.. по прошествии двух-трех дней акции будут готовы к вашим услугам. — И форточка закрылась, поглотив банковые билеты Тирреля Смиса, который удалился торжествующий и довольный.
Восемьсот сорок фунтов стерлингов! Такого богатства никогда еще не видала касса «Electric Transmission Company»!
— Прежде всего, — воскликнул Игнатий Фогель без малейшего вступления, — я предлагаю, господа, серьезный ленч!
Предложение это было единодушно принято остальными компаньонами. Беседовать за столом с яствами несравненно приятнее, чем за высоким бюро с газетой на коленях.
Мюллер, рассыльный мальчик, состоявший при конторе и проводивший целые дни в пустынном вестибюле, позевывая во весь рот и томясь удручающей скукой, был немедленно послан в ближайшую гостиницу, — и вскоре на столе в конторе появился пышный завтрак, а места перед высокими красного дерева конторками опустели.
— Мое мнение таково, — сказал Питер Грифинс, когда челюсти стали уже менее энергично работать и запас яств значительно убавился, — что нам следует немедленно приступить к разделу дивиденда и сегодня же вечером тихонько улизнуть. Тот акционер, о котором мы так долго тщетно мечтали, нашелся наконец, он существует, да, но он единственный в своем роде, и нет ему второго подобного! Ни на какие другие взносы мы не можем рассчитывать, так воспользуемся же разумно той щедрой лептой, которая выпала нам сегодня на долю.
— Одобряем! — воскликнул Игнатий Фогель.
— Уделив Мюллеру в счет его жалованья около сорока шиллингов, на долю каждого из нас придется по двести семьдесят шесть тысяч девятьсот франков французской монетой, или пять тысяч девятьсот двадцать марок германской монетой. Это довольно кругленькая маленькая сумма, которая не принесла бы никакой пользы нашим кредиторам, но которая для каждого из нас может оказаться весьма и весьма полезной!..
— Удивительно, как это много — эти двести семьдесят фунтов стерлингов! — презрительно воскликнул Костерус Вагнер. — Как вы только можете думать о столь нелепом дележе!
— Неужели, имея в своем распоряжении прекраснейшую контору в одной из лучших улиц, полную ценной обстановки, и восемьсот сорок фунтов стерлингов в кассе, да сверх всего этого приобретенный нами за это время опыт, мы не сумеем как должно воспользоваться всем этим? Нет! Это было бы непростительна глупо!
Веским ударом кулака по столу Костерус Вагнер как бы придал еще более силы и убедительности своему заявлению.
— Да, это было бы непростительно глупо! нелепо! — повторил он еще раз. — Как я только что перед тем говорил вам, нашему проекту Общества недоставало только одного, а именно того, что действует на воображение публики. Затроньте только это воображение, и вы увидите, что найдете не одного какого-то лунатика-акционера, как сегодня, а десять тысяч, двадцать тысяч акционеров!.. Затроньте только их воображение, — и вам принесут не восемьсот сорок фунтов стерлингов, а восемьсот тысяч фунтов! восемьсот миллионов! Вот что я вам говорю! И что для этого надо сделать, спрашиваете вы? Вот что! У меня появилась такая мысль, которая несомненно порядком раззадорит воображение публики!
— Ну-ка! Какая это мысль, Костерус? — воскликнули хором Игнатий Фогель и Питер Грифинс.
Здесь следует сказать, что Костерус Вагнер имел над своими компаньонами тот громадный перевес, какой всегда дают человеку положительные знания и высшее образование. История Костеруса Вагнера крайне любопытная. Он представлял собой типичнейший пример того, чем может стать человек с выдающимися способностями и самым гениальным дарованием к высшим наукам, когда при этом отсутствуют самый простой и здравый смысл и практическое умение вести себя. Костерус Вагнер был одним из лучших учеников берлинской гимназии Фридриха Карла и одним из блистательнейших питомцев Геттингенского университета. Двадцати лет от роду он был уже доктором физики и стоял в ряду наиболее выдающихся молодых физиков Германии, где он был приставлен в качестве главного помощника при Гильдесгеймской обсерватории. Когда ему исполнилось двадцать пять лет, он стал уже известен всему ученому миру как автор очень дельных и серьезных записок по астрономии. Но, к несчастью, его личный характер не соответствовал его громадному уму и способностям. Костерус Вагнер еще на университетской скамье имел привычку пить, и эта привычка не только не покинула его впоследствии, но превратилась в постоянное пьянство. Он при этом до крайности пренебрегал всеми своими общественными обязанностями и всеми общепринятыми приличиями. Сверх всего того, он ценил себя безмерно высоко и, не стесняясь, давал это чувствовать другим. Он считал себя даже униженным, обойденным в своих правах тем, что занимал при обсерватории второстепенный пост и еще не был зачислен в члены Академии Наук. Его резкое обращение, презрительное, непочтительное отношение к начальству, постоянные скандалы, которыми отличалась его частная жизнь, исподволь подготовили его окончательную гибель и падение. Первое время Костерус Вагнер пробовал было бороться против силы подавляющих его обстоятельств: он попробовал существовать лекциями в качестве приват-доцента, но его пороки, следовавшие за ним повсюду, явились и теперь главной причиной его неудач.
От неудачи к неудаче он, незаметно для самого себя, падал все ниже и ниже и наконец очутился на последней ступени нищеты и общественного презрения. Тогда он эмигрировал и прибыл в Мельбурн, где случайно столкнулся с Игнатием Фогелем, своим соотечественником, и Питером Грифинсом, американцем, приобревшим кое-какие деньжонки благодаря антрепризе странствующего цирка, в котором, главным образом, показывался какой-то уродливый карлик. Так как несмотря на такое падение разум Вагнера все еще сохранил известную долю превосходства, то у него явилась мысль о промышленном применении новейших открытий по части замещения механической силы электричеством. И вот, в компании с своими австралийскими приятелями, Игнатием Фогелем и Питером Грифинсом, он открыл знакомое уже читателю бюро на Королевской улице. И на этот раз успех не увенчал его предприятия, несмотря на то, что основная идея его была, быть может, вполне верна; она, несомненно, была основана на экспериментах и фактах чрезвычайно интересных, но ее недостаток заключался в том, что она была слишком нова, а представителями ее являлись люди пришлые, никому не известные, совершенно незнакомые с требованиями и характером австралийского рынка. Вскоре наши три компаньона истощили дотла небольшие имевшиеся у них запаси капиталов, деятельности и энергии. Наибольшая часть денег ушла на устройство, обзаведение и публикации затем на содержание их самих и премии разным посредникам и комиссионерам, обольщавшим их ложными надеждами и обещаниями. Словом, по прошествии каких-нибудь шести месяцев они совершенно израсходовались и стояли на рубеже разорения и полного банкротства.
В этот-то роковой момент явился Тиррель Смис со своими восемьюстами сорока фунтами, благодаря которым Костерус Вагнер задался новой блестящей мыслью и собирался начать дело сначала, но на этот раз рассчитывая главным образом на людскую доверчивость и легковерность, которые он хотел эксплуатировать в свою пользу.
— Имеете ли вы, господа, какое-нибудь представление об астрономии? — продолжал он, обращаясь к своим двум компаньонам.
— Нет? ни малейшего?., тем хуже, или, вернее, тем лучше, господа! Лучше, потому что вы будете находиться именно в том самом положении, как и публика, которую нам следует заманить в наши сети… Так знайте же! Земля, на которой мы живем, — одна из тех многочисленных планет, которые вращаются вокруг Солнца, получая от него свет и тепло. Это, то есть Земля, такое же светило, как и все остальные, шар, не имеющий, собственно говоря, особого значения в мире, шар, который можно сравнить с громадным, вращающимся наподобие волчка или веретена, пушечным ядром, и описывающий в то же время годичную линию вокруг Солнца, но не кольцеобразную линию, а эллипсообразную… Другие однородные планеты, большей и меньшей величины, чем Земля, так же висят в пространстве на разном расстоянии от Солнца, одни ближе, другие дальше от него. Какая сила заставляет их висеть в пространстве? — спросите вы меня, на это я отвечу вам, не входя в болей подробные разъяснения, что они держатся силой того; самого движения, которое придает им жизнь, и затем силой взаимного притяжения, существующего между отдельными планетами. В числе этих планет есть такие, которые находятся довольно близко от нас, настолько близко, что нам уже можно предвидеть тот момент, когда земное человечество, то есть обитатели Земли, войдет в отношения с этими планетами путем оптических телеграфов или же каким-нибудь иным путем.
— Быть может, даже настанет время, когда люди найдут средства и возможность путешествовать с одной из этих планет на другую точно так, как мы отправляемся теперь из Лондона в Париж, Мельбурн или Сан-Франциско.
— Конечно, до этого еще нам далеко, но тем не менее это не так невозможно, как кажется с первого взгляда.
— В числе этих планет, или миров, которые нас окружают и являются ближайшими соседями земного шара, которые современная астрономия изучает с величайшим вниманием и точностью, и с которыми она начинает знакомиться весьма подробно, — есть одно такое светило, которое, так сказать, составляет часть нашей системы и является, если можно так выразиться, осколком Земли, находясь от нее в сильной зависимости. Эта планета — спутница Земли, Луна.
— Надо заметить, что, по всей вероятности, Луна некогда представляла собой часть той расплавленной, раскаленной материи, из которой первоначально состояла Земля, и отделилась, или откололась, от нее в сравнительно не очень отдаленном прошлом. Она обладает самостоятельным вращательным движением вокруг земного шара, и в то же время повинуется и тому движению Земли, которое заставляет нашу планету вращаться вокруг Солнца. Что же касается расстояния, отделяющего Луну от Земли, то оно так незначительно, что, в сравнении с обычными астрономическими цифрами, может считаться почти нулевым, то есть несуществующим вовсе. Чтобы уяснить вам это, достаточно будет сказать, что Земля отстоит на расстояние сорока миллионов миль от Марса, ближайшей к нам, после Луны, планеты, тогда как Луна отстоит от Земли всего на девяносто тысяч миль. Следовательно, разница расстояния является пропорционально такой же, как между городами, отстоящими друг от друга на сто пятьдесят шесть миль и на одну милю.
Депеша, посланная по телеграфу на Луну, могла бы Дойти туда в полторы секунды. Не подлежит сомнению, что множество туристов и альпийских гидов прошли пешком по Земле все то расстояние, какое отделяет нас от Луны. Все это расстояние является увеличенным не более как в двадцать раз расстоянием между Лондоном или Парижем — и Мельбурном. Из этого вы видите, что мы можем и даже должны смотреть на Луну, как на своего рода пригород или отдельный квартал нашей планеты…
— Очевидно! — подтвердили почти одновременно Питер Грифинс и Игнатий Фогель, которые, силясь понять то, что разъяснял им Костерус Вагнер, выпучили глаза и уставились на него, точно собирались поглотить его целиком со всей его премудростью, но, несмотря на то, усваивали лишь отчасти его рассуждения, в сущности, совершенно элементарные.
— Так вот, — продолжал ученый, который, выйдя; теперь из-за стола, принялся крупными шагами расхаживать по комнате, — раз это близкое соседство Земли и Луны является несомненным, вполне установленным фактом, не странно ли кажется вам, что никто до сих; пор не попытался еще отправиться туда и не установил сообщение между этими двумя планетами?
— Если не ошибаюсь, мне помнится, уже была сделана попытка в этом направлении в Америке при помощи громадного орудия, какой-то невероятной величины пушки и ядра-вагона! — сказал Питер Грифинс.
— Да, совершенно верно, один француз попытался сделать такую штуку и даже осуществил ее с полным успехом. Его предприятие имеет громадную цену именно с той точки зрения, которая должна главным образом интересовать нас. Но это предприятие не имело продолжателей и осталось единственным в своем роде; случилось это потому, что он воспользовался для осуществления своего предприятия совершенно исключительным способом, весьма трудно исполнимым и доступным или возможным далеко не всем. Моя же мысль, та, которую я хочу предложить вам, чтобы заманить публику или, вернее, чтобы превратить ее Ј акции, имеет практическое значение… Надо окончательно завоевать Луну, — под этим я подразумеваю, конечно, что надо завести с ней прямое сообщение, не временное, а постоянное, чтобы всегда можно было по желанию отправляться на Луну и возвращаться оттуда обратно, когда пожелаешь, — словом, присоединить ее к Земле, со всеми ее известными и неизвестными еще сокровищами и богатствами, чтобы быть в состоянии воспользоваться ими!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Восемьсот сорок фунтов стерлингов! Такого богатства никогда еще не видала касса «Electric Transmission Company»!
— Прежде всего, — воскликнул Игнатий Фогель без малейшего вступления, — я предлагаю, господа, серьезный ленч!
Предложение это было единодушно принято остальными компаньонами. Беседовать за столом с яствами несравненно приятнее, чем за высоким бюро с газетой на коленях.
Мюллер, рассыльный мальчик, состоявший при конторе и проводивший целые дни в пустынном вестибюле, позевывая во весь рот и томясь удручающей скукой, был немедленно послан в ближайшую гостиницу, — и вскоре на столе в конторе появился пышный завтрак, а места перед высокими красного дерева конторками опустели.
— Мое мнение таково, — сказал Питер Грифинс, когда челюсти стали уже менее энергично работать и запас яств значительно убавился, — что нам следует немедленно приступить к разделу дивиденда и сегодня же вечером тихонько улизнуть. Тот акционер, о котором мы так долго тщетно мечтали, нашелся наконец, он существует, да, но он единственный в своем роде, и нет ему второго подобного! Ни на какие другие взносы мы не можем рассчитывать, так воспользуемся же разумно той щедрой лептой, которая выпала нам сегодня на долю.
— Одобряем! — воскликнул Игнатий Фогель.
— Уделив Мюллеру в счет его жалованья около сорока шиллингов, на долю каждого из нас придется по двести семьдесят шесть тысяч девятьсот франков французской монетой, или пять тысяч девятьсот двадцать марок германской монетой. Это довольно кругленькая маленькая сумма, которая не принесла бы никакой пользы нашим кредиторам, но которая для каждого из нас может оказаться весьма и весьма полезной!..
— Удивительно, как это много — эти двести семьдесят фунтов стерлингов! — презрительно воскликнул Костерус Вагнер. — Как вы только можете думать о столь нелепом дележе!
— Неужели, имея в своем распоряжении прекраснейшую контору в одной из лучших улиц, полную ценной обстановки, и восемьсот сорок фунтов стерлингов в кассе, да сверх всего этого приобретенный нами за это время опыт, мы не сумеем как должно воспользоваться всем этим? Нет! Это было бы непростительна глупо!
Веским ударом кулака по столу Костерус Вагнер как бы придал еще более силы и убедительности своему заявлению.
— Да, это было бы непростительно глупо! нелепо! — повторил он еще раз. — Как я только что перед тем говорил вам, нашему проекту Общества недоставало только одного, а именно того, что действует на воображение публики. Затроньте только это воображение, и вы увидите, что найдете не одного какого-то лунатика-акционера, как сегодня, а десять тысяч, двадцать тысяч акционеров!.. Затроньте только их воображение, — и вам принесут не восемьсот сорок фунтов стерлингов, а восемьсот тысяч фунтов! восемьсот миллионов! Вот что я вам говорю! И что для этого надо сделать, спрашиваете вы? Вот что! У меня появилась такая мысль, которая несомненно порядком раззадорит воображение публики!
— Ну-ка! Какая это мысль, Костерус? — воскликнули хором Игнатий Фогель и Питер Грифинс.
Здесь следует сказать, что Костерус Вагнер имел над своими компаньонами тот громадный перевес, какой всегда дают человеку положительные знания и высшее образование. История Костеруса Вагнера крайне любопытная. Он представлял собой типичнейший пример того, чем может стать человек с выдающимися способностями и самым гениальным дарованием к высшим наукам, когда при этом отсутствуют самый простой и здравый смысл и практическое умение вести себя. Костерус Вагнер был одним из лучших учеников берлинской гимназии Фридриха Карла и одним из блистательнейших питомцев Геттингенского университета. Двадцати лет от роду он был уже доктором физики и стоял в ряду наиболее выдающихся молодых физиков Германии, где он был приставлен в качестве главного помощника при Гильдесгеймской обсерватории. Когда ему исполнилось двадцать пять лет, он стал уже известен всему ученому миру как автор очень дельных и серьезных записок по астрономии. Но, к несчастью, его личный характер не соответствовал его громадному уму и способностям. Костерус Вагнер еще на университетской скамье имел привычку пить, и эта привычка не только не покинула его впоследствии, но превратилась в постоянное пьянство. Он при этом до крайности пренебрегал всеми своими общественными обязанностями и всеми общепринятыми приличиями. Сверх всего того, он ценил себя безмерно высоко и, не стесняясь, давал это чувствовать другим. Он считал себя даже униженным, обойденным в своих правах тем, что занимал при обсерватории второстепенный пост и еще не был зачислен в члены Академии Наук. Его резкое обращение, презрительное, непочтительное отношение к начальству, постоянные скандалы, которыми отличалась его частная жизнь, исподволь подготовили его окончательную гибель и падение. Первое время Костерус Вагнер пробовал было бороться против силы подавляющих его обстоятельств: он попробовал существовать лекциями в качестве приват-доцента, но его пороки, следовавшие за ним повсюду, явились и теперь главной причиной его неудач.
От неудачи к неудаче он, незаметно для самого себя, падал все ниже и ниже и наконец очутился на последней ступени нищеты и общественного презрения. Тогда он эмигрировал и прибыл в Мельбурн, где случайно столкнулся с Игнатием Фогелем, своим соотечественником, и Питером Грифинсом, американцем, приобревшим кое-какие деньжонки благодаря антрепризе странствующего цирка, в котором, главным образом, показывался какой-то уродливый карлик. Так как несмотря на такое падение разум Вагнера все еще сохранил известную долю превосходства, то у него явилась мысль о промышленном применении новейших открытий по части замещения механической силы электричеством. И вот, в компании с своими австралийскими приятелями, Игнатием Фогелем и Питером Грифинсом, он открыл знакомое уже читателю бюро на Королевской улице. И на этот раз успех не увенчал его предприятия, несмотря на то, что основная идея его была, быть может, вполне верна; она, несомненно, была основана на экспериментах и фактах чрезвычайно интересных, но ее недостаток заключался в том, что она была слишком нова, а представителями ее являлись люди пришлые, никому не известные, совершенно незнакомые с требованиями и характером австралийского рынка. Вскоре наши три компаньона истощили дотла небольшие имевшиеся у них запаси капиталов, деятельности и энергии. Наибольшая часть денег ушла на устройство, обзаведение и публикации затем на содержание их самих и премии разным посредникам и комиссионерам, обольщавшим их ложными надеждами и обещаниями. Словом, по прошествии каких-нибудь шести месяцев они совершенно израсходовались и стояли на рубеже разорения и полного банкротства.
В этот-то роковой момент явился Тиррель Смис со своими восемьюстами сорока фунтами, благодаря которым Костерус Вагнер задался новой блестящей мыслью и собирался начать дело сначала, но на этот раз рассчитывая главным образом на людскую доверчивость и легковерность, которые он хотел эксплуатировать в свою пользу.
— Имеете ли вы, господа, какое-нибудь представление об астрономии? — продолжал он, обращаясь к своим двум компаньонам.
— Нет? ни малейшего?., тем хуже, или, вернее, тем лучше, господа! Лучше, потому что вы будете находиться именно в том самом положении, как и публика, которую нам следует заманить в наши сети… Так знайте же! Земля, на которой мы живем, — одна из тех многочисленных планет, которые вращаются вокруг Солнца, получая от него свет и тепло. Это, то есть Земля, такое же светило, как и все остальные, шар, не имеющий, собственно говоря, особого значения в мире, шар, который можно сравнить с громадным, вращающимся наподобие волчка или веретена, пушечным ядром, и описывающий в то же время годичную линию вокруг Солнца, но не кольцеобразную линию, а эллипсообразную… Другие однородные планеты, большей и меньшей величины, чем Земля, так же висят в пространстве на разном расстоянии от Солнца, одни ближе, другие дальше от него. Какая сила заставляет их висеть в пространстве? — спросите вы меня, на это я отвечу вам, не входя в болей подробные разъяснения, что они держатся силой того; самого движения, которое придает им жизнь, и затем силой взаимного притяжения, существующего между отдельными планетами. В числе этих планет есть такие, которые находятся довольно близко от нас, настолько близко, что нам уже можно предвидеть тот момент, когда земное человечество, то есть обитатели Земли, войдет в отношения с этими планетами путем оптических телеграфов или же каким-нибудь иным путем.
— Быть может, даже настанет время, когда люди найдут средства и возможность путешествовать с одной из этих планет на другую точно так, как мы отправляемся теперь из Лондона в Париж, Мельбурн или Сан-Франциско.
— Конечно, до этого еще нам далеко, но тем не менее это не так невозможно, как кажется с первого взгляда.
— В числе этих планет, или миров, которые нас окружают и являются ближайшими соседями земного шара, которые современная астрономия изучает с величайшим вниманием и точностью, и с которыми она начинает знакомиться весьма подробно, — есть одно такое светило, которое, так сказать, составляет часть нашей системы и является, если можно так выразиться, осколком Земли, находясь от нее в сильной зависимости. Эта планета — спутница Земли, Луна.
— Надо заметить, что, по всей вероятности, Луна некогда представляла собой часть той расплавленной, раскаленной материи, из которой первоначально состояла Земля, и отделилась, или откололась, от нее в сравнительно не очень отдаленном прошлом. Она обладает самостоятельным вращательным движением вокруг земного шара, и в то же время повинуется и тому движению Земли, которое заставляет нашу планету вращаться вокруг Солнца. Что же касается расстояния, отделяющего Луну от Земли, то оно так незначительно, что, в сравнении с обычными астрономическими цифрами, может считаться почти нулевым, то есть несуществующим вовсе. Чтобы уяснить вам это, достаточно будет сказать, что Земля отстоит на расстояние сорока миллионов миль от Марса, ближайшей к нам, после Луны, планеты, тогда как Луна отстоит от Земли всего на девяносто тысяч миль. Следовательно, разница расстояния является пропорционально такой же, как между городами, отстоящими друг от друга на сто пятьдесят шесть миль и на одну милю.
Депеша, посланная по телеграфу на Луну, могла бы Дойти туда в полторы секунды. Не подлежит сомнению, что множество туристов и альпийских гидов прошли пешком по Земле все то расстояние, какое отделяет нас от Луны. Все это расстояние является увеличенным не более как в двадцать раз расстоянием между Лондоном или Парижем — и Мельбурном. Из этого вы видите, что мы можем и даже должны смотреть на Луну, как на своего рода пригород или отдельный квартал нашей планеты…
— Очевидно! — подтвердили почти одновременно Питер Грифинс и Игнатий Фогель, которые, силясь понять то, что разъяснял им Костерус Вагнер, выпучили глаза и уставились на него, точно собирались поглотить его целиком со всей его премудростью, но, несмотря на то, усваивали лишь отчасти его рассуждения, в сущности, совершенно элементарные.
— Так вот, — продолжал ученый, который, выйдя; теперь из-за стола, принялся крупными шагами расхаживать по комнате, — раз это близкое соседство Земли и Луны является несомненным, вполне установленным фактом, не странно ли кажется вам, что никто до сих; пор не попытался еще отправиться туда и не установил сообщение между этими двумя планетами?
— Если не ошибаюсь, мне помнится, уже была сделана попытка в этом направлении в Америке при помощи громадного орудия, какой-то невероятной величины пушки и ядра-вагона! — сказал Питер Грифинс.
— Да, совершенно верно, один француз попытался сделать такую штуку и даже осуществил ее с полным успехом. Его предприятие имеет громадную цену именно с той точки зрения, которая должна главным образом интересовать нас. Но это предприятие не имело продолжателей и осталось единственным в своем роде; случилось это потому, что он воспользовался для осуществления своего предприятия совершенно исключительным способом, весьма трудно исполнимым и доступным или возможным далеко не всем. Моя же мысль, та, которую я хочу предложить вам, чтобы заманить публику или, вернее, чтобы превратить ее Ј акции, имеет практическое значение… Надо окончательно завоевать Луну, — под этим я подразумеваю, конечно, что надо завести с ней прямое сообщение, не временное, а постоянное, чтобы всегда можно было по желанию отправляться на Луну и возвращаться оттуда обратно, когда пожелаешь, — словом, присоединить ее к Земле, со всеми ее известными и неизвестными еще сокровищами и богатствами, чтобы быть в состоянии воспользоваться ими!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35