Или вы, может быть, хотите заключить этот воздух в бочонки и доставлять его сюда?
— Нет, доктор, мой проект относительно этого запаса воздуха гораздо проще, — отвечал Норбер Моони. — Вы, вероятно помните, что я позаботился пробуравить в скале пика Тэбали громадный колодец вплоть до самого его основания. Так вот, нам надо только установить сообщение между дном этого колодца и нашим воздухохранилищем, затем устроить вентилятор в одном из этих окон, чтобы снабжать всю нашу обсерваторию воздухом, пригодным для дыхания.
— Мысль эта прекрасная, против нее нечего возразить! — воскликнул доктор Бриэ, — но не следует ли при этом опасаться излишней и бесполезной траты этого столь драгоценного для нас воздуха?.. Не лучше ли было бы, например, ограничиться лишь безусловно необходимым количеством воздуха и заменить вентилятор каучуковой или цинковой трубой, снабженной краном? Одно только может быть затруднительно, а именно: потребовалась бы труба изрядной длины, а ее, вероятно, нет на наших складах.
— Прошу извинения! — засмеялся Норбер Моони, — мы имеем все, что нам надо.
— Да, — весело подхватила Гертруда Керсэн, — мы даже не забыли захватить с собой воздух!
— Правда, до настоящего времени, нам, собственно говоря, не на что жаловаться, — продолжал доктор, — мы действительно устроились очень мило. Но что поистине довольно неприятно и досадно, а при случае может даже стать довольно опасно, так это то, что мы лишены возможности поделиться друг с другом хотя бы самыми необходимыми впечатлениями, как только высунем нос наружу!.. Знаете ли вы, какого рода мысль пришла мне сейчас в голову, когда все мы были вынуждены молчать точно прирожденные немые? Мне пришло в голову, что было бы весьма недурно всем нам изучить азбуку глухонемых, чтобы иметь возможность объясняться хотя бы таким образом!
— Да, но откуда мы возьмем эту азбуку? — спросил Норбер Моони, — признаюсь, об этом я не подумал и не позаботился запастись ею, в чем, конечно, был не прав и готов в том каяться перед всеми вами.
— Быть может, мы сумеем обойтись и без нее! Я когда-то довольно бегло мог разговаривать на этом языке, — сказал доктор, — к тому же он вовсе не так труден, как это вообще полагают. Стоит только запомнить и удержать в памяти различные условные знаки, с помощью которых изображают пальцами буквы алфавита, и это для нас будет, конечно, несравненно легче, чем для бедных детей, лишенных слуха, дара слова и знания этих букв… Кроме того, мы можем установить ввиду краткости известные своеобразные знаки для обозначения некоторых обыденных предметов и обычных действий… и я готов поручиться, что по прошествии трех дней все мы будем свободно обмениваться нашими мыслями таким образом.
— Ну, вот вам буква А, вот Б, — продолжал доктор, изображая эти буквы соответствующими знаками, и вслед за ним все присутствующие стали, подражая ему, изображать на пальцах одну за другой различные буквы глухонемых.
— Эх, право! — воскликнул доктор Бриэ, — да оказывается, я все это помню настолько хорошо, что смело могу принять на себя роль учителя.
С этими словами он достал из кармана свою записную книжку и проворно нанес на одну из ее страничек целый ряд каких-то заметок карандашом.
— Не любопытно ли, в самом деле, что такого рода вещи могут сохраниться где-то в дальнем уголке памяти, точно связка старых писем в ящике старого стола, и затем в один прекрасный день снова появляются на свет Божий в полной своей неприкосновенности или же почти так?!.. В крайнем случае, если нам не хватит нескольких таких знаков, мы сами изобретем их! Кто может помешать нам в этом? Нет такого закона, который здесь мог бы для нас считаться обязательным!
Ученики доктора на лету уловили то, что им преподавал их учитель, и теперь жестикулировали с таким усердием и старанием, что их нельзя было не похвалить за такое примерное прилежание. Мало того, когда Норбер Моони, случайно подняв глаза, взглянул на своего верного Виржиля, который стоял уже некоторое время в дверях буфетной, то ему показалось, что и он намерен изучать язык глухонемых: Моони еще ни разу не видел чтобы Виржиль жестикулировал с таким волнением и притом так энергично, как в этот раз.
Вдруг молодой ученый заметил, что эти подмигивания и выразительные жесты имели, по-видимому, какой-то практический смысл, какое-то таинственное значение.
Очевидно, бедняга, стоя за спиной Гертруды Керсэн, просто-напросто старался дать понять своему господину, что хочет сообщить ему одному какую-то важную весть.
Норбер поспешил теперь в свою очередь дать понять Виржилю, что он понял смысл его пантомимы, и минуту спустя, под предлогом проверить какие-то песочные часы, вышел из-за стола и прошел в галерею телескопов. Виржиль немедленно последовал туда за ним.
— Господин мой, — сказал он, наклоняясь к самому уху молодого ученого, — я должен вам сказать, что у нас здесь есть воры.
— Воры!.. Да что ты говоришь!..
— Да, ваша милость, воры! Я прямо из буфетной: там все разграблено, раскидано, жестянки с консервами, бисквиты, сахар, кофе… и все в громадном количестве, целыми сотнями килограммов украдено и унесено… Все в страшном беспорядке: ящики выдвинуты, банки раскупорены и разбросаны по полу, как будто без нас сюда нагрянула целая толпа арабов… Что все это случилось в наше отсутствие, за какие-нибудь полчаса, пока мы все были там, внизу, у подошвы пика, так это не подлежит никакому сомнению… Я последний вышел из кухни, захватив с собой бочонок воды, и когда вернулся, просто ахнул, найдя все в таком виде, точно здесь проклятые махдисты воевали!
— Уж не сэр ли Буцефал, в самом деле…
— Сэр Буцефал! Ах, что вы! Да разве он мог унести все это?.. Нет, их было по меньшей мере пять-шесть человек! За это я готов поручиться, чем хотите… Мало того, скажу вам, что сэр Буцефал сюда не возвращался, за это я готов руку положить в огонь… Это не он хозяйничал там, за столом! — в этом не может быть никакого сомнения.
— Что тебя заставляет быть столь уверенным в этом?
— Да все! И то, как обрезана была ветчина, как отрезано было мясо: никто не делает этого аккуратнее и изящнее господина англичанина… Мы, слуги, это отлично знаем, потому что видим, кто как кушает. И хотя у него, конечно, прекрасный аппетит, но уж таких ломтей он резать не станет. Да к тому же ни прибор сэра Буцефала не тронут, ни его салфетка не разложена, а такой господин, как сэр Буцефал не будет кушать без, салфетки… Нет, нет! Поверьте мне, сэр Буцефал совсем не возвращался!.. Мало того, я был бы даже весьма удивлен, если бы он вернулся!..
— Но чего же ты хочешь, Виржиль?..
— Не знаю, я ничего не хочу… Я только утверждаю, что здесь были воры не далее, как час тому назад, быть может, всего только полчаса, что эти воры украли и унесли не только громадное количество нашей провизии и съестных припасов, но еще и…
— Что еще?
— И оружие, и заряды!.. Мое ружье, стоявшее за дверями кузницы, и ружье доктора, висевшее здесь, в гостиной. Господин доктор еще не хватился его, а я уж это заметил.
— Да, правда!.. — сказал Норбер Моони, невольно удивляясь общей сложности всех этих обвинений. — Но ради Бога, не говори ни слова об этом в присутствии барышни Керсэн!.. Не надо даже, чтобы она и подозревала об этом.
— Вы сами видите, что я ничего не сказал при ней, а вызвал вас сюда по секрету! — сказал Виржиль.
— Правда, правда! Я сам не знаю, для чего учу тебя осторожности и осмотрительности. Ты гораздо предусмотрительнее и разумнее всех нас, взятых вместе! Спасибо тебе, мой добрый Виржиль, что ты всегда настороже и всегда вовремя успеешь предупредить нас о всякой опасности!
ГЛАВА IV. Простая каталепсия
Побывав в людской и на кухне и убедившись, что Виржиль ничего не преувеличил, Норбер Моони послал своего верного слугу пригласить доктора Бриэ в галерею телескопов — втроем обсудить это дело. Кто могли быть эти странные воры, которые, разграбив съестные припасы, не коснулись превосходного, дорогого серебра баронета? Это одно уже, казалось, указывало на то, что эти воры были скорее какие-нибудь животные, чем воры в человеческом образе. Но, с другой стороны, обнаружена кража оружия и снарядов, что, в свою очередь свидетельствовало о том, что это были существа хотя и злонамеренные, но тем не менее одаренные разумом…
Как бы то ни было, во всяком случае, необходимо было как можно скорее разузнать об этом и затем приступить к серьезным, систематическим розыскам баронета. Эта новая экспедиция могла быть сопряжена с опасностями, а потому было решено, что Гертруда Керсэн и Фатима останутся дома под охраной достопочтенного Тирреля Смиса, а доктор Бриэ, Виржиль, вооруженные с головы до пят, должны были сопровождать Норбера Моони в его рекогносцировке.
Остановившись на этом, призвали примерного камердинера для того, чтобы сообщить ему о принятом решении и наказать строго-настрого ничем не беспокоить и не тревожить женщин, которых оставят на его попечение, не говорить им ничего о настоящей цели экспедиции. Слуге приказано было также запереть все двери на ключ, держать оружие наготове и не пускать никого, не иначе как основательно исследовав, кто и зачем пришел. Отдав все эти необходимые распоряжения, трое мужчин снарядились как можно лучше, тщательно зарядив свои ружья взрывчатыми пулями, которые нарочно с этой целью принесли из арсенала. Затем, простившись с Гертрудой Керсэн, которую уверили в том, что они идут разыскивать баронета, пошли к дверям, собираясь оставить залу.
— Откуда мы начнем наши поиски? — осведомился доктор Бриэ, стоя у самой двери.
— Я того мнения, что нам прежде всего следует идти в сторону Моря Ясности, — сказал Моони.
— Море! вы сказали «море»! — радостно воскликнула Фатима, хлопая в ладоши от восторга. — Ах, как бы я хотела опять выкупаться в нем вместе с доброй моей госпожой, как мы всегда делали это в Суакиме!
— Не спеши радоваться, милая моя Фатима! — сказал Норбер Моони, — в том море, о котором я говорю, нет ни капли воды!
— Как! В море нет воды?!..
— Да, дитя мое! Воды в нем нет ни капли, точно так же как нет влаги в атмосфере Луны. Мы были бы осуждены на ужаснейшие мучения от жажды, если бы только по особому счастью все наши цистерны не были вдоволь снабжены ею, что, конечно, спасает нас от этой страшной пытки… Море же, о котором я говорю, как и все моря на Луне, не что иное, как громадная песчаная равнина.
— Но в таком случае, зачем же называть их морями? — спросила Гертруда.
— Потому что первые астрономы, которые открыли их присутствие на Луне, лет полтораста или двести тому назад, приняли за моря эти громадные низменные пространства, которые по форме своей и по внешнему виду представляют собой то самое, чем были бы все наши моря и океаны земного шара, если бы воды, покрывающие их, вдруг почему-либо иссякли. Кроме того, мы, вероятно, сумеем доставить вам еще более полные сведения обо всем этом по возвращении с поисков баронета, так как я не смогу, конечно, исследовать этот вопрос со сравнительно большей подробностью, чем это могли сделать до сего времени мои собратья-астрономы, наблюдая Луну с поверхности земного шара.
— В таком случае идите скорее! — сказала Гертруда, — не то вас застигнет ночь. Теперь уже, наверно часа два или три пополудни!.. Конечно, это только одно предположение, так как ничего положительного относительно времени здесь сказать нельзя: ведь у нас все часы стоят…
— Что касается ночи, то об этом вам беспокоиться нечего, — засмеялся Норбер Моони, — ночь едва ли может застигнуть нас. Если только мои расчеты верны, то мы имеем еще по меньшей мере двести шестьдесят четыре часа дня…
— Возможно ли? Неужели дни так длинны здесь, на Луне?
— Да, здесь день продолжается средним числом четырнадцать суток: ведь лунный год имеет всего только двенадцать таких продолжительных дней.
— И за все это время мы не будем спать? — осведомилась с видимым страхом и смущением Фатима.
— Нет, почему же? Ничто не мешает нам спать когда захочется. Мало того, мне кажется, что, согласно нашим земным привычкам, нам следует установить с этой целью определенные периоды отдыха или сна через равномерные промежутки времени. Мы будем спать днем, вот и все!..
— Ну, а ночь, когда ночь наступит, будет она такая же длинная, как и день, господин Моони? — осведомилась Фатима.
— Да, точно такая же! Она будет продолжаться четырнадцать суток, и единственным нашим освещением в это время будут свет звезд… и свет Земли!..
— Ах, Боже мой! Как это странно! — воскликнула Фатима.
— Нет, почему же? Это отнюдь не более странно, чем длинные дни и такие же длинные ночи в полярных странах земного шара… Однако нам пора идти. Надо же постараться отыскать баронета!.. Пойдемте, доктор… Виржиль, все ли ты захватил с собой? Карты, компас, барометр и все остальное, что нам может понадобиться?
— Да, господин Моони, я взял все, что вы приказали.
— Ну, хорошо!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
— Нет, доктор, мой проект относительно этого запаса воздуха гораздо проще, — отвечал Норбер Моони. — Вы, вероятно помните, что я позаботился пробуравить в скале пика Тэбали громадный колодец вплоть до самого его основания. Так вот, нам надо только установить сообщение между дном этого колодца и нашим воздухохранилищем, затем устроить вентилятор в одном из этих окон, чтобы снабжать всю нашу обсерваторию воздухом, пригодным для дыхания.
— Мысль эта прекрасная, против нее нечего возразить! — воскликнул доктор Бриэ, — но не следует ли при этом опасаться излишней и бесполезной траты этого столь драгоценного для нас воздуха?.. Не лучше ли было бы, например, ограничиться лишь безусловно необходимым количеством воздуха и заменить вентилятор каучуковой или цинковой трубой, снабженной краном? Одно только может быть затруднительно, а именно: потребовалась бы труба изрядной длины, а ее, вероятно, нет на наших складах.
— Прошу извинения! — засмеялся Норбер Моони, — мы имеем все, что нам надо.
— Да, — весело подхватила Гертруда Керсэн, — мы даже не забыли захватить с собой воздух!
— Правда, до настоящего времени, нам, собственно говоря, не на что жаловаться, — продолжал доктор, — мы действительно устроились очень мило. Но что поистине довольно неприятно и досадно, а при случае может даже стать довольно опасно, так это то, что мы лишены возможности поделиться друг с другом хотя бы самыми необходимыми впечатлениями, как только высунем нос наружу!.. Знаете ли вы, какого рода мысль пришла мне сейчас в голову, когда все мы были вынуждены молчать точно прирожденные немые? Мне пришло в голову, что было бы весьма недурно всем нам изучить азбуку глухонемых, чтобы иметь возможность объясняться хотя бы таким образом!
— Да, но откуда мы возьмем эту азбуку? — спросил Норбер Моони, — признаюсь, об этом я не подумал и не позаботился запастись ею, в чем, конечно, был не прав и готов в том каяться перед всеми вами.
— Быть может, мы сумеем обойтись и без нее! Я когда-то довольно бегло мог разговаривать на этом языке, — сказал доктор, — к тому же он вовсе не так труден, как это вообще полагают. Стоит только запомнить и удержать в памяти различные условные знаки, с помощью которых изображают пальцами буквы алфавита, и это для нас будет, конечно, несравненно легче, чем для бедных детей, лишенных слуха, дара слова и знания этих букв… Кроме того, мы можем установить ввиду краткости известные своеобразные знаки для обозначения некоторых обыденных предметов и обычных действий… и я готов поручиться, что по прошествии трех дней все мы будем свободно обмениваться нашими мыслями таким образом.
— Ну, вот вам буква А, вот Б, — продолжал доктор, изображая эти буквы соответствующими знаками, и вслед за ним все присутствующие стали, подражая ему, изображать на пальцах одну за другой различные буквы глухонемых.
— Эх, право! — воскликнул доктор Бриэ, — да оказывается, я все это помню настолько хорошо, что смело могу принять на себя роль учителя.
С этими словами он достал из кармана свою записную книжку и проворно нанес на одну из ее страничек целый ряд каких-то заметок карандашом.
— Не любопытно ли, в самом деле, что такого рода вещи могут сохраниться где-то в дальнем уголке памяти, точно связка старых писем в ящике старого стола, и затем в один прекрасный день снова появляются на свет Божий в полной своей неприкосновенности или же почти так?!.. В крайнем случае, если нам не хватит нескольких таких знаков, мы сами изобретем их! Кто может помешать нам в этом? Нет такого закона, который здесь мог бы для нас считаться обязательным!
Ученики доктора на лету уловили то, что им преподавал их учитель, и теперь жестикулировали с таким усердием и старанием, что их нельзя было не похвалить за такое примерное прилежание. Мало того, когда Норбер Моони, случайно подняв глаза, взглянул на своего верного Виржиля, который стоял уже некоторое время в дверях буфетной, то ему показалось, что и он намерен изучать язык глухонемых: Моони еще ни разу не видел чтобы Виржиль жестикулировал с таким волнением и притом так энергично, как в этот раз.
Вдруг молодой ученый заметил, что эти подмигивания и выразительные жесты имели, по-видимому, какой-то практический смысл, какое-то таинственное значение.
Очевидно, бедняга, стоя за спиной Гертруды Керсэн, просто-напросто старался дать понять своему господину, что хочет сообщить ему одному какую-то важную весть.
Норбер поспешил теперь в свою очередь дать понять Виржилю, что он понял смысл его пантомимы, и минуту спустя, под предлогом проверить какие-то песочные часы, вышел из-за стола и прошел в галерею телескопов. Виржиль немедленно последовал туда за ним.
— Господин мой, — сказал он, наклоняясь к самому уху молодого ученого, — я должен вам сказать, что у нас здесь есть воры.
— Воры!.. Да что ты говоришь!..
— Да, ваша милость, воры! Я прямо из буфетной: там все разграблено, раскидано, жестянки с консервами, бисквиты, сахар, кофе… и все в громадном количестве, целыми сотнями килограммов украдено и унесено… Все в страшном беспорядке: ящики выдвинуты, банки раскупорены и разбросаны по полу, как будто без нас сюда нагрянула целая толпа арабов… Что все это случилось в наше отсутствие, за какие-нибудь полчаса, пока мы все были там, внизу, у подошвы пика, так это не подлежит никакому сомнению… Я последний вышел из кухни, захватив с собой бочонок воды, и когда вернулся, просто ахнул, найдя все в таком виде, точно здесь проклятые махдисты воевали!
— Уж не сэр ли Буцефал, в самом деле…
— Сэр Буцефал! Ах, что вы! Да разве он мог унести все это?.. Нет, их было по меньшей мере пять-шесть человек! За это я готов поручиться, чем хотите… Мало того, скажу вам, что сэр Буцефал сюда не возвращался, за это я готов руку положить в огонь… Это не он хозяйничал там, за столом! — в этом не может быть никакого сомнения.
— Что тебя заставляет быть столь уверенным в этом?
— Да все! И то, как обрезана была ветчина, как отрезано было мясо: никто не делает этого аккуратнее и изящнее господина англичанина… Мы, слуги, это отлично знаем, потому что видим, кто как кушает. И хотя у него, конечно, прекрасный аппетит, но уж таких ломтей он резать не станет. Да к тому же ни прибор сэра Буцефала не тронут, ни его салфетка не разложена, а такой господин, как сэр Буцефал не будет кушать без, салфетки… Нет, нет! Поверьте мне, сэр Буцефал совсем не возвращался!.. Мало того, я был бы даже весьма удивлен, если бы он вернулся!..
— Но чего же ты хочешь, Виржиль?..
— Не знаю, я ничего не хочу… Я только утверждаю, что здесь были воры не далее, как час тому назад, быть может, всего только полчаса, что эти воры украли и унесли не только громадное количество нашей провизии и съестных припасов, но еще и…
— Что еще?
— И оружие, и заряды!.. Мое ружье, стоявшее за дверями кузницы, и ружье доктора, висевшее здесь, в гостиной. Господин доктор еще не хватился его, а я уж это заметил.
— Да, правда!.. — сказал Норбер Моони, невольно удивляясь общей сложности всех этих обвинений. — Но ради Бога, не говори ни слова об этом в присутствии барышни Керсэн!.. Не надо даже, чтобы она и подозревала об этом.
— Вы сами видите, что я ничего не сказал при ней, а вызвал вас сюда по секрету! — сказал Виржиль.
— Правда, правда! Я сам не знаю, для чего учу тебя осторожности и осмотрительности. Ты гораздо предусмотрительнее и разумнее всех нас, взятых вместе! Спасибо тебе, мой добрый Виржиль, что ты всегда настороже и всегда вовремя успеешь предупредить нас о всякой опасности!
ГЛАВА IV. Простая каталепсия
Побывав в людской и на кухне и убедившись, что Виржиль ничего не преувеличил, Норбер Моони послал своего верного слугу пригласить доктора Бриэ в галерею телескопов — втроем обсудить это дело. Кто могли быть эти странные воры, которые, разграбив съестные припасы, не коснулись превосходного, дорогого серебра баронета? Это одно уже, казалось, указывало на то, что эти воры были скорее какие-нибудь животные, чем воры в человеческом образе. Но, с другой стороны, обнаружена кража оружия и снарядов, что, в свою очередь свидетельствовало о том, что это были существа хотя и злонамеренные, но тем не менее одаренные разумом…
Как бы то ни было, во всяком случае, необходимо было как можно скорее разузнать об этом и затем приступить к серьезным, систематическим розыскам баронета. Эта новая экспедиция могла быть сопряжена с опасностями, а потому было решено, что Гертруда Керсэн и Фатима останутся дома под охраной достопочтенного Тирреля Смиса, а доктор Бриэ, Виржиль, вооруженные с головы до пят, должны были сопровождать Норбера Моони в его рекогносцировке.
Остановившись на этом, призвали примерного камердинера для того, чтобы сообщить ему о принятом решении и наказать строго-настрого ничем не беспокоить и не тревожить женщин, которых оставят на его попечение, не говорить им ничего о настоящей цели экспедиции. Слуге приказано было также запереть все двери на ключ, держать оружие наготове и не пускать никого, не иначе как основательно исследовав, кто и зачем пришел. Отдав все эти необходимые распоряжения, трое мужчин снарядились как можно лучше, тщательно зарядив свои ружья взрывчатыми пулями, которые нарочно с этой целью принесли из арсенала. Затем, простившись с Гертрудой Керсэн, которую уверили в том, что они идут разыскивать баронета, пошли к дверям, собираясь оставить залу.
— Откуда мы начнем наши поиски? — осведомился доктор Бриэ, стоя у самой двери.
— Я того мнения, что нам прежде всего следует идти в сторону Моря Ясности, — сказал Моони.
— Море! вы сказали «море»! — радостно воскликнула Фатима, хлопая в ладоши от восторга. — Ах, как бы я хотела опять выкупаться в нем вместе с доброй моей госпожой, как мы всегда делали это в Суакиме!
— Не спеши радоваться, милая моя Фатима! — сказал Норбер Моони, — в том море, о котором я говорю, нет ни капли воды!
— Как! В море нет воды?!..
— Да, дитя мое! Воды в нем нет ни капли, точно так же как нет влаги в атмосфере Луны. Мы были бы осуждены на ужаснейшие мучения от жажды, если бы только по особому счастью все наши цистерны не были вдоволь снабжены ею, что, конечно, спасает нас от этой страшной пытки… Море же, о котором я говорю, как и все моря на Луне, не что иное, как громадная песчаная равнина.
— Но в таком случае, зачем же называть их морями? — спросила Гертруда.
— Потому что первые астрономы, которые открыли их присутствие на Луне, лет полтораста или двести тому назад, приняли за моря эти громадные низменные пространства, которые по форме своей и по внешнему виду представляют собой то самое, чем были бы все наши моря и океаны земного шара, если бы воды, покрывающие их, вдруг почему-либо иссякли. Кроме того, мы, вероятно, сумеем доставить вам еще более полные сведения обо всем этом по возвращении с поисков баронета, так как я не смогу, конечно, исследовать этот вопрос со сравнительно большей подробностью, чем это могли сделать до сего времени мои собратья-астрономы, наблюдая Луну с поверхности земного шара.
— В таком случае идите скорее! — сказала Гертруда, — не то вас застигнет ночь. Теперь уже, наверно часа два или три пополудни!.. Конечно, это только одно предположение, так как ничего положительного относительно времени здесь сказать нельзя: ведь у нас все часы стоят…
— Что касается ночи, то об этом вам беспокоиться нечего, — засмеялся Норбер Моони, — ночь едва ли может застигнуть нас. Если только мои расчеты верны, то мы имеем еще по меньшей мере двести шестьдесят четыре часа дня…
— Возможно ли? Неужели дни так длинны здесь, на Луне?
— Да, здесь день продолжается средним числом четырнадцать суток: ведь лунный год имеет всего только двенадцать таких продолжительных дней.
— И за все это время мы не будем спать? — осведомилась с видимым страхом и смущением Фатима.
— Нет, почему же? Ничто не мешает нам спать когда захочется. Мало того, мне кажется, что, согласно нашим земным привычкам, нам следует установить с этой целью определенные периоды отдыха или сна через равномерные промежутки времени. Мы будем спать днем, вот и все!..
— Ну, а ночь, когда ночь наступит, будет она такая же длинная, как и день, господин Моони? — осведомилась Фатима.
— Да, точно такая же! Она будет продолжаться четырнадцать суток, и единственным нашим освещением в это время будут свет звезд… и свет Земли!..
— Ах, Боже мой! Как это странно! — воскликнула Фатима.
— Нет, почему же? Это отнюдь не более странно, чем длинные дни и такие же длинные ночи в полярных странах земного шара… Однако нам пора идти. Надо же постараться отыскать баронета!.. Пойдемте, доктор… Виржиль, все ли ты захватил с собой? Карты, компас, барометр и все остальное, что нам может понадобиться?
— Да, господин Моони, я взял все, что вы приказали.
— Ну, хорошо!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32