Киммериец сомневался, что слабое сердце уже немолодого человека сможет выдержать долгое карабканье по склонам гор.
Когда Конан последний раз видел короля, тот едва выглядел на шестьдесят лет. Сейчас ему можно было дать куда как за семьдесят. Его руки настолько похудели, что казались прозрачными. Белый налет покрывал его губы, да и каждый вздох сопровождался болезненным покалыванием в груди и хрипом в горле.
Но он все еще приказывал, что обрадовало Конана. Киммериец рассказал о своих приключениях коротко, чтобы не утомлять короля. Как бы он ни поступил и как бы это ни было расценено другими, Конан считал, что рассказ Марра будет серьезным доказательством правдивости его слов и правоты его действий.
Декиус, как подозревал Киммериец, придерживался другого мнения о похождениях Конана. Конечно, не было смысла сомневаться в верности капитан-генерала королю; этот человек столько сделал для Элоикаса и так упорно сражался за него, что вряд ли можно заподозрить его в предательстве.
Коротко состояние Декиуса можно было бы передать следующим образом: разбитое женщиной сердце и яростное желание найти возможность унизить соперника. Мужчина из ревности может нанести столько же вреда, сколько не нанесет самое коварное предательство. Конану это хорошо известно: не будь так, он сейчас бы продвигался по служебной лестнице туранской армии, а не мотался бы по неприветливым горным лесам Пограничного Королевства.
Капитан-генерал молча выслушал Конана, затем подождал, пока король задаст тому несколько дельных вопросов. Если тело Элоикаса и ослабело, то разум по-прежнему был остр и цепок.
— Нам кажется, что ты неплохо выполнил свои обязанности, и твой воинский талант, боевое мастерство и верность нам не подлежат сомнению, подвел итог беседы Элоикас. — Лорд Декиус, имеете ли вы что-нибудь добавить к сказанному нами об этом достойном похвалы Киммерийце?
Декиус не прочь был бы много чего добавить по поводу достойного Киммерийца. Но церемонность, интонация королевского голоса и, конечно, здравый смысл офицера сделали свое дело.
— Нет, Ваше Величество. Вряд ли кто-нибудь сделал бы столько, сколько сделал капитан Конан.
— Благодарю вас, мой господин, — сказал Конан с подчеркнутой вежливостью. — Ваше Величество, лесоруб, приведший нас сюда, сейчас находится рядом с палаткой вместе с госпожой Райной. Могу ли я получить ваше высочайшее позволение пригласить их сюда? Полагаю, что королю будет сподручнее самому выслушать рассказ лесоруба.
Повествование оказалось намного короче, чем ожидал Конан. Просто-напросто Марр вошел в палатку с флейтами, висящими на поясе. Конан только услышал, как икнул Декиус, и увидел округлившиеся от удивления глаза короля.
— Я полагал, что моя персона не настолько популярна, — сказал флейтист, спокойно садясь в присутствии короля, не спрашивая разрешения. — Оказывается, мои сведения были неточны.
— Твои флейты стали легендой в этой стране, еще когда не родилась моя дочь, — сказал Элоикас.
Он пытался сохранить одновременно непринужденность и официальность. Но от Конана не ускользнуло прозвучавшее вместо привычного королевского.
— Да и сам ты тоже стал персонажем легенд и сказок, — добавил Декиус. Что же привело тебя сюда? Учти, твоя магическая сила разнесла полдворца и похоронила немало королевских воинов. Так что в твоих интересах дать вразумительный ответ.
— Он ничего не ответит, пока ты не замолчишь. — Взгляд Райны встретился со взглядом Декиуса, и офицер первым, не выдержав, опустил глаза.
Марр вздохнул. Это был, пожалуй, самый человечный из изданных им звуков за те дни, пока Конан был с ним рядом.
Он дотронулся до своих флейт:
— Можно я сыграю? Я думаю, что у меня найдется пара мелодий, которые помогут уладить проблемы, возникшие в наших отношениях.
— Какая-нибудь колдовская песенка? — проворчал Декиус.
Но Элоикаса больше интересовало мнение Конана и Райны. Оба иноземца согласно закивали головами. Король тоже склонил голову в позволительном жесте, и Марр заиграл.
Потом Конан с трудом мог описать чувства, возникшие в его душе вместе с музыкой и плывшие внутри него, как вода прозрачного горного ручья. Но он навсегда запомнил удивление от того, насколько просто и незатейливо звучала флейта: казалось, мальчишка-пастушок наигрывает, успокаивая сам себя, в наступающих сумерках услышав вой волков.
Другим потрясающим, восхитительным чувством было ощущение мира с самим собой и со всем сущим. Нет, Конан, конечно, не обнял бы графа Сизамбри как брата, но тот точно мог бы не бояться клинка Киммерийца, пока играла музыка.
Для выражения остальных оживших в нем чувств Конану просто не хватило бы слов. Он только запомнил, что, когда музыка кончилась, все слушавшие ее словно проснулись после долгого исцеляющего сна.
Марр опустил флейты и вновь вложил их в мешочек.
— Я сделал что могу. А теперь, полагаю, стоит послушать капитана Конана. Я уверен, что по дороге сюда он продумал отличный план спасения принцессы Чиенны и принца Урраса.
Конан пробормотал нечто непотребное, чего лучше не произносить ни при женщинах, ни при короле, ни при волшебниках. Доверь только этим колдунам заинтересовать окружающих чудом, а они потом взвалят всю тяжесть его осуществления на плечи простого смертного.
Правда, Конану казалось, что он менее подробно продумал план, чем рассказал его. Да и слова как-то легче и свободнее, чем обычно, слетали с его губ. Может быть, это Марр вложил в него свои мысли? Или флейтист всего лишь помог Конану подобрать лучшие слова для того, что уже крутилось у него в голове?
Запах дыма, нагретого железа и жженой хвои Декиус почувствовал, еще когда шел по лагерю. Ближе к палатке Киммерийца к ним присоединились запахи кожи и нагретого масла.
— Капитан Конан, ты один? — спросил Декиус.
— Да.
— Тогда я хотел бы… разрешите войти? — Декиус посчитал вежливость важнее субординации и обратил приказ в форму вопроса.
Вежливое подтвердило разумность предложенного Декиусом тона.
Конан сидел скрестив ноги на земле. На нем было лишь нательное белье. Он обильно смазывал разогретым маслом все кожаные части своих доспехов. Его меч, уже наточенный и смазанный, лежал рядом с ложем.
— Приветствую вас, лорд Декиус, — сказал Конан. — Боюсь, мое гостеприимство ниже всякой критики. Но все, что у меня есть, — готов отдать вам.
Декиус принял это за приглашение сесть.
— Капитан Конан, я буду краток. Все, чего я на данный момент хочу, это чтобы ты или Райна остались здесь, в лагере. Отпустить вас обоих в лапы племени и колдунов Поуджой — мне это не по душе.
— А имеет ли значение, кто из нас останется?
Тон вопроса заставил Декиуса насторожиться. Вдруг его осенило, и он рассмеялся:
— Я вовсе не собирался этим добиваться твоего расположения, Киммериец. Еще меньше я собираюсь добиваться взаимности Райны, пока не буду уверен, что смогу разделить с нею что-нибудь, кроме общей безымянной могилы в горах.
— Не завидую я тому, кто получит работенку похоронить тебя, Декиус. Твой труп замучает шутками и остротами любого могильщика.
— Ну, спасибо за такое понимание моего юмора, — сказал Декиус. — Ладно, а теперь серьезно. Вы оба — ты и Райна — опытные командиры. У нас таких раз-два и обчелся. Рисковать вами обоими — значит подвергать серьезной опасности и самого короля, и его дело.
Конан только пожал плечами и, подумав, ответил:
— У нас двоих будет больше шансов выбраться оттуда живыми, да еще с принцессой и наследником в придачу. Если это вообще возможно — мы лучшие кандидаты, чтобы это сделать. Если это нереально и у нас ничего не получится, — то какая разница, сколько офицеров останется у короля.
Декиус вздохнул:
— Разница есть. Врачи говорят, что в лучшем случае король доживет до первого снега. Если у него не останется и последней надежды вновь увидеть дочь… — Молчание было красноречивее всяких слов.
— Я бы не возражал оставить Райну здесь, а с собой взять одного из ваших опытных бойцов или офицеров. Но Марр говорит, что это должны сделать Райна и я, и никто другой.
Декиус нахмурился:
— Значит, любой из вас… или… это…
— Слушай, из меня такой же колдун, как и кабацкая танцовщица. Райна то же самое, ей не до ведьминых премудростей. Что там этот флейтист в нас увидел — он не особо распространяется. Что может его разговорить, я не знаю и не собираюсь терять время в поисках ключа от его секретов.
Декиус чуть не проклял всех богов, графа Сизамбри, разумеется, Поуджой с колдунами да и всех волшебников поголовно — всех, из-за кого они оказались в дурацком положении. Он чувствовал себя так, словно сталкивал лучшего, чем он сам, человека в яму со змеями, слабо надеясь увидеть его вновь выкарабкавшимся наверх.
— Ну? — спросил Конан.
— Знаешь, я подумал, что не худо было бы устроить для вас троих прощальную вечеринку. Ну, вино, мясо, музыка — все, что хотите.
— Не искушай богов, — ответил Конан. Он встал и выпрямился. Голова его почти доставала до крыши его палатки, а разведенные в стороны руки — ее стен. — Так что оставь празднование до лучших времен, когда мы сможем снова все вместе в полной безопасности собраться и попировать во дворце. Да, кстати, а что ты там сказал насчет вина? Неужели в лагере не нашлась бы пара глотков для страждущего…
Декиус слушал шутки Киммерийца и вдруг вспомнил об огромном кувшине с лучшим немедийским вином, которое он наливал лишь тем, с кем отправлялся на самые отчаянные задания. Сейчас кувшин был похоронен и, вполне вероятно, разбит среди руин королевского дворца, как было разбито и похоронено многое из прошлого.
Глава 13
Конан, Райна и Марр встречали немало опасностей и неожиданностей в Пограничном Королевстве. Если бы они решили прихватить с собой все, что может понадобиться для преодоления любой подстерегающей опасности, им пришлось бы вести с собой целый караван, навьюченный до предела всяческим добром.
— Насчет мула или лошади для принцессы, — сказал Конан, — присмотрим что-нибудь подходящее на обратном пути. Самим нам важнее как раз идти налегке и побыстрее. Сизамбри, может быть, все еще при смерти, а может, уже выздоровел. Он и сам крепкий мужик, да еще эти его Братья…
— Колдуны Поуджой не умеют лечить, — сказал флейтист. — Их черная магия звезд умеет только…
— Тебя-то кто спрашивает, — грубо оборвал его Декиус.
Он сидел у входа в палатку, наблюдая за сборами. Конан подумал, что Декиус не хотел попадаться на глаза королю, а кроме того, он, наверное, надеялся, что Райне в последний момент не понравится что-то в волшебнике и она останется в лагере.
С таким же успехом он мог ждать в небе стаи перелетных свиней. Конан отлично знал это. Ничто, кроме явной опасности, угрожающей ее отряду, не могло заставить Райну повернуть назад. А Декиус был слишком благороден, чтобы использовать такой ход.
— Меня никто не спрашивает, — отозвался Марр, — но разве мудрому человеку нужно ждать, когда его спросят, чтобы высказать истинную правду.
В голову Конана было хорошо вбито: если хочешь, чтобы все зубы были на месте и кости целы, запомни: правда — не та штука, которую всегда принимают с удовольствием. Он сидел молча и внимательно рассматривал шов на ножнах своего меча. Долго, пожалуй, не продержится, подумал Конан, но на эту прогулочку хватит, а там, глядишь, и переделывать будет незачем.
Все приготовления были закончены, и все дважды перепроверено. Конан вышел, увлекая за собой Марра, чтобы дать Райне и Декиусу сказать друг другу, что они хотели.
Вечерело, начинали сгущаться сумерки. Все трое решили, что лучше выйти на закате, чтобы первый переход проделать ночью. Если поблизости и есть какие-нибудь нежелательные наблюдатели, то ночная темнота и флейты Марра сделают их слепыми и глухими.
— Кто ты, Киммериец? — спросил Марр.
В меркнущем вечернем свете лицо колдуна могло показаться как лицом юноши, так и старика. Только в глазах не было огонька молодости. Они были большими, темными и видели, несомненно, многое из того, что обычно скрыто от человеческих глаз.
— Мое настоящее имя — то, которым меня называют, — сказал Конан. — Если колдуны и пытались использовать это против меня, то пока что без особых успехов. Ты решил, наверное, превзойти их?
— Я спросил тебя не об этом. Кто такой, почему ты оказался здесь, ввязался в эту войну, да еще и взялся за почти безнадежное дело, по риску граничащее с безрассудством?
Конан пожал плечами:
— Думаю, что я — просто человек, который не может сбежать, уйти с поля боя, на котором остались товарищи и друзья.
— Сталкиваясь с такой силой духа, с таким понятием о чести, разбиваются горы и рушатся государства. А я — один из этих друзей?
— Ты им станешь, если не будешь говорить загадками и задавать вопросы, на которые тебе не нужны ответы.
— Кто ты такой, чтобы судить, на какие вопросы не нужны ответы?
— Во имя Крома! Ты точно никогда не станешь моим другом, если так и будешь говорить, словно жрец или служитель какого-нибудь храма:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Когда Конан последний раз видел короля, тот едва выглядел на шестьдесят лет. Сейчас ему можно было дать куда как за семьдесят. Его руки настолько похудели, что казались прозрачными. Белый налет покрывал его губы, да и каждый вздох сопровождался болезненным покалыванием в груди и хрипом в горле.
Но он все еще приказывал, что обрадовало Конана. Киммериец рассказал о своих приключениях коротко, чтобы не утомлять короля. Как бы он ни поступил и как бы это ни было расценено другими, Конан считал, что рассказ Марра будет серьезным доказательством правдивости его слов и правоты его действий.
Декиус, как подозревал Киммериец, придерживался другого мнения о похождениях Конана. Конечно, не было смысла сомневаться в верности капитан-генерала королю; этот человек столько сделал для Элоикаса и так упорно сражался за него, что вряд ли можно заподозрить его в предательстве.
Коротко состояние Декиуса можно было бы передать следующим образом: разбитое женщиной сердце и яростное желание найти возможность унизить соперника. Мужчина из ревности может нанести столько же вреда, сколько не нанесет самое коварное предательство. Конану это хорошо известно: не будь так, он сейчас бы продвигался по служебной лестнице туранской армии, а не мотался бы по неприветливым горным лесам Пограничного Королевства.
Капитан-генерал молча выслушал Конана, затем подождал, пока король задаст тому несколько дельных вопросов. Если тело Элоикаса и ослабело, то разум по-прежнему был остр и цепок.
— Нам кажется, что ты неплохо выполнил свои обязанности, и твой воинский талант, боевое мастерство и верность нам не подлежат сомнению, подвел итог беседы Элоикас. — Лорд Декиус, имеете ли вы что-нибудь добавить к сказанному нами об этом достойном похвалы Киммерийце?
Декиус не прочь был бы много чего добавить по поводу достойного Киммерийца. Но церемонность, интонация королевского голоса и, конечно, здравый смысл офицера сделали свое дело.
— Нет, Ваше Величество. Вряд ли кто-нибудь сделал бы столько, сколько сделал капитан Конан.
— Благодарю вас, мой господин, — сказал Конан с подчеркнутой вежливостью. — Ваше Величество, лесоруб, приведший нас сюда, сейчас находится рядом с палаткой вместе с госпожой Райной. Могу ли я получить ваше высочайшее позволение пригласить их сюда? Полагаю, что королю будет сподручнее самому выслушать рассказ лесоруба.
Повествование оказалось намного короче, чем ожидал Конан. Просто-напросто Марр вошел в палатку с флейтами, висящими на поясе. Конан только услышал, как икнул Декиус, и увидел округлившиеся от удивления глаза короля.
— Я полагал, что моя персона не настолько популярна, — сказал флейтист, спокойно садясь в присутствии короля, не спрашивая разрешения. — Оказывается, мои сведения были неточны.
— Твои флейты стали легендой в этой стране, еще когда не родилась моя дочь, — сказал Элоикас.
Он пытался сохранить одновременно непринужденность и официальность. Но от Конана не ускользнуло прозвучавшее вместо привычного королевского.
— Да и сам ты тоже стал персонажем легенд и сказок, — добавил Декиус. Что же привело тебя сюда? Учти, твоя магическая сила разнесла полдворца и похоронила немало королевских воинов. Так что в твоих интересах дать вразумительный ответ.
— Он ничего не ответит, пока ты не замолчишь. — Взгляд Райны встретился со взглядом Декиуса, и офицер первым, не выдержав, опустил глаза.
Марр вздохнул. Это был, пожалуй, самый человечный из изданных им звуков за те дни, пока Конан был с ним рядом.
Он дотронулся до своих флейт:
— Можно я сыграю? Я думаю, что у меня найдется пара мелодий, которые помогут уладить проблемы, возникшие в наших отношениях.
— Какая-нибудь колдовская песенка? — проворчал Декиус.
Но Элоикаса больше интересовало мнение Конана и Райны. Оба иноземца согласно закивали головами. Король тоже склонил голову в позволительном жесте, и Марр заиграл.
Потом Конан с трудом мог описать чувства, возникшие в его душе вместе с музыкой и плывшие внутри него, как вода прозрачного горного ручья. Но он навсегда запомнил удивление от того, насколько просто и незатейливо звучала флейта: казалось, мальчишка-пастушок наигрывает, успокаивая сам себя, в наступающих сумерках услышав вой волков.
Другим потрясающим, восхитительным чувством было ощущение мира с самим собой и со всем сущим. Нет, Конан, конечно, не обнял бы графа Сизамбри как брата, но тот точно мог бы не бояться клинка Киммерийца, пока играла музыка.
Для выражения остальных оживших в нем чувств Конану просто не хватило бы слов. Он только запомнил, что, когда музыка кончилась, все слушавшие ее словно проснулись после долгого исцеляющего сна.
Марр опустил флейты и вновь вложил их в мешочек.
— Я сделал что могу. А теперь, полагаю, стоит послушать капитана Конана. Я уверен, что по дороге сюда он продумал отличный план спасения принцессы Чиенны и принца Урраса.
Конан пробормотал нечто непотребное, чего лучше не произносить ни при женщинах, ни при короле, ни при волшебниках. Доверь только этим колдунам заинтересовать окружающих чудом, а они потом взвалят всю тяжесть его осуществления на плечи простого смертного.
Правда, Конану казалось, что он менее подробно продумал план, чем рассказал его. Да и слова как-то легче и свободнее, чем обычно, слетали с его губ. Может быть, это Марр вложил в него свои мысли? Или флейтист всего лишь помог Конану подобрать лучшие слова для того, что уже крутилось у него в голове?
Запах дыма, нагретого железа и жженой хвои Декиус почувствовал, еще когда шел по лагерю. Ближе к палатке Киммерийца к ним присоединились запахи кожи и нагретого масла.
— Капитан Конан, ты один? — спросил Декиус.
— Да.
— Тогда я хотел бы… разрешите войти? — Декиус посчитал вежливость важнее субординации и обратил приказ в форму вопроса.
Вежливое подтвердило разумность предложенного Декиусом тона.
Конан сидел скрестив ноги на земле. На нем было лишь нательное белье. Он обильно смазывал разогретым маслом все кожаные части своих доспехов. Его меч, уже наточенный и смазанный, лежал рядом с ложем.
— Приветствую вас, лорд Декиус, — сказал Конан. — Боюсь, мое гостеприимство ниже всякой критики. Но все, что у меня есть, — готов отдать вам.
Декиус принял это за приглашение сесть.
— Капитан Конан, я буду краток. Все, чего я на данный момент хочу, это чтобы ты или Райна остались здесь, в лагере. Отпустить вас обоих в лапы племени и колдунов Поуджой — мне это не по душе.
— А имеет ли значение, кто из нас останется?
Тон вопроса заставил Декиуса насторожиться. Вдруг его осенило, и он рассмеялся:
— Я вовсе не собирался этим добиваться твоего расположения, Киммериец. Еще меньше я собираюсь добиваться взаимности Райны, пока не буду уверен, что смогу разделить с нею что-нибудь, кроме общей безымянной могилы в горах.
— Не завидую я тому, кто получит работенку похоронить тебя, Декиус. Твой труп замучает шутками и остротами любого могильщика.
— Ну, спасибо за такое понимание моего юмора, — сказал Декиус. — Ладно, а теперь серьезно. Вы оба — ты и Райна — опытные командиры. У нас таких раз-два и обчелся. Рисковать вами обоими — значит подвергать серьезной опасности и самого короля, и его дело.
Конан только пожал плечами и, подумав, ответил:
— У нас двоих будет больше шансов выбраться оттуда живыми, да еще с принцессой и наследником в придачу. Если это вообще возможно — мы лучшие кандидаты, чтобы это сделать. Если это нереально и у нас ничего не получится, — то какая разница, сколько офицеров останется у короля.
Декиус вздохнул:
— Разница есть. Врачи говорят, что в лучшем случае король доживет до первого снега. Если у него не останется и последней надежды вновь увидеть дочь… — Молчание было красноречивее всяких слов.
— Я бы не возражал оставить Райну здесь, а с собой взять одного из ваших опытных бойцов или офицеров. Но Марр говорит, что это должны сделать Райна и я, и никто другой.
Декиус нахмурился:
— Значит, любой из вас… или… это…
— Слушай, из меня такой же колдун, как и кабацкая танцовщица. Райна то же самое, ей не до ведьминых премудростей. Что там этот флейтист в нас увидел — он не особо распространяется. Что может его разговорить, я не знаю и не собираюсь терять время в поисках ключа от его секретов.
Декиус чуть не проклял всех богов, графа Сизамбри, разумеется, Поуджой с колдунами да и всех волшебников поголовно — всех, из-за кого они оказались в дурацком положении. Он чувствовал себя так, словно сталкивал лучшего, чем он сам, человека в яму со змеями, слабо надеясь увидеть его вновь выкарабкавшимся наверх.
— Ну? — спросил Конан.
— Знаешь, я подумал, что не худо было бы устроить для вас троих прощальную вечеринку. Ну, вино, мясо, музыка — все, что хотите.
— Не искушай богов, — ответил Конан. Он встал и выпрямился. Голова его почти доставала до крыши его палатки, а разведенные в стороны руки — ее стен. — Так что оставь празднование до лучших времен, когда мы сможем снова все вместе в полной безопасности собраться и попировать во дворце. Да, кстати, а что ты там сказал насчет вина? Неужели в лагере не нашлась бы пара глотков для страждущего…
Декиус слушал шутки Киммерийца и вдруг вспомнил об огромном кувшине с лучшим немедийским вином, которое он наливал лишь тем, с кем отправлялся на самые отчаянные задания. Сейчас кувшин был похоронен и, вполне вероятно, разбит среди руин королевского дворца, как было разбито и похоронено многое из прошлого.
Глава 13
Конан, Райна и Марр встречали немало опасностей и неожиданностей в Пограничном Королевстве. Если бы они решили прихватить с собой все, что может понадобиться для преодоления любой подстерегающей опасности, им пришлось бы вести с собой целый караван, навьюченный до предела всяческим добром.
— Насчет мула или лошади для принцессы, — сказал Конан, — присмотрим что-нибудь подходящее на обратном пути. Самим нам важнее как раз идти налегке и побыстрее. Сизамбри, может быть, все еще при смерти, а может, уже выздоровел. Он и сам крепкий мужик, да еще эти его Братья…
— Колдуны Поуджой не умеют лечить, — сказал флейтист. — Их черная магия звезд умеет только…
— Тебя-то кто спрашивает, — грубо оборвал его Декиус.
Он сидел у входа в палатку, наблюдая за сборами. Конан подумал, что Декиус не хотел попадаться на глаза королю, а кроме того, он, наверное, надеялся, что Райне в последний момент не понравится что-то в волшебнике и она останется в лагере.
С таким же успехом он мог ждать в небе стаи перелетных свиней. Конан отлично знал это. Ничто, кроме явной опасности, угрожающей ее отряду, не могло заставить Райну повернуть назад. А Декиус был слишком благороден, чтобы использовать такой ход.
— Меня никто не спрашивает, — отозвался Марр, — но разве мудрому человеку нужно ждать, когда его спросят, чтобы высказать истинную правду.
В голову Конана было хорошо вбито: если хочешь, чтобы все зубы были на месте и кости целы, запомни: правда — не та штука, которую всегда принимают с удовольствием. Он сидел молча и внимательно рассматривал шов на ножнах своего меча. Долго, пожалуй, не продержится, подумал Конан, но на эту прогулочку хватит, а там, глядишь, и переделывать будет незачем.
Все приготовления были закончены, и все дважды перепроверено. Конан вышел, увлекая за собой Марра, чтобы дать Райне и Декиусу сказать друг другу, что они хотели.
Вечерело, начинали сгущаться сумерки. Все трое решили, что лучше выйти на закате, чтобы первый переход проделать ночью. Если поблизости и есть какие-нибудь нежелательные наблюдатели, то ночная темнота и флейты Марра сделают их слепыми и глухими.
— Кто ты, Киммериец? — спросил Марр.
В меркнущем вечернем свете лицо колдуна могло показаться как лицом юноши, так и старика. Только в глазах не было огонька молодости. Они были большими, темными и видели, несомненно, многое из того, что обычно скрыто от человеческих глаз.
— Мое настоящее имя — то, которым меня называют, — сказал Конан. — Если колдуны и пытались использовать это против меня, то пока что без особых успехов. Ты решил, наверное, превзойти их?
— Я спросил тебя не об этом. Кто такой, почему ты оказался здесь, ввязался в эту войну, да еще и взялся за почти безнадежное дело, по риску граничащее с безрассудством?
Конан пожал плечами:
— Думаю, что я — просто человек, который не может сбежать, уйти с поля боя, на котором остались товарищи и друзья.
— Сталкиваясь с такой силой духа, с таким понятием о чести, разбиваются горы и рушатся государства. А я — один из этих друзей?
— Ты им станешь, если не будешь говорить загадками и задавать вопросы, на которые тебе не нужны ответы.
— Кто ты такой, чтобы судить, на какие вопросы не нужны ответы?
— Во имя Крома! Ты точно никогда не станешь моим другом, если так и будешь говорить, словно жрец или служитель какого-нибудь храма:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37