– рассмеялся де Барн. – Тебя погубила любовь к блудословию и страсть к беспредметным спорам, а не зависть других братьев. И тебе самому это хорошо известно. Вот два пленника, задержанных по приказу бальи. Отведешь им лучшие камеры, каждому дашь по масляной лампе и охапку сена посвежее.
– Ладно, заводи, – проворчал тюремщик. У него за спиной выросли три вовсе бесплотные тени. Это были стражники подземелья.
– Могу ли я что-нибудь для вас сделать? – поинтересовался напоследок де Барн.
– Проследите, чтобы нам сюда приличный завтрак принесли, если не трудно, – буркнул Робер. – Как говорил мой покойный дядюшка, граф Гуго де Ретель: «Война войной, а обед по расписанию…»
– Если это возможно, отправьте, пожалуйста, депешу в Яффу на имя вольного каменщика мастера Грига, – попросил тевтонца Жак, – он там руководит восстановлением цитадели. И изложите ему все, что с нами произошло. Все почтовые расходы мы вам оплатим.
– Я сегодня же отправлю в Яффу своего слугу, – ответил де Барн. – По приказу великого магистра я более не возглавляю охрану сеньоры Корлеоне, но тем не менее я больше чем уверен: все, что произошло с вами, – дело ее рук.
– Я в этом тоже не сомневаюсь, – скрипнул зубами Робер. Дверь темницы вновь заскрипела и с громким хлопком затворилась, окончательно отсекая друзей от внешнего мира.
– Ну что, голубчики, пойдемте, я вам ваши новые жилища покажу, – раздался прямо над ухом у Жака скрипучий голос бывшего брата Вера.
Глава девятая,
в которой выясняется, что перед ассизами Иерусалимского
королевства все равны, а баронский суд -
отнюдь не самый гуманный суд в мире
Тир, 1228 г. от Р.Х., пятница –
воскресенье по Богоявлении (14–16 января)
Где-то далеко-далеко, в конце коридора, застонала входная дверь. Жак почесал подбородок – последнее время отросшая щетина зудела почище, чем укусы тюремных клопов, плюнул на кончики пальцев и, стараясь не обжечься, чуть вытянул фитиль. Его слух, обостренный за время, проведенное в тиши глубокого подземелья, уловил много необычного. Например, то, что по лестнице спустился не один человек, а сразу несколько, что это был не слуга, несущий еду и питье охранникам и заключенным, ибо прибывшие носили доспехи и были вооружены. Все вместе это означало, что в их судьбе наступают перемены – кроме него и Робера в главном тирском подземелье узников больше не было.
Ждать пришлось недолго. После коротких переговоров по каменному полу чуть слышно зашелестели войлочные башмаки надзирателя, загрохотали отпираемые запоры, и сразу же вслед за этим на все подземелье раскатился львиный рык достославного рыцаря де Мерлана. «Похоже, сир Робер не утерял присутствия духа», – подумал Жак, с трепетом ожидая, когда придет его черед. Сам он, отрезанный от мира и потерявший счет дням, уже давно находился на грани помешательства, и только ругань приятеля, неизменно доносившаяся до него в то время, когда в двери открывалась ставенка, удерживала его от малодушных поступков.
Ключ застучал в замке, дверь отворилась.
– Выходи! – раздался скрипучий голос Вера.
Жак поднялся с лежанки и шагнул наружу.
– Живой, пейзанин! – заорал Робер. Казалось, что одиночное заключение только прибавило ему сил и энергии. – Ну, я им всем устрою, когда выберусь наверх!
У выхода их ожидал де Барн в сопровождении своих сержантов.
– И где же твои пехотинцы, брат-рыцарь? – ехидно поинтересовался Робер. – Да и обещанное «Не далее как завтра» – похоже, несколько затянулось…
– Прошу меня простить, сир, – ответил, нахмурившись, де Барн, – но в этом нет моей вины. Там, наверху, вокруг вашего ареста кипят нешуточные страсти. Ваш главный недоброжелатель, сеньор Пьетро, заручился поддержкой Жана Ибелина и привез из Бейрута своего юриста. Все вместе они добились, чтобы вас держали отрезанными от внешнего мира до тех пор, пока обвинение не подготовится к суду. Впрочем, поспешим наверх, там вам все объяснят намного лучше, чем могу это сделать я, простой тевтонский рыцарь, не искушенный в дворцовых интригах и в судебном крючкотворстве…
– Сколько мы здесь сидим? – бесцеремонно перебил его Робер.
– Завтра будет неделя, – ответил де Барн. – Но разве это так важ…
– Понятно, – снова перебил его рыцарь, – значит, эта скотина нас кормила не чаще чем два раза в день вместо положенных трех. Бы нам провиант и вино передавали?
– Конечно, сир, – удивился де Барн, – я лично следил, да и ваша домохозяйка тоже, чтобы вам раз в день передавали суточный запас самых изысканных яств, дабы хоть как-то скрасить неудобства, связанные с заключением.
– Мы сюда больше не вернемся, сир рыцарь? – спросил Робер без всякой видимой связи с предыдущим вопросом.
– Нет, сир, – ответил де Барн. – Сегодня вы предстанете перед судом.
– Вот и славно. – Де Мерлан развернулся и со всей силы врезал стоящему в дверях тюремщику по физиономии. Тот охнул и растворился в темноте. В глубине коридора что-то грохнуло и покатилось.
Процессия начала подъем, который для приятелей, ослабевших в заключении, превратился в настоящее испытание. Жак шел, опираясь рукой о стену, в спину ему сопел Робер. За спиной у рыцаря, время от времени цепляя ножнами о шершавую штукатурку, поднимался тевтонец.
– Известная вам особа, донна Витториа, – негромко говорил де Барн Роберу, – встретив меня на приеме у архиепископа, просила передать, что вы в любой момент можете избежать суда. Стоит только сделать то, что она просила.
– Десять кизяков ей в глотку и прочие места, которые Бог создал у женщин на погибель мужчинам, как говорил мой дядюшка, граф де Ретель, после очередной ссоры с супругой, – поворачиваясь, на ходу чуть не всем корпусом, ответствовал де Мерлан. – Единственное, на что она может рассчитывать, после того как продержала меня в холоде и голоде столько дней, так это на добрые розги по филейным частям, ежели попадется мне где-нибудь без сильной охраны.
Жак был настроен не столь воинственно, но вынужден был признать, что в словах рыцаря, пусть и облаченных в столь грубую форму, содержится зерно истины.
– Сир Робер, ты помнишь о своем мече? – спросил он у де Мерлана.
– Всю неделю только о нем и думаю, – хмуро ответил тот, – но только в основном о лезвии, а не о рукоятке…
– Все ваше имущество арестовано по приказу бальи, – ответил де Барн, думая, что рыцарь и сержант беспокоятся именно об этом. – Все, что было при вас и найдено в доме, который вы занимаете, передано на хранение под опись в моем присутствии.
Оставшаяся часть подъема прошла в молчании, которое лишь изредка прерывалось негромкими чертыханиями то и дело спотыкающегося арденнского рыцаря.
Наконец, сделав очередной виток, лестница вывела процессию на поверхность. Когда приятели отдышались, а глаза их привыкли к яркому солнечному свету, выяснилось, что их там ожидает длинный, как жердь, человек в широкополой шляпе и темно-буром, почти черном платье.
– Прежде чем представиться, – произнес человек стрекочущим сорочьим голосом, – прошу вас изучить сие послание…
С этими словами он протянул друзьям заранее заготовленный свиток.
– Читай, – Робер пихнул Жака локтем под бок, – ты у нас грамотный.
– Дорогие мои сир шевалье де Мерлан и мэтр Жак из Монтелье! – зачитал Жак.
Оруженосец брата де Варна доставил мне весть о вашем аресте. Не медля ни минуты, я направился в Акру, дабы выяснить у бальи королевства, чем вызваны столь нелепые обвинения, но получил ответ, что это, мол, дело государственной важности. Зная вас обоих как людей высоко порядочных и весьма далеких от каких бы то ни было государственных дел, я позволил себе не согласиться с графом Томмазо и нанял за свой счет лучшего адвоката акрской гильдии. Это самый настоящий волкодав, который легко справится со всеми обвинениями, тем более огульными. За участие в процессе ему уплачено сполна, а кроме того, обещана половинная доля того, что ему удастся взыскать с лжеобвинителей и лжесвидетелей по окончании процесса. Сочтемся потом, при встрече. Надеюсь, что вы посетите меня в Яффе перед отбытием в Европу.
Искренне ваш
мастер Григ.
– Мэтр Ги из Вифлеема, к вашим услугам! – дождавшись, когда Жак завершит чтение, представился адвокат. – Суд состоится после обеда. Сейчас, по моему настоянию, вас отведут в отдельную комнату, где вы сможете поесть, умыться, побриться и переодеться в свежее платье. А заодно расскажете мне, что с вами произошло на самом деле, дабы я мог выстроить защиту. Хотя, по правде говоря, я в этом не особо и нуждаюсь, – добавил он с оттенком хвастовства, – местные законники – настоящие дети.
В сопровождении де Варна они проследовали в помещение, где их ждали брадобрей и приготовленные Хафизой наряды.
– Не вздумай проболтаться про монету, – прошептал Робер, обращаясь к Жаку, – этого тоже вполне могли перекупить.
– И в мыслях не имел, – ответил Жак, – я уже успел убедиться – то, что идет на пользу Виттории, ее слугам и ее покровителю, неизменно оборачивается нам во вред. Поэтому будем молчать.
* * *
На этот раз большой, богато украшенный зал, в котором городской бальи проводил пиры, суды и приемы, был полон народу. Среди нескольких десятков разряженных нобилей Жак разглядел Жана Ибелина, его племянника Ги де Монфора, сеньору Витторию и Пьетро ди Россиано. Было там и множество других знакомых лиц, чьи имена он не мог припомнить.
На месте, предназначенном для председателя, расположился сам правитель города. По правую руку от него восседал архидьякон каноников архиепископства, а но левую – какой-то жизнерадостный толстяк.
– Ничего себе толпа, – пробормотал у него за спиной Робер. – Слушай, а мы с тобой, случайно, не узурпацию королевской власти замыслили? В зале только Фридриха и папы не хватает…
– Тише, прошу вас, тише, – взмолился стоящий рядом адвокат. – Ради бога, не говорите резких слов и уж ни в коем случае не упражняйтесь в остроумии. Когда нужно будет пошутить, поверьте, я с этим отлично справлюсь и без вашей помощи.
– Слушайте! Слушайте! Слушайте! – по знаку бальи заголосил судебный пристав. Одновременно с этим городские стражники-алебардисты, сменив тевтонцев, взяли приятелей в каре и вывели их на середину зала.
– К наместнику Его Императорского Величества Фридриха, императора Священной Римской империи, короля Германии, короля Ломбардии, короля Иерусалима, – продолжил пристав, – обратились просители с множественными обвинениями, выдвигаемыми против рыцаря Робера, шевалье де Мерлана из Арденн, и сержанта Жака из Монтелье.
– Кто будет выдвигать обвинения? – не поднимаясь, спросил бальи.
– С вашего позволения, – жизнерадостный толстяк вскочил с места и, сделав несколько воробьиных скачков, вмиг оказался между судьями и подсудимыми, – я, Мартин из Аквитании, легист его светлости барона Жана де Ибелина Бейрутского, по всемилостивейшему соизволению своего господина буду представлять здесь его интересы. Помимо этого меня также сделали своим представителем сеньор Пьетро ди Россиано из дома Сеньи и сеньора Витториа ди Корлеоне. Позволите ли мне предъявить обвинения?
– Начинайте, – буркнул бальи.
Легист сноровисто отцепил от пояса свиток, развернул его и начал декламировать, словно кюре, читающий пастве Священное Писание. Время от времени он отрывал глаза от текста и обводил присутствующих ищущим понимания взглядом. Описав в цветистых выражениях обстоятельства появления в королевстве двух крестоносцев, он особое внимание уделил тому, что оба они взяли крест не из любви к Господу, а дабы найти защиту от справедливого возмездия за тяжкие преступления.
– Врет же как сивый мерин! – взвился при этих словах Робер.
– Подождите, сир, – прошептал ему на ухо адвокат. – Не мешайте ему рыть себе яму собственным языком.
– Донна Корлеоне, – продолжал толстяк, – обвиняет их в намеренном убийстве двух ее слуг, совершенном во время плавания на нефе «Акила». А закон, как известно, гласит, что, если кто лишит жизни, продаст или отпустит на свободу чужого серва, присуждается к уплате сорока ливров. Стало быть, за убийство, совершенное вдвоем, двух сервов сеньоры обвиняемым подлежит к уплате всего сто шестьдесят ливров виры.
– Желаете возразить? – спросил у адвоката бальи.
– Нет, монсир, – ответил тот, делая пометки на восковой табличке, – мои подзащитные прежде хотят выслушать все обвинения.
– Кроме того, – продолжил Мартин, дождавшись, когда председатель в знак согласия кивнет головой, – бальи Иерусалимского королевства обвиняет их в том, что эти двое нарушили перемирие между императором и султаном Конии, совершив разбойное нападение на принадлежащий ему город и пленив его родственника. А таковые действия, как известно, караются смертной казнью.
Далее. Во время описи имущества задержанных, вышеозначенных сира Робера и Жака, обнаружен боевой конь с клеймом ордена Бедных рыцарей Христа и Храма Соломонова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
– Ладно, заводи, – проворчал тюремщик. У него за спиной выросли три вовсе бесплотные тени. Это были стражники подземелья.
– Могу ли я что-нибудь для вас сделать? – поинтересовался напоследок де Барн.
– Проследите, чтобы нам сюда приличный завтрак принесли, если не трудно, – буркнул Робер. – Как говорил мой покойный дядюшка, граф Гуго де Ретель: «Война войной, а обед по расписанию…»
– Если это возможно, отправьте, пожалуйста, депешу в Яффу на имя вольного каменщика мастера Грига, – попросил тевтонца Жак, – он там руководит восстановлением цитадели. И изложите ему все, что с нами произошло. Все почтовые расходы мы вам оплатим.
– Я сегодня же отправлю в Яффу своего слугу, – ответил де Барн. – По приказу великого магистра я более не возглавляю охрану сеньоры Корлеоне, но тем не менее я больше чем уверен: все, что произошло с вами, – дело ее рук.
– Я в этом тоже не сомневаюсь, – скрипнул зубами Робер. Дверь темницы вновь заскрипела и с громким хлопком затворилась, окончательно отсекая друзей от внешнего мира.
– Ну что, голубчики, пойдемте, я вам ваши новые жилища покажу, – раздался прямо над ухом у Жака скрипучий голос бывшего брата Вера.
Глава девятая,
в которой выясняется, что перед ассизами Иерусалимского
королевства все равны, а баронский суд -
отнюдь не самый гуманный суд в мире
Тир, 1228 г. от Р.Х., пятница –
воскресенье по Богоявлении (14–16 января)
Где-то далеко-далеко, в конце коридора, застонала входная дверь. Жак почесал подбородок – последнее время отросшая щетина зудела почище, чем укусы тюремных клопов, плюнул на кончики пальцев и, стараясь не обжечься, чуть вытянул фитиль. Его слух, обостренный за время, проведенное в тиши глубокого подземелья, уловил много необычного. Например, то, что по лестнице спустился не один человек, а сразу несколько, что это был не слуга, несущий еду и питье охранникам и заключенным, ибо прибывшие носили доспехи и были вооружены. Все вместе это означало, что в их судьбе наступают перемены – кроме него и Робера в главном тирском подземелье узников больше не было.
Ждать пришлось недолго. После коротких переговоров по каменному полу чуть слышно зашелестели войлочные башмаки надзирателя, загрохотали отпираемые запоры, и сразу же вслед за этим на все подземелье раскатился львиный рык достославного рыцаря де Мерлана. «Похоже, сир Робер не утерял присутствия духа», – подумал Жак, с трепетом ожидая, когда придет его черед. Сам он, отрезанный от мира и потерявший счет дням, уже давно находился на грани помешательства, и только ругань приятеля, неизменно доносившаяся до него в то время, когда в двери открывалась ставенка, удерживала его от малодушных поступков.
Ключ застучал в замке, дверь отворилась.
– Выходи! – раздался скрипучий голос Вера.
Жак поднялся с лежанки и шагнул наружу.
– Живой, пейзанин! – заорал Робер. Казалось, что одиночное заключение только прибавило ему сил и энергии. – Ну, я им всем устрою, когда выберусь наверх!
У выхода их ожидал де Барн в сопровождении своих сержантов.
– И где же твои пехотинцы, брат-рыцарь? – ехидно поинтересовался Робер. – Да и обещанное «Не далее как завтра» – похоже, несколько затянулось…
– Прошу меня простить, сир, – ответил, нахмурившись, де Барн, – но в этом нет моей вины. Там, наверху, вокруг вашего ареста кипят нешуточные страсти. Ваш главный недоброжелатель, сеньор Пьетро, заручился поддержкой Жана Ибелина и привез из Бейрута своего юриста. Все вместе они добились, чтобы вас держали отрезанными от внешнего мира до тех пор, пока обвинение не подготовится к суду. Впрочем, поспешим наверх, там вам все объяснят намного лучше, чем могу это сделать я, простой тевтонский рыцарь, не искушенный в дворцовых интригах и в судебном крючкотворстве…
– Сколько мы здесь сидим? – бесцеремонно перебил его Робер.
– Завтра будет неделя, – ответил де Барн. – Но разве это так важ…
– Понятно, – снова перебил его рыцарь, – значит, эта скотина нас кормила не чаще чем два раза в день вместо положенных трех. Бы нам провиант и вино передавали?
– Конечно, сир, – удивился де Барн, – я лично следил, да и ваша домохозяйка тоже, чтобы вам раз в день передавали суточный запас самых изысканных яств, дабы хоть как-то скрасить неудобства, связанные с заключением.
– Мы сюда больше не вернемся, сир рыцарь? – спросил Робер без всякой видимой связи с предыдущим вопросом.
– Нет, сир, – ответил де Барн. – Сегодня вы предстанете перед судом.
– Вот и славно. – Де Мерлан развернулся и со всей силы врезал стоящему в дверях тюремщику по физиономии. Тот охнул и растворился в темноте. В глубине коридора что-то грохнуло и покатилось.
Процессия начала подъем, который для приятелей, ослабевших в заключении, превратился в настоящее испытание. Жак шел, опираясь рукой о стену, в спину ему сопел Робер. За спиной у рыцаря, время от времени цепляя ножнами о шершавую штукатурку, поднимался тевтонец.
– Известная вам особа, донна Витториа, – негромко говорил де Барн Роберу, – встретив меня на приеме у архиепископа, просила передать, что вы в любой момент можете избежать суда. Стоит только сделать то, что она просила.
– Десять кизяков ей в глотку и прочие места, которые Бог создал у женщин на погибель мужчинам, как говорил мой дядюшка, граф де Ретель, после очередной ссоры с супругой, – поворачиваясь, на ходу чуть не всем корпусом, ответствовал де Мерлан. – Единственное, на что она может рассчитывать, после того как продержала меня в холоде и голоде столько дней, так это на добрые розги по филейным частям, ежели попадется мне где-нибудь без сильной охраны.
Жак был настроен не столь воинственно, но вынужден был признать, что в словах рыцаря, пусть и облаченных в столь грубую форму, содержится зерно истины.
– Сир Робер, ты помнишь о своем мече? – спросил он у де Мерлана.
– Всю неделю только о нем и думаю, – хмуро ответил тот, – но только в основном о лезвии, а не о рукоятке…
– Все ваше имущество арестовано по приказу бальи, – ответил де Барн, думая, что рыцарь и сержант беспокоятся именно об этом. – Все, что было при вас и найдено в доме, который вы занимаете, передано на хранение под опись в моем присутствии.
Оставшаяся часть подъема прошла в молчании, которое лишь изредка прерывалось негромкими чертыханиями то и дело спотыкающегося арденнского рыцаря.
Наконец, сделав очередной виток, лестница вывела процессию на поверхность. Когда приятели отдышались, а глаза их привыкли к яркому солнечному свету, выяснилось, что их там ожидает длинный, как жердь, человек в широкополой шляпе и темно-буром, почти черном платье.
– Прежде чем представиться, – произнес человек стрекочущим сорочьим голосом, – прошу вас изучить сие послание…
С этими словами он протянул друзьям заранее заготовленный свиток.
– Читай, – Робер пихнул Жака локтем под бок, – ты у нас грамотный.
– Дорогие мои сир шевалье де Мерлан и мэтр Жак из Монтелье! – зачитал Жак.
Оруженосец брата де Варна доставил мне весть о вашем аресте. Не медля ни минуты, я направился в Акру, дабы выяснить у бальи королевства, чем вызваны столь нелепые обвинения, но получил ответ, что это, мол, дело государственной важности. Зная вас обоих как людей высоко порядочных и весьма далеких от каких бы то ни было государственных дел, я позволил себе не согласиться с графом Томмазо и нанял за свой счет лучшего адвоката акрской гильдии. Это самый настоящий волкодав, который легко справится со всеми обвинениями, тем более огульными. За участие в процессе ему уплачено сполна, а кроме того, обещана половинная доля того, что ему удастся взыскать с лжеобвинителей и лжесвидетелей по окончании процесса. Сочтемся потом, при встрече. Надеюсь, что вы посетите меня в Яффе перед отбытием в Европу.
Искренне ваш
мастер Григ.
– Мэтр Ги из Вифлеема, к вашим услугам! – дождавшись, когда Жак завершит чтение, представился адвокат. – Суд состоится после обеда. Сейчас, по моему настоянию, вас отведут в отдельную комнату, где вы сможете поесть, умыться, побриться и переодеться в свежее платье. А заодно расскажете мне, что с вами произошло на самом деле, дабы я мог выстроить защиту. Хотя, по правде говоря, я в этом не особо и нуждаюсь, – добавил он с оттенком хвастовства, – местные законники – настоящие дети.
В сопровождении де Варна они проследовали в помещение, где их ждали брадобрей и приготовленные Хафизой наряды.
– Не вздумай проболтаться про монету, – прошептал Робер, обращаясь к Жаку, – этого тоже вполне могли перекупить.
– И в мыслях не имел, – ответил Жак, – я уже успел убедиться – то, что идет на пользу Виттории, ее слугам и ее покровителю, неизменно оборачивается нам во вред. Поэтому будем молчать.
* * *
На этот раз большой, богато украшенный зал, в котором городской бальи проводил пиры, суды и приемы, был полон народу. Среди нескольких десятков разряженных нобилей Жак разглядел Жана Ибелина, его племянника Ги де Монфора, сеньору Витторию и Пьетро ди Россиано. Было там и множество других знакомых лиц, чьи имена он не мог припомнить.
На месте, предназначенном для председателя, расположился сам правитель города. По правую руку от него восседал архидьякон каноников архиепископства, а но левую – какой-то жизнерадостный толстяк.
– Ничего себе толпа, – пробормотал у него за спиной Робер. – Слушай, а мы с тобой, случайно, не узурпацию королевской власти замыслили? В зале только Фридриха и папы не хватает…
– Тише, прошу вас, тише, – взмолился стоящий рядом адвокат. – Ради бога, не говорите резких слов и уж ни в коем случае не упражняйтесь в остроумии. Когда нужно будет пошутить, поверьте, я с этим отлично справлюсь и без вашей помощи.
– Слушайте! Слушайте! Слушайте! – по знаку бальи заголосил судебный пристав. Одновременно с этим городские стражники-алебардисты, сменив тевтонцев, взяли приятелей в каре и вывели их на середину зала.
– К наместнику Его Императорского Величества Фридриха, императора Священной Римской империи, короля Германии, короля Ломбардии, короля Иерусалима, – продолжил пристав, – обратились просители с множественными обвинениями, выдвигаемыми против рыцаря Робера, шевалье де Мерлана из Арденн, и сержанта Жака из Монтелье.
– Кто будет выдвигать обвинения? – не поднимаясь, спросил бальи.
– С вашего позволения, – жизнерадостный толстяк вскочил с места и, сделав несколько воробьиных скачков, вмиг оказался между судьями и подсудимыми, – я, Мартин из Аквитании, легист его светлости барона Жана де Ибелина Бейрутского, по всемилостивейшему соизволению своего господина буду представлять здесь его интересы. Помимо этого меня также сделали своим представителем сеньор Пьетро ди Россиано из дома Сеньи и сеньора Витториа ди Корлеоне. Позволите ли мне предъявить обвинения?
– Начинайте, – буркнул бальи.
Легист сноровисто отцепил от пояса свиток, развернул его и начал декламировать, словно кюре, читающий пастве Священное Писание. Время от времени он отрывал глаза от текста и обводил присутствующих ищущим понимания взглядом. Описав в цветистых выражениях обстоятельства появления в королевстве двух крестоносцев, он особое внимание уделил тому, что оба они взяли крест не из любви к Господу, а дабы найти защиту от справедливого возмездия за тяжкие преступления.
– Врет же как сивый мерин! – взвился при этих словах Робер.
– Подождите, сир, – прошептал ему на ухо адвокат. – Не мешайте ему рыть себе яму собственным языком.
– Донна Корлеоне, – продолжал толстяк, – обвиняет их в намеренном убийстве двух ее слуг, совершенном во время плавания на нефе «Акила». А закон, как известно, гласит, что, если кто лишит жизни, продаст или отпустит на свободу чужого серва, присуждается к уплате сорока ливров. Стало быть, за убийство, совершенное вдвоем, двух сервов сеньоры обвиняемым подлежит к уплате всего сто шестьдесят ливров виры.
– Желаете возразить? – спросил у адвоката бальи.
– Нет, монсир, – ответил тот, делая пометки на восковой табличке, – мои подзащитные прежде хотят выслушать все обвинения.
– Кроме того, – продолжил Мартин, дождавшись, когда председатель в знак согласия кивнет головой, – бальи Иерусалимского королевства обвиняет их в том, что эти двое нарушили перемирие между императором и султаном Конии, совершив разбойное нападение на принадлежащий ему город и пленив его родственника. А таковые действия, как известно, караются смертной казнью.
Далее. Во время описи имущества задержанных, вышеозначенных сира Робера и Жака, обнаружен боевой конь с клеймом ордена Бедных рыцарей Христа и Храма Соломонова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50