— Вот видите! Стоит лишь чуть приноровиться — и сильный удар в грудь, живот или в лицо обеспечен. Если учесть, что почти ни у кого из кочевников нет доспехов, то, случись им подойти близко к стенам, град камней заставит их держаться на достаточном расстоянии.
— Вы хорошо разбираетесь в своем деле, капитан, — одобрительно сказал Нистур. — А что вы скажете про осадные лестницы? Здесь-то стены действительно высоки и отвесны, но есть места, где они ниже, частично разрушены, и там противник может рискнуть взобраться по ним.
— Никто из часовых или разведчиков не видел, чтобы кочевники сколачивали лестницы. А сам я думаю, что у этих дикарей кишка тонка штурмовать с лестницами. Такая атака — это очень крупная ставка. Большие потери неизбежны.
— Точно, — согласился Железное Дерево. — Господа обычно посылают в первых рядах с лестницами крестьян-рекрутов, считая их ни на что более не пригодными.
Они оказываются наименее болезненными потерями в бою.
— Так и есть. А на что еще они годятся? Зачем подставлять опытных солдат, даже не дав им возможности вступить в бой. Деревенщина штурмует стены с лестниц, отвлекая силы защитников, а настоящие воины бросаются в атаку с осадных башен, где они в безопасности до самого соприкосновения с противником.
А дикари не строят башен, не сколачивают лестниц, не сгоняют в качестве убойного мяса крестьян из соседних деревень.
— Так что же получается? — удивился Нистур. — Если все так ясно, то, может быть, вся эта демонстрация — лишь повод для Киаги и Правителя города покрасоваться друг перед другом, а затем решить все проблемы за столом переговоров?
— Чего не знаю — того не знаю, — пожал плечами Карст. — Я никогда не служил в таком странном городе, как Тарсис, да и про вождя, способного собрать воедино такую армию кочевников, я что-то раньше не слыхал.
— Не может ли быть так, — предположил Нистур, — что обе стороны хотят войны, но толком не представляют, как ее вести и с чего начинать?
— Надеяться на это я бы не стал, — мрачно, как Железное Дерево, усмехнулся Карст.
— Почему же? — спросил Нистур, уже догадываясь, каким будет ответ.
— Потому что, когда господа затевают войну, сами не понимая, как грамотно вести ее с наименьшими потерями, слишком много крови проливают простые солдаты и офицеры. Причем зачастую зазря.
— Кто отвечает за ворота? — спросил Железное Дерево.
— Я, — ответил Карст.
— Я имею в виду, кто из местных аристократов? Они наверняка распределили между собой участки стены, где могут в свое удовольствие упражняться в потугах выглядеть настоящими командирами.
— А, ты про этих. Так ведь тут же главный въезд в город. За него отвечает сам Правитель. Он у нас полковой патрон.
— Это такой почетный титул, пародия на звание, — объяснил Железное Дерево. — Во всех армиях у каждого полка есть свой патрон. Это обычно кто-нибудь из местных аристократов, приезжающих пару раз в год проверить, как идут дела во вверенном ему подразделении.
— Вторые по значению ворота — Северные. Там заправляет Советник Рукх, следующий после Правителя влиятельный человек в Тарсисе. Южные ворота под патронажем Советника Бласима, толстого, совершенно бесполезного типа. Есть еще старые портовые ворота, они сейчас наглухо замурованы, а отвечает за этот участок стены Советник Меде. Он главный банкир и казначей города, сами судите, какой милый и полезный из него начальник. Советник Мелкар — единственный, кто хоть что-то понимает в военном деле и действительно хочет сделать что-нибудь полезное для обороны города. Он командует фортом на юго-западном углу стен.
Есть еще Советник Альбан, но он уже слишком стар и даже не претендует на то, чтобы выглядеть бравым воякой. Все дела в его форте он пустил на самотек.
Выслушав напоследок этот малообнадеживающий доклад Карста, Нистур и Железное Дерево пошли по стене на юг. Повсюду шел ремонт метательных машин, заканчивалась заготовка камней, копий, дротиков. Дальше в стенах появились провалы и осыпи, через которые можно было перейти по наскоро сколоченным деревянным мостикам. Далеко не везде ремонтные работы шли полным ходом. Кое-где даже кустарник, разросшийся на внешней стороне осыпавшейся стены, еще не был вырублен, что дало бы возможность противнику почти скрытно приблизиться к самому пролому.
— Капитан не очень верит в тарсисскую аристократию, — заметил Нистур, — но он, похоже, считает, что стены города достаточно крепки, чтобы сдержать натиск кочевников.
— Все, что он говорит, правда, — сказал Железное Дерево, — просто опытный вояка многого не договаривает.
— Чего же именно? — удивился Нистур.
— А того, что явно бросается в глаза, но может стоить жизни тому, кто будет болтать лишнее. Ты ведь сам видел, что Киага не готовится к штурму стен.
Он что, не понимает, чем это грозит в случае атаки? Нет, судя по тому, что я слышал об этом человеке, он вовсе не глуп. Наоборот, он умеет многое продумывать наперед. Безмозглый самозванец не сумел бы объединить столько племен, кто бы там ни напророчествовал о скором приходе Великого Вождя.
— Значит, он действительно не собирается идти на штурм, а все эти приготовления — только демонстрация силы.
— Или у него есть другой план захвата города, — негромко сказал Железное Дерево.
— Какой такой другой план?
— Ну, например, сговор с каким-нибудь аристократом-предателем, который пообещал Киаге открыть одни из ворот за деньги и обещание какого-нибудь поста в захваченном городе или среди советников Вождя.
— Да, мрачная перспектива; я как-то об этом и не подумал.
Обойдя весь город по периметру, приятели спустились со стены и направились в сторону бывшей гавани.
— Ну, что скажешь? — поинтересовался Нистур.
— Похоже, нам лучше бы найти этого убийцу, — помолчав, ответил Железное Дерево.
— Что же заставило тебя изменить планы?
— Сбежать отсюда сейчас едва ли удастся. Я все время следил со стены за дозорами и патрулями кочевников. Это не просто боевое охранение. Судя по их количеству, они действительно выполняют приказ не выпускать никого из города.
Мы станем для них всего лишь учебной мишенью для стрельбы из лука. Город они обложили плотно.
— Но ведь и требование выдать убийц может оказаться просто уловкой.
— Скорее всего, так и есть, Но не забывай, даже такому дикарю, как Киага, нужно держать мину большого политика. Не столько перед Правителем Тарсиса, сколько перед своими вождями. Раз он при всех пообещал, что не станет штурмовать город, если получит убийцу, он будет вынужден сдержать слово, по крайней мере, пока не изобретет другого предлога для штурма.
— Да, так мы бы выиграли время, — согласился Нистур. — Хорошо еще, если бы он и запрет на выход из города снял.
— Ну, это вряд ли. Просто не забывай, с кем имеешь дело. Это же кочевники.
Как они воюют? Набегами, погонями, недолгими засадами. Им в диковинку, что настоящая война, осада — это прежде всего долгое-долгое ожидание. У них не хватит терпения. Даже если Киаге удастся удержать их здесь, вокруг города, они потеряют настрой и интерес к этой войне.
— А значит, — и их патрули станут реже, ленивее и менее внимательны?
— Вот именно. Хочешь не хочешь, а часть из них все равно вернется к оставленным семьям — кормить-то их надо. Мало-помалу большая часть воинов займется привычным делом — перегоном скота и набегами на деревни и караваны.
— А раз так, то возникнут и старые разногласия из-за пастбищ, дележа добычи. Всплывет и кровная вражда.
— Точно. Так что сейчас каждый выигранный день Делает наше бегство все более вероятным.
— А следовательно, — заключил Нистур, — хотим мы того или не хотим, но нам придется действовать как следователям. И причем как хорошим следователям.
Не успели они постучать в дверь дома-корабля Станбога, как Мирса с готовностью открыла им.
— Старик ждет вас, — сказала она.
Странный незнакомый акцент делал ее слова едва понятными, но красноречивые приглашающие жесты трудно было истолковать не правильно.
— А мы думали, что свалимся как снег на голову, — сказал Нистур, снимая шляпу и отряхивая с нее снег.
— Заходите, заходите. Грейтесь. Я ничуть не удивлен вашим появлением.
Поднявшись по скрипучему трапу, приятели с удовольствием наполнили кубки подогретым вином. Железное Дерево выложил на стол большой мешок.
— Вот, — сказал он, — тут пара жареных уток, фрукты, свежий хлеб — с этого мы начнем попытку расплатиться за твое гостеприимство и заботу. Городскому Совету еще не пришло в голову ограничить продажу продовольствия. Здесь действительно давненько не видали войны и осады.
— История города не помнит такого, — подтвердил Станбог.
— Значит, ты ждал нас? — осведомился Нистур, с удовольствием потягивая терпкий согревающий напиток.
— Мне рассказали, что сегодня утром вы были выпущены из тюрьмы. Затем на свободе оказалась и Ракушка. Провернуть такое дело — это свидетельствует о недюжинном уме и смекалке. Расскажите-ка, как было дело.
Разложив еду на столе и прикладываясь к ней в соответствии с аппетитом.
Железное Дерево и Нистур подробно рассказали все, что с ними случилось, старику и Мирсе. Станбог от души смеялся на протяжении почти всего рассказа.
— Нет, это ж надо! Куда там местным шутникам, — все еще хихикая, произнес старик. — Придумать эту легенду и таким образом выбраться из-за решетки — это уже требует изрядной фантазии и актерского мастерства. Но продолжать разыгрывать спектакль дальше на глазах всего города — это просто гениально.
— В общем-то, это было не так уж трудно, — скромно сказал Нистур. — В этом городе никто не знает, как полагается выглядеть настоящему следователю, как ему надлежит говорить и уж тем более что он должен делать. Кто скажет, что мы — не самые что ни на есть образцовые дознаватели?
— Отлично придумано, — признал Станбог. — Взять меня — я тоже понятия не имею, как выглядят настоящие детективы.
— Ну и сколько вы их сможете дурачить? — отрезвила всех Мирса, держа в руках сразу половину уже изрядно обглоданной утки.
Воцарилось молчание, нарушенное торжественным голосом Нистура:
— А мы никого не собираемся дурачить. Мы вычислим преступника, кем бы он ни был, и вручим его Правителю в назначенное время.
В разразившемся в ответ фырканье смешались в равных долях скептицизм и издевка.
Когда Железное Дерево снова потянулся за кружкой, Станбог обратил внимание на вновь появившуюся легкую дрожь в его руках.
— Э, да тебе отдохнуть нужно, голубчик. Как врач, я приказываю тебе, — настойчиво сказал старик.
Губы Железного Дерева уже скривились для короткого резкого отказа, но, подумав, солдат решил согласиться.
— Наверное, ты прав. Тебе виднее. Да и к утру я должен быть в форме.
— Логичное заключение, — удовлетворенно заметил Станбог.
— Пожалуй, я скоро тоже отправлюсь на боковую, — сказал Нистур. — Но сначала я, хочу выслушать, что скажет Ракушка, когда вернется.
Мирса потянулась и сказала:
— Я — спать у двери. Когда девчонка приходить, я разбужу. — И она скрылась в трюме, служившем в этом странном доме прихожей.
Когда Железное Дерево скрылся в своей каюте, Нистур тихонько спросил у лекаря:
— Что, скоро новый припадок?
— Не думаю. Рановато еще. Но что ни говори, а наш друг еще весьма слаб после предыдущего приступа.
— А есть от этого дела лекарство?
— По крайней мере, я не знаю такого. — Станбог бросил взгляд на Нистура. — Но когда он умрет, ты будешь свободен. Разве не этого ты ждешь?
Рука Нистура непроизвольно потянулась к отметине на шее.
— Значит, ты все знаешь?
— Узел Таналуса знаком любому, даже не очень искушенному в магии.
— Что касается твоего вопроса… сначала я был просто подавлен и удручен.
Но сейчас… Не скажу, что я счастлив быть связанным колдовскими силами по рукам и ногам, но этот парень мне симпатичен. Несмотря на внешнюю диковатость, он вовсе не похож на безмозглого барана, каковыми являются большинство наемников. Он с достоинством и даже, я бы сказал, с изяществом принял свою тяжелую долю. При этом он следует законам чести, которые не очень-то соблюдают куда более удачливые люди.
— Ты прав, — вздохнул Станбог, — ну а ты, мой друг, не устал ли от такой своей жизни? Разве профессия наемного убийцы не опротивела тебе еще до того, как тебя наняли убить этого обреченного?
— Ты почти не ошибся, старик, — прошептал Нистур, глядя ему в глаза.
Станбог кивнул и сказал:
— За долгую жизнь я встречал множество людей, гномов, эльфов и разной другой нечисти. Они были в разном душевном состоянии, по-разному переживали и осмысливали свою жизнь. После стольких лет наблюдений нетрудно прочесть знаки, которыми человек, сам того не желая, обозначает, что признает прожитую жизнь ошибкой.
— По правде говоря, в душе я всегда считал себя поэтом. К сожалению, мы живем во времена, когда люди, обладающие божественным даром стихосложения, не так почитаемы, как раньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34