Впрочем, перемещенная личность не является точной копией старой. Существуют значительные пробелы в памяти, появляются новые свойства... Но сознание собственного существования и непрерывность психической жизни остается. А это самое главное.
- И все-таки это протез! Может быть, еще не совершенный, но наверняка протез мозга, - все больше воодушевлялся я. - Вероятно, вскоре можно будет заменять большие участки мозга.
- Увы, нет, - вздохнув, ответил профессор. - Как я уже говорил, метаболизм нейродина совершенно отличается от белкового. Поддержание его требует сложнейшей аппаратуры. Преградой, абсолютно исключающей возможность протезирования, является то, что нейродин может в широкой области принять на себя функции мозга лишь тогда, когда его сложность, а стало быть и масса будет достаточно велика. Для протезирования человеческого мозга минимальную, можно сказать критическую, сложность мы получаем тогда, когда количество вещества, взятого для эксперимента, имеет объем около полутора кубических метров, то есть почти в четырнадцать раз больше, чем объем человеческого тела. К сожалению, мы не можем носить нейродинный мозг в собственном черепе...
- Но это все равно настолько удивительно, что трудно вообще освоиться с подобной мыслью.
- Да, любезный мой адвокат, - прервал меня Боннар. - Вы собирались устроить мне процесс, обвиняя в убийстве Хозе Браго... Хозе был безнадежно болен, обречен на смерть. Новообразование в мозге... Понимаете? Я спас его личность. Его душу, если воспользоваться твоей формулировкой, Эст. Более того, я дал ему шанс на бессмертие. То, чего не в состоянии до сих пор дать никто ни на земле, ни на небе...
Я с удивлением глядел на Боннара, понимая, что в этот момент увидел еще одно его лицо, скрываемое до сих пор.
Я перевел взгляд на Альберди, но он, видимо, был настолько ошеломлен услышанным, что не пытался даже отразить нападение.
Боннар замолчал. Теперь он стоял перед нами выпрямившись, отчего казался еще выше. Очевидно, впечатление, которое он произвел на нас, доставляло ему громадное удовольствие.
Священник беспокойно шевельнулся и украдкой взглянул на интерком. Профессор заметил это, подошел к столу и щелкнул одним из переключателей, помещенных на стенке динамика.
- Хозе! У нас гости! - бросил он в микрофон, словно на конце провода кто-то ждал вызова.
- Кто? - послышалось из динамика удивительно медленно произнесенное слово.
- Эст Альберди и адвокат, о котором тебе говорила сеньорина Дали. Твоя бывшая жена ждет в холле.
Некоторое время царила тишина.
- Хочешь, чтобы я с нею поговорил?
Голос был низкий, приятный, только как бы чрезмерно четко и правильно выговаривающий отдельные слова.
- Это зависит от тебя... - сказал Боннар в интерком.
Опять наступила тишина. В этот момент я подумал, а не чудовищный ли это блеф, рассчитанный на то, чтобы ввести в заблуждение меня, а вместе со мной и противников Боннара. Может быть, таким образом Боннар хочет вызвать замешательство и ослабить впечатление, которое произвело на общественное мнение открытие профессора Гомеца, или хотя бы выгадать время? Однако какова была во всем этом роль Катарины?
- Хорошо! - опять послышался голос из интеркома. - Я поговорю с ней. Позже. Сейчас оставьте меня одного с Эстебано.
Священник словно загипнотизированный смотрел на ящичек интеркома.
- Пойдемте, - шепотом обратился ко мне профессор. - Я вам кое-что покажу...
13
После ярко освещенного кабинета коридор казался погруженным во тьму. Профессор прикрыл дверь. Не спеша достав из кармана халата длинный плоский портсигар, он предложил мне сигарету.
- Я привык курить в коридоре, - заметил Боннар, поднося мне огонь. Нейродин не переносит дыма... Впрочем, пройдемте в архив. Вы увидите интересные документы - первые рукописи, а точнее, "мозгописи" Браго.
- Должен признаться, я совершенно ошеломлен и не могу понять только одного: почему это открытие держится в тайне?
- Думаю, вам еще многое придется понять, - съязвил Боннар. - Прежде всего отдаете ли вы себе отчет в том, что в перспективе означает преодоление человеком границы бессмертия? Сколько иллюзорных надежд было бы связано с нашими опытами? Вообразите, что произойдет, когда известие об этом, вдобавок раздутое и искаженное безответственной прессой и радио, облетит мир. Человечество еще не подготовлено к принятию этого дара науки. Даже трудно предвидеть общественные последствия потрясения, которое вызовет сообщение, что человек не обязательно должен умирать... Мы до сих пор не знаем, что представляет собой дар бессмертия: благодеяние или проклятие. Вы читали "Грань бессмертия"? Можете вы сказать, что это писал счастливый человек? Право на бессмертие вовсе не равнозначно праву на вечное счастье... На протяжении эксперимента я все яснее ощущаю, что моя работа - только погоня за тенью. Мы прикладываем массу усилий, чтобы дать Браго... лишь иллюзию счастья.
Мы медленно шли по длинному, широкому коридору, я слушал Боннара и начинал понимать, что, пожалуй, только теперь под маской сухости и иронии впервые вижу истинное лицо этого человека. Какой же он в действительности? Еще минуту назад он казался мне бескомпромиссным, бесчувственным стратегом в игре с Природой и людьми, воплощением гордости и самонадеянности, сверхверы во всесилие той Науки, которой служит. А сейчас...
- Хозе Браго, как и любой из нас, продукт мира, в котором он жил и в котором существует по сей день, - спустя немного заговорил профессор. Это всего лишь человек, полный забот, желаний и опасений. Вас удивляет, наверное, почему, стремясь сохранить эксперимент в тайне, мы рискнули опубликовать произведения Браго под его собственным именем? Совсем не для того, чтобы удивить мир. Просто Браго, в течение многих лет непонимаемый людьми, недооцениваемый критиками, с трудом отвоевавший право говорить с помощью своих произведений, тосковал по славе, признанию. Это очень по-человечески. Надо его понять. Неужели мы могли лишить его этого права, лишить возможности быть свидетелем заслуженного триумфа? Конечно, это было связано с серьезным риском, но другого выхода я не видел.
Мы остановились перед небольшой дверью в конце коридора. Боннар достал из кармана связку ключей и впустил меня в длинное узкое помещение без окон, стены которого были сплошь увешаны полками. На полках стояли помеченные номерами коробки. Взяв одну из них, Боннар вынул рулон широкой ленты. Постепенно разматывая ее, он, казалось, что-то искал.
- Вот. Прочтите! - сказал он наконец, подавая мне рулон.
Я с любопытством пробежал взглядом по ленте. Однако на ней были выписаны лишь длинные ряды слов, совершенно не связанных в сколько-нибудь осмысленное целое. Местами это были даже части слов, полные ошибок и искажений.
- Это первые попытки контакта после разрыва связей с телом, - объяснил профессор. - Еще не было выхода на систему синтеза звуков, и электрические сигналы, передаваемые эффекторами нейродина, просто перекодировались печатающим устройством. Впрочем, сигналы были идентифицированы еще в период переноса личности. Как видите, это типичная абракадабра.
Боннар достал другой рулон. Теперь это были фразы, правда, корявые и нескладные, но в них уже можно было уловить смысл.
- Это спустя год... Процесс восстановления весьма обнадеживающий, пояснил ученый.
- А в то время, когда Браго последний раз беседовал с Альберди, он уже был полностью лишен собственного мозга? - спросил я, вспоминая ту невероятную историю.
- Не совсем. Правда, кора головного мозга уже была удалена, а ее функции принял на себя нейродин, соединенный миллионами ответвлении со стволом мозга, а также с органами слуха и речи.
- А зрение?
- В то время Браго уже не видел. Забегая вперед, я должен сказать, что проблема зрения до сих пор не решена нами полностью. Правда, он уже может читать. Точнее - расшифровывать отдельные буквы и простые геометрические фигуры, но количество рецепторных элементов, к сожалению, незначительно по сравнению с сетчаткой человеческого глаза, а следовательно, и острота зрения невелика - он видит все как бы в тумане.
- Однако в "Грани бессмертия" он воспользовался снимками... - вспомнил я об открытии де Лима.
- Да. Он упорно стремится к реальности. В таких случаях кто-либо просто рассказывает ему все, что видит.
Боннар опять спрятал ленту и принес следующую.
- Вот сама "Грань", - сказал он, разматывая и подавая мне рулон. Это был текст совершенный и по форме и по содержанию. Множество машинописных поправок позволяло судить о самом творческом процессе.
- Браго много читает. Несмотря на то что чтение буква за буквой кажется занятием весьма кропотливым, он в совершенстве овладел этой способностью. Кроме того, нейродин способен воспринимать и анализировать информацию гораздо быстрее, чем естественный мозг.
- Неужели возможно создание искусственного мозга, более совершенного, чем человеческий?
Боннар внимательно посмотрел на меня, словно стараясь прочесть на моем лице какую-то затаенную мысль, потом взял у меня рулон и начал медленно сворачивать его.
- М-да, - начал он вдруг, словно принимая какое-то трудное решение. Психологические и общественные последствия эксперимента гораздо серьезнее, чем вы думаете... То, о чем я говорил до сих пор, - лишь одна сторона медали. Решение как можно дольше сохранять в тайне по крайнем мере некоторые факты имеет еще одну весьма важную причину. Как вы, вероятно, заметили, Браго пишет все лучше. Возникает вопрос: является ли это проявлением естественного созревания его таланта или же вытекает из свойств самоорганизации нейродина. Так вот, все указывает на то, что происходит последнее. Опухоль в мозгу и последующий перенос личности Браго на нейродин вызвали весьма серьезные нарушения психической деятельности, не говоря уже о значительных пробелах и деформациях в записи памяти. Несомненно, все это должно было повлечь за собой регресс, а не развитие таланта. Впрочем, вначале так и было. Однако последние годы, несмотря на трудности эмоционального характера, переживаемые Браго, мы замечаем явный и быстрый прогресс. Нейродин позволяет достичь того, что мы называем гениальностью. А это накладывает на нас ответственность несравненно большую, чем даже открытие перспектив бессмертия. В данном случае речь идет не столько о гениальности писателя и художника, сколько о гениальности ученых, администраторов, политиков... Думаю, нет нужды объяснять, что это значит!
- Может быть, мы наконец сможем разрешить все проблемы нашего мира...
Боннар неприятно рассмеялся.
- Вы наивный оптимист. Каждое открытие выдвигает новые проблемы и создает новые осложнения. Разумеется, темпы развития науки и техники резко ускорились бы и множество теперешних забот перестало бы нас волновать. Но повышение уровня интеллектуальных возможностей еще не определяет целей, которым они будут служить. Пожалуй, нет открытия и изобретения, которое нельзя было бы использовать против человека... Вы думаете, нейродин не может явиться средством порабощения человечества?
Я чувствовал, как мне передается беспокойство, которое, вероятно, в течение многих лет мучило этого необычного человека.
- Понимаю. Однако, боюсь, столь сенсационное открытие не удастся скрыть. Насколько мне известно, над нейродином работают ученые не только в нашей стране. Есть ли гарантия, что где-то... - я замолчал, ожидая, что он скажет.
- Гарантии нет... - Боннар замялся. - Видите ли... Мы стараемся заблаговременно противодействовать развитию исследований в опасном направлении. Дело в том, что ни самые толстые стены, ни железные занавесы не спасут от опасности. Гарантией, если в данном случае вообще можно говорить о какой-либо форме гарантии, является полный обмен информацией и запрет проведения научными центрами серьезных экспериментов, не гарантирующих, что результаты исследований будут использоваться в соответствии с интересами общества. Нейродин не должен попасть в руки бандитов и преступников...
- Не совсем понимаю. Вы, профессор, серьезно считаете, что преступный мир может заинтересоваться нейродином?
- Вы думаете, что преступники и бандиты встречаются только среди "обычных" правонарушителей? Жажда выгоды и расизм, не говоря уже о желании овладеть миром, приводят к особо опасному для человечества гангстерству. Нетрудно представить себе, во что превратился бы нейродин в руках Гитлера и концерна "ИГ Фарбениндустри"! Лучше ограничить масштабы исследований, чем допустить, чтобы нейродином завладели сумасшедшие и торговцы...
- Вы думаете, удастся задержать прогресс?
Он гневно взглянул на меня, потом, поморщившись, сказал:
- Слишком сильно сказано. Речь идет о разумном использовании открытия в интересах человечества. Вы скажете, что это тоже слишком громкие слова... Но по сути дела так оно и есть. Вначале мы должны основательно исследовать возможности нейродина, чтобы противодействовать опасности и избежать ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
- И все-таки это протез! Может быть, еще не совершенный, но наверняка протез мозга, - все больше воодушевлялся я. - Вероятно, вскоре можно будет заменять большие участки мозга.
- Увы, нет, - вздохнув, ответил профессор. - Как я уже говорил, метаболизм нейродина совершенно отличается от белкового. Поддержание его требует сложнейшей аппаратуры. Преградой, абсолютно исключающей возможность протезирования, является то, что нейродин может в широкой области принять на себя функции мозга лишь тогда, когда его сложность, а стало быть и масса будет достаточно велика. Для протезирования человеческого мозга минимальную, можно сказать критическую, сложность мы получаем тогда, когда количество вещества, взятого для эксперимента, имеет объем около полутора кубических метров, то есть почти в четырнадцать раз больше, чем объем человеческого тела. К сожалению, мы не можем носить нейродинный мозг в собственном черепе...
- Но это все равно настолько удивительно, что трудно вообще освоиться с подобной мыслью.
- Да, любезный мой адвокат, - прервал меня Боннар. - Вы собирались устроить мне процесс, обвиняя в убийстве Хозе Браго... Хозе был безнадежно болен, обречен на смерть. Новообразование в мозге... Понимаете? Я спас его личность. Его душу, если воспользоваться твоей формулировкой, Эст. Более того, я дал ему шанс на бессмертие. То, чего не в состоянии до сих пор дать никто ни на земле, ни на небе...
Я с удивлением глядел на Боннара, понимая, что в этот момент увидел еще одно его лицо, скрываемое до сих пор.
Я перевел взгляд на Альберди, но он, видимо, был настолько ошеломлен услышанным, что не пытался даже отразить нападение.
Боннар замолчал. Теперь он стоял перед нами выпрямившись, отчего казался еще выше. Очевидно, впечатление, которое он произвел на нас, доставляло ему громадное удовольствие.
Священник беспокойно шевельнулся и украдкой взглянул на интерком. Профессор заметил это, подошел к столу и щелкнул одним из переключателей, помещенных на стенке динамика.
- Хозе! У нас гости! - бросил он в микрофон, словно на конце провода кто-то ждал вызова.
- Кто? - послышалось из динамика удивительно медленно произнесенное слово.
- Эст Альберди и адвокат, о котором тебе говорила сеньорина Дали. Твоя бывшая жена ждет в холле.
Некоторое время царила тишина.
- Хочешь, чтобы я с нею поговорил?
Голос был низкий, приятный, только как бы чрезмерно четко и правильно выговаривающий отдельные слова.
- Это зависит от тебя... - сказал Боннар в интерком.
Опять наступила тишина. В этот момент я подумал, а не чудовищный ли это блеф, рассчитанный на то, чтобы ввести в заблуждение меня, а вместе со мной и противников Боннара. Может быть, таким образом Боннар хочет вызвать замешательство и ослабить впечатление, которое произвело на общественное мнение открытие профессора Гомеца, или хотя бы выгадать время? Однако какова была во всем этом роль Катарины?
- Хорошо! - опять послышался голос из интеркома. - Я поговорю с ней. Позже. Сейчас оставьте меня одного с Эстебано.
Священник словно загипнотизированный смотрел на ящичек интеркома.
- Пойдемте, - шепотом обратился ко мне профессор. - Я вам кое-что покажу...
13
После ярко освещенного кабинета коридор казался погруженным во тьму. Профессор прикрыл дверь. Не спеша достав из кармана халата длинный плоский портсигар, он предложил мне сигарету.
- Я привык курить в коридоре, - заметил Боннар, поднося мне огонь. Нейродин не переносит дыма... Впрочем, пройдемте в архив. Вы увидите интересные документы - первые рукописи, а точнее, "мозгописи" Браго.
- Должен признаться, я совершенно ошеломлен и не могу понять только одного: почему это открытие держится в тайне?
- Думаю, вам еще многое придется понять, - съязвил Боннар. - Прежде всего отдаете ли вы себе отчет в том, что в перспективе означает преодоление человеком границы бессмертия? Сколько иллюзорных надежд было бы связано с нашими опытами? Вообразите, что произойдет, когда известие об этом, вдобавок раздутое и искаженное безответственной прессой и радио, облетит мир. Человечество еще не подготовлено к принятию этого дара науки. Даже трудно предвидеть общественные последствия потрясения, которое вызовет сообщение, что человек не обязательно должен умирать... Мы до сих пор не знаем, что представляет собой дар бессмертия: благодеяние или проклятие. Вы читали "Грань бессмертия"? Можете вы сказать, что это писал счастливый человек? Право на бессмертие вовсе не равнозначно праву на вечное счастье... На протяжении эксперимента я все яснее ощущаю, что моя работа - только погоня за тенью. Мы прикладываем массу усилий, чтобы дать Браго... лишь иллюзию счастья.
Мы медленно шли по длинному, широкому коридору, я слушал Боннара и начинал понимать, что, пожалуй, только теперь под маской сухости и иронии впервые вижу истинное лицо этого человека. Какой же он в действительности? Еще минуту назад он казался мне бескомпромиссным, бесчувственным стратегом в игре с Природой и людьми, воплощением гордости и самонадеянности, сверхверы во всесилие той Науки, которой служит. А сейчас...
- Хозе Браго, как и любой из нас, продукт мира, в котором он жил и в котором существует по сей день, - спустя немного заговорил профессор. Это всего лишь человек, полный забот, желаний и опасений. Вас удивляет, наверное, почему, стремясь сохранить эксперимент в тайне, мы рискнули опубликовать произведения Браго под его собственным именем? Совсем не для того, чтобы удивить мир. Просто Браго, в течение многих лет непонимаемый людьми, недооцениваемый критиками, с трудом отвоевавший право говорить с помощью своих произведений, тосковал по славе, признанию. Это очень по-человечески. Надо его понять. Неужели мы могли лишить его этого права, лишить возможности быть свидетелем заслуженного триумфа? Конечно, это было связано с серьезным риском, но другого выхода я не видел.
Мы остановились перед небольшой дверью в конце коридора. Боннар достал из кармана связку ключей и впустил меня в длинное узкое помещение без окон, стены которого были сплошь увешаны полками. На полках стояли помеченные номерами коробки. Взяв одну из них, Боннар вынул рулон широкой ленты. Постепенно разматывая ее, он, казалось, что-то искал.
- Вот. Прочтите! - сказал он наконец, подавая мне рулон.
Я с любопытством пробежал взглядом по ленте. Однако на ней были выписаны лишь длинные ряды слов, совершенно не связанных в сколько-нибудь осмысленное целое. Местами это были даже части слов, полные ошибок и искажений.
- Это первые попытки контакта после разрыва связей с телом, - объяснил профессор. - Еще не было выхода на систему синтеза звуков, и электрические сигналы, передаваемые эффекторами нейродина, просто перекодировались печатающим устройством. Впрочем, сигналы были идентифицированы еще в период переноса личности. Как видите, это типичная абракадабра.
Боннар достал другой рулон. Теперь это были фразы, правда, корявые и нескладные, но в них уже можно было уловить смысл.
- Это спустя год... Процесс восстановления весьма обнадеживающий, пояснил ученый.
- А в то время, когда Браго последний раз беседовал с Альберди, он уже был полностью лишен собственного мозга? - спросил я, вспоминая ту невероятную историю.
- Не совсем. Правда, кора головного мозга уже была удалена, а ее функции принял на себя нейродин, соединенный миллионами ответвлении со стволом мозга, а также с органами слуха и речи.
- А зрение?
- В то время Браго уже не видел. Забегая вперед, я должен сказать, что проблема зрения до сих пор не решена нами полностью. Правда, он уже может читать. Точнее - расшифровывать отдельные буквы и простые геометрические фигуры, но количество рецепторных элементов, к сожалению, незначительно по сравнению с сетчаткой человеческого глаза, а следовательно, и острота зрения невелика - он видит все как бы в тумане.
- Однако в "Грани бессмертия" он воспользовался снимками... - вспомнил я об открытии де Лима.
- Да. Он упорно стремится к реальности. В таких случаях кто-либо просто рассказывает ему все, что видит.
Боннар опять спрятал ленту и принес следующую.
- Вот сама "Грань", - сказал он, разматывая и подавая мне рулон. Это был текст совершенный и по форме и по содержанию. Множество машинописных поправок позволяло судить о самом творческом процессе.
- Браго много читает. Несмотря на то что чтение буква за буквой кажется занятием весьма кропотливым, он в совершенстве овладел этой способностью. Кроме того, нейродин способен воспринимать и анализировать информацию гораздо быстрее, чем естественный мозг.
- Неужели возможно создание искусственного мозга, более совершенного, чем человеческий?
Боннар внимательно посмотрел на меня, словно стараясь прочесть на моем лице какую-то затаенную мысль, потом взял у меня рулон и начал медленно сворачивать его.
- М-да, - начал он вдруг, словно принимая какое-то трудное решение. Психологические и общественные последствия эксперимента гораздо серьезнее, чем вы думаете... То, о чем я говорил до сих пор, - лишь одна сторона медали. Решение как можно дольше сохранять в тайне по крайнем мере некоторые факты имеет еще одну весьма важную причину. Как вы, вероятно, заметили, Браго пишет все лучше. Возникает вопрос: является ли это проявлением естественного созревания его таланта или же вытекает из свойств самоорганизации нейродина. Так вот, все указывает на то, что происходит последнее. Опухоль в мозгу и последующий перенос личности Браго на нейродин вызвали весьма серьезные нарушения психической деятельности, не говоря уже о значительных пробелах и деформациях в записи памяти. Несомненно, все это должно было повлечь за собой регресс, а не развитие таланта. Впрочем, вначале так и было. Однако последние годы, несмотря на трудности эмоционального характера, переживаемые Браго, мы замечаем явный и быстрый прогресс. Нейродин позволяет достичь того, что мы называем гениальностью. А это накладывает на нас ответственность несравненно большую, чем даже открытие перспектив бессмертия. В данном случае речь идет не столько о гениальности писателя и художника, сколько о гениальности ученых, администраторов, политиков... Думаю, нет нужды объяснять, что это значит!
- Может быть, мы наконец сможем разрешить все проблемы нашего мира...
Боннар неприятно рассмеялся.
- Вы наивный оптимист. Каждое открытие выдвигает новые проблемы и создает новые осложнения. Разумеется, темпы развития науки и техники резко ускорились бы и множество теперешних забот перестало бы нас волновать. Но повышение уровня интеллектуальных возможностей еще не определяет целей, которым они будут служить. Пожалуй, нет открытия и изобретения, которое нельзя было бы использовать против человека... Вы думаете, нейродин не может явиться средством порабощения человечества?
Я чувствовал, как мне передается беспокойство, которое, вероятно, в течение многих лет мучило этого необычного человека.
- Понимаю. Однако, боюсь, столь сенсационное открытие не удастся скрыть. Насколько мне известно, над нейродином работают ученые не только в нашей стране. Есть ли гарантия, что где-то... - я замолчал, ожидая, что он скажет.
- Гарантии нет... - Боннар замялся. - Видите ли... Мы стараемся заблаговременно противодействовать развитию исследований в опасном направлении. Дело в том, что ни самые толстые стены, ни железные занавесы не спасут от опасности. Гарантией, если в данном случае вообще можно говорить о какой-либо форме гарантии, является полный обмен информацией и запрет проведения научными центрами серьезных экспериментов, не гарантирующих, что результаты исследований будут использоваться в соответствии с интересами общества. Нейродин не должен попасть в руки бандитов и преступников...
- Не совсем понимаю. Вы, профессор, серьезно считаете, что преступный мир может заинтересоваться нейродином?
- Вы думаете, что преступники и бандиты встречаются только среди "обычных" правонарушителей? Жажда выгоды и расизм, не говоря уже о желании овладеть миром, приводят к особо опасному для человечества гангстерству. Нетрудно представить себе, во что превратился бы нейродин в руках Гитлера и концерна "ИГ Фарбениндустри"! Лучше ограничить масштабы исследований, чем допустить, чтобы нейродином завладели сумасшедшие и торговцы...
- Вы думаете, удастся задержать прогресс?
Он гневно взглянул на меня, потом, поморщившись, сказал:
- Слишком сильно сказано. Речь идет о разумном использовании открытия в интересах человечества. Вы скажете, что это тоже слишком громкие слова... Но по сути дела так оно и есть. Вначале мы должны основательно исследовать возможности нейродина, чтобы противодействовать опасности и избежать ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21