В руках обитатели Африки держат толстые свечи, горящие ярко и ровно, словно лампочки.
Кинжал сам прыгает в руку, я долго любуюсь хищным блеском лезвия, верчу его так и эдак, а затем решительно вставляю клинок в ножны. Жанна сгорела заживо, а этот умрет мгновенно? Несправедливо! Так легко господин епископ у меня не отделается, клянусь, его ждет мучительная смерть. Впереди у нас вся ночь, вполне достаточно времени для любых забав. Качественно исполненная месть требует холодной головы, и я с кривой ухмылкой возвращаюсь на кухню.
Не проходит и пяти минут, как дверь спальни бесшумно распахивается, я захожу внутрь, держа в левой руке серебряный поднос. На нем кубок, в котором плещется жидкость цвета коньяка, и золотое блюдо, заботливо укрытое кружевной салфеткой. Я бережно ставлю поднос на мраморный столик у изголовья кровати, разгораются зажженные мною свечи, и вскоре в спальне становится светло, словно днем. Похоже, господин епископ изрядно подслеповат, канделябров, развешанных по стенам спальни, достаточно, чтобы осветить целый особняк.
– Проснитесь, господин Кошон! – громко говорю я. – Настало время принять лекарство.
Но человек, сладко сопящий под пуховым одеялом, на голос не реагирует и просыпается только тогда, когда я встряхиваю его за жирное плечо. Он сонно таращится непонимающими глазами и, широко зевнув, сварливо заявляет:
– Пошел прочь, мерзавец! Я никого не звал!
– Никто мне не рад, – вздыхаю я, а потом, рывком усадив епископа в постели, сую ему в лицо кубок. – А ну пей, сволочь!
– Это яд! – испуганно визжит толстяк, мгновенно покрывшись липким потом. – Не буду пить!
Я молча щекочу кинжалом дряблое горло, и епископ, сникнув, проглатывает содержимое кубка, в его глазах полыхает ярость загнанного зверя. Убрав клинок, я забираю у толстяка кубок и холодно говорю:
– Это лекарство, а не яд. А то, не дай бог, с тобой случится инфаркт или инсульт еще до окончания нашего разговора.
– Я узнал тебя! – перебивает меня епископ, выпучив маленькие свинячьи глазки. – Ты же тот самый лекаришка, что лечил меня в Морто!
Не обращая внимания на то, что там лопочет эта английская подстилка, я на всякий случай уточняю:
– Имею честь говорить с епископом Бове, бывшим ректором Парижского университета, уроженцем Руана Пьером Кошоном?
– Все верно, только родился я в Реймсе, в семье известного винодела, – осторожно отзывается толстяк.
Судя по всему, господин Кошон уже справился с растерянностью. Сейчас судорожно прикидывает, что же произошло и как ему выпутаться живым из этой переделки. Быстро же он пришел в себя, взгляд сосредоточенный, не слышно ни глупых угроз, ни попыток подкупа. Ждет, пока я сам скажу, чего же мне от него надо. Похоже, абы кого в епископах не держат.
– Да нет же, уважаемый, – с улыбкой поправляю я собеседника. – Родились вы все – таки в Руане, в дворянской семье. Прадед ваш состоял в ордене тамплиеров, и после разгрома храмовников ваша семья укрылась в Руане. Вы с ранней юности преданно служили герцогу Бургундскому, это ведь после ваших пламенных речей, произнесенных на площадях столицы, чернь некогда разгромила весь Париж. Тогда бунтовщики ворвались даже в спальню юного дофина, ныне короля Франции, к счастью, тот спасся. Это ведь вам принадлежит авторство позорного договора в Труа, по которому Карла VII собирались лишить престола? Это ведь вы целых четыре месяца беспрерывно уговаривали графа Жана Люксембургского выдать вам Орлеанскую Деву для суда, уломали – таки его и осудили Жанну д'Арк на смерть?
– Кто вы и что вам нужно? – сипит тот, буравя меня тяжелым взглядом.
– Что в имени тебе моем? – говорю я холодно. – Допустим, меня зовут Уриил.
– Ангел мести?
– Не то чтобы ангел, – подумав, признаюсь я. – Но основную мысль ты уже понял. Итак, у меня имеется пара вопросов.
– И это все? Ради этого вы среди ночи проникли в мой особняк?
– А потом я тебя убью, – честно говорю я. – Нет – нет, не надо сулить мне деньги или драгоценности. Ответишь честно, умрешь быстро и безболезненно. Ну а если будешь упираться, не жалуйся…
Все – таки епископ Кошон не так прост, как кажется. Это опытный борец невидимого фронта, прожженный интриган, судейская крыса и признанный наставник французской молодежи.
– А может, столкуемся? – прищурившись, спрашивает он.
Как бы случайно толстяк меняет позу, его рука цепко ухватывает витой шнур.
В полном молчании проходит минута, господин епископ все дергает и дергает за шнур, стараясь проделывать это как можно более незаметно.
– Кого – нибудь ждешь? – спрашиваю я прямо. Епископ быстро мотает головой, трясутся дряблые щеки, по круглому лицу ползут струйки пота.
– Дело в том, что семеро дюжих молодцов, которые жили на первом этаже, мертвы, – поясняю я. – Они зарезались, а перед смертью эти извращенцы зачем – то связали служанку и повариху. Ты не знаешь, почему они это сделали?
Не дождавшись ответа, я уныло киваю.
– Вот и я в недоумении, – и тут же добавляю: – Но ты не надейся так легко отделаться. Не успеем выяснить все подробности до утра – не беда. До коронации еще уйма времени, а раньше тебя не хватятся, верно? Итак, вопрос первый, самый простой. С кем же я имею дело?
Ухватив епископа за ворот шелковой рубашки, я рву ее пополам. Епископ вздрагивает всем телом, когда я срываю с его шеи золотую цепочку с медальоном, на котором поверх красного тамплиерского креста лежит золотая роза. В два ее лепестка вставлены рубин и опал, и мне не надо поворачивать медальон, чтобы прочесть вызывающую надпись, выгравированную там. Я и без того знаю, что она гласит: «Месть даст свой урожай».
– Ответ положительный, – заявляю я. – Ну что, доигрался, старый хрен, неуловимый ты мой мститель? Здесь тебе не казаки – разбойники, и судом с присяжными даже не пахнет!
Епископ глядит зло, нехорошо так смотрит, исподлобья, и отчего – то мне кажется, что у меня завелся еще один смертельный враг.
– Ранг у тебя небольшой, – скептически замечаю я. – Вроде бы уже не мальчик, а таскаешь всего два камушка, как – то несолидно. А когда же изумруд получишь?
– Ты не можешь этого знать! – хрипит епископ, без всякого брудершафта переходя на «ты». – Откуда?..
– Итак, мы установили, что ты член тайного Ордена Золотых Розенкрейцеров, – говорю я. – Отсюда вопрос второй: кто отдал приказ убить Жанну д'Арк?
– Орден какой – то приплел, – заявляет Пьер Кошон, старательно пряча глаза. – Как ты его назвал, не разберу?
– Ну, ты даешь! – удивляюсь я. – Любишь играть словами? Изволь, повторю. Тамплиеры, они же золотые розенкрейцеры, верные прислужники ордена Сиона… Что, хватит перечислять?
– Я не знаю, кто ты, – кричит епископ, его толстые губы прыгают резиновыми мячиками, лицо побледнело, выпученные жабьи глаза заливает пот. – Но то, что ты покойник, верно так же, как то, что меня зовут…
– Мертвец! – перебиваю я старика. – Вот как тебя зовут. Если угодно, труп.
Скрипнув зубами, я стаскиваю господина Кошона с кровати и рычу ему прямо в лицо:
– Ты умрешь за то, что посмел ее тронуть, сволочь!
Епископ вскрикивает от боли, когда я отбрасываю его в сторону. Я стою, сцепив зубы, до хруста сжал кулаки, пытаясь вернуть утраченное спокойствие.
Отдышавшись, я вновь цепляю на лицо улыбку и дружелюбно спрашиваю:
– Продолжим?
Кошон, забившийся в угол спальни, смотрит на меня со страхом и ненавистью, голос мерзавца дрожит:
– Зачем вы кривляетесь?
Зачем, зачем… Защитная реакция психики, вот зачем! Больше всего на свете мне хочется разрезать епископа на тысячу маленьких кусочков, не спеша, очень медленно, наслаждаясь каждым движением лезвия, отточенного до бритвенной остроты. И если я не буду старательно держать на лице улыбку, то на нем тут же появится оскал ненависти, а мне еще столько надо узнать!
– Ладно, – улыбаюсь я еще шире. – Вижу, ты запираешься. Похоже, моего укоризненного взгляда не хватает, чтобы пробить твою толстую, как у буйвола, кожу.
Пожав плечами, я снимаю со стоящего на столике блюда кружевную салфетку, в голосе искренний интерес:
– А если и они поглядят с осуждением, неужто не поможет?
Я встряхиваю блюдо, отчего разложенные на нем окровавленные кусочки мяса сдвигаются, и виновато говорю:
– Не было времени как следует прополоскать их от крови, да это и ни к чему. Все равно к утру протухнут.
С минуту епископ молчит, объятый ужасом, затем кричит тонким фальцетом:
– Что это?
– Как что? – удивляюсь я и, почесав в затылке, с облегчением говорю: – А, я понял, к старости зрение уже не то, раз за разом оно тебя подводит. Это глаза твоих молодцов. Их тут четырнадцать, я дважды сосчитал. Все боялся, что забуду какой – нибудь выковырять. Вот сейчас мы посмотрим на тебя все вместе, в шестнадцать глаз, может, тебе стыдно станет! – И жестко добавляю: – Не будешь говорить, я выложу сюда же и твои глаза. От тебя мне нужен только язык.
Когда епископ Пьер Кошон поднимает взгляд, в нем уже и в помине нет прежней ненависти, один лишь безграничный ужас.
– Ты сам дьявол, – выдавливает он.
– А с вами только так, – поясняю я. – По – другому вы не понимаете. – И задумчиво добавляю: – Один великий славянский гуманист с простым именем Лев написал как – то, что захватчикам надо разбивать головы тяжелыми дубинами народной войны. Развивая его мудрую мысль, скажу, что неплохо бы им крушить ребра, выкалывать глаза, рубить руки и ноги. В общем, гвоздить их, пока не сдохнут. А кто я такой, чтобы спорить с признанным классиком и гордостью мировой литературы? К тому же в молодости он сам был боевым офицером, то есть жизнь повидал в самых ее неприглядных аспектах. Такой плохому не научит, сказал, что надо вас убивать на месте, как бешеных псов, значит, иначе с вами поступать нельзя!
Посмотрев на бледного как смерть епископа, я со вздохом говорю:
– Дубиной я тебя, английский пособник, бить не буду, больше одного удара тебе не вынести, а вот каленым железом во внутренностях поковыряюсь вдоволь. Поэтому не буди во мне волка, рассказывай все по порядку.
– Что вы хотите знать?
– Кто отдал приказ о казни Дочери Орлеана?
– Генерал Ордена Золотых Розенкрейцеров, – шепчет епископ. – Никто не знает его имени и лица, кроме пяти членов совета.
– Все бы вам в тайны играть, прямо как дети! А кто передал приказ тебе? Имя, приметы?
– Брат Маркион. Он всегда приходит в маске, ростом чуть ниже вас, широкие плечи, осанка солдата, волосы светлые, с рыжиной. Судя по голосу, ему около сорока.
– Ну, допустим, – киваю я. – Тогда следующий вопрос: где расположено главное змеиное гнездо?
Епископ долго молчит, затем шепчет что – то, побелевшие губы не слушаются, руки дрожат.
– Что? – рычу я.
– Барнстапл. Это в Уэльсе. Замок Барнстапл.
– Барнстапл, – нахмурившись, повторяю я. – Где – то я уже слышал это слово, но вот где? Давай – ка поподробнее, – решаю я наконец. – Где он находится, какие рядом города? Выкладывай все как на духу.
– Это крупная гавань на западном побережье Англии, с огромной судоверфью. Собственно, Барнстапл скорее столица маленькой страны со своей собственной армией, флотом и десятками укрепленных замков. Постороннему туда так просто не попасть.
– Ясно, – говорю я. – Видишь, совсем не сложно говорить правду, это даже приятно…
И тут меня как молнией прошибает, в памяти всплывает давным – давно забытый разговор. Это было два год назад, бурные воды Ла – Манша, я в личной каюте покойного Эрга ван Хорстена, капитана «Святого Антония». Что – то такое он плел насчет корабельных сосен, в которых так нуждаются в Барнстапле. В голову приходит еще одна мысль, настолько простая и ясная, что я понимаю: это и есть озарение.
– У тебя есть карта Англии? – спрашиваю я.
– Есть, лежит на моем столе в рабочем кабинете, – кивает епископ. – Но зачем?
– Веди в кабинет, – требую я.
В рабочий кабинет Пьера Кошона мы входим строго по ранжиру, первым бредет владелец, вторым иду я, загораживаясь тучным епископом от возможных ловушек. Едва оглядевшись, я усаживаю господина Кошона в глубокое кресло, откуда так сразу и не встанешь, сам подскакиваю к широкому, как восьмирядное шоссе, столу, но епископа держу в поле зрения. Кто знает, вдруг у него в кабинете повсюду понапиханы тайники с оружием, а мне вовсе не хочется словить стрелу из арбалета. Нет никакого стиля в том, чтобы поворачиваться спиной к живому врагу!
Катится по полу сброшенная чернильница, разбрызгивая вокруг пачкающие капли, укоризненно шелестят скинутые бумаги. Тяжело шлепаются увесистые тома в кожаных переплетах, у одного мягко щелкает бронзовая застежка, книга открывается. Я кидаю быстрый взгляд на дивные иллюстрации, каждая из которых – настоящее произведение искусства, и тут же равнодушно отворачиваюсь.
Да, я люблю книги, и будь моя воля, в собственном особняке выделил бы специальную комнату только под библиотеку. Высокие шкафы уходили бы под потолок, радуя глаз и наполняя мое сердце тихим покоем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Кинжал сам прыгает в руку, я долго любуюсь хищным блеском лезвия, верчу его так и эдак, а затем решительно вставляю клинок в ножны. Жанна сгорела заживо, а этот умрет мгновенно? Несправедливо! Так легко господин епископ у меня не отделается, клянусь, его ждет мучительная смерть. Впереди у нас вся ночь, вполне достаточно времени для любых забав. Качественно исполненная месть требует холодной головы, и я с кривой ухмылкой возвращаюсь на кухню.
Не проходит и пяти минут, как дверь спальни бесшумно распахивается, я захожу внутрь, держа в левой руке серебряный поднос. На нем кубок, в котором плещется жидкость цвета коньяка, и золотое блюдо, заботливо укрытое кружевной салфеткой. Я бережно ставлю поднос на мраморный столик у изголовья кровати, разгораются зажженные мною свечи, и вскоре в спальне становится светло, словно днем. Похоже, господин епископ изрядно подслеповат, канделябров, развешанных по стенам спальни, достаточно, чтобы осветить целый особняк.
– Проснитесь, господин Кошон! – громко говорю я. – Настало время принять лекарство.
Но человек, сладко сопящий под пуховым одеялом, на голос не реагирует и просыпается только тогда, когда я встряхиваю его за жирное плечо. Он сонно таращится непонимающими глазами и, широко зевнув, сварливо заявляет:
– Пошел прочь, мерзавец! Я никого не звал!
– Никто мне не рад, – вздыхаю я, а потом, рывком усадив епископа в постели, сую ему в лицо кубок. – А ну пей, сволочь!
– Это яд! – испуганно визжит толстяк, мгновенно покрывшись липким потом. – Не буду пить!
Я молча щекочу кинжалом дряблое горло, и епископ, сникнув, проглатывает содержимое кубка, в его глазах полыхает ярость загнанного зверя. Убрав клинок, я забираю у толстяка кубок и холодно говорю:
– Это лекарство, а не яд. А то, не дай бог, с тобой случится инфаркт или инсульт еще до окончания нашего разговора.
– Я узнал тебя! – перебивает меня епископ, выпучив маленькие свинячьи глазки. – Ты же тот самый лекаришка, что лечил меня в Морто!
Не обращая внимания на то, что там лопочет эта английская подстилка, я на всякий случай уточняю:
– Имею честь говорить с епископом Бове, бывшим ректором Парижского университета, уроженцем Руана Пьером Кошоном?
– Все верно, только родился я в Реймсе, в семье известного винодела, – осторожно отзывается толстяк.
Судя по всему, господин Кошон уже справился с растерянностью. Сейчас судорожно прикидывает, что же произошло и как ему выпутаться живым из этой переделки. Быстро же он пришел в себя, взгляд сосредоточенный, не слышно ни глупых угроз, ни попыток подкупа. Ждет, пока я сам скажу, чего же мне от него надо. Похоже, абы кого в епископах не держат.
– Да нет же, уважаемый, – с улыбкой поправляю я собеседника. – Родились вы все – таки в Руане, в дворянской семье. Прадед ваш состоял в ордене тамплиеров, и после разгрома храмовников ваша семья укрылась в Руане. Вы с ранней юности преданно служили герцогу Бургундскому, это ведь после ваших пламенных речей, произнесенных на площадях столицы, чернь некогда разгромила весь Париж. Тогда бунтовщики ворвались даже в спальню юного дофина, ныне короля Франции, к счастью, тот спасся. Это ведь вам принадлежит авторство позорного договора в Труа, по которому Карла VII собирались лишить престола? Это ведь вы целых четыре месяца беспрерывно уговаривали графа Жана Люксембургского выдать вам Орлеанскую Деву для суда, уломали – таки его и осудили Жанну д'Арк на смерть?
– Кто вы и что вам нужно? – сипит тот, буравя меня тяжелым взглядом.
– Что в имени тебе моем? – говорю я холодно. – Допустим, меня зовут Уриил.
– Ангел мести?
– Не то чтобы ангел, – подумав, признаюсь я. – Но основную мысль ты уже понял. Итак, у меня имеется пара вопросов.
– И это все? Ради этого вы среди ночи проникли в мой особняк?
– А потом я тебя убью, – честно говорю я. – Нет – нет, не надо сулить мне деньги или драгоценности. Ответишь честно, умрешь быстро и безболезненно. Ну а если будешь упираться, не жалуйся…
Все – таки епископ Кошон не так прост, как кажется. Это опытный борец невидимого фронта, прожженный интриган, судейская крыса и признанный наставник французской молодежи.
– А может, столкуемся? – прищурившись, спрашивает он.
Как бы случайно толстяк меняет позу, его рука цепко ухватывает витой шнур.
В полном молчании проходит минута, господин епископ все дергает и дергает за шнур, стараясь проделывать это как можно более незаметно.
– Кого – нибудь ждешь? – спрашиваю я прямо. Епископ быстро мотает головой, трясутся дряблые щеки, по круглому лицу ползут струйки пота.
– Дело в том, что семеро дюжих молодцов, которые жили на первом этаже, мертвы, – поясняю я. – Они зарезались, а перед смертью эти извращенцы зачем – то связали служанку и повариху. Ты не знаешь, почему они это сделали?
Не дождавшись ответа, я уныло киваю.
– Вот и я в недоумении, – и тут же добавляю: – Но ты не надейся так легко отделаться. Не успеем выяснить все подробности до утра – не беда. До коронации еще уйма времени, а раньше тебя не хватятся, верно? Итак, вопрос первый, самый простой. С кем же я имею дело?
Ухватив епископа за ворот шелковой рубашки, я рву ее пополам. Епископ вздрагивает всем телом, когда я срываю с его шеи золотую цепочку с медальоном, на котором поверх красного тамплиерского креста лежит золотая роза. В два ее лепестка вставлены рубин и опал, и мне не надо поворачивать медальон, чтобы прочесть вызывающую надпись, выгравированную там. Я и без того знаю, что она гласит: «Месть даст свой урожай».
– Ответ положительный, – заявляю я. – Ну что, доигрался, старый хрен, неуловимый ты мой мститель? Здесь тебе не казаки – разбойники, и судом с присяжными даже не пахнет!
Епископ глядит зло, нехорошо так смотрит, исподлобья, и отчего – то мне кажется, что у меня завелся еще один смертельный враг.
– Ранг у тебя небольшой, – скептически замечаю я. – Вроде бы уже не мальчик, а таскаешь всего два камушка, как – то несолидно. А когда же изумруд получишь?
– Ты не можешь этого знать! – хрипит епископ, без всякого брудершафта переходя на «ты». – Откуда?..
– Итак, мы установили, что ты член тайного Ордена Золотых Розенкрейцеров, – говорю я. – Отсюда вопрос второй: кто отдал приказ убить Жанну д'Арк?
– Орден какой – то приплел, – заявляет Пьер Кошон, старательно пряча глаза. – Как ты его назвал, не разберу?
– Ну, ты даешь! – удивляюсь я. – Любишь играть словами? Изволь, повторю. Тамплиеры, они же золотые розенкрейцеры, верные прислужники ордена Сиона… Что, хватит перечислять?
– Я не знаю, кто ты, – кричит епископ, его толстые губы прыгают резиновыми мячиками, лицо побледнело, выпученные жабьи глаза заливает пот. – Но то, что ты покойник, верно так же, как то, что меня зовут…
– Мертвец! – перебиваю я старика. – Вот как тебя зовут. Если угодно, труп.
Скрипнув зубами, я стаскиваю господина Кошона с кровати и рычу ему прямо в лицо:
– Ты умрешь за то, что посмел ее тронуть, сволочь!
Епископ вскрикивает от боли, когда я отбрасываю его в сторону. Я стою, сцепив зубы, до хруста сжал кулаки, пытаясь вернуть утраченное спокойствие.
Отдышавшись, я вновь цепляю на лицо улыбку и дружелюбно спрашиваю:
– Продолжим?
Кошон, забившийся в угол спальни, смотрит на меня со страхом и ненавистью, голос мерзавца дрожит:
– Зачем вы кривляетесь?
Зачем, зачем… Защитная реакция психики, вот зачем! Больше всего на свете мне хочется разрезать епископа на тысячу маленьких кусочков, не спеша, очень медленно, наслаждаясь каждым движением лезвия, отточенного до бритвенной остроты. И если я не буду старательно держать на лице улыбку, то на нем тут же появится оскал ненависти, а мне еще столько надо узнать!
– Ладно, – улыбаюсь я еще шире. – Вижу, ты запираешься. Похоже, моего укоризненного взгляда не хватает, чтобы пробить твою толстую, как у буйвола, кожу.
Пожав плечами, я снимаю со стоящего на столике блюда кружевную салфетку, в голосе искренний интерес:
– А если и они поглядят с осуждением, неужто не поможет?
Я встряхиваю блюдо, отчего разложенные на нем окровавленные кусочки мяса сдвигаются, и виновато говорю:
– Не было времени как следует прополоскать их от крови, да это и ни к чему. Все равно к утру протухнут.
С минуту епископ молчит, объятый ужасом, затем кричит тонким фальцетом:
– Что это?
– Как что? – удивляюсь я и, почесав в затылке, с облегчением говорю: – А, я понял, к старости зрение уже не то, раз за разом оно тебя подводит. Это глаза твоих молодцов. Их тут четырнадцать, я дважды сосчитал. Все боялся, что забуду какой – нибудь выковырять. Вот сейчас мы посмотрим на тебя все вместе, в шестнадцать глаз, может, тебе стыдно станет! – И жестко добавляю: – Не будешь говорить, я выложу сюда же и твои глаза. От тебя мне нужен только язык.
Когда епископ Пьер Кошон поднимает взгляд, в нем уже и в помине нет прежней ненависти, один лишь безграничный ужас.
– Ты сам дьявол, – выдавливает он.
– А с вами только так, – поясняю я. – По – другому вы не понимаете. – И задумчиво добавляю: – Один великий славянский гуманист с простым именем Лев написал как – то, что захватчикам надо разбивать головы тяжелыми дубинами народной войны. Развивая его мудрую мысль, скажу, что неплохо бы им крушить ребра, выкалывать глаза, рубить руки и ноги. В общем, гвоздить их, пока не сдохнут. А кто я такой, чтобы спорить с признанным классиком и гордостью мировой литературы? К тому же в молодости он сам был боевым офицером, то есть жизнь повидал в самых ее неприглядных аспектах. Такой плохому не научит, сказал, что надо вас убивать на месте, как бешеных псов, значит, иначе с вами поступать нельзя!
Посмотрев на бледного как смерть епископа, я со вздохом говорю:
– Дубиной я тебя, английский пособник, бить не буду, больше одного удара тебе не вынести, а вот каленым железом во внутренностях поковыряюсь вдоволь. Поэтому не буди во мне волка, рассказывай все по порядку.
– Что вы хотите знать?
– Кто отдал приказ о казни Дочери Орлеана?
– Генерал Ордена Золотых Розенкрейцеров, – шепчет епископ. – Никто не знает его имени и лица, кроме пяти членов совета.
– Все бы вам в тайны играть, прямо как дети! А кто передал приказ тебе? Имя, приметы?
– Брат Маркион. Он всегда приходит в маске, ростом чуть ниже вас, широкие плечи, осанка солдата, волосы светлые, с рыжиной. Судя по голосу, ему около сорока.
– Ну, допустим, – киваю я. – Тогда следующий вопрос: где расположено главное змеиное гнездо?
Епископ долго молчит, затем шепчет что – то, побелевшие губы не слушаются, руки дрожат.
– Что? – рычу я.
– Барнстапл. Это в Уэльсе. Замок Барнстапл.
– Барнстапл, – нахмурившись, повторяю я. – Где – то я уже слышал это слово, но вот где? Давай – ка поподробнее, – решаю я наконец. – Где он находится, какие рядом города? Выкладывай все как на духу.
– Это крупная гавань на западном побережье Англии, с огромной судоверфью. Собственно, Барнстапл скорее столица маленькой страны со своей собственной армией, флотом и десятками укрепленных замков. Постороннему туда так просто не попасть.
– Ясно, – говорю я. – Видишь, совсем не сложно говорить правду, это даже приятно…
И тут меня как молнией прошибает, в памяти всплывает давным – давно забытый разговор. Это было два год назад, бурные воды Ла – Манша, я в личной каюте покойного Эрга ван Хорстена, капитана «Святого Антония». Что – то такое он плел насчет корабельных сосен, в которых так нуждаются в Барнстапле. В голову приходит еще одна мысль, настолько простая и ясная, что я понимаю: это и есть озарение.
– У тебя есть карта Англии? – спрашиваю я.
– Есть, лежит на моем столе в рабочем кабинете, – кивает епископ. – Но зачем?
– Веди в кабинет, – требую я.
В рабочий кабинет Пьера Кошона мы входим строго по ранжиру, первым бредет владелец, вторым иду я, загораживаясь тучным епископом от возможных ловушек. Едва оглядевшись, я усаживаю господина Кошона в глубокое кресло, откуда так сразу и не встанешь, сам подскакиваю к широкому, как восьмирядное шоссе, столу, но епископа держу в поле зрения. Кто знает, вдруг у него в кабинете повсюду понапиханы тайники с оружием, а мне вовсе не хочется словить стрелу из арбалета. Нет никакого стиля в том, чтобы поворачиваться спиной к живому врагу!
Катится по полу сброшенная чернильница, разбрызгивая вокруг пачкающие капли, укоризненно шелестят скинутые бумаги. Тяжело шлепаются увесистые тома в кожаных переплетах, у одного мягко щелкает бронзовая застежка, книга открывается. Я кидаю быстрый взгляд на дивные иллюстрации, каждая из которых – настоящее произведение искусства, и тут же равнодушно отворачиваюсь.
Да, я люблю книги, и будь моя воля, в собственном особняке выделил бы специальную комнату только под библиотеку. Высокие шкафы уходили бы под потолок, радуя глаз и наполняя мое сердце тихим покоем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52