Вот бы что еще!.. – Хепсу хлопнул по лбу.
– Что? – подался Нэсэ.
– Перекрасить бы твой корабль! Так сразу ясно, что он военный – черный, под основу замаскированный. А вот если бы он был, скажем, желтый…
– Тогда он будет заметен издалека! – испугался отурк. – Его сразу подобьют!
– Нет, – покачал головой человек. – Тогда сразу станет понятно, что он не прячется. А раз не прячется, значит, намерения у него добрые.
– Логично, – сказал Нэсэ. – Ты очень умен!
– Мы очень умны, – подмигнул Хепсу. – Ведь разум у нас общий!
Глава 44
Хепсу снова летел в темноте. Но теперь он уже ничего не боялся. Самое страшное, как ему казалось, осталось позади. Кроме одного: Хепсу очень боялся потерять Кызю. Но и тут он почему-то был уверен в удаче. Наверное потому, что без нее он не представлял себе дальнейшей жизни. А в жизнь – долгую и счастливую – очень хотелось верить. И еще хотелось найти отца.
Кораблем управлял Акмээгак. Мало того, что он «видел» то, что окружает корабль, – отурк сделал еще и так, что они могли переговариваться с Хепсу.
– Все в порядке? – раздался его влажно причмокивающий голос.
– Пока да, – ответил Хепсу. – Далеко еще?
– Скоро посажу корабль на основу. Лучше пораньше. Немного дольше займет времени ехать по ней, чем лететь, зато безопасней.
– Почему это?
– Небо светлое. Издалека на нем не будет видно, какого цвета корабль. А летающие корабли – только у нас. Могут сбить.
– А на черной основе желтый цвет видать очень далеко! – подхватил Хепсу. – Ты молодец, Нэсэ. Я вот не догадался!
Довольный похвалой, отурк сказал:
– Глубинные звуки начинай играть сразу, как сядешь на основу. И не переставай, пока не выйдешь наружу. Помни о возможной опасности!
– Да что ты за меня так волнуешься?!
– Ты сделал для меня очень много. Ты для меня почти как я. Моя семья.
В горле у Хепсу запершило.
– Спасибо, – выдохнул он.
– Сажаю корабль. – Акмээгак опять стал невозмутимо-серьезным.
Вскоре Хепсу почувствовал толчок. На сей раз он был к нему готов и заранее подпружинил ноги, чуть согнув их в коленях.
– Начинай играть! – снова послышался голос отурка.
– Что, уже виден Тыпо?
– Еще нет, но все равно начинай! Прошу тебя!
– Ладно, ладно, – улыбнулся Хепсу и достал из широкого брючного кармана дусос. Подумал, что бы лучше сыграть. Сначала, шутки ради, в соответствии с цветом корабля, решил продудеть битловскую «Yellow submarine», но все же от этой затеи отказался. Что ни говори, а не шутки шутить он сюда прибыл. Пора бы от детства отвыкать. Тем более и тело у него уже взрослое.
Хепсу подумал еще, вспоминая земные мелодии, а потом вдруг захотел сыграть что-то свое, наболевшее, рвущееся из души. Он поднес к губам дусос и заиграл.
Хепсу не сразу понял, что произошло. Сознание его невообразимо вывернулось, и все, что происходило с ним после того, как он сыграл на дусосе в серой пустоте, находясь рядом с Ачаду и Кызей, словно превратилось в полузабытый сон. Сейчас он снова находился в пустоте, только возле него не было никого. Да и самого Хепсу там тоже не было. Впрочем, как и самой пустоты. Точнее, она была, но уже не казалась серой, и находилась не вокруг, а внутри него. И оттуда, изнутри, поглотила его и растворила в себе. Он больше не был ни Хепсу, ни Димкой, зато он был теперь сразу всеми – и этими мальчишками в том числе. А еще он все знал. Все, что касалось этого огромного мира, который окутал, прошил бесконечными нитями его всеобъемлющий разум. Знал все – и не знал ничего, потому что не мог осознать, обработать, перевести в доступные ему символы хоть малую толику из той информационной бездны, хозяином которой он неожиданно стал. Ведь он еще оставался и Димкой-Хепсу, он словно стал тем кристалликом хлорида натрия, который поместили в насыщенный соляной раствор. И не в стакан, а сразу в океан. Возможно, через миллионы или миллиарды лет он бы, подпитываемый этим раствором, и вырос бы в большой кристалл, способный понять или осознать все, но так долго Хепсу ждать не мог. Ему надо было знать сейчас. И не все, а лишь то, что было необходимо ему больше всего на свете.
Узнать малое оказалось неожиданно просто. Стоило лишь подумать об этом. Так он понял, что произошло с ним сейчас. Он заиграл, находясь на основе. Усиленные аппаратурой отурка, звуки музыки, будучи сами основой мысли, мгновенно вплелись в общую ткань единого разума, вынеся на резонансном гребне сознание Хепсу как составную часть этого разума вверх, отчего он и продолжал ощущать себя в большей степени именно этим конкретным человеком. Человеком в том, «глубинном» понятии, живущим не только «здесь и сейчас». То есть, попросту говоря, Димкой и Хепсу сразу, кем он и был все последнее время.
Еще он понял, почему Акмээгак не нашел по возвращении никого из своей семьи. Просто вернулись они с отурком из серой пустоты немного позже, чем в ней оказались. По «ощущениям» единого разума – на какое-то мгновение, а по хронологии землян – на шесть с половиной лет. Причем Хепсу с «подсказки» этого разума понимал, что так и должно быть, только никак не мог осознать – почему. Он узнал, кстати, что отурки действительно переселились на «рыжую» планету. Вернее сказать: Акмээгак, ибо это и являлось самоназванием данной семьи. Знакомец же Хепсу носил конкретное имя Нэсэ – не имя даже, а нечто вроде порядкового номера. Это знание не несло в себе особенной пользы, но Хепсу невольно отметил, что наконец-то уразумел смысл двойного имени отурка.
«Хотя я ведь мог спросить об этом у него самого!» – появилась вдруг отчетливая мысль, и Хепсу удивился, что способен по-прежнему думать о пустяках. И рассердился на себя за подобное расточительство: ведь предстояло узнать действительно важные вещи, а кто знает, как долго он сможет еще общаться напрямую с общим разумом.
«Про отца! Надо скорее узнать про отца!» – мысленно закричал Хепсу. И, подчиняясь неведомым инстинктам, не осознавая, как он это делает, стал искать «ниточку» отцовского разума в необъятном вселенском клубке.
Но получилось что-то не то… Либо и впрямь сказалась неопытность Хепсу, либо он думал об отце не слишком отчетливо (да и как он смог бы это сделать, если совсем не помнил его?), только он понял вдруг, что «нащупал» мысли не отца, а… Учителя, Ачаду! Возможно, это случилось потому, что мальчик невольно воспринимал Учителя как отца – ведь тот им и был для него, по сути… Как бы то ни было, но Хепсу смотрел сейчас на мир глазами Ачаду, воспринимал его слухом, осознавал его разумом.
И видел он странную картину… Свой опостылевший детский дом! Вокруг него были, разумеется, совсем незнакомые дети, сменились столы в классе, даже цвет стен стал другим, и, тем не менее, он точно знал, что это тот самый детский дом! Но самым странным было то, что на него (на Ачаду, в самом деле) смотрели совсем другие глаза, чем те – испуганные, затравленные, злобные, – какие видел он в этом заведении раньше. Эти глаза были широко распахнуты, словно стремились вобрать в себя как можно больше прекрасного; они будто светились изнутри радостью познания, искренним счастьем и… любовью! Хепсу был так поражен этим, что не сразу понял, чему так увлеченно внимают эти незнакомые дети со странными глазами… А когда понял, обалдел окончательно! Ачаду… играл! Играл на флейте «Полонез Огиньского»! Погрузившись от изумления в мысли и воспоминания Учителя столь глубоко, что чуть было не «захлебнулся» в захлестнувшем его потоке, Хепсу «увидел» весь жизненный путь Учителя на Земле.
Он так и стал приемным (а по сути, теперь самым настоящим) сыном Людмилы Николаевны. Мама Семена и впрямь оказалась решительной женщиной и сумела защитить и отстоять мальчика. Она так же билась бы и за настоящего Димку, но теперь, когда она знала, что это ее Семен!.. Она ни за что и никому не отдала бы того, кто был смыслом ее жизни, которого она уже раз потеряла и, казалось, навсегда.
Потом Семен-Ачаду, которому пришлось взять Димкино имя, учился. Учился много, самозабвенно; учился всему, чему только мог, жадно впитывая новые знания. Учеба давалась ему легко, ведь Семен не так давно закончил школу и теперь лишь повторял школьный курс, а основные силы отдавал изучению того, чего не знал раньше. Так, он закончил музыкальную школу по классу флейты, самостоятельно учил французский и немецкий языки, стал посещать клуб любителей астрономии…
А в итоге – поступил в педагогический институт. И, еще будучи студентом, зачастил в детский дом, где добровольно и безвозмездно то рассказывал детям о космосе, то мечтал вместе с ними о будущем, то заглядывал в тайны истории, то вот так, как сейчас, просто играл на флейте… Как оказалось, директора Семирядова все-таки сняли, а занять его должность предложили… Людмиле Николаевне, поразившись ее воле и упорству, с которыми она «воевала» за Димку. Теперь и сам Ачаду мечтал после окончания института пойти работать только сюда, в детский дом. Стать Учителем, как и раньше. А не Солдатом!
Хепсу порадовался за Ачаду, а у земной его, Димкиной, части даже возникло что-то вроде ностальгии при виде детского дома, в котором провел он почти год. Вот ведь странности психики – ненавидел детдом до отвращения, а сейчас… Хотя, скорее всего, он просто позавидовал этим детям, у которых есть Ачаду. И нет Семирядова. И Дорофеихи тоже нет. Зато есть еще Людмила Николаевна… Из такого детдома и ему бы не захотелось убегать!
«А у меня есть отец! – оборвал ненужные мысли Хепсу. – И его нужно успеть найти!»
На этот раз у него получилось быстро. Он понял, что настроен именно на отцовские мысли и чувства, хотя и не мог объяснить, почему так уверен в этом. Тем более то, что он сейчас видел, оказалось более чем странным! Он (не сам конечно, отец, но по ощущениям будто бы сам) снова сидел в кресле корабля умников. Кресло было всего лишь одно, да и кабина выглядела по-иному, но он-то думал сейчас отцовскими мыслями и знал все наверняка…
Отсидев положенное в исправе, отец вернулся к умникам. И узнал о «занебесном» полете. Он заинтересовался этой темой сразу. Загорелся ею так, что чуть и вправду не дымился от работы, в которую погрузился с головой! А когда узнал, кем были первые пилоты «занебесного» корабля… У него сразу екнуло сердце, когда он увидел изображение Хепсу. Конечно, он не смог узнать в этом подростке сына, которого видел лишь младенцем, но сердце… Видимо, оно знало больше, чем разум. А уж после того, как узнал, где приземлилась капсула, отпали последние сомнения. Он во что бы то ни стало решил встретиться с Кызей! И, как ни отговаривали его Андихе с Орбодом, настоял на визите к ней. Он полетел туда один. И прибыл вовремя – Кызя, уже не смешливая девчонка, а почти взрослая девушка, так и не смогла забыть Хепсу, как не забыла и данного себе обещания – ждать своего друга или найти его. Ждать она больше не могла и решила начать поиски. Чем могла закончиться подобная авантюра, не имевшая никаких шансов на успех, неизвестно, но сделать опрометчивый шаг Кызя не успела. В ту самую бессонницу, когда она собралась в путь, отец Хепсу прибыл в селение. Сначала девушка не захотела с ним разговаривать. Но когда узнала, кто перед ней, огромные ее серые глаза засияли надеждой. И она рассказала отцу друга все, что знала, начиная со знакомства с Хепсу и заканчивая расставанием с ним в серой пустоте.
Кызя хотела немедленно лететь вместе с новым знакомым к умникам, а потом – куда угодно, лишь бы найти друга! Но отец Хепсу не взял ее с собой. Он убедил, что сделает все, чтобы найти сына, и что ей лучше оставаться в селении – а вдруг Хепсу все же вернется туда? И он, в тайне от старейшины, оставил ей передатчик – почти такой, только куда совершенней, как тот маяк, что когда-то, давным-давно, в этом же самом селении, даже в этом же самом доме вручил своей бывшей жене… Ему показалось в тот миг, что круг замкнулся, начинался новый виток, который непременно должен был привести к удаче!
Кызя, наверное, не согласилась бы остаться, если бы не этот маяк. Своей реальностью, осязаемый в ладони, он словно убедил ее в необходимости именно такого поступка. Отец будет искать Хепсу, а она будет ждать его здесь. Ведь ждать – это, пожалуй, во много раз труднее. И девушка заверила умника, что больше не попытается убежать, останется здесь до тех пор, пока тот не сообщит ей о результатах поиска. А если Хепсу окажется здесь раньше, пообещала тут же дать знать об этом.
Отец вернулся на Тыпо и стал работать над созданием нового корабля. К тому времени в руках умников оказались образцы техники отурков (сами бывшие враги куда-то необъяснимым образом сгинули). Их летающие корабли, берущие энергию от основы, подтолкнули умников к идее создания такого двигателя, что не только питался бы энергией «вывернутого» пространства, но и сам мог бы создавать подобные локальные выверты. Корабль с подобным двигателем мог бы совершить мгновенный «прыжок» практически на любое расстояние. Неизвестно только было – сможет ли он вернуться назад, хватит ли ему на это энергии?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
– Что? – подался Нэсэ.
– Перекрасить бы твой корабль! Так сразу ясно, что он военный – черный, под основу замаскированный. А вот если бы он был, скажем, желтый…
– Тогда он будет заметен издалека! – испугался отурк. – Его сразу подобьют!
– Нет, – покачал головой человек. – Тогда сразу станет понятно, что он не прячется. А раз не прячется, значит, намерения у него добрые.
– Логично, – сказал Нэсэ. – Ты очень умен!
– Мы очень умны, – подмигнул Хепсу. – Ведь разум у нас общий!
Глава 44
Хепсу снова летел в темноте. Но теперь он уже ничего не боялся. Самое страшное, как ему казалось, осталось позади. Кроме одного: Хепсу очень боялся потерять Кызю. Но и тут он почему-то был уверен в удаче. Наверное потому, что без нее он не представлял себе дальнейшей жизни. А в жизнь – долгую и счастливую – очень хотелось верить. И еще хотелось найти отца.
Кораблем управлял Акмээгак. Мало того, что он «видел» то, что окружает корабль, – отурк сделал еще и так, что они могли переговариваться с Хепсу.
– Все в порядке? – раздался его влажно причмокивающий голос.
– Пока да, – ответил Хепсу. – Далеко еще?
– Скоро посажу корабль на основу. Лучше пораньше. Немного дольше займет времени ехать по ней, чем лететь, зато безопасней.
– Почему это?
– Небо светлое. Издалека на нем не будет видно, какого цвета корабль. А летающие корабли – только у нас. Могут сбить.
– А на черной основе желтый цвет видать очень далеко! – подхватил Хепсу. – Ты молодец, Нэсэ. Я вот не догадался!
Довольный похвалой, отурк сказал:
– Глубинные звуки начинай играть сразу, как сядешь на основу. И не переставай, пока не выйдешь наружу. Помни о возможной опасности!
– Да что ты за меня так волнуешься?!
– Ты сделал для меня очень много. Ты для меня почти как я. Моя семья.
В горле у Хепсу запершило.
– Спасибо, – выдохнул он.
– Сажаю корабль. – Акмээгак опять стал невозмутимо-серьезным.
Вскоре Хепсу почувствовал толчок. На сей раз он был к нему готов и заранее подпружинил ноги, чуть согнув их в коленях.
– Начинай играть! – снова послышался голос отурка.
– Что, уже виден Тыпо?
– Еще нет, но все равно начинай! Прошу тебя!
– Ладно, ладно, – улыбнулся Хепсу и достал из широкого брючного кармана дусос. Подумал, что бы лучше сыграть. Сначала, шутки ради, в соответствии с цветом корабля, решил продудеть битловскую «Yellow submarine», но все же от этой затеи отказался. Что ни говори, а не шутки шутить он сюда прибыл. Пора бы от детства отвыкать. Тем более и тело у него уже взрослое.
Хепсу подумал еще, вспоминая земные мелодии, а потом вдруг захотел сыграть что-то свое, наболевшее, рвущееся из души. Он поднес к губам дусос и заиграл.
Хепсу не сразу понял, что произошло. Сознание его невообразимо вывернулось, и все, что происходило с ним после того, как он сыграл на дусосе в серой пустоте, находясь рядом с Ачаду и Кызей, словно превратилось в полузабытый сон. Сейчас он снова находился в пустоте, только возле него не было никого. Да и самого Хепсу там тоже не было. Впрочем, как и самой пустоты. Точнее, она была, но уже не казалась серой, и находилась не вокруг, а внутри него. И оттуда, изнутри, поглотила его и растворила в себе. Он больше не был ни Хепсу, ни Димкой, зато он был теперь сразу всеми – и этими мальчишками в том числе. А еще он все знал. Все, что касалось этого огромного мира, который окутал, прошил бесконечными нитями его всеобъемлющий разум. Знал все – и не знал ничего, потому что не мог осознать, обработать, перевести в доступные ему символы хоть малую толику из той информационной бездны, хозяином которой он неожиданно стал. Ведь он еще оставался и Димкой-Хепсу, он словно стал тем кристалликом хлорида натрия, который поместили в насыщенный соляной раствор. И не в стакан, а сразу в океан. Возможно, через миллионы или миллиарды лет он бы, подпитываемый этим раствором, и вырос бы в большой кристалл, способный понять или осознать все, но так долго Хепсу ждать не мог. Ему надо было знать сейчас. И не все, а лишь то, что было необходимо ему больше всего на свете.
Узнать малое оказалось неожиданно просто. Стоило лишь подумать об этом. Так он понял, что произошло с ним сейчас. Он заиграл, находясь на основе. Усиленные аппаратурой отурка, звуки музыки, будучи сами основой мысли, мгновенно вплелись в общую ткань единого разума, вынеся на резонансном гребне сознание Хепсу как составную часть этого разума вверх, отчего он и продолжал ощущать себя в большей степени именно этим конкретным человеком. Человеком в том, «глубинном» понятии, живущим не только «здесь и сейчас». То есть, попросту говоря, Димкой и Хепсу сразу, кем он и был все последнее время.
Еще он понял, почему Акмээгак не нашел по возвращении никого из своей семьи. Просто вернулись они с отурком из серой пустоты немного позже, чем в ней оказались. По «ощущениям» единого разума – на какое-то мгновение, а по хронологии землян – на шесть с половиной лет. Причем Хепсу с «подсказки» этого разума понимал, что так и должно быть, только никак не мог осознать – почему. Он узнал, кстати, что отурки действительно переселились на «рыжую» планету. Вернее сказать: Акмээгак, ибо это и являлось самоназванием данной семьи. Знакомец же Хепсу носил конкретное имя Нэсэ – не имя даже, а нечто вроде порядкового номера. Это знание не несло в себе особенной пользы, но Хепсу невольно отметил, что наконец-то уразумел смысл двойного имени отурка.
«Хотя я ведь мог спросить об этом у него самого!» – появилась вдруг отчетливая мысль, и Хепсу удивился, что способен по-прежнему думать о пустяках. И рассердился на себя за подобное расточительство: ведь предстояло узнать действительно важные вещи, а кто знает, как долго он сможет еще общаться напрямую с общим разумом.
«Про отца! Надо скорее узнать про отца!» – мысленно закричал Хепсу. И, подчиняясь неведомым инстинктам, не осознавая, как он это делает, стал искать «ниточку» отцовского разума в необъятном вселенском клубке.
Но получилось что-то не то… Либо и впрямь сказалась неопытность Хепсу, либо он думал об отце не слишком отчетливо (да и как он смог бы это сделать, если совсем не помнил его?), только он понял вдруг, что «нащупал» мысли не отца, а… Учителя, Ачаду! Возможно, это случилось потому, что мальчик невольно воспринимал Учителя как отца – ведь тот им и был для него, по сути… Как бы то ни было, но Хепсу смотрел сейчас на мир глазами Ачаду, воспринимал его слухом, осознавал его разумом.
И видел он странную картину… Свой опостылевший детский дом! Вокруг него были, разумеется, совсем незнакомые дети, сменились столы в классе, даже цвет стен стал другим, и, тем не менее, он точно знал, что это тот самый детский дом! Но самым странным было то, что на него (на Ачаду, в самом деле) смотрели совсем другие глаза, чем те – испуганные, затравленные, злобные, – какие видел он в этом заведении раньше. Эти глаза были широко распахнуты, словно стремились вобрать в себя как можно больше прекрасного; они будто светились изнутри радостью познания, искренним счастьем и… любовью! Хепсу был так поражен этим, что не сразу понял, чему так увлеченно внимают эти незнакомые дети со странными глазами… А когда понял, обалдел окончательно! Ачаду… играл! Играл на флейте «Полонез Огиньского»! Погрузившись от изумления в мысли и воспоминания Учителя столь глубоко, что чуть было не «захлебнулся» в захлестнувшем его потоке, Хепсу «увидел» весь жизненный путь Учителя на Земле.
Он так и стал приемным (а по сути, теперь самым настоящим) сыном Людмилы Николаевны. Мама Семена и впрямь оказалась решительной женщиной и сумела защитить и отстоять мальчика. Она так же билась бы и за настоящего Димку, но теперь, когда она знала, что это ее Семен!.. Она ни за что и никому не отдала бы того, кто был смыслом ее жизни, которого она уже раз потеряла и, казалось, навсегда.
Потом Семен-Ачаду, которому пришлось взять Димкино имя, учился. Учился много, самозабвенно; учился всему, чему только мог, жадно впитывая новые знания. Учеба давалась ему легко, ведь Семен не так давно закончил школу и теперь лишь повторял школьный курс, а основные силы отдавал изучению того, чего не знал раньше. Так, он закончил музыкальную школу по классу флейты, самостоятельно учил французский и немецкий языки, стал посещать клуб любителей астрономии…
А в итоге – поступил в педагогический институт. И, еще будучи студентом, зачастил в детский дом, где добровольно и безвозмездно то рассказывал детям о космосе, то мечтал вместе с ними о будущем, то заглядывал в тайны истории, то вот так, как сейчас, просто играл на флейте… Как оказалось, директора Семирядова все-таки сняли, а занять его должность предложили… Людмиле Николаевне, поразившись ее воле и упорству, с которыми она «воевала» за Димку. Теперь и сам Ачаду мечтал после окончания института пойти работать только сюда, в детский дом. Стать Учителем, как и раньше. А не Солдатом!
Хепсу порадовался за Ачаду, а у земной его, Димкиной, части даже возникло что-то вроде ностальгии при виде детского дома, в котором провел он почти год. Вот ведь странности психики – ненавидел детдом до отвращения, а сейчас… Хотя, скорее всего, он просто позавидовал этим детям, у которых есть Ачаду. И нет Семирядова. И Дорофеихи тоже нет. Зато есть еще Людмила Николаевна… Из такого детдома и ему бы не захотелось убегать!
«А у меня есть отец! – оборвал ненужные мысли Хепсу. – И его нужно успеть найти!»
На этот раз у него получилось быстро. Он понял, что настроен именно на отцовские мысли и чувства, хотя и не мог объяснить, почему так уверен в этом. Тем более то, что он сейчас видел, оказалось более чем странным! Он (не сам конечно, отец, но по ощущениям будто бы сам) снова сидел в кресле корабля умников. Кресло было всего лишь одно, да и кабина выглядела по-иному, но он-то думал сейчас отцовскими мыслями и знал все наверняка…
Отсидев положенное в исправе, отец вернулся к умникам. И узнал о «занебесном» полете. Он заинтересовался этой темой сразу. Загорелся ею так, что чуть и вправду не дымился от работы, в которую погрузился с головой! А когда узнал, кем были первые пилоты «занебесного» корабля… У него сразу екнуло сердце, когда он увидел изображение Хепсу. Конечно, он не смог узнать в этом подростке сына, которого видел лишь младенцем, но сердце… Видимо, оно знало больше, чем разум. А уж после того, как узнал, где приземлилась капсула, отпали последние сомнения. Он во что бы то ни стало решил встретиться с Кызей! И, как ни отговаривали его Андихе с Орбодом, настоял на визите к ней. Он полетел туда один. И прибыл вовремя – Кызя, уже не смешливая девчонка, а почти взрослая девушка, так и не смогла забыть Хепсу, как не забыла и данного себе обещания – ждать своего друга или найти его. Ждать она больше не могла и решила начать поиски. Чем могла закончиться подобная авантюра, не имевшая никаких шансов на успех, неизвестно, но сделать опрометчивый шаг Кызя не успела. В ту самую бессонницу, когда она собралась в путь, отец Хепсу прибыл в селение. Сначала девушка не захотела с ним разговаривать. Но когда узнала, кто перед ней, огромные ее серые глаза засияли надеждой. И она рассказала отцу друга все, что знала, начиная со знакомства с Хепсу и заканчивая расставанием с ним в серой пустоте.
Кызя хотела немедленно лететь вместе с новым знакомым к умникам, а потом – куда угодно, лишь бы найти друга! Но отец Хепсу не взял ее с собой. Он убедил, что сделает все, чтобы найти сына, и что ей лучше оставаться в селении – а вдруг Хепсу все же вернется туда? И он, в тайне от старейшины, оставил ей передатчик – почти такой, только куда совершенней, как тот маяк, что когда-то, давным-давно, в этом же самом селении, даже в этом же самом доме вручил своей бывшей жене… Ему показалось в тот миг, что круг замкнулся, начинался новый виток, который непременно должен был привести к удаче!
Кызя, наверное, не согласилась бы остаться, если бы не этот маяк. Своей реальностью, осязаемый в ладони, он словно убедил ее в необходимости именно такого поступка. Отец будет искать Хепсу, а она будет ждать его здесь. Ведь ждать – это, пожалуй, во много раз труднее. И девушка заверила умника, что больше не попытается убежать, останется здесь до тех пор, пока тот не сообщит ей о результатах поиска. А если Хепсу окажется здесь раньше, пообещала тут же дать знать об этом.
Отец вернулся на Тыпо и стал работать над созданием нового корабля. К тому времени в руках умников оказались образцы техники отурков (сами бывшие враги куда-то необъяснимым образом сгинули). Их летающие корабли, берущие энергию от основы, подтолкнули умников к идее создания такого двигателя, что не только питался бы энергией «вывернутого» пространства, но и сам мог бы создавать подобные локальные выверты. Корабль с подобным двигателем мог бы совершить мгновенный «прыжок» практически на любое расстояние. Неизвестно только было – сможет ли он вернуться назад, хватит ли ему на это энергии?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42