Вот токмо… одет ты не по сезону.
— Спасибо, братья!
— Э… нет, я с этим типом в одной телеге не поеду, — прорезавшимся басом запротестовал Муромец. — Клянусь, он хотел мною овладеть.
— Чего?!! — Степан обалдело посмотрел на пиита. — Это правда?
— Да ты что, кузнец?!! — возмутился юноша. — За кого ты меня принимаешь?
— Дык…
— Илья, заткнись!
Богатырь злобно сверкнул глазами, но промолчал.
— Вот послушайте. — Лука вытащил из-за пазухи маленький листок бересты. — Я написал это сегодня утром в спальне любимой перед тем, как… ну вы поняли. Перед тем как туда ворвался дядя.
— Ну, давай-давай, — оживился Колупаев, всегда любивший вольную поэзию.
И пиит с выражением прочел:
Таинству жизни удивляюсь вновь,
Устроено все просто до предела:
Раз иссушает нам мозги любовь,
То кровь спешит в другие части тела…
— Ну как?
— Отменно! — Кузнец даже захлопал в ладоши от переполнявших его светлых чувств. — Ты, Лука, настоящий талант. Брильянт, так сказать, в нашей серой расейской действительности. Прочти еще чего-нибудь.
— Неужели вам действительно нравится?
— Давай, читай-читай!
Юноша явно был польщен столь эмоциональной реакцией на свой маленький опус и потому снова принялся нараспев декламировать:
Не обвиняй мужчину в низости,
О женщина! Таков итог:
Вам хочется душевной близости
А нас иначе создал Бог…
— Знатно! — снова восхитился Колупаев, чуть не свалившись при этом с телеги.
— М-да, ничего, — подал голос Муромец, по-прежнему с опаской поглядывая на странного юношу.
Лука смущенно покраснел, что в последний раз случилось с ним, пожалуй, во младенчестве.
* * *
— Двигаемся в верном направлении. — Николашка с глубокомысленным выражением на лукавой физиономии крутил в руках морской компас.
— Дай сюда, — отпустив секретарю подзатыльник, Всеволод отобрал у него ценный навигационный прибор. — Да, навроде все верно. Где это озеро находится, я, положим, знаю. Но что на его берегу стоит некий город, слышу впервые. И когда это его там построить успели?
Роскошный экипаж неистово подбрасывало на ухабах, но князюшка терпел, крепко стиснув зубы. Зато с каким шиком к Кипишу подкатит, врагам на зависть! То-то! Ради такого дела и неудобства в дороге перетерпеть можно. Задницу, чай, не отобьет.
— Ох ты, Акулина, Акулина, — хором пели сопровождающие карету дружинники, — грудь до пяток, просто чертовщина!
Князюшка злобно клацнул зубами и, высунувшись в зашторенное бархатом оконце экипажа, сипло прокричал:
— А ну заткнитесь, вражье племя!
— Так точно заткнуться, — браво отрапортовали дружинники.
— Вот так-то. — Князь засунулся обратно, но карета вдруг резко затормозила. — Ну что там еще?
«Еще» оказалось лежащими поперек дороги огромными соснами. Николашка поспешно выскочил из экипажа.
— Спиленные! — прокричал он, наметанным глазом изучая завал.
— Засада? — Всеволод вытащил из-под сиденья верный лук.
— Навряд ли это ловушка, — покачал головой секретарь, вернувшись к карете.
— И что теперь делать? — Князюшка нервно барабанил пальцами по дорогой обшивке экипажа.
Николашка повернулся к бравой дружине, уже готовой дать деру при первом же разбойничьем свисте.
— А ну-ка, увальни, расчехляйте пушку!
— Есть расчехлить пушку.
— А ты, Николай, голова, — похвалил прозорливость секретаря Всеволод.
Орудие быстро расчехлили, зарядили, навели на цель.
— Готовьсь! — решительно скомандовал Николашка. — Пли!
Оглушительное «Бабах» прозвучало громче, чем обычно. Видно, со страху дружинники малость переусердствовали с зарядом.
Искусственную преграду словно ветром сдуло.
Вытащив из ушей пальцы, Всеволод довольно осклабился.
— Знать бы, чьих это рук дело. М-да… Видно, кто-то очень не хочет, чтобы я до Кипиша добрался.
— Эт-то точно, — грустно кивнул Николашка. — Говорят, банда Семи Семенов снова в этих лесах бесчинствует. Может, они?
— Енто навряд ли, — не согласился князюшка. — Эти бы засаду устроили.
— Тогда кто?
— Узнаю, порешу, — пообещал Всеволод, и экипаж, скрипя колесами, двинулся дальше.
Притаившийся в придорожных кустах агент Шмалдер злобно выругался.
* * *
К великому сожалению, добраться до Разлив-переправы Гришке с Тихоном было не суждено.
Хотя, может, оно и к лучшему. Хмельград место опасное, его добрые люди стараются обходить стороной.
— Телега! — объявил Гришка, слух у коего был не в пример лучше, чем у братца.
— Может, Илья Муромец? — тут же предположил Тихон.
Снова встречаться с ненормальным богатырем княжьи племянники совсем не желали и потому быстро шмыгнули в придорожную канаву.
Непонятная телега приближалась. Затем послышалось дребезжание расстроенной балалайки. Братья как по команде переглянулись.
— Ай-я-яй, ай-я-яй, — заливался сидящий на козлах телеги с ворованным скарбом Сивка Урка. — Убили ефиопа, ни за что ни про что, мерзавцы, задушили…
Добры молодцы затаились, но Сивка настолько был увлечен своим разбойничьим пением, что вряд ли их заметил бы, даже если бы Гришка с Тихоном голосовали на дороге.
— А он не идет играть на бубне, — все надрывался вор в законе. — Совсем мертвый лежит и уже плохо пахнет…
— Ну что, проучим рыжего? — полушепотом предложил Гришка.
— Не понял.
— Ну нельзя ведь упускать такой великолепный шанс ему отомстить.
— А как же Хмельград?
— Да леший с ним, с Хмельградом. Всеволоду сейчас не до нас. Все мысли у князюшки токмо о скором Вече. Потом что-нибудь да придумаем. Уедет же!
— Ай-я-яй, ай-я-яй, убили ефиопа, — неслось над дорогой. — Ни за что, ни про что гады удавили…
— Ну, Тихон, решайся!
— А он не ест авокадо, на тамтаме не игра-а-а-ает…
— Ладно, давай
— Лишь лежит под кустом и тихонько воня-а-а-ает…
Стараясь шуметь как можно меньше, добры молодцы побежали следом за удаляющейся повозкой. План их был прост. Стащить вора с телеги и отдубасить хорошенько, чтобы знал, как честной народ обирать.
— А он лежит совсем тихий-тихий, но по-прежнему черный, хотя и ме-о-о-о-ртвый…
Дружинники запрыгнули на повозку и, грубо стащив певца с козел, швырнули его в придорожную пыль.
Гришка стремительно подобрал балалайку и в щепки разнес ее о голову Сивки.
— А-а-а-а… — заорал ворюга и тут же получил сапогом под ребра от Тихона.
— Что, не узнаешь нас, разбойничья морда? — злобно зарычал Гришка, пиная Сивку ногами.
— Ай, узнаю! — закричал вор в законе. — Пощадите, хлопцы, у меня золото в сундуках, все отдам…
— Так ты еще и пытаешься нас подкупить? Нас, княжеских, дружинников?!!
— Ой-ей-ей…
Здорово отметелив рыжего мерзавца, добры молодцы его связали и, подвесив за руки к дереву, удовлетворенно осмотрели итог проделанной работы.
С кляпом во рту из жесткой мешковины Сивка Урка был по-своему симпатичен. Зрячий глаз заплыл лиловым фингалом, часть передних зубов бесследно исчезла, клок бороды вырван, одежка — сплошные лохмотья. Дружинники и сами ужаснулись, видя дело рук своих.
— Будет тебе наукой! — нравоучительно добавил Гришка, и добры молодцы вернулись на дорогу.
Забрались в конфискованную у Сивки телегу, обыскали короба… И чего тут только не было: золотые женские побрякушки, половецкое оружие, украшенное драгоценными каменьями, заморские ткани и даже (?!!) позолоченная булава краинского гетмана. Этот трофей Урки вызвал у княжеских племянников некоторое недоумение, поскольку о пропаже данной необычайно ценной вещи заявлено не было. Стало быть, краинцы еще не в курсе. Вот так дела!
Перебрав ворованный скарб, добры молодцы отыскали свои ратные доспехи, облачились в них и весело покатили к Разлив-переправе.
Но спокойно доехать до речки им не удалось.
В лесу раздался пронзительный свист, в ответ заухала сова, и на растерянно раззявивших рты княжьих племянников упала сверху огромная крепкая сетка.
Отчаянно ругаясь, добры молодцы кубарем свалились на дно экспроприированной телеги. Побарахтались там, еще больше запутавшись, а затем в ужасе уставились на вынырнувших из леса, словно привидения, семерых ладных незнакомцев во всем черном.
— Семь Семенов! — жалобно просипел Гришка. — Романтики вольных расейских дорог.
— Все, — отозвался Тихон, — теперь уж нам точно звездец…
Бесшумно окружив остановившуюся телегу, Семены молча разглядывали спутанных по рукам и ногам дружинников сквозь узкие прорези своих черных тряпичных масок.
* * *
— А вот еще такое послушайте! — все не унимался вошедший в поэтический раж пиит. — Гм… как вам это…
Муза парит предо мной.
От счастья мыслю тупо,
Нет крыльев у ней за спиной,
Зато есть метла и ступа…
— Такты че, и с Бабой Ягой тоже? — неприлично заржал Муромец.
— Илья, — Колупаев укоризненно покачал головой, — как тебе не стыдно!
— Ничего-ничего, я к подобным шуточкам давно привык, — совсем не обиделся Лука. — Обо мне такого на Руси понавыдумывали, что иногда и самого оторопь берет. Бездельников у нас много. Ведь все беды от этого. Всем все лень, всем на все наплевать. Мой нужник с краю, ничего не знаю. Вот от ентого самого безделья и выдумывают сами не зная что.
— Дык и что же они выдумывают…
— Да разное… Что я, например, на самом деле не русич, а арап, или эфиоп, как кому нравится. Что, мол, на дуэли с одним иноземцем дрался из-за дуры одной и был ранен в живот, а потом наутро помер. Да разве обо мне только брешут? Один вот мечтатель домечтался до того, что его печь стала по Руси возить и все за него само собой делалось. Другой вот дрых тридцать три года, а пока он дрых, ратные подвиги сами собой совершаться стали. Проснулся… а тут и почет, и слава, все, так сказать, горяченькое, прямо в руки…
— Ты на кого это, жеребец сельский, намекаешь?!! — леденящим тоном поинтересовался Муромец, доставая из ножен булатный меч. — Сейчас я тебя твоего орудия труда лишу!
— Какого орудия труда? — испугался пиит.
— Языка! — ответил Илья и двинул юношу рукоятью меча в лоб.
— Эй! — заорал Степан. — А ну прекратить немедленно!
Наверное, и зарезал бы Луку богатырь, коль не диво дивное на небольшой поляне, мимо которой они проезжали, случившееся. Даже Буцефал и тот на месте замер, очумело хлопая губами и тараща круглые аки пятаки глаза.
— Это че? — прошептал Колупаев.
— Дык… — булькнул Муромец.
— Е… — выдохнул Лука.
Прямо посередине небольшой полянки лежало огромное, переливающееся дивным внутренним светом блестящее яйцо. Навряд ли его могла снести даже избушка на курьих ножках, ибо было само яйцо как две избушки, поставленные друг на дружку. Рядом с яйцом суетились непонятные зеленые существа, здорово смахивавшие на чудо-помощничков из волшебного ларца Кощея. Вот только эта их зеленоватость…
— Одно из двух, — произнес Илья, — либо мы совсем недавно пили, либо… они.
Действительно, ежели пили русичи, то все объясняется довольно просто: у них галлюцинации. Ну а ежели пили эти на поляне, то ясно, почему они такие зеленые.
— А может, и мы, и они? — неуверенно предположил пиит.
Деловито снующие по поляне существа на открывших рты русичей никакого внимания не обращали. Заставив яйцо каким-то немыслимым волшебством приподняться над травой, они вырастили из него изяшную лесенку и по очереди исчезли внутри.
— Ну, чтобы из яйца кто-нибудь да вылазил, я не раз видел, — продолжал бормотать себе под нос Муромец. — Но чтобы кто-то в яйцо лез. Это что же… они вылупливаются наоборот?!!
Последний «зеленый» поспешно исчез в яйце, затем оно вздрогнуло и, рванув с места, стремительно унеслось в небо, словно его с силой буцнул расшалившийся великан. И все это в полной тишине!
— Значицца, так, — через пять минут нарушил тягостное молчание Колупаев. — Либо у нас окончательно съехала крыша, либо мы чего-то не знаем, что на Руси тайно от всех творится.
— Второй вариант мне нравится больше первого, — сказал пиит. — Давайте я лучше прочту вам какое-нибудь свое стихотворение, и мы все дружно забудем о случившемся и выкинем его из головы.
— Давай, — вздохнул Степан.
— Дык… — кивнул Муромец.
Ну а что еще оставалось делать?
Не к ведуну же сельскому обращаться: умом, мол, тронулись. Эка невидаль?!! Да с этой болячкой на Руси чуть ли не каждый второй мается.
И пиит радостно прочел:
«Я поэт!» — сказал я гордо,
Даже смело…
Промолчал бы, то б и морда
Уцелела…
— Воистину! — выдохнул кузнец, и в угрюмом молчании они поехали дальше.
К счастью, порешить юношу Илья больше не помышлял.
Конечно, мало приятного, когда приходится время от времени сильно сомневаться в реальности происходящего, а то и в своих умственных способностях. Но ничего не поделаешь, биться над непостижимой загадкой — себе же вредить…
— Башни Хмельграда! — через час объявил Колупаев, указывая на виднеющиеся за деревьями угловатые строения.
Башен было всего лишь две, и цвета они оказались (во всяком случае издалека) довольно мерзкого, зеленого с темным отливом.
— И что, там живут обычные люди? — сильно засомневался в целесообразности их путешествия Лука.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
— Спасибо, братья!
— Э… нет, я с этим типом в одной телеге не поеду, — прорезавшимся басом запротестовал Муромец. — Клянусь, он хотел мною овладеть.
— Чего?!! — Степан обалдело посмотрел на пиита. — Это правда?
— Да ты что, кузнец?!! — возмутился юноша. — За кого ты меня принимаешь?
— Дык…
— Илья, заткнись!
Богатырь злобно сверкнул глазами, но промолчал.
— Вот послушайте. — Лука вытащил из-за пазухи маленький листок бересты. — Я написал это сегодня утром в спальне любимой перед тем, как… ну вы поняли. Перед тем как туда ворвался дядя.
— Ну, давай-давай, — оживился Колупаев, всегда любивший вольную поэзию.
И пиит с выражением прочел:
Таинству жизни удивляюсь вновь,
Устроено все просто до предела:
Раз иссушает нам мозги любовь,
То кровь спешит в другие части тела…
— Ну как?
— Отменно! — Кузнец даже захлопал в ладоши от переполнявших его светлых чувств. — Ты, Лука, настоящий талант. Брильянт, так сказать, в нашей серой расейской действительности. Прочти еще чего-нибудь.
— Неужели вам действительно нравится?
— Давай, читай-читай!
Юноша явно был польщен столь эмоциональной реакцией на свой маленький опус и потому снова принялся нараспев декламировать:
Не обвиняй мужчину в низости,
О женщина! Таков итог:
Вам хочется душевной близости
А нас иначе создал Бог…
— Знатно! — снова восхитился Колупаев, чуть не свалившись при этом с телеги.
— М-да, ничего, — подал голос Муромец, по-прежнему с опаской поглядывая на странного юношу.
Лука смущенно покраснел, что в последний раз случилось с ним, пожалуй, во младенчестве.
* * *
— Двигаемся в верном направлении. — Николашка с глубокомысленным выражением на лукавой физиономии крутил в руках морской компас.
— Дай сюда, — отпустив секретарю подзатыльник, Всеволод отобрал у него ценный навигационный прибор. — Да, навроде все верно. Где это озеро находится, я, положим, знаю. Но что на его берегу стоит некий город, слышу впервые. И когда это его там построить успели?
Роскошный экипаж неистово подбрасывало на ухабах, но князюшка терпел, крепко стиснув зубы. Зато с каким шиком к Кипишу подкатит, врагам на зависть! То-то! Ради такого дела и неудобства в дороге перетерпеть можно. Задницу, чай, не отобьет.
— Ох ты, Акулина, Акулина, — хором пели сопровождающие карету дружинники, — грудь до пяток, просто чертовщина!
Князюшка злобно клацнул зубами и, высунувшись в зашторенное бархатом оконце экипажа, сипло прокричал:
— А ну заткнитесь, вражье племя!
— Так точно заткнуться, — браво отрапортовали дружинники.
— Вот так-то. — Князь засунулся обратно, но карета вдруг резко затормозила. — Ну что там еще?
«Еще» оказалось лежащими поперек дороги огромными соснами. Николашка поспешно выскочил из экипажа.
— Спиленные! — прокричал он, наметанным глазом изучая завал.
— Засада? — Всеволод вытащил из-под сиденья верный лук.
— Навряд ли это ловушка, — покачал головой секретарь, вернувшись к карете.
— И что теперь делать? — Князюшка нервно барабанил пальцами по дорогой обшивке экипажа.
Николашка повернулся к бравой дружине, уже готовой дать деру при первом же разбойничьем свисте.
— А ну-ка, увальни, расчехляйте пушку!
— Есть расчехлить пушку.
— А ты, Николай, голова, — похвалил прозорливость секретаря Всеволод.
Орудие быстро расчехлили, зарядили, навели на цель.
— Готовьсь! — решительно скомандовал Николашка. — Пли!
Оглушительное «Бабах» прозвучало громче, чем обычно. Видно, со страху дружинники малость переусердствовали с зарядом.
Искусственную преграду словно ветром сдуло.
Вытащив из ушей пальцы, Всеволод довольно осклабился.
— Знать бы, чьих это рук дело. М-да… Видно, кто-то очень не хочет, чтобы я до Кипиша добрался.
— Эт-то точно, — грустно кивнул Николашка. — Говорят, банда Семи Семенов снова в этих лесах бесчинствует. Может, они?
— Енто навряд ли, — не согласился князюшка. — Эти бы засаду устроили.
— Тогда кто?
— Узнаю, порешу, — пообещал Всеволод, и экипаж, скрипя колесами, двинулся дальше.
Притаившийся в придорожных кустах агент Шмалдер злобно выругался.
* * *
К великому сожалению, добраться до Разлив-переправы Гришке с Тихоном было не суждено.
Хотя, может, оно и к лучшему. Хмельград место опасное, его добрые люди стараются обходить стороной.
— Телега! — объявил Гришка, слух у коего был не в пример лучше, чем у братца.
— Может, Илья Муромец? — тут же предположил Тихон.
Снова встречаться с ненормальным богатырем княжьи племянники совсем не желали и потому быстро шмыгнули в придорожную канаву.
Непонятная телега приближалась. Затем послышалось дребезжание расстроенной балалайки. Братья как по команде переглянулись.
— Ай-я-яй, ай-я-яй, — заливался сидящий на козлах телеги с ворованным скарбом Сивка Урка. — Убили ефиопа, ни за что ни про что, мерзавцы, задушили…
Добры молодцы затаились, но Сивка настолько был увлечен своим разбойничьим пением, что вряд ли их заметил бы, даже если бы Гришка с Тихоном голосовали на дороге.
— А он не идет играть на бубне, — все надрывался вор в законе. — Совсем мертвый лежит и уже плохо пахнет…
— Ну что, проучим рыжего? — полушепотом предложил Гришка.
— Не понял.
— Ну нельзя ведь упускать такой великолепный шанс ему отомстить.
— А как же Хмельград?
— Да леший с ним, с Хмельградом. Всеволоду сейчас не до нас. Все мысли у князюшки токмо о скором Вече. Потом что-нибудь да придумаем. Уедет же!
— Ай-я-яй, ай-я-яй, убили ефиопа, — неслось над дорогой. — Ни за что, ни про что гады удавили…
— Ну, Тихон, решайся!
— А он не ест авокадо, на тамтаме не игра-а-а-ает…
— Ладно, давай
— Лишь лежит под кустом и тихонько воня-а-а-ает…
Стараясь шуметь как можно меньше, добры молодцы побежали следом за удаляющейся повозкой. План их был прост. Стащить вора с телеги и отдубасить хорошенько, чтобы знал, как честной народ обирать.
— А он лежит совсем тихий-тихий, но по-прежнему черный, хотя и ме-о-о-о-ртвый…
Дружинники запрыгнули на повозку и, грубо стащив певца с козел, швырнули его в придорожную пыль.
Гришка стремительно подобрал балалайку и в щепки разнес ее о голову Сивки.
— А-а-а-а… — заорал ворюга и тут же получил сапогом под ребра от Тихона.
— Что, не узнаешь нас, разбойничья морда? — злобно зарычал Гришка, пиная Сивку ногами.
— Ай, узнаю! — закричал вор в законе. — Пощадите, хлопцы, у меня золото в сундуках, все отдам…
— Так ты еще и пытаешься нас подкупить? Нас, княжеских, дружинников?!!
— Ой-ей-ей…
Здорово отметелив рыжего мерзавца, добры молодцы его связали и, подвесив за руки к дереву, удовлетворенно осмотрели итог проделанной работы.
С кляпом во рту из жесткой мешковины Сивка Урка был по-своему симпатичен. Зрячий глаз заплыл лиловым фингалом, часть передних зубов бесследно исчезла, клок бороды вырван, одежка — сплошные лохмотья. Дружинники и сами ужаснулись, видя дело рук своих.
— Будет тебе наукой! — нравоучительно добавил Гришка, и добры молодцы вернулись на дорогу.
Забрались в конфискованную у Сивки телегу, обыскали короба… И чего тут только не было: золотые женские побрякушки, половецкое оружие, украшенное драгоценными каменьями, заморские ткани и даже (?!!) позолоченная булава краинского гетмана. Этот трофей Урки вызвал у княжеских племянников некоторое недоумение, поскольку о пропаже данной необычайно ценной вещи заявлено не было. Стало быть, краинцы еще не в курсе. Вот так дела!
Перебрав ворованный скарб, добры молодцы отыскали свои ратные доспехи, облачились в них и весело покатили к Разлив-переправе.
Но спокойно доехать до речки им не удалось.
В лесу раздался пронзительный свист, в ответ заухала сова, и на растерянно раззявивших рты княжьих племянников упала сверху огромная крепкая сетка.
Отчаянно ругаясь, добры молодцы кубарем свалились на дно экспроприированной телеги. Побарахтались там, еще больше запутавшись, а затем в ужасе уставились на вынырнувших из леса, словно привидения, семерых ладных незнакомцев во всем черном.
— Семь Семенов! — жалобно просипел Гришка. — Романтики вольных расейских дорог.
— Все, — отозвался Тихон, — теперь уж нам точно звездец…
Бесшумно окружив остановившуюся телегу, Семены молча разглядывали спутанных по рукам и ногам дружинников сквозь узкие прорези своих черных тряпичных масок.
* * *
— А вот еще такое послушайте! — все не унимался вошедший в поэтический раж пиит. — Гм… как вам это…
Муза парит предо мной.
От счастья мыслю тупо,
Нет крыльев у ней за спиной,
Зато есть метла и ступа…
— Такты че, и с Бабой Ягой тоже? — неприлично заржал Муромец.
— Илья, — Колупаев укоризненно покачал головой, — как тебе не стыдно!
— Ничего-ничего, я к подобным шуточкам давно привык, — совсем не обиделся Лука. — Обо мне такого на Руси понавыдумывали, что иногда и самого оторопь берет. Бездельников у нас много. Ведь все беды от этого. Всем все лень, всем на все наплевать. Мой нужник с краю, ничего не знаю. Вот от ентого самого безделья и выдумывают сами не зная что.
— Дык и что же они выдумывают…
— Да разное… Что я, например, на самом деле не русич, а арап, или эфиоп, как кому нравится. Что, мол, на дуэли с одним иноземцем дрался из-за дуры одной и был ранен в живот, а потом наутро помер. Да разве обо мне только брешут? Один вот мечтатель домечтался до того, что его печь стала по Руси возить и все за него само собой делалось. Другой вот дрых тридцать три года, а пока он дрых, ратные подвиги сами собой совершаться стали. Проснулся… а тут и почет, и слава, все, так сказать, горяченькое, прямо в руки…
— Ты на кого это, жеребец сельский, намекаешь?!! — леденящим тоном поинтересовался Муромец, доставая из ножен булатный меч. — Сейчас я тебя твоего орудия труда лишу!
— Какого орудия труда? — испугался пиит.
— Языка! — ответил Илья и двинул юношу рукоятью меча в лоб.
— Эй! — заорал Степан. — А ну прекратить немедленно!
Наверное, и зарезал бы Луку богатырь, коль не диво дивное на небольшой поляне, мимо которой они проезжали, случившееся. Даже Буцефал и тот на месте замер, очумело хлопая губами и тараща круглые аки пятаки глаза.
— Это че? — прошептал Колупаев.
— Дык… — булькнул Муромец.
— Е… — выдохнул Лука.
Прямо посередине небольшой полянки лежало огромное, переливающееся дивным внутренним светом блестящее яйцо. Навряд ли его могла снести даже избушка на курьих ножках, ибо было само яйцо как две избушки, поставленные друг на дружку. Рядом с яйцом суетились непонятные зеленые существа, здорово смахивавшие на чудо-помощничков из волшебного ларца Кощея. Вот только эта их зеленоватость…
— Одно из двух, — произнес Илья, — либо мы совсем недавно пили, либо… они.
Действительно, ежели пили русичи, то все объясняется довольно просто: у них галлюцинации. Ну а ежели пили эти на поляне, то ясно, почему они такие зеленые.
— А может, и мы, и они? — неуверенно предположил пиит.
Деловито снующие по поляне существа на открывших рты русичей никакого внимания не обращали. Заставив яйцо каким-то немыслимым волшебством приподняться над травой, они вырастили из него изяшную лесенку и по очереди исчезли внутри.
— Ну, чтобы из яйца кто-нибудь да вылазил, я не раз видел, — продолжал бормотать себе под нос Муромец. — Но чтобы кто-то в яйцо лез. Это что же… они вылупливаются наоборот?!!
Последний «зеленый» поспешно исчез в яйце, затем оно вздрогнуло и, рванув с места, стремительно унеслось в небо, словно его с силой буцнул расшалившийся великан. И все это в полной тишине!
— Значицца, так, — через пять минут нарушил тягостное молчание Колупаев. — Либо у нас окончательно съехала крыша, либо мы чего-то не знаем, что на Руси тайно от всех творится.
— Второй вариант мне нравится больше первого, — сказал пиит. — Давайте я лучше прочту вам какое-нибудь свое стихотворение, и мы все дружно забудем о случившемся и выкинем его из головы.
— Давай, — вздохнул Степан.
— Дык… — кивнул Муромец.
Ну а что еще оставалось делать?
Не к ведуну же сельскому обращаться: умом, мол, тронулись. Эка невидаль?!! Да с этой болячкой на Руси чуть ли не каждый второй мается.
И пиит радостно прочел:
«Я поэт!» — сказал я гордо,
Даже смело…
Промолчал бы, то б и морда
Уцелела…
— Воистину! — выдохнул кузнец, и в угрюмом молчании они поехали дальше.
К счастью, порешить юношу Илья больше не помышлял.
Конечно, мало приятного, когда приходится время от времени сильно сомневаться в реальности происходящего, а то и в своих умственных способностях. Но ничего не поделаешь, биться над непостижимой загадкой — себе же вредить…
— Башни Хмельграда! — через час объявил Колупаев, указывая на виднеющиеся за деревьями угловатые строения.
Башен было всего лишь две, и цвета они оказались (во всяком случае издалека) довольно мерзкого, зеленого с темным отливом.
— И что, там живут обычные люди? — сильно засомневался в целесообразности их путешествия Лука.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36