И портреты его посмотрели, и слова диктора выслушали молча. И лишь, когда передача закончилась, Жестянщик и его друг Забой посмотрели друг на друга.
— И что скажешь? — произнес наконец нервный и несдержанный Жестянщик.
— Илья заложил.
— Да, Петрович предупреждал.
— А завтра про нас сообщат... И портретики покажут, и статьи назовут...
— Надо Петровичу позвонить. Вдруг у него телевизор был выключен. — Жестянщик, дергаясь от возбуждения, набрал номер телефона Петровича и замер, прижав трубку к уху. К телефону никто не подходил. Тогда он набрал номер снова, думая, что ошибся, но и на этот раз в трубке слышались лишь долгие безответные гудки.
— Ну что? — спросил Забой.
— Никто не подходит.
Это было странно, это никак не объяснялось.
Они ушли от Петровича полчаса назад, он никуда не собирался, он вообще не выходил из дома последние дни, они носили ему хлеб, колбасу, водку. Правда, водку он почти не пил, отдавая предпочтение чаю, вот чаю он пил много. Это не был чифирь в полном смысле слова, но чай Петрович заваривал крепкий — столовая ложка на стакан.
— Может, с сердцем что-то? — предположил Забой.
— Какое сердце?! Какое сердце?! — взвился Жестянщик. — У него Огородников должен быть! Понял?
— Может, Илья что-то ему сказал, пригрозил... А тут еще эта передача по телевизору... Огородников ушел, а его и прихватило...
— Петровича прихватило?!
— А может, его взяли? Может, засада в квартире?
— Какой взяли, какой взяли! — опять завизжал Жестянщик. — Если бы знали, где он, если бы взяли, то не было бы этой передачи! Понял?! На кой черт кому нужна эта передача, если мужика уже обложили? Ни фига его не взяли! Никто не знает, где он, понял?!
— Позвони еще раз, — рассудительно сказал Забой. — Не может быть... Петрович крепкий мужик.
Жестянщик подбежал к телефону, быстро набрал номер и замер, склонившись вперед. Но опять из трубки неслись длинные гудки, в которых теперь ему слышалось что-то безнадежное.
— Ты быстро набирал номер, — сказал Забой. — Мог ошибиться.
— Пятый раз ошибаюсь? — ощерился Жестянщик. — Да?! Пятый раз?!
— Набери еще раз, — сказал Забой густым своим, неторопливым голосом. — Давай-давай.
На этот раз Жестянщик набирал номер, старательно втыкая палец в каждую дырку диска и медленно доворачивая до упора. После этого он не вынимал палец из дырки, а так же медленно возвращал диск в исходное положение. Закончив набор, опять замер с трубкой. Он будто ожидал, что наконец после столь тщательного набора услышит негромкий голос Петровича.
Но нет, только гудки.
Обернувшись, Жестянщик протянул трубку Забою — на, дескать, послушай, убедись и заткнись со своими советами. Тот долго слушал гудки, и, не дождавшись ответа, положил трубку.
— Надо ехать, — сказал он. — Может, и в самом деле прихватило мужика с перепугу.
— Петровича с перепугу?! — опять взвился Жестянщик. — Ты знаешь, что это за мужик?!
— Поехали, — сказал Забой. — Ключ от квартиры у тебя?
Не отвечая, Жестянщик первым выскочил в дверь. Во дворе стоял клиент с помятым крылом — пригнал машину на ремонт.
— Слушай, друг! — подбежал к нему Жестянщик. — Подбрось нас в одно место, добро? Тут недалеко, десять минут. А потом мы в два счета твои дыры залатаем. Понимаешь, важное дело! Очень важное!
— Нет проблем. — Толстяк включил мотор, подождал, пока оба парня усядутся, и осторожно тронул машину с места.
По лестнице оба поднимались, стараясь ступать тише, словно ожидали подвоха. Но все было спокойно. В подъезде не встретился ни один человек. Во дворе тоже вроде все было спокойно. Подойдя к двери, Жестянщик прижал ухо к клеенчатой ее поверхности и прислушался, дав знак Забою молчать. Из квартиры не доносилось ни единого звука. Тогда он позвонил, позвонил еще раз, длиннее, потом нажал на кнопку несколько раз подряд. Никто не открывал дверь, никто не выходил, и из квартиры, кроме дребезжащего звонка, не слышалось ни единого звука.
— Может, Илья увез его куда-нибудь? — предположил Забой.
— Он в шлепанцах был, в пижаме, небритый! — шепотом прокричал Жестянщик.
Вынув из кармана ключ, который ему недавно вручил Петрович, он вставил его в замок, осторожно повернул раз, другой и толкнул дверь. В квартиру Жестянщик проскользнул на цыпочках, опасливо огляделся, прислушался. Так же тихо в прихожую вошел Забой, прикрыл за собой дверь.
В комнату первым вступил Жестянщик.
И невольно издал такой звук, будто чем-то поперхнулся.
Петрович лежал, откинувшись в кресле, грудь его была залита кровью, в старенькой пижаме можно было рассмотреть несколько окровавленных дыр от пуль. Длинные желтоватые зубы ощерились в неживой уже ухмылке, руки свесились вниз, серые уже ладони, подогнувшись внутрь, касались крашеного пола.
— Линяем, — сказал после долго молчания Жестянщик. Он словно вышел из оцепенения и, не поворачиваясь, попятился назад.
— Ничего не касайся, — сказал Забой. — А то еще и тут наследим.
Сдернув с вешалки обвисшую рубаху Петровича, Жестянщик старательно протер дверные ручки и, вбросив рубаху в прихожую, спиной закрыл дверь, стараясь не прикасаться к ней. Оба молча спустились вниз, пересекли двор, вышли на улицу и сели в машину — толстяк поджидал их. За всю дорогу ни Жестянщик, ни Забой не проронили не слова. И лишь когда снова оказались в гараже, когда отгородились от всего мира железными воротами и убедились, что, кроме них, здесь никого нет, решились переброситься несколькими словами.
— Что скажешь? — спросил Жестянщик.
— А что сказать... Хлопнули мужика. Он, похоже, чувствовал... Нехорошо, говорил, что к нему едет Огородников... Несколько раз повторил.
— Значит, Илья?
— Больше некому.
— Что будем делать? — спросил Жестянщик без обычной своей взвинченности. Увиденное в квартире потрясло его куда больше, чем Забоя. Распростертое в кресле тело Петровича, из которого еще сочилась кровь, серое лицо, желтые зубы, полуоткрытые в мертвой ухмылке глаза... И это был человек, который всего полчаса назад разговаривал, пил с ними водку, обещал помочь и просил о помощи... Вся эта картина до сих пор стояла у них перед глазами.
— Илью кончать надо, — сказал Забой.
— Ха! Кончать! А на фига?! Линять надо, понял?! Линять!
— Петрович сказал, что, пока Огородников жив, мы все на волоске... Он был прав.
— Это что же получается... Огородников решил от всех избавиться? Чистеньким выйти? А зубило в зубы он не хочет? — завопил Жестянщик и подбежал к воротам — ему показалось, что за ними мелькнула чья-то тень, он выскочил наружу, но там никого не увидел. Тогда он с грохотом снова захлопнул ворота и сунул в приваренные петли подвернувшуюся ржавую скобу.
Некоторое время оба молчали, пытаясь осмыслить происшедшее. Сквозь щели били узкие слепящие лучи солнца, в их свете кружила пыль, где-то рядом проносились машины, во дворе все еще стоял частник — они обещали ему немедленно заняться его машиной.
— Там мужик ждет, — вспомнил Забой.
— Подождет!
— Скажи, чтоб завтра приходил... Нечего ему тут делать. Без него хватает.
— Тоже верно.
— И ключи пусть оставит.
— На фига?! — Жестянщик, кажется, вскрикивал и взвивался каждый раз, когда чего-то не понимал.
— Машина может пригодиться... Сегодня вечером.
— Да? — Жестянщик замер на какое-то время, потом медленно повернулся к Забою. — А что... И в самом деле... Ну ты, Гена, молоток, ну, молоток! С тобой не забалуешь!
— Не надо со мной баловать, — серьезно ответил Забой.
Пока Жестянщик ходил во двор и договаривался с толстяком на завтрашний день, Забой сидел в углу, глядя на залитую маслами землю. Тяжелые пальцы со въевшимся в них мазутом, ржавым металлом он скрестил, локти поставил на колени. Мысли его текли медленно, рывками, но в правильном направлении. Забой не метался, как его друг Жестянщик, он спокойно и неторопливо думал, как быть дальше. И пришел к единственному вопросу, который задал Жестянщику, едва тот появился, победно позвякивая ключами от машины.
— А это... Как с трупом? — спросил Забой.
— С каким трупом?
— Петровича... Он же остался в квартире.
— Ну и пусть, тебе-то что?
— Завоняет, загниет... Червь пойдет... Нехорошо это, не по-людски.
— Ты что же предлагаешь — труп выкрасть и похоронить с музыкой? С венками? С рыдающими толпами? — куражился Жестянщик, выкрикивая все новые и новые свои вопросы.
— Не надо его выкрадать... Хлопотно это... Опасно. Попадемся. Ментам надо позвонить.
— Кому?! — От неожиданного предложения Жестянщик, кажется, даже подпрыгнул на месте.
— Пусть они забирают, пусть и хоронят.
— Ты что, совсем умом тронулся? Какие к черту менты? Может, сходить к ним, может, лично дать показания?
— Петровичу не понравится, что мы его оставили... Он загниет, его черви съедят, — негромко продолжал Забой. — Обидится на нас... Он, может, и ключ специально дал для такого случая... Чтобы подстраховаться. Его же там никогда никто и не найдет... Надо ему помочь.
— Кому?!
— Петровичу.
— Нет Петровича, Гена! Его нет! Труп остался! Мясо! Кишки! Говно и моча!
— Здесь Петрович, — негромко проговорил Забой. — Я чувствую. Он слушает нас.
— Что-о-о? — протянул Жестянщик издевательски, но почему-то шепотом и тут же опасливо обернулся, всматриваясь в темные углы гаража. — Гена, тебе плохо?
— Ты как хочешь, а я позвоню... Петровича им не взять, он уже на воле... А труп надо похоронить. Он еще не раз отблагодарит нас.
Жестянщик упал перед Забоем на колени, но не от потрясения, он поднял ладонями его голову, заглянул в глаза.
— Не надо, Женя, я в порядке... У нас на шахте, пока последний труп из завала не вытащат, работу не начинают. Вроде и похоронены, вроде и в земле, а вот ищут. Неделю ищут, две, три... Пока не найдут, добычу не начинают. И поиски не прекращают. Я на шахте вырос, Женя. У нас так. Ты извини, конечно, но я позвоню.
— Хорошо! — вскочил Жестянщик. — Хорошо. Но с условием!
— Ну?
— Куда угодно, но не к ментам. Звони на телевидение, в военкомат, в кинотеатр, в прокуратуру, наконец, но не ментам!
— Как хочешь. — Забой пожал крутыми плечами. — И это... Илья тоже на нас. Иначе Петрович не простит.
— Знаешь?! — вскочил Жестянщик. — Хватит! С этим загробным миром, потусторонними видениями, кладбищенскими потешками...
— Он здесь, — тихо сказал Забой.
— Кто?!
— Петрович.
Жестянщик круто повернулся и вышел, с грохотом бросив за собой железную дверь, врезанную в ворота. Забой слышал, как он что-то поддал во дворе, что-то опрокинул, матернулся вслух и наконец смолк, свернув за угол гаража. Тогда Забой поднялся, подошел к небольшому столу, покрытому газетой с жирными пятнами от колбасы. Присев к столу, он принялся внимательно рассматривать газету, потом повернул ее к себе другой стороной и наконец нашел то, что искал. После статьи о расстреле семьи Суровцевых были приведены несколько телефонов, по которым можно позвонить, если кому-то станет что-либо известно о преступлении. Оторвав от газеты клочок с номерами телефонов, Забой свернул его пополам и сунул в нагрудный карман рубашки.
Выйдя из гаража, он некоторое время стоял, привыкая к слепящему солнечному свету.
Жестянщика нигде не было.
И тогда он вышел на улицу.
— Ты куда?! — раздался сзади взвинченный голос.
— Звонить.
— Пошли вместе... А то ты какой-то не в себе. Петрович в гараже остался?
— Нет... С нами идет.
— Это хорошо, — нервно усмехнулся Жестянщик. — Он мужик надежный, в обиду не даст. Верно говорю?
— Вон тот автомат работает без жетонов.
Подойдя к железной будке с сорванными дверями и выбитыми стеклами, Забой вынул из кармана клочок газетной бумаги, сверился и набрал номер.
Жестянщик замер рядом, опасливо озираясь по сторонам, чтобы и близко никто не смог подойти и подслушать, о чем пойдет разговор.
— Алло! — сказал Забой, заметно волнуясь. — Кто у телефона?
— Пафнутьев у телефона. Павел Николаевич Пафнутьев.
— Я по поводу трупа...
— Это ко мне! Кто убит, кем, когда, за что?
— Записывайте адрес...
— Пишу!
— Улица Новаторов, двадцать девять... Квартира семнадцать... Осадчий его фамилия. Записали? Все.
Забой повесил трубку, хотя на том конце провода некий Пафнутьев пытался еще что-то спросить, явно затягивая разговор. Но Забой знал — нельзя ввязываться в такие беседы, каждая лишняя секунда может оказаться предательской, выдать местонахождение телефона.
* * *
Сунув руки в карманы, молча и насупленно бродил Пафнутьев по пустоватой квартире Осадчего и ничего не мог найти интересного для себя, ни за что не мог зацепиться. Квартира была чистая. Пыли, грязи, мусора, кухонных отходов — ничего этого не было. Но, с другой стороны, не было ничего, что создавало бы хоть какой-нибудь уют. Похоже, этот человек, отсидев полтора десятка лет в зонах, тюрьмах и лагерях, сам того не замечая, у себя дома создал такую же обстановку, к которой привык в заключении.
Худолей, казалось, наслаждался той живописной позой, в которой лежал мертвый Петрович. Распахнутая на груди, пробитая пулями пижама, вытянутые ноги, отброшенные в агонии шлепанцы на полу, тяжелые крупные ладони, подогнутые внутрь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
— И что скажешь? — произнес наконец нервный и несдержанный Жестянщик.
— Илья заложил.
— Да, Петрович предупреждал.
— А завтра про нас сообщат... И портретики покажут, и статьи назовут...
— Надо Петровичу позвонить. Вдруг у него телевизор был выключен. — Жестянщик, дергаясь от возбуждения, набрал номер телефона Петровича и замер, прижав трубку к уху. К телефону никто не подходил. Тогда он набрал номер снова, думая, что ошибся, но и на этот раз в трубке слышались лишь долгие безответные гудки.
— Ну что? — спросил Забой.
— Никто не подходит.
Это было странно, это никак не объяснялось.
Они ушли от Петровича полчаса назад, он никуда не собирался, он вообще не выходил из дома последние дни, они носили ему хлеб, колбасу, водку. Правда, водку он почти не пил, отдавая предпочтение чаю, вот чаю он пил много. Это не был чифирь в полном смысле слова, но чай Петрович заваривал крепкий — столовая ложка на стакан.
— Может, с сердцем что-то? — предположил Забой.
— Какое сердце?! Какое сердце?! — взвился Жестянщик. — У него Огородников должен быть! Понял?
— Может, Илья что-то ему сказал, пригрозил... А тут еще эта передача по телевизору... Огородников ушел, а его и прихватило...
— Петровича прихватило?!
— А может, его взяли? Может, засада в квартире?
— Какой взяли, какой взяли! — опять завизжал Жестянщик. — Если бы знали, где он, если бы взяли, то не было бы этой передачи! Понял?! На кой черт кому нужна эта передача, если мужика уже обложили? Ни фига его не взяли! Никто не знает, где он, понял?!
— Позвони еще раз, — рассудительно сказал Забой. — Не может быть... Петрович крепкий мужик.
Жестянщик подбежал к телефону, быстро набрал номер и замер, склонившись вперед. Но опять из трубки неслись длинные гудки, в которых теперь ему слышалось что-то безнадежное.
— Ты быстро набирал номер, — сказал Забой. — Мог ошибиться.
— Пятый раз ошибаюсь? — ощерился Жестянщик. — Да?! Пятый раз?!
— Набери еще раз, — сказал Забой густым своим, неторопливым голосом. — Давай-давай.
На этот раз Жестянщик набирал номер, старательно втыкая палец в каждую дырку диска и медленно доворачивая до упора. После этого он не вынимал палец из дырки, а так же медленно возвращал диск в исходное положение. Закончив набор, опять замер с трубкой. Он будто ожидал, что наконец после столь тщательного набора услышит негромкий голос Петровича.
Но нет, только гудки.
Обернувшись, Жестянщик протянул трубку Забою — на, дескать, послушай, убедись и заткнись со своими советами. Тот долго слушал гудки, и, не дождавшись ответа, положил трубку.
— Надо ехать, — сказал он. — Может, и в самом деле прихватило мужика с перепугу.
— Петровича с перепугу?! — опять взвился Жестянщик. — Ты знаешь, что это за мужик?!
— Поехали, — сказал Забой. — Ключ от квартиры у тебя?
Не отвечая, Жестянщик первым выскочил в дверь. Во дворе стоял клиент с помятым крылом — пригнал машину на ремонт.
— Слушай, друг! — подбежал к нему Жестянщик. — Подбрось нас в одно место, добро? Тут недалеко, десять минут. А потом мы в два счета твои дыры залатаем. Понимаешь, важное дело! Очень важное!
— Нет проблем. — Толстяк включил мотор, подождал, пока оба парня усядутся, и осторожно тронул машину с места.
По лестнице оба поднимались, стараясь ступать тише, словно ожидали подвоха. Но все было спокойно. В подъезде не встретился ни один человек. Во дворе тоже вроде все было спокойно. Подойдя к двери, Жестянщик прижал ухо к клеенчатой ее поверхности и прислушался, дав знак Забою молчать. Из квартиры не доносилось ни единого звука. Тогда он позвонил, позвонил еще раз, длиннее, потом нажал на кнопку несколько раз подряд. Никто не открывал дверь, никто не выходил, и из квартиры, кроме дребезжащего звонка, не слышалось ни единого звука.
— Может, Илья увез его куда-нибудь? — предположил Забой.
— Он в шлепанцах был, в пижаме, небритый! — шепотом прокричал Жестянщик.
Вынув из кармана ключ, который ему недавно вручил Петрович, он вставил его в замок, осторожно повернул раз, другой и толкнул дверь. В квартиру Жестянщик проскользнул на цыпочках, опасливо огляделся, прислушался. Так же тихо в прихожую вошел Забой, прикрыл за собой дверь.
В комнату первым вступил Жестянщик.
И невольно издал такой звук, будто чем-то поперхнулся.
Петрович лежал, откинувшись в кресле, грудь его была залита кровью, в старенькой пижаме можно было рассмотреть несколько окровавленных дыр от пуль. Длинные желтоватые зубы ощерились в неживой уже ухмылке, руки свесились вниз, серые уже ладони, подогнувшись внутрь, касались крашеного пола.
— Линяем, — сказал после долго молчания Жестянщик. Он словно вышел из оцепенения и, не поворачиваясь, попятился назад.
— Ничего не касайся, — сказал Забой. — А то еще и тут наследим.
Сдернув с вешалки обвисшую рубаху Петровича, Жестянщик старательно протер дверные ручки и, вбросив рубаху в прихожую, спиной закрыл дверь, стараясь не прикасаться к ней. Оба молча спустились вниз, пересекли двор, вышли на улицу и сели в машину — толстяк поджидал их. За всю дорогу ни Жестянщик, ни Забой не проронили не слова. И лишь когда снова оказались в гараже, когда отгородились от всего мира железными воротами и убедились, что, кроме них, здесь никого нет, решились переброситься несколькими словами.
— Что скажешь? — спросил Жестянщик.
— А что сказать... Хлопнули мужика. Он, похоже, чувствовал... Нехорошо, говорил, что к нему едет Огородников... Несколько раз повторил.
— Значит, Илья?
— Больше некому.
— Что будем делать? — спросил Жестянщик без обычной своей взвинченности. Увиденное в квартире потрясло его куда больше, чем Забоя. Распростертое в кресле тело Петровича, из которого еще сочилась кровь, серое лицо, желтые зубы, полуоткрытые в мертвой ухмылке глаза... И это был человек, который всего полчаса назад разговаривал, пил с ними водку, обещал помочь и просил о помощи... Вся эта картина до сих пор стояла у них перед глазами.
— Илью кончать надо, — сказал Забой.
— Ха! Кончать! А на фига?! Линять надо, понял?! Линять!
— Петрович сказал, что, пока Огородников жив, мы все на волоске... Он был прав.
— Это что же получается... Огородников решил от всех избавиться? Чистеньким выйти? А зубило в зубы он не хочет? — завопил Жестянщик и подбежал к воротам — ему показалось, что за ними мелькнула чья-то тень, он выскочил наружу, но там никого не увидел. Тогда он с грохотом снова захлопнул ворота и сунул в приваренные петли подвернувшуюся ржавую скобу.
Некоторое время оба молчали, пытаясь осмыслить происшедшее. Сквозь щели били узкие слепящие лучи солнца, в их свете кружила пыль, где-то рядом проносились машины, во дворе все еще стоял частник — они обещали ему немедленно заняться его машиной.
— Там мужик ждет, — вспомнил Забой.
— Подождет!
— Скажи, чтоб завтра приходил... Нечего ему тут делать. Без него хватает.
— Тоже верно.
— И ключи пусть оставит.
— На фига?! — Жестянщик, кажется, вскрикивал и взвивался каждый раз, когда чего-то не понимал.
— Машина может пригодиться... Сегодня вечером.
— Да? — Жестянщик замер на какое-то время, потом медленно повернулся к Забою. — А что... И в самом деле... Ну ты, Гена, молоток, ну, молоток! С тобой не забалуешь!
— Не надо со мной баловать, — серьезно ответил Забой.
Пока Жестянщик ходил во двор и договаривался с толстяком на завтрашний день, Забой сидел в углу, глядя на залитую маслами землю. Тяжелые пальцы со въевшимся в них мазутом, ржавым металлом он скрестил, локти поставил на колени. Мысли его текли медленно, рывками, но в правильном направлении. Забой не метался, как его друг Жестянщик, он спокойно и неторопливо думал, как быть дальше. И пришел к единственному вопросу, который задал Жестянщику, едва тот появился, победно позвякивая ключами от машины.
— А это... Как с трупом? — спросил Забой.
— С каким трупом?
— Петровича... Он же остался в квартире.
— Ну и пусть, тебе-то что?
— Завоняет, загниет... Червь пойдет... Нехорошо это, не по-людски.
— Ты что же предлагаешь — труп выкрасть и похоронить с музыкой? С венками? С рыдающими толпами? — куражился Жестянщик, выкрикивая все новые и новые свои вопросы.
— Не надо его выкрадать... Хлопотно это... Опасно. Попадемся. Ментам надо позвонить.
— Кому?! — От неожиданного предложения Жестянщик, кажется, даже подпрыгнул на месте.
— Пусть они забирают, пусть и хоронят.
— Ты что, совсем умом тронулся? Какие к черту менты? Может, сходить к ним, может, лично дать показания?
— Петровичу не понравится, что мы его оставили... Он загниет, его черви съедят, — негромко продолжал Забой. — Обидится на нас... Он, может, и ключ специально дал для такого случая... Чтобы подстраховаться. Его же там никогда никто и не найдет... Надо ему помочь.
— Кому?!
— Петровичу.
— Нет Петровича, Гена! Его нет! Труп остался! Мясо! Кишки! Говно и моча!
— Здесь Петрович, — негромко проговорил Забой. — Я чувствую. Он слушает нас.
— Что-о-о? — протянул Жестянщик издевательски, но почему-то шепотом и тут же опасливо обернулся, всматриваясь в темные углы гаража. — Гена, тебе плохо?
— Ты как хочешь, а я позвоню... Петровича им не взять, он уже на воле... А труп надо похоронить. Он еще не раз отблагодарит нас.
Жестянщик упал перед Забоем на колени, но не от потрясения, он поднял ладонями его голову, заглянул в глаза.
— Не надо, Женя, я в порядке... У нас на шахте, пока последний труп из завала не вытащат, работу не начинают. Вроде и похоронены, вроде и в земле, а вот ищут. Неделю ищут, две, три... Пока не найдут, добычу не начинают. И поиски не прекращают. Я на шахте вырос, Женя. У нас так. Ты извини, конечно, но я позвоню.
— Хорошо! — вскочил Жестянщик. — Хорошо. Но с условием!
— Ну?
— Куда угодно, но не к ментам. Звони на телевидение, в военкомат, в кинотеатр, в прокуратуру, наконец, но не ментам!
— Как хочешь. — Забой пожал крутыми плечами. — И это... Илья тоже на нас. Иначе Петрович не простит.
— Знаешь?! — вскочил Жестянщик. — Хватит! С этим загробным миром, потусторонними видениями, кладбищенскими потешками...
— Он здесь, — тихо сказал Забой.
— Кто?!
— Петрович.
Жестянщик круто повернулся и вышел, с грохотом бросив за собой железную дверь, врезанную в ворота. Забой слышал, как он что-то поддал во дворе, что-то опрокинул, матернулся вслух и наконец смолк, свернув за угол гаража. Тогда Забой поднялся, подошел к небольшому столу, покрытому газетой с жирными пятнами от колбасы. Присев к столу, он принялся внимательно рассматривать газету, потом повернул ее к себе другой стороной и наконец нашел то, что искал. После статьи о расстреле семьи Суровцевых были приведены несколько телефонов, по которым можно позвонить, если кому-то станет что-либо известно о преступлении. Оторвав от газеты клочок с номерами телефонов, Забой свернул его пополам и сунул в нагрудный карман рубашки.
Выйдя из гаража, он некоторое время стоял, привыкая к слепящему солнечному свету.
Жестянщика нигде не было.
И тогда он вышел на улицу.
— Ты куда?! — раздался сзади взвинченный голос.
— Звонить.
— Пошли вместе... А то ты какой-то не в себе. Петрович в гараже остался?
— Нет... С нами идет.
— Это хорошо, — нервно усмехнулся Жестянщик. — Он мужик надежный, в обиду не даст. Верно говорю?
— Вон тот автомат работает без жетонов.
Подойдя к железной будке с сорванными дверями и выбитыми стеклами, Забой вынул из кармана клочок газетной бумаги, сверился и набрал номер.
Жестянщик замер рядом, опасливо озираясь по сторонам, чтобы и близко никто не смог подойти и подслушать, о чем пойдет разговор.
— Алло! — сказал Забой, заметно волнуясь. — Кто у телефона?
— Пафнутьев у телефона. Павел Николаевич Пафнутьев.
— Я по поводу трупа...
— Это ко мне! Кто убит, кем, когда, за что?
— Записывайте адрес...
— Пишу!
— Улица Новаторов, двадцать девять... Квартира семнадцать... Осадчий его фамилия. Записали? Все.
Забой повесил трубку, хотя на том конце провода некий Пафнутьев пытался еще что-то спросить, явно затягивая разговор. Но Забой знал — нельзя ввязываться в такие беседы, каждая лишняя секунда может оказаться предательской, выдать местонахождение телефона.
* * *
Сунув руки в карманы, молча и насупленно бродил Пафнутьев по пустоватой квартире Осадчего и ничего не мог найти интересного для себя, ни за что не мог зацепиться. Квартира была чистая. Пыли, грязи, мусора, кухонных отходов — ничего этого не было. Но, с другой стороны, не было ничего, что создавало бы хоть какой-нибудь уют. Похоже, этот человек, отсидев полтора десятка лет в зонах, тюрьмах и лагерях, сам того не замечая, у себя дома создал такую же обстановку, к которой привык в заключении.
Худолей, казалось, наслаждался той живописной позой, в которой лежал мертвый Петрович. Распахнутая на груди, пробитая пулями пижама, вытянутые ноги, отброшенные в агонии шлепанцы на полу, тяжелые крупные ладони, подогнутые внутрь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40