– Проверь-ка, – процедил Тербер, показывая на коммутатор, и улыбнулся злой, хитрой улыбкой. – Начни снизу, вызови по очереди все позиции и проверь, как соединяется. Потом свяжись с батальоном и центром сбора донесений. Проверь штекеры все до одного.
– Есть. – Энди сел за коммутатор.
Тербер поднял обломки винтовки и с раскаянием взглянул на приклад, беспомощно повисший на ремне. Эта винтовка была у него четыре года; с ней он пришел в первую роту, а когда перевелся в седьмую, взял ее с собой и сюда. Из этой винтовки он обставил на полковых соревнованиях главного сержанта О'Бэннона. Любовно, заботливо он проверил механизм. Все работало. Новый приклад он раздобудет, а вот механизм было бы не заменить. Чуть успокоившись, он осторожно положил винтовку у двери. Затем подобрал оскорбляющее взгляд своей нетронутой, девственной чистотой письмо военного министерства и порвал пополам, вместе со всеми его визами и печатями, потом сложил вдвое и снова порвал, потом опять сложил, порвал еще раз и разбросал клочки по полу. В дополнение к общей картине.
– Старшой, все штекеры работают, – сообщил от коммутатора Энди.
– Хорошо. Тебе здесь сидеть еще два с половиной часа. Я пошел спать.
– А как же все это? Весь этот развал? Ты бы хоть убрал немного.
– Пусть Росс убирает. – Он нагнулся, поднял с пола разломанную винтовку и вышел.
Тишина вокруг была неподвижная, мертвая. Время тянется, идет, а потом наступает минута, когда только и остается, что лечь спать. Куда-то ходишь, что-то делаешь, на что-то себя тратишь, но все это лишь до поры, лишь до той минуты, когда остается только одно – лечь спать.
Тербер положил обломки винтовки под свою раскладушку и с облегчением завалился спать.

Утром Старка нашли на берегу: он мирно спал на песке, прижавшись грязной от вчерашних слез щекой к верному секачу.
Тербер поднялся рано. Свежий и бодрый, он, еще до того как нашелся Старк, все уладил с Россом, хотя лейтенант был в бешенстве (бешенство даже слишком мягкое слово).
– Лейтенант, о том, чтобы его разжаловать, не может быть и речи. Позиции у нас раскиданы чуть не на милю друг от друга, и, кроме него, никто с кухней не управится.
– Разжалую как миленького! – бушевал Росс. – Пусть рота хоть с голоду передохнет – все равно разжалую!
– А кто будет вместо него заниматься питанием?
– Кто угодно, мне плевать! Вы посмотрите, во что он здесь все превратил! Нет уж, сержант, такое я не прощу! Будет у нас когда-нибудь дисциплина или нет?! Без дисциплины мы далеко не уйдем.
– Да, конечно. Но без питания – тоже.
– Ничего, пусть командует своей кухней без звания!
– Он откажется.
– Отдам под трибунал за неподчинение!
– Это не пройдет. Лейтенант, вы же юрист. Вы же сами знаете. Нельзя отдать человека под трибунал за отказ заведовать кухней без сержантского звания.
– Безнаказанным я это не оставлю!
– Лейтенант, вы его просто не понимаете. Он парень со странностями. Иногда на него находит. В Хикеме он один раз тоже такое выкинул, вы тогда у нас еще не служили. Он это не назло. Ничего плохого он никому ни разу не сделал. Просто он повар, понимаете? Повара и начальники столовых, они все заводятся с пол-оборота. Любой приличный начальник столовой обязательно псих.
– Хорошо, – процедил Росс.
– Лейтенант, без него на кухне все развалится, вы же сами знаете.
– Хорошо!
– Я всего лишь трезво смотрю на вещи. Если бы можно было его кем-то заменить, я бы первый потребовал его разжаловать. Но у нас нет никого.
– Я сказал, хорошо !
– Это исключительно в интересах роты.
– Интересы роты, интересы роты!.. Знаю!
– Вы же отвечаете за всю роту в целом.
– Да, да, хорошо!.. Я сам знаю, за что я отвечаю!
– Так точно, сэр, – кивнул Тербер.
Покончив с этой проблемой, он сообщил Россу, что решил отказаться от офицерского звания.
– Что?! – в бешенстве завопил Росс. – Вы в своем уме?
– Я твердо решил, – сказал Тербер.
– Лучше бы меня распределили в береговую охрану, честное слово! – простонал Росс. – Эта ваша идиотская армия! Вас тут сам черт не поймет!
53
Шестого января Милт Тербер взял увольнительную и поехал в город. Мейлон Старк поехал вместе с ним.
В этот день солдаты Гавайской дивизии получили увольнительные в первый раз за все время после Перл-Харбора, и в десять часов утра со всех позиций девяностомильного кольца круговой обороны толпы хорошо поддавших мужчин с дикими воплями устремились к Гонолулу, перед барами и публичными домами начали выстраиваться длинные очереди, но вскоре все перемешалось, и те, кто рвался в «Нью-Конгресс», неожиданно для себя оказались в баре ресторана «У-Фа». Так продолжалось до самого комендантского часа. Этот день и два следующих словно слились в непрерывный загульный праздник. Ни один гонолульский бармен не забудет эти дни. На всю жизнь запомнят их и многие тогдашние хозяйки борделей. И даже некоторые вполне респектабельные люди вспоминают их до сих пор.
В приказе четко оговаривалось, что из каждой части можно одновременно отпустить в увольнение не более трети личного состава. Для дислоцированной на побережье седьмой роты распределение увольнительных превратилось в целую проблему. Седьмая рота была разбросана по четырнадцати береговым позициям. Лейтенант Росс распорядился, чтобы командиры позиций (в большинстве случаев это были не офицеры, а сержанты) определили ту треть своих солдат, которым они дадут отпуск, и представили поименные списки. Терберу поручалось составить такой список для службы КП. Старк распределял увольнительные среди поваров.
По неписаному закону командир подразделения уходит в увольнительную последним, только когда все его солдаты уже отгуляли. Поэтому сержанты, вынужденные оставаться на позициях (в отличие от офицеров сержанты не гнушаются вступать в сделки с рядовым составом), по мелочам наживались на тех, кого отпускали в город: накануне шестого января в роте шел оживленный обмен дружескими рукопожатиями, валютой, сувенирами, и немало котирующихся на вес золота, до обидного недолговечных бутылок виски переночевали от прежних хозяев к новым.
Честь не позволяла Терберу и Старку внести в списки собственные фамилии, но мудрый Тербер своевременно позаботился, и оба все равно получили увольнительные. Он просто заполнил два бланка сверх выделенной ему квоты и заставил Росса их подписать. Такое нарушение этикета никого в роте не возмутило, а Росса и подавно. Лейтенант Росс мало-мальски соображал и не собирался рубить сук, на котором сидел. С того дня, как Тербер отказался от офицерского звания, он был в роте царь и бог, не то что во времена Хомса, когда лишь обманывал себя, будто вертит ротой, как хочет.
При раздаче увольнительных Старк содрал с кого-то пинту виски. Они ее выдули по дороге в город. Первый заход они сделали в «Алый Бубон» к Чарли Чану. В «Бубоне» народу было поменьше, чем в приличных барах. На улице не стояла очередь. И стойку облепили всего в три ряда. Первые шесть порций им пришлось опрокинуть стоя, в общей толкучке, зато потом они отвоевали себе два места у стойки и засели пить по-настоящему.
– Уф-ф! – шумно выдохнул Старк, когда они наконец опустились на освободившиеся табуреты. – Боженька дал мне ноги, чтобы я маршировал, а не стоял по два часа в каждом вшивом баре. Сумасшедший дом. Даже хуже, чем в получку в Форт-Блиссе.
– Телбел, пливет! Салют, Сталк! – расплылся в улыбке Чарли. – Давно у моя не бывай. День-то какая замецательвый, а?
– Да, денек хорош, – кивнул Тербер.
– До того хорош, что в самый раз напиться в доску, – проникновенно сказал Старк. – И намылить одному трепачу рыло. Так, чтоб он копыта откинул.
– Ты, Старк, техасец, чего с тебя взять? – сказал Тербер. – Техасцы – люди простые. Любят своих дружков, штат Техас и родную мать. А ненавидят негров, евреев, чужаков в безнравственных женщин. При условии, конечно, что не спят с ними сами.
– То ли мы рано прибыли, то ли седьмая рота разорвала отношения с фирмой «Бубон и компания», – заметил Старк.
– Говори, говори, я тебя все равно насквозь вижу, – сказал Тербер. – Эй, Роза!
Они, между прочим, действительно прибыли рано: они ушли с КП в пять минут десятого, а все остальные вырвались с позиций лишь в десять. Из знакомых в баре был только хахаль Розы, тот самый сержант-артиллерист – он сидел все в той же кабинке в конце зала, будто никуда оттуда не уходил, – но на этот раз с ним сидело еще трое дружков.
– Пей-напивайся, – широко улыбнулся Чарли. – Сегодня все пей-напивайся. Замецательный день. Один лаз пей бесплатно, моя угосцает. – На потном лице китайца снова расплылась улыбка, он кивнул им и двинулся дальше, пытаясь в одиночку обслужить толпу, облепившую стойку.
– Хороший мужик, – сказал Старк.
– Отличный, – согласился Тербер.
– Он что, такой богатый, что может нас угостить?
– Сомневаюсь.
– Ему надо было поставить за стойку еще кого-нибудь.
– В зале тоже официанток не хватает, – сказал Тербер, наблюдая за Розой.
Ей помогала еще одна девушка, но, несмотря на это. Роза зашивалась не меньше Чарли, потому что хотела успеть все сразу – и разносить по столикам пиво, и сидеть со своим штаб-сержантом.
– Роза! – гаркнул Тербер. – Не слышишь?
Она сидела с артиллеристами, но, услышав, подошла. На смуглом блудливом личике – если бы слегка раскосые глазки не выдавали тайну расового мезальянса ее родителей, она была бы вылитая португалка – проглядывало некоторое раздражение.
– Ты чего, Тербер?
– Как зовут твоего приятеля?
Она недовольно зыркнула на него.
– А тебе зачем? Тебя не касается.
Тербер откровенно изучал ее пышную грудь. Проследив за его взглядом, Роза сердито вскинула голову и с вызовом уставилась в его светлые серые глаза.
– Он из какой части? – непринужденно спросил Тербер.
– Тебе-то что? Я думала, по делу позвал. Пьяный ужа, да? Стойку Чарли обслуживает, понял? Я к бару не касаюсь. – Качнув бедрами, она повернулась и пошла назад к кабинке артиллеристов.
Тербер и Старк, не сговариваясь, одновременно крутанулись на табуретах посмотреть, как она уходит. Ее гладкие голые ноги многообещающе скользили одна об другую под вихрящейся юбкой. Впадинка поясницы с захватывающей дух стремительностью переходила в аппетитную попку, которая, проказливо вихляясь, посылала им на ходу свой привет.
– Боже святый! – благоговейно сказал Старк. – Какая задница!
– Аминь, – меланхолически отозвался Тербер. Поджав губы, он неторопливо провел языком по усам. В нем знакомо закипала мутная пьяная агрессивность, и от ее живительных паров голова прояснялась, как от глубокого вдоха камфоры. И вдруг возникло отчетливое ощущение, что все это когда-то Уже было.
– Тебе хорошо? – спросил Старк.
– Еще бы!
– Вот, старик, это и есть настоящая жизнь, – поучительно сказал Старк. – И ни на какую Другую я ее не променяю. А ты?
– И я нет… Старк, знаешь, чего тебе не хватает? Ты – техасец, а у техасцев нет чувства юмора.
– Почему? У меня чувство юмора есть.
– Есть, конечно. Оно у всех есть. Только у тебя оно не того розлива. Слишком пустое. И у тебя все в кучу – и гордость, и юмор. Без нормального чувства юмора человек, у которого есть гордость, и до тридцати не дотянет – сам себя угробит. А возьми, к примеру, меня. У меня чувство юмора то что надо. И потому я могу заставить тебя сделать что угодно.
– Если сам не захочу, ни хрена ты меня не заставишь, – сказал Старк.
– Ты уверен? – коварно подначивал Тербер. – Хочешь, поспорим?
– А чего, давай!
Хитро усмехаясь, Тербер допил виски. Потом выпрямился и позвал:
– Роза! Э-эй!
Роза, нахмурясь, снова подошла к стойке.
– Разорался. Чего ты от меня опять хочешь?
– Еще глоток виски, малышка. Больше ничего. Плесни мне в стаканчик.
– Чарли проси. Он тебе плеснет.
– Ну его к черту! Хочу, чтобы ты.
– Ладно. Только время на тебя зря трачу. Пиво еще будешь? Принести?
Тербер посмотрел на свою бутылку пива.
– Да, принеси. Это вылей в ведро. Принеси холодного.
– От тебя одни хлопоты. – Роза улыбнулась.
– Ты так думаешь? Роза, а приятеля твоего как зовут?
– Пошел к черту!
– Он из какой части?
– Я сказала, пошел к черту!
– Знаешь, почему я тебя позвал? Чтобы посмотреть, как ты потом пойдешь назад. У тебя, Роза, попка – загляденье.
– Я замужем, – с достоинством сказала Роза, подразумевая, что у нее есть постоянный хахаль. Но было видно, что она польщена.
– Как же все-таки зовут твоего приятеля?
– Дурак! – взорвалась Роза. – Заткнись! Иди к черту!
– Моя фамилия Берни, – пройдя к ним через зал, объявил артиллерист. – Штаб-сержант Айра Берни, восьмой артиллерийский полевой. Еще что-нибудь интересует?
– Пожалуй, – задумчиво сказал Тербер. – Сколько тебе лет?
– В июне будет двадцать четыре. Что еще?
– Молоденький. Для твоего возраста у тебя уж больно роскошная любовница.
– Не жалуюсь, – сказал штаб-сержант. – Менять пока не собираюсь. Что еще?
– Еще? Может, не откажешься выпить со мной и моим другом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145