравилась, когда папаша затолкал нас всех в старый «шевви» и довез до Калифорнии. Но я чувствовала — такое не будет навсегда и я закончу свою жизнь, как и начинала, бегая на двор в любую погоду. Унитазы — хорошая вещь, но все в этом мире имеет свой конец, и потому я скажу: «Хвала доброму Богу, что здесь не бывает таких холодов, как в Южной Дакоте». Когда страдания по поводу удобств понемногу приобрели менее острый характер, люди постарше стали думать о питьевой воде. Будучи истинными горожанами, они и проблему эту стали рассматривать с точки зрения истинных горожан, а именно: в каких магазинах и на каких складах могли сохраниться запасы бутылок с чистой питьевой водой. Но вскоре, к удивлению своему, обнаружили, что даже в преддверии надвигающегося сухого сезона не будет недостатка в воде. Несмотря на жаркое, без дождей лето, их местность была далеко не безводной пустыней, и маленькие бегущие по оврагам ручьи, которых человек порой просто не замечал и не придавал серьезного значения, тем не менее давали воду скоту и прочей населявшей этот район живности. Вот в этом как раз проявились различия между первым и последующими поколениями — между отцами и детьми. Географ Иш не мог сказать без карты, где находятся ключи или протекают полноводные ручьи, хотя еще помнил расположение улиц и места их пересечения. А молодежь, наоборот, могла без долгих раздумий сказать, где и в какое время года можно разыскать ручей, где образовались пруды или били ключи. Они не могли определить расположение этих источников по отношению к улицам, но могли в общих чертах описать нужную местность и добраться туда без сомнений и колебаний кратчайшим путем. Иш внезапно открыл для себя, что его; оказывается, учат собственные дети. А двенадцатилетний Уолт солидно успокаивал собравшихся, что вода есть даже в маленьком овражке под самой Сан-Лупо. Оцепенение, вызванное первым испугом, прошло, сменившись возбуждением лихорадочной деятельности. Снабженную двадцатилитровыми канистрами молодежь отправили на собачьих упряжках к ближайшему ключу, а люди постарше энергично принялись копать выгребные ямы для будущих уличных удобств. Единодушный порыв продолжался в течение нескольких часов. Правда, монотонное перекидывание земли не являлось привычным для населения Сан-Лупо времяпрепровождением, вот почему уже к полудню все отчетливей стал слышен повсеместный ропот и жалобы на мозоли и усталость. А когда все разошлись на ленч, Иш, к изумлению своему, понял, что никто не собирается возвращаться к брошенной работе. Удивительно, но оказывается, сколько важных дел можно было запланировать на остаток дня: и рыбалка, и примерное наказание обнаглевшего быка, не говоря уже о крайней необходимости настрелять перепелов к ужину. А кроме всего прочего, вернулась из похода исполненная горячего энтузиазма молодежь, доставившая запасы воды для кухонной стряпни и питья. Разница между, пускай маленьким, запасом воды и полным ее отсутствием возымела громадное психологическое воздействие на умы непосредственных исполнителей задуманного. Наполненная двадцатью литрами воды и водруженная на кухонный стол канистра сразу же и бесповоротно сняла все видимое напряжение в обществе. После ленча Иш снова расслабленно устроился с сигаретой в кресле. Идти и копаться в земле одному он не собирался. Если верить книгам, такой благородный порыв мог вдохновить и зажечь массы на новые трудовые подвиги. Практика доказывала обратное, а он не хотел выглядеть смешным. Пришел маленький Джои, нервно помялся, потом постоял на левой ноге, болтая в воздухе правой, потом сменил позицию и болтал уже левой.
— В чем дело, Джои? — спросил Иш. А мы разве больше не пойдем работать?
— Нет, Джои. Сегодня уже не пойдем. Джои, продолжая сохранять равновесие на одной ноге, бесцельно обвел взглядом комнату и снова уставился на отца.
— Ступай, Джои, ступай, — как можно мягче сказал Иш. — Все хорошо! Не волнуйся, придет время, и мы снова примемся за работу. Джои ушел, а Иш остался сидеть в кресле, глубоко тронутый и даже немного униженный той откровенной преданностью и наивным обожанием, которым одарил его прощальный взгляд младшего сына. Джои вряд ли мог представить глубинную подоплеку происходящего, но живым умом понял, что отец несчастлив, хотя на этот раз ни с кем не спорил и не убеждал бесполезно. Да, Джои — это единственно правильный выбор! С тех пор как он в первый день Нового года утвердился в этой мысли, Иш с каждым новым днем обрушивал на голову Джои все возрастающий поток знаний, а мальчик с необычайной легкостью впитывал их. И порой Иш боялся, что вырастит из сына ученого педанта. Джои не демонстрировал стремления к лидерству среди детей, и, понимая это, Иш мучился сомнениями в правильности выбора. О чем, к примеру, может говорить это недавнее маленькое происшествие? Оно подтверждает, что у Джои пытливый ум, что он искренне заботится о будущем или, наоборот, желает избежать общества товарищей-одногодков, более ловких и удачливых в играх. А потому пытается найти покой и безопасность рядом с отцом, который заметно выделяет его среди прочих и в котором Джои видит любовь и заботу. Иш надеялся, что остальные дети не замечают, что Джои стал любимчиком. Конечно, глупо и непростительно заводить любимчиков, но это случилось неожиданно и помимо его воли в тот памятный первый день Нового года. «Перестань страдать! — сказал он себе и неожиданно понял, что мысленно продолжает тот давний разговор с Эм. — В Новый год я вдруг обрел веру, что Джои — Избранный. Прошло время, и я снова сомневаюсь. Скорее всего, это естественное чувство, которое испытывает каждый отец к младшему сыну. Пройдет немного времени, и мы начнем ссориться по пустякам, как это происходит сейчас с Уолтом. Но все же я верю! Другие мальчики никогда не были такими — сообразительными, все схватывающими прямо на лету. Сейчас я ничего пока не знаю. Но я хочу узнать и потому сделаю все, что в моих силах». А чуть позже, прикуривая новую сигарету, он почувствовал злость и раздражение. Ведь он сам не отличался особым умом! Он понапрасну растратил силы, он безвозвратно упустил все возможности. Сколько лет он только и делал, что твердил: «Что-то обязательно случится!» А это не случалось, и на него смотрели с вежливой улыбкой, как на мрачного и незадачливого пророка, словам которого не следует верить. А сегодня утром это наступило! Это был удар, потрясение! Он ясно помнит все эти испуганные лица, когда он, Эзра и Джордж привезли плохие новости. Вот когда нужно было выступить со своей традиционной речью — «я же вам говорил». Он должен был вдолбить в эти бестолковые головы, что, надвигаясь, грядет катастрофа. Вот тогда можно было что-нибудь сделать. А что вышло? Может быть, он тоже был напуган и не владел ситуацией, и вместо того, чтобы показать им истинные размеры катастрофы, вместе со всеми искал пути, как малыми трудами снова сделать жизнь сносной. Вот почему Племя не поняло подлинного значения происходящего, и потечет бездумная жизнь дальше… «как с гуся вода» — вспомнил он пришедшую к месту поговорку. Прошло всего четыре-пять часов, и все снова довольны, снова тишь и благодать спустилась на Сан-Лупо. На первый взгляд! Но возможно, что след от недавнего потрясения все же останется. Кто-то пошел на рыбалку, кто-то — стрелять перепелов, вот он уже услышал два хлопка охотничьего ружья, но, может быть, точит сознание этих беззаботных мысль о собственной безответственности, даже вины, что бросили более важную работу. К вечеру, немного усталые, они вернутся по своим домам, и тогда все может быть иначе. Если железо и не будет горячим, то по крайней мере его можно будет немного подогреть. И тогда не к месту решительным движением он смял в пепельнице вторую послеобеденную сигарету, откинулся на спинку мягкого кресла и, уже ни о чем не тревожась, приготовился отдыхать. «Это очень удобно, — подумал он.
— Это очень…»
И настанут дни, когда посмотрят они на гладь океана и воскликнут неожиданно: «Корабль, какой-то корабль!.. Точно, корабль!.. Неужели ты не видишь, как поднимается к небу столб его дыма… Да вот же, он держит курс прямо к нашей гавани!» И тогда радостно будут смотреть они друг на друга и говорить со смехом: «Зачем такими жалкими и унылыми были мы!.. Почему не верили, что нельзя повсюду уничтожить цивилизацию!.. А я ведь вам всегда говорил… В Австралии, в Южной Африке, на каком-нибудь далеком острове…» Но не будет никогда корабля, и лишь легкое облачко медленно проплывет и растает на горизонте. Или кто-нибудь очнется от послеобеденной дремы и вскинет голову. «Конечно!.. Я знал, так будет!.. Это шум самолетного мотора… Я не могу ошибиться». Но это цикады трещат в кустарнике, и никогда не будет самолета. А другой вставит батарейки в радиоприемник и, прижав одной рукой наушники, будет другой медленно вращать ручки настройки. «Есть! — воскликнет он внезапно. — Тихо, тихо вы все!.. Точно, точно! Прямо на Девятьсот двадцатой!.. Кто-то говорит. Я отчетливо слышу, кто-то говорит по-испански… Вот снова заговорил! А сейчас пропадает!» Но не зазвучит живая человеческая речь в эфире, только раскаты далекого грома прогремят.
«Да, мне очень удобно», — думал Иш, прижимаясь к спинке большого кресла. …И неожиданно вскинулся. Это с улицы донеслись звуки двух резких хлопков, и понял Иш в ту же секунду — это не что иное, как треск из выхлопной трубы большого грузовика! Иш сорвался с места и через мгновение уже стоял возле дома и смотрел на замерший посередине улицы грузовик. Большой, красивый грузовик — ярко-красный, с голубой полосой и большими белыми буквами на борту: «ПРАВИТЕЛЬСТВО США». Из кабины выбрался мужчина, и, хотя это он вел машину, одет был (ясно почему) в визитку. Да к тому же с шелковым цилиндром на голове. Человек не произнес ни слова, но Иш и так знал — перед ним губернатор штата Калифорния. И тогда Иш почувствовал, как переполняет его счастье, Невыразимое словами. Потому что опять здесь был порядок и законная власть, и вместо кучки испуганно жмущихся друг к другу в окружении тьмы — сила многих. И теперь он — Иш — не был слабым, брошенным ребенком, в одиночестве бредущим по враждебному миру… И в смятении счастья, настолько огромного, что не вынести одному, он проснулся. Проснулся с отчаянно бьющимся сердцем и мокрыми от пота ладонями. И стоило лишь вновь увидеть знакомое окружение гостиной, растаяло счастье, как тает умирающий свет, и место его заняла тоска — глухая тоска, столь же невыразимая словами, как и растаявшее счастье. А потом утихла тоска и ушел принесенный ею страх — это пробужденное сознание заставило их отступить. И осталось лишь воспоминание о счастье. Теперь он понимал, что обязан за часто повторяющийся сон всему пережитому. Сон «исполнения желаний», как его называли люди. Как бесконечно часто за этот двадцать один год снились ему похожие друг на друга сны! Наверное, только в первый и во второй год они не приходили к нему, а потом, когда с каждым годом накапливалось чувство заброшенности и неуверенности, сны стали приходить все чаще и чаще, и даже рождение каждого нового ребенка не могло уничтожить в душе порождавшие их корни страха. Сегодня, как и всегда, явившиеся к нему образы были понятны и очевидны. Сначала его удивляло, почему так часто снится ему Правительство Соединенных Штатов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
— Вот такие дела, — сказал он. И тогда они немного поговорили о том, что можно сделать с резервуаром, но делали это без особого интереса, скорее по инерции. Сезон дождей уже переступил половину отмеченного ему природой срока, и в то, что дождевая вода снова сможет наполнить резервуар, никому не верилось. Они спустились вниз, проверили упряжки и поехали домой. А на подъезде к Сан-Лупо их собаки начали лаять, и их лай подхватили оставшиеся дома. Услышать новости люди собрались возле дома Иша. Когда новости были объявлены, у взрослых сделались мрачные лица — настолько мрачные, что настроение взрослых передалось беззаботным детям, и даже маленький мальчик — настолько маленький, что вряд ли мог понять хоть слово из сказанного, — вдруг неожиданно и горько разрыдался. Из общего маловразумительного бормотания взрослых вскоре сделалось понятным, что никто не боится жажды как таковой, но женщины были чрезвычайно обеспокоены проблемой туалетов. Причем их расстраивал не данный конкретный день, а перспектива, что удобства уже никогда не будут удобствами. С потерей туалетов, казалось, вся жизнь сделала еще один шаг назад. Только одна Морин отнеслась к ситуации с истинно философским глубокомыслием.
— Свои первые восемнадцать лет я прожила на старой ферме в Южной Дакоте, — говорила она. — И все восемнадцать лет я бегала на улицу в любую погоду и никогда не видела унитаза, разве в те субботние дни, когда мы ездили в город. И эта штука мне очень нравилась, когда папаша затолкал нас всех в старый «шевви» и довез до Калифорнии. Но я чувствовала — такое не будет навсегда и я закончу свою жизнь, как и начинала, бегая на двор в любую погоду. Унитазы — хорошая вещь, но все в этом мире имеет свой конец, и потому я скажу: «Хвала доброму Богу, что здесь не бывает таких холодов, как в Южной Дакоте». Когда страдания по поводу удобств понемногу приобрели менее острый характер, люди постарше стали думать о питьевой воде. Будучи истинными горожанами, они и проблему эту стали рассматривать с точки зрения истинных горожан, а именно: в каких магазинах и на каких складах могли сохраниться запасы бутылок с чистой питьевой водой. Но вскоре, к удивлению своему, обнаружили, что даже в преддверии надвигающегося сухого сезона не будет недостатка в воде. Несмотря на жаркое, без дождей лето, их местность была далеко не безводной пустыней, и маленькие бегущие по оврагам ручьи, которых человек порой просто не замечал и не придавал серьезного значения, тем не менее давали воду скоту и прочей населявшей этот район живности. Вот в этом как раз проявились различия между первым и последующими поколениями — между отцами и детьми. Географ Иш не мог сказать без карты, где находятся ключи или протекают полноводные ручьи, хотя еще помнил расположение улиц и места их пересечения. А молодежь, наоборот, могла без долгих раздумий сказать, где и в какое время года можно разыскать ручей, где образовались пруды или били ключи. Они не могли определить расположение этих источников по отношению к улицам, но могли в общих чертах описать нужную местность и добраться туда без сомнений и колебаний кратчайшим путем. Иш внезапно открыл для себя, что его; оказывается, учат собственные дети. А двенадцатилетний Уолт солидно успокаивал собравшихся, что вода есть даже в маленьком овражке под самой Сан-Лупо. Оцепенение, вызванное первым испугом, прошло, сменившись возбуждением лихорадочной деятельности. Снабженную двадцатилитровыми канистрами молодежь отправили на собачьих упряжках к ближайшему ключу, а люди постарше энергично принялись копать выгребные ямы для будущих уличных удобств. Единодушный порыв продолжался в течение нескольких часов. Правда, монотонное перекидывание земли не являлось привычным для населения Сан-Лупо времяпрепровождением, вот почему уже к полудню все отчетливей стал слышен повсеместный ропот и жалобы на мозоли и усталость. А когда все разошлись на ленч, Иш, к изумлению своему, понял, что никто не собирается возвращаться к брошенной работе. Удивительно, но оказывается, сколько важных дел можно было запланировать на остаток дня: и рыбалка, и примерное наказание обнаглевшего быка, не говоря уже о крайней необходимости настрелять перепелов к ужину. А кроме всего прочего, вернулась из похода исполненная горячего энтузиазма молодежь, доставившая запасы воды для кухонной стряпни и питья. Разница между, пускай маленьким, запасом воды и полным ее отсутствием возымела громадное психологическое воздействие на умы непосредственных исполнителей задуманного. Наполненная двадцатью литрами воды и водруженная на кухонный стол канистра сразу же и бесповоротно сняла все видимое напряжение в обществе. После ленча Иш снова расслабленно устроился с сигаретой в кресле. Идти и копаться в земле одному он не собирался. Если верить книгам, такой благородный порыв мог вдохновить и зажечь массы на новые трудовые подвиги. Практика доказывала обратное, а он не хотел выглядеть смешным. Пришел маленький Джои, нервно помялся, потом постоял на левой ноге, болтая в воздухе правой, потом сменил позицию и болтал уже левой.
— В чем дело, Джои? — спросил Иш. А мы разве больше не пойдем работать?
— Нет, Джои. Сегодня уже не пойдем. Джои, продолжая сохранять равновесие на одной ноге, бесцельно обвел взглядом комнату и снова уставился на отца.
— Ступай, Джои, ступай, — как можно мягче сказал Иш. — Все хорошо! Не волнуйся, придет время, и мы снова примемся за работу. Джои ушел, а Иш остался сидеть в кресле, глубоко тронутый и даже немного униженный той откровенной преданностью и наивным обожанием, которым одарил его прощальный взгляд младшего сына. Джои вряд ли мог представить глубинную подоплеку происходящего, но живым умом понял, что отец несчастлив, хотя на этот раз ни с кем не спорил и не убеждал бесполезно. Да, Джои — это единственно правильный выбор! С тех пор как он в первый день Нового года утвердился в этой мысли, Иш с каждым новым днем обрушивал на голову Джои все возрастающий поток знаний, а мальчик с необычайной легкостью впитывал их. И порой Иш боялся, что вырастит из сына ученого педанта. Джои не демонстрировал стремления к лидерству среди детей, и, понимая это, Иш мучился сомнениями в правильности выбора. О чем, к примеру, может говорить это недавнее маленькое происшествие? Оно подтверждает, что у Джои пытливый ум, что он искренне заботится о будущем или, наоборот, желает избежать общества товарищей-одногодков, более ловких и удачливых в играх. А потому пытается найти покой и безопасность рядом с отцом, который заметно выделяет его среди прочих и в котором Джои видит любовь и заботу. Иш надеялся, что остальные дети не замечают, что Джои стал любимчиком. Конечно, глупо и непростительно заводить любимчиков, но это случилось неожиданно и помимо его воли в тот памятный первый день Нового года. «Перестань страдать! — сказал он себе и неожиданно понял, что мысленно продолжает тот давний разговор с Эм. — В Новый год я вдруг обрел веру, что Джои — Избранный. Прошло время, и я снова сомневаюсь. Скорее всего, это естественное чувство, которое испытывает каждый отец к младшему сыну. Пройдет немного времени, и мы начнем ссориться по пустякам, как это происходит сейчас с Уолтом. Но все же я верю! Другие мальчики никогда не были такими — сообразительными, все схватывающими прямо на лету. Сейчас я ничего пока не знаю. Но я хочу узнать и потому сделаю все, что в моих силах». А чуть позже, прикуривая новую сигарету, он почувствовал злость и раздражение. Ведь он сам не отличался особым умом! Он понапрасну растратил силы, он безвозвратно упустил все возможности. Сколько лет он только и делал, что твердил: «Что-то обязательно случится!» А это не случалось, и на него смотрели с вежливой улыбкой, как на мрачного и незадачливого пророка, словам которого не следует верить. А сегодня утром это наступило! Это был удар, потрясение! Он ясно помнит все эти испуганные лица, когда он, Эзра и Джордж привезли плохие новости. Вот когда нужно было выступить со своей традиционной речью — «я же вам говорил». Он должен был вдолбить в эти бестолковые головы, что, надвигаясь, грядет катастрофа. Вот тогда можно было что-нибудь сделать. А что вышло? Может быть, он тоже был напуган и не владел ситуацией, и вместо того, чтобы показать им истинные размеры катастрофы, вместе со всеми искал пути, как малыми трудами снова сделать жизнь сносной. Вот почему Племя не поняло подлинного значения происходящего, и потечет бездумная жизнь дальше… «как с гуся вода» — вспомнил он пришедшую к месту поговорку. Прошло всего четыре-пять часов, и все снова довольны, снова тишь и благодать спустилась на Сан-Лупо. На первый взгляд! Но возможно, что след от недавнего потрясения все же останется. Кто-то пошел на рыбалку, кто-то — стрелять перепелов, вот он уже услышал два хлопка охотничьего ружья, но, может быть, точит сознание этих беззаботных мысль о собственной безответственности, даже вины, что бросили более важную работу. К вечеру, немного усталые, они вернутся по своим домам, и тогда все может быть иначе. Если железо и не будет горячим, то по крайней мере его можно будет немного подогреть. И тогда не к месту решительным движением он смял в пепельнице вторую послеобеденную сигарету, откинулся на спинку мягкого кресла и, уже ни о чем не тревожась, приготовился отдыхать. «Это очень удобно, — подумал он.
— Это очень…»
И настанут дни, когда посмотрят они на гладь океана и воскликнут неожиданно: «Корабль, какой-то корабль!.. Точно, корабль!.. Неужели ты не видишь, как поднимается к небу столб его дыма… Да вот же, он держит курс прямо к нашей гавани!» И тогда радостно будут смотреть они друг на друга и говорить со смехом: «Зачем такими жалкими и унылыми были мы!.. Почему не верили, что нельзя повсюду уничтожить цивилизацию!.. А я ведь вам всегда говорил… В Австралии, в Южной Африке, на каком-нибудь далеком острове…» Но не будет никогда корабля, и лишь легкое облачко медленно проплывет и растает на горизонте. Или кто-нибудь очнется от послеобеденной дремы и вскинет голову. «Конечно!.. Я знал, так будет!.. Это шум самолетного мотора… Я не могу ошибиться». Но это цикады трещат в кустарнике, и никогда не будет самолета. А другой вставит батарейки в радиоприемник и, прижав одной рукой наушники, будет другой медленно вращать ручки настройки. «Есть! — воскликнет он внезапно. — Тихо, тихо вы все!.. Точно, точно! Прямо на Девятьсот двадцатой!.. Кто-то говорит. Я отчетливо слышу, кто-то говорит по-испански… Вот снова заговорил! А сейчас пропадает!» Но не зазвучит живая человеческая речь в эфире, только раскаты далекого грома прогремят.
«Да, мне очень удобно», — думал Иш, прижимаясь к спинке большого кресла. …И неожиданно вскинулся. Это с улицы донеслись звуки двух резких хлопков, и понял Иш в ту же секунду — это не что иное, как треск из выхлопной трубы большого грузовика! Иш сорвался с места и через мгновение уже стоял возле дома и смотрел на замерший посередине улицы грузовик. Большой, красивый грузовик — ярко-красный, с голубой полосой и большими белыми буквами на борту: «ПРАВИТЕЛЬСТВО США». Из кабины выбрался мужчина, и, хотя это он вел машину, одет был (ясно почему) в визитку. Да к тому же с шелковым цилиндром на голове. Человек не произнес ни слова, но Иш и так знал — перед ним губернатор штата Калифорния. И тогда Иш почувствовал, как переполняет его счастье, Невыразимое словами. Потому что опять здесь был порядок и законная власть, и вместо кучки испуганно жмущихся друг к другу в окружении тьмы — сила многих. И теперь он — Иш — не был слабым, брошенным ребенком, в одиночестве бредущим по враждебному миру… И в смятении счастья, настолько огромного, что не вынести одному, он проснулся. Проснулся с отчаянно бьющимся сердцем и мокрыми от пота ладонями. И стоило лишь вновь увидеть знакомое окружение гостиной, растаяло счастье, как тает умирающий свет, и место его заняла тоска — глухая тоска, столь же невыразимая словами, как и растаявшее счастье. А потом утихла тоска и ушел принесенный ею страх — это пробужденное сознание заставило их отступить. И осталось лишь воспоминание о счастье. Теперь он понимал, что обязан за часто повторяющийся сон всему пережитому. Сон «исполнения желаний», как его называли люди. Как бесконечно часто за этот двадцать один год снились ему похожие друг на друга сны! Наверное, только в первый и во второй год они не приходили к нему, а потом, когда с каждым годом накапливалось чувство заброшенности и неуверенности, сны стали приходить все чаще и чаще, и даже рождение каждого нового ребенка не могло уничтожить в душе порождавшие их корни страха. Сегодня, как и всегда, явившиеся к нему образы были понятны и очевидны. Сначала его удивляло, почему так часто снится ему Правительство Соединенных Штатов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65