— Скажи, откуда у тебя царапина под глазом? — Он легко коснулся щеки Максимилиана, чуть ниже того места, куда пару часов назад клюнула его птица. Это вполне могло сойти за обычное проявление нежности. — М-м, похоже, она сильно саднит. Знаешь, у меня такое чувство, что тебе не очень-то весело было здесь расти. Думаю, здешние люди слишком долго плохо с тобой обращались. Пожалуй, мне повезло. Со мной в детстве возились и, похоже, основательно избаловали. — Он говорил легко, будто болтал с давним знакомым. — Я родился в маленьком городке в Америке. Это было одно из тех местечек, какие любят показывать по телику, хотя вы, бритты, зовете его телевизором, и по правде говоря, это расчудесное изобретение должно было бы превратить Джона Лоджи Бейрда в миллионера вроде Билла Гейтса, знаешь, владельца «Майкрософта»? «Виндоуз»? Никогда о таком не слышал? Ну и ладно, не волнуйся. В общем, я жил в доме из белых досок с верандой и креслом-качалкой на ней, в котором сидела моя бабушка и чистила картошку. Я не слишком быстро иду, нет? Моих родителей звали Марк и Ребекка Страуд. Меня они окрестили Майком Люком — славное сочетание библейских имен, а?
Так рука об руку они шли по полутемной улице. Один — светловолосый, высокий, худой, почти гибкий и с легким, как у танцора, шагом, другой — низенький, темный и унылый, с походкой тяжелой и упорной.
Все еще говоря тем же мягким светским голосом, с той же чарующей улыбкой на губах, Майк Страуд вел Максимилиана Харта вверх на холм к усадьбе Джорджа Леппингтона. И к пещере, что теперь зияла, будто широкий и темный рот, ждущий, чтобы его накормили.
Глава 32
1
К половине девятого вечера субботы Дэввд Леппингтон вышел из квартиры Электры Чарнвуд на втором этаже «Городского герба». С ним пошел Джек Блэк. Голова гиганта — бритая, в татуировках и шрамах, будто голова Франкенштейна, — поворачивалась вправо-влево, выслеживая любого человека (или существо), который мог бы пробраться мимо инфракрасных сенсоров сигнализации, вмонтированных в стены.
Блэк отключил сигнализацию, которая уже завела предупреждающие завывания: их обоих засекли сенсоры, стоило им войти в вестибюль.
— Я могу поехать с тобой в больницу, если хочешь — Голос Блэка был низким и хриплым.
— Нет. Я думаю, ты будешь в большей безопасности в гостинице вместе с Электрой и Бернис.
— Но ты ведь мне все еще не доверяешь. — Это был не вопрос, а утверждение.
Дэвид остановился и внимательно вгляделся в Блэка его пронизало внезапное озарение:
— Ты же можешь читать мои мысли?
Блэк кивнул:
— Иногда.
— И что я сейчас думаю?
— Ты напуган до чертиков.
— Это еще мягко сказано.
— И там еще мешанина всякого.
— Например?
— Это скорее чувства, чем слова. Ты боишься за людей. За Электру, за Бернис, за старика в больнице. За жителей города.
— Есть еще что-нибудь?
— Да.
— И что?
— Бернис. Она тебе нравится. У тебя возникает теплое чувство, когда ты думаешь о ней. А ты о ней много думаешь.
— Как по-твоему, я ее люблю?
Блэк пожал плечами, собрав морщинами в раздумье лоб.
— Не знаю. — Он снова пожал плечами. — Просто не знаю, что такое любовь.
Дэвид помедлил, глядя на гиганта в шрамах.
— А что я сейчас думаю?
— Что, может быть, ты начинаешь мне доверять. Что в конечном итоге ты не веришь, что я такой уж отъявленный ублюдок. — Безобразное лицо Блэка раскололось усмешкой. — Впрочем, тебе по-прежнему претит моя физия, а?
Дэвид обнаружил, что отвечает ему улыбкой.
— Дай мне время, никто не совершенен.
— Ты хороший мужик, — сказал Блэк. — Это не помешало бы мне вдарить тебе разок и забрать твой бумажник. Ты хороший мужик, но ты слишком себя достаешь, знаешь?
— Поверь мне, Джек, я далеко не святой.
— Ближе всех, кого мне, черт побери, доводилось видеть. Ты так заботишься о тех, кто рядом с тобой, что иногда это тебя внутри напрочь корежит. И тогда это на самом деле причиняет тебе боль.
— Ну, это может быть скорее помеха, чем благо. Каждый должен временами быть немного эгоцентристом. Как по-твоему?
И снова безобразное лицо расплылось в усмешке.
— Я? Я всегда в первую очередь думал о себе. Приходилось. Мать бросила меня, когда мне было пара недель от роду.
На мгновение взгляд глубоко посаженных глаз стал отсутствующим. Дэвиду подумалось, что сейчас он еще что-нибудь скажет о своем, вероятно, жалком, богом забытом детстве. Но Блэк внезапно спросил:
— Кто такая Катрина Уэст?
Дэвид бросил на него пораженный взгляд.
— Катрина Уэст? — Он ошарашенно тряхнул годовой: не мог же он о ней сейчас думать? — Подруга из прошлой жизни, я учился с ней в школе. Почему? В чем дело?
Блэк нахмурился, но отсутствующий взгляд не исчез.
— Забавно. Это пришло, как, ну знаешь, взаправду отчетливо. — Он поглядел на Дэвида. — Она о тебе думает.
— Что она думает?
— Не знаю... это правда сильно, как бы... мощно. Сечешь?
— Катрина Уэст — на расстоянии сотен миль, в больнице. Ты хочешь сказать, что действительно можешь прочесть ее мысли?
— Какие-то обрывки. Это обычно не слишком внятно. Это не работает как какие-нибудь там часы. Но иногда я могу настроиться на одного человека, вроде как на волну чьих-нибудь мыслей, как радио, сечешь? Иногда мне кажется, что я могу прочесть мысли каждого человека в целом городе. И тогда в моей голове начинает грохотать этот шум, просто грохот, бум, пока мне не начинает казаться, что голова у меня сейчас расколется напополам...
Голос его стал выше и напряженнее. Дэвид увидел, что он пытается сглотнуть то, что, должно быть, было кошмарным ощущением. На лицо Блэка вернулось каменное выражение, напомнив Дэвиду бетонную стену, — жесткое, невыразительное, непроницаемое.
Они достигли кухни. Впереди была дверь черного хода в гостиницу, запертая на замки и надежные засовы. Дэвид проверил мобильный телефон, потом вернул его в карман. Он попросил дать ему с собой какой-нибудь фонарь, и Блэк, ненадолго исчезнув в кладовой при кухне, вынырнул с внушительным агрегатом с ручкой как у пистолета и линзой размером с блюдце. Более всего фонарь напоминая странную модель футуристического лучевого ружья пятидесятых годов.
— Миллион ватт, — сообщил Блэк. — Электра сказала, батареи заряжались весь день, так что тебе должно хватить. Еще что-нибудь нужно? — Он кивнул в сторону кухонных принадлежностей, развешанных по стенам. — Нож, например?
— Нет. — Дэвид покачал головой. — Я себя скорее поврежу, чем... э... врага, думаю, следует их называть.
— Готов.
Дэвид кивнул:
— По возможности.
— Ты правда считаешь, они тебя не тронут?
— На это я и ставлю. Думаю, я нужен им во плоти и крови — по крайней мере в ближайшее время.
— Ты босс.
Дэвид не умел читать мысли, но знал, что именно таким и видит его сейчас Блэк. Босс. Реинкарнация давно почившего вождя Леппингсвальта. Он тоже поверил в предположение Бернис, что они — те самые четыре человека из дворца Леппингсвальта тысячелетней давности. В канун того черного дня, когда было наложено проклятие.
Блэк отодвинул засовы двери, потом застыл, изготовившись повернуть ключ в замке.
Дэвид выглянул в окно на задний двор.
— Похоже, пусто.
— Я открою дверь только на секунду. Эти твари двигаются чертовски быстро, О'кей?
— О'кей. Давай.
На это действительно ушло только несколько секунд. Блэк открыл дверь, Дэвид выскользнул в ночную прохладу, и дверь за ним с грохотом захлопнулась. Звук задвигаемых засовов эхом отдался по двору.
2
Дэвид застегнул куртку до самого горла. Посреди тьмы заднего двора его горло казалось странно беззащитным, кожа на шее — почти невыносимо чувствительной; ветер, гонявший по двору обрывки бумаги, словно ласкал ее холодными пальцами. И снова он отчетливо ощутил биение крови в артериях.
Он поднял глаза.
По ночному небу плыли рваные облака, будто призрачные плоты. Местами кучки звезд глядели меж них с ледяной ясностью.
Ладно, Дэвид, подумал он, поехали. Первая остановка — больница. Потом — найти способ избавить город от вампирской чумы.
Звучит несложно — если произнести это достаточно быстро, а?
Он бросил взгляд через плечо на гостиницу. В кухне Блэк смотрел в окно. Блэк коротко кивнул, что, как решил Дэвид, означало «удачи».
Господи всемогущий, удача ему понадобится. Он чувствовал себя совершенно беззащитным. Сейчас даже такое ненадежное убежище, как гостиница за запертыми окнами и дверьми, представлялась надежной крепостью.
Он крепче сжал похожую на рукоять пистолета ручку фонаря.
Хоть какое-то орудие.
Эти существа не любят свет. Но сейчас фонарь казался оружием столь же мощным, как пучок сельдерея.
Мысль о том, чтобы наставить его на вампира и заявить: «Только тронься с места, и ты у меня получишь», — казалась совершенно нелепой.
Дэвид почувствовал, как в нем темной волной нарастает истерический смех. Вернись в гостиницу, дурак, завались в номер с бутылкой виски и напейся. Великолепно, под завязку вдрызг напейся. Эта дурацкая затея тебе не по зубам. Ничего не выйдет. Ты идешь на верную смерть.
Нет, сматывайся.
С тобой случится кое-что похуже смерти. Ты станешь немертвым, как они. Ты будешь Носферату, одним из ублюдочных детей ночи, воющих во тьме в предвкушении очередной дозы крови.
В это мгновение он подумал о Бернис. О ее огромных доверчивых глазах. С воспоминанием по его жилам пронеслась волна тепла.
Ты что, хочешь, чтобы Бернис попала в лапы вампира?
Ты хочешь, чтобы она превратилась в такую же тварь, как та, что заперта в подвале?
Ты хочешь, чтобы кто-то глодал ей соски?
Этого ты хочешь?
Этого?
Ответ известен. Нет, нет, черт побери. Ему нравится эта девушка. И Господи, эмоциональная связь с женщиной, которая была стара еще до рождения их обоих, действительно существует.
Она была его невестой в прошлой жизни.
И в той, прошлой, жизни он подвел ее. Она умерла страшной кровавой смертью.
Вот так-то, Дэвид Леппингтон, подумал он, настало время исправлять ошибки прошлого. Время искупить грехи, совершенные в прошлой реинкарнации.
Скрипнув зубами, он крепче сжал рукоять фонаря, его палец лег на кнопку включения света, готовый нажать ее, стоит только глазам засечь хоть какое-то движение.
Вытащив из кармана ключи, он решительным шагом двинулся к машине.
Ветер подул сильнее: он пронесся под карнизами здания, и тоскливое завывание флейты слилось с ревом реки Леппинг, несущейся за стеной заднего двора.
Перед ним маячил обтекаемый силуэт машины, в темноте на дверце поблескивали серебряные буквы «Городской герб».
Он надавил на кнопку отключения сигнализации, и машина мигнула фарами; щелкнув, открылись двери.
Не дойдя десятка шагов до «вольво», он остановился.
На крыше машины возвышалась какая-то фигура.
Дэвид всматривался во мрак, давая глазам привыкнуть к темноте.
Дыши глубже.
Тут он увидел нечто, что навсегда останется у него в памяти. Адамово яблоко внезапно показалось слишком большим для его шеи, он сглатывал и все никак не мог проглотить ком в горле, который как будто становился все больше, все тверже. А то, чему нет названия, то, что было столь же чудовищным, сколь и бесконечно печальным, все яснее открывалось его взору.
На крыше «вольво» стоял ребенок. Дэвид решил, что ему не более двух лет. Очевидно, это был тот самый ребенок, которого Майк Страуд задрал напоказ. Детская простынка с игрушечными медведями в пятнах крови была собрала на плечах малыша наподобие мантии. На нем были пижамные штаны, а грудь голая.
Дэвид не мог оторвать взгляд от ребенка, впитывая каждую омерзительную подробность.
Несмотря на огромную рваную рану, крови на горле было немного. По форме рана напоминала треугольник, и треугольный же кусок кожи, размерами и формой похожий на кусок, отрезанный от батона-багета, свисал ребенку на грудь.
Сама рана (что неудивительно) была совершенно бескровной и белой как бумага. Виднелась трахея — словно отрезок белой пластмассовой трубки.
Волосы ребенка стояли дыбом — как будто поставленные с помощью геля. В целом создавалось впечатление испуганного призраком мультяшного персонажа — волосы стояли вертикально вверх.
Дэвида передернуло, когда он сообразил, что ребенка вылизали от крови. Каждая кровинка, каждая струйка из разорванного горла были подобраны жадными языками. Чудовища вылизали даже волосы ребенка, как собаки, подчищающие свои миски. И теперь слюна тварей высохла, поставив волосы малыша в подобии мультипликационного ужаса.
Дэвид медленно двинулся вперед.
Ребенок в мантии с игрушечными медведями ухмыльнулся и зашипел. Между губами показался и вновь исчез невероятно длинный и узкий, почти собачий язык. Во мраке сияла пара маленьких глаз.
Глаза смотрели прямо перед собой, не моргая.
И взгляд их походил на взгляд змеи, изготовившейся к броску.
Сжимая фонарь будто пистолет, Дэвид подошел к машине.
Маленькая тварь наблюдала за ним взором холодным и мертвым. Ветер развевал мантию в игрушечных медведях. Дэвид видел, что тени и проступающие ребра превратили грудь малыша в подобие марсианского ландшафта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Так рука об руку они шли по полутемной улице. Один — светловолосый, высокий, худой, почти гибкий и с легким, как у танцора, шагом, другой — низенький, темный и унылый, с походкой тяжелой и упорной.
Все еще говоря тем же мягким светским голосом, с той же чарующей улыбкой на губах, Майк Страуд вел Максимилиана Харта вверх на холм к усадьбе Джорджа Леппингтона. И к пещере, что теперь зияла, будто широкий и темный рот, ждущий, чтобы его накормили.
Глава 32
1
К половине девятого вечера субботы Дэввд Леппингтон вышел из квартиры Электры Чарнвуд на втором этаже «Городского герба». С ним пошел Джек Блэк. Голова гиганта — бритая, в татуировках и шрамах, будто голова Франкенштейна, — поворачивалась вправо-влево, выслеживая любого человека (или существо), который мог бы пробраться мимо инфракрасных сенсоров сигнализации, вмонтированных в стены.
Блэк отключил сигнализацию, которая уже завела предупреждающие завывания: их обоих засекли сенсоры, стоило им войти в вестибюль.
— Я могу поехать с тобой в больницу, если хочешь — Голос Блэка был низким и хриплым.
— Нет. Я думаю, ты будешь в большей безопасности в гостинице вместе с Электрой и Бернис.
— Но ты ведь мне все еще не доверяешь. — Это был не вопрос, а утверждение.
Дэвид остановился и внимательно вгляделся в Блэка его пронизало внезапное озарение:
— Ты же можешь читать мои мысли?
Блэк кивнул:
— Иногда.
— И что я сейчас думаю?
— Ты напуган до чертиков.
— Это еще мягко сказано.
— И там еще мешанина всякого.
— Например?
— Это скорее чувства, чем слова. Ты боишься за людей. За Электру, за Бернис, за старика в больнице. За жителей города.
— Есть еще что-нибудь?
— Да.
— И что?
— Бернис. Она тебе нравится. У тебя возникает теплое чувство, когда ты думаешь о ней. А ты о ней много думаешь.
— Как по-твоему, я ее люблю?
Блэк пожал плечами, собрав морщинами в раздумье лоб.
— Не знаю. — Он снова пожал плечами. — Просто не знаю, что такое любовь.
Дэвид помедлил, глядя на гиганта в шрамах.
— А что я сейчас думаю?
— Что, может быть, ты начинаешь мне доверять. Что в конечном итоге ты не веришь, что я такой уж отъявленный ублюдок. — Безобразное лицо Блэка раскололось усмешкой. — Впрочем, тебе по-прежнему претит моя физия, а?
Дэвид обнаружил, что отвечает ему улыбкой.
— Дай мне время, никто не совершенен.
— Ты хороший мужик, — сказал Блэк. — Это не помешало бы мне вдарить тебе разок и забрать твой бумажник. Ты хороший мужик, но ты слишком себя достаешь, знаешь?
— Поверь мне, Джек, я далеко не святой.
— Ближе всех, кого мне, черт побери, доводилось видеть. Ты так заботишься о тех, кто рядом с тобой, что иногда это тебя внутри напрочь корежит. И тогда это на самом деле причиняет тебе боль.
— Ну, это может быть скорее помеха, чем благо. Каждый должен временами быть немного эгоцентристом. Как по-твоему?
И снова безобразное лицо расплылось в усмешке.
— Я? Я всегда в первую очередь думал о себе. Приходилось. Мать бросила меня, когда мне было пара недель от роду.
На мгновение взгляд глубоко посаженных глаз стал отсутствующим. Дэвиду подумалось, что сейчас он еще что-нибудь скажет о своем, вероятно, жалком, богом забытом детстве. Но Блэк внезапно спросил:
— Кто такая Катрина Уэст?
Дэвид бросил на него пораженный взгляд.
— Катрина Уэст? — Он ошарашенно тряхнул годовой: не мог же он о ней сейчас думать? — Подруга из прошлой жизни, я учился с ней в школе. Почему? В чем дело?
Блэк нахмурился, но отсутствующий взгляд не исчез.
— Забавно. Это пришло, как, ну знаешь, взаправду отчетливо. — Он поглядел на Дэвида. — Она о тебе думает.
— Что она думает?
— Не знаю... это правда сильно, как бы... мощно. Сечешь?
— Катрина Уэст — на расстоянии сотен миль, в больнице. Ты хочешь сказать, что действительно можешь прочесть ее мысли?
— Какие-то обрывки. Это обычно не слишком внятно. Это не работает как какие-нибудь там часы. Но иногда я могу настроиться на одного человека, вроде как на волну чьих-нибудь мыслей, как радио, сечешь? Иногда мне кажется, что я могу прочесть мысли каждого человека в целом городе. И тогда в моей голове начинает грохотать этот шум, просто грохот, бум, пока мне не начинает казаться, что голова у меня сейчас расколется напополам...
Голос его стал выше и напряженнее. Дэвид увидел, что он пытается сглотнуть то, что, должно быть, было кошмарным ощущением. На лицо Блэка вернулось каменное выражение, напомнив Дэвиду бетонную стену, — жесткое, невыразительное, непроницаемое.
Они достигли кухни. Впереди была дверь черного хода в гостиницу, запертая на замки и надежные засовы. Дэвид проверил мобильный телефон, потом вернул его в карман. Он попросил дать ему с собой какой-нибудь фонарь, и Блэк, ненадолго исчезнув в кладовой при кухне, вынырнул с внушительным агрегатом с ручкой как у пистолета и линзой размером с блюдце. Более всего фонарь напоминая странную модель футуристического лучевого ружья пятидесятых годов.
— Миллион ватт, — сообщил Блэк. — Электра сказала, батареи заряжались весь день, так что тебе должно хватить. Еще что-нибудь нужно? — Он кивнул в сторону кухонных принадлежностей, развешанных по стенам. — Нож, например?
— Нет. — Дэвид покачал головой. — Я себя скорее поврежу, чем... э... врага, думаю, следует их называть.
— Готов.
Дэвид кивнул:
— По возможности.
— Ты правда считаешь, они тебя не тронут?
— На это я и ставлю. Думаю, я нужен им во плоти и крови — по крайней мере в ближайшее время.
— Ты босс.
Дэвид не умел читать мысли, но знал, что именно таким и видит его сейчас Блэк. Босс. Реинкарнация давно почившего вождя Леппингсвальта. Он тоже поверил в предположение Бернис, что они — те самые четыре человека из дворца Леппингсвальта тысячелетней давности. В канун того черного дня, когда было наложено проклятие.
Блэк отодвинул засовы двери, потом застыл, изготовившись повернуть ключ в замке.
Дэвид выглянул в окно на задний двор.
— Похоже, пусто.
— Я открою дверь только на секунду. Эти твари двигаются чертовски быстро, О'кей?
— О'кей. Давай.
На это действительно ушло только несколько секунд. Блэк открыл дверь, Дэвид выскользнул в ночную прохладу, и дверь за ним с грохотом захлопнулась. Звук задвигаемых засовов эхом отдался по двору.
2
Дэвид застегнул куртку до самого горла. Посреди тьмы заднего двора его горло казалось странно беззащитным, кожа на шее — почти невыносимо чувствительной; ветер, гонявший по двору обрывки бумаги, словно ласкал ее холодными пальцами. И снова он отчетливо ощутил биение крови в артериях.
Он поднял глаза.
По ночному небу плыли рваные облака, будто призрачные плоты. Местами кучки звезд глядели меж них с ледяной ясностью.
Ладно, Дэвид, подумал он, поехали. Первая остановка — больница. Потом — найти способ избавить город от вампирской чумы.
Звучит несложно — если произнести это достаточно быстро, а?
Он бросил взгляд через плечо на гостиницу. В кухне Блэк смотрел в окно. Блэк коротко кивнул, что, как решил Дэвид, означало «удачи».
Господи всемогущий, удача ему понадобится. Он чувствовал себя совершенно беззащитным. Сейчас даже такое ненадежное убежище, как гостиница за запертыми окнами и дверьми, представлялась надежной крепостью.
Он крепче сжал похожую на рукоять пистолета ручку фонаря.
Хоть какое-то орудие.
Эти существа не любят свет. Но сейчас фонарь казался оружием столь же мощным, как пучок сельдерея.
Мысль о том, чтобы наставить его на вампира и заявить: «Только тронься с места, и ты у меня получишь», — казалась совершенно нелепой.
Дэвид почувствовал, как в нем темной волной нарастает истерический смех. Вернись в гостиницу, дурак, завались в номер с бутылкой виски и напейся. Великолепно, под завязку вдрызг напейся. Эта дурацкая затея тебе не по зубам. Ничего не выйдет. Ты идешь на верную смерть.
Нет, сматывайся.
С тобой случится кое-что похуже смерти. Ты станешь немертвым, как они. Ты будешь Носферату, одним из ублюдочных детей ночи, воющих во тьме в предвкушении очередной дозы крови.
В это мгновение он подумал о Бернис. О ее огромных доверчивых глазах. С воспоминанием по его жилам пронеслась волна тепла.
Ты что, хочешь, чтобы Бернис попала в лапы вампира?
Ты хочешь, чтобы она превратилась в такую же тварь, как та, что заперта в подвале?
Ты хочешь, чтобы кто-то глодал ей соски?
Этого ты хочешь?
Этого?
Ответ известен. Нет, нет, черт побери. Ему нравится эта девушка. И Господи, эмоциональная связь с женщиной, которая была стара еще до рождения их обоих, действительно существует.
Она была его невестой в прошлой жизни.
И в той, прошлой, жизни он подвел ее. Она умерла страшной кровавой смертью.
Вот так-то, Дэвид Леппингтон, подумал он, настало время исправлять ошибки прошлого. Время искупить грехи, совершенные в прошлой реинкарнации.
Скрипнув зубами, он крепче сжал рукоять фонаря, его палец лег на кнопку включения света, готовый нажать ее, стоит только глазам засечь хоть какое-то движение.
Вытащив из кармана ключи, он решительным шагом двинулся к машине.
Ветер подул сильнее: он пронесся под карнизами здания, и тоскливое завывание флейты слилось с ревом реки Леппинг, несущейся за стеной заднего двора.
Перед ним маячил обтекаемый силуэт машины, в темноте на дверце поблескивали серебряные буквы «Городской герб».
Он надавил на кнопку отключения сигнализации, и машина мигнула фарами; щелкнув, открылись двери.
Не дойдя десятка шагов до «вольво», он остановился.
На крыше машины возвышалась какая-то фигура.
Дэвид всматривался во мрак, давая глазам привыкнуть к темноте.
Дыши глубже.
Тут он увидел нечто, что навсегда останется у него в памяти. Адамово яблоко внезапно показалось слишком большим для его шеи, он сглатывал и все никак не мог проглотить ком в горле, который как будто становился все больше, все тверже. А то, чему нет названия, то, что было столь же чудовищным, сколь и бесконечно печальным, все яснее открывалось его взору.
На крыше «вольво» стоял ребенок. Дэвид решил, что ему не более двух лет. Очевидно, это был тот самый ребенок, которого Майк Страуд задрал напоказ. Детская простынка с игрушечными медведями в пятнах крови была собрала на плечах малыша наподобие мантии. На нем были пижамные штаны, а грудь голая.
Дэвид не мог оторвать взгляд от ребенка, впитывая каждую омерзительную подробность.
Несмотря на огромную рваную рану, крови на горле было немного. По форме рана напоминала треугольник, и треугольный же кусок кожи, размерами и формой похожий на кусок, отрезанный от батона-багета, свисал ребенку на грудь.
Сама рана (что неудивительно) была совершенно бескровной и белой как бумага. Виднелась трахея — словно отрезок белой пластмассовой трубки.
Волосы ребенка стояли дыбом — как будто поставленные с помощью геля. В целом создавалось впечатление испуганного призраком мультяшного персонажа — волосы стояли вертикально вверх.
Дэвида передернуло, когда он сообразил, что ребенка вылизали от крови. Каждая кровинка, каждая струйка из разорванного горла были подобраны жадными языками. Чудовища вылизали даже волосы ребенка, как собаки, подчищающие свои миски. И теперь слюна тварей высохла, поставив волосы малыша в подобии мультипликационного ужаса.
Дэвид медленно двинулся вперед.
Ребенок в мантии с игрушечными медведями ухмыльнулся и зашипел. Между губами показался и вновь исчез невероятно длинный и узкий, почти собачий язык. Во мраке сияла пара маленьких глаз.
Глаза смотрели прямо перед собой, не моргая.
И взгляд их походил на взгляд змеи, изготовившейся к броску.
Сжимая фонарь будто пистолет, Дэвид подошел к машине.
Маленькая тварь наблюдала за ним взором холодным и мертвым. Ветер развевал мантию в игрушечных медведях. Дэвид видел, что тени и проступающие ребра превратили грудь малыша в подобие марсианского ландшафта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66