– Это самое… пару децл момент, братан… э-э-э… господин бог… то есть… в общем, у меня есть одна тема, которую требуется вкумекать Жене… мы на пару сек соскочим отсюда…
И он, схватив журналиста под руку, буквально выволок его из дома. И потащил мимо джипа, изуродованного козлом, мимо самого козла, меланхолично обжиравшего поваленный молнией Альдаира тополь, мимо ограды прямо к песчаному берегу тихой заводи, где стоял маленький пляжный домик и несколько вкопанных в землю грибков.
– Ты че, Колян?
– А че Колян? – экспансивно проговорил тот. – С этой братвой надо как-то решать. Видишь, что они мне тут за полчаса натворили? А этот жирный так и вовсе сожрал почти все, что в погребах и в холодильниках было! Не говоря уж про этого… – Коляна буквально передернуло от отвращения, – этого… козззла-а…
– Да ты же сам предлагал завалиться в сауну и там обсудить, как можно сотрудничать в ближайшем будущем, – попытался прийти к консенсусу Афанасьев. – Ты же сам только что сказал.
– Я? А что, думаешь, мне хочется снова оказаться в пятерне этого рыжего бородача? Да такой силищи даже у Лехи Купца не… в общем, не знаю, как ты, а я, Женек, с ними связываться не хочу. Вот такой расклад.
– Ну и дурак, – равнодушно изрек журналист. – Сам проходишь мимо своего счастья.
– Какого, блин, счастья?! –рявкнул Колян. –За джип с меня в автосервисе не меньше чем десятку слупят… участок весь засрали, дом провоняли! От этого рыжего, да и от всей этой кодлы, несет не лучше, чем от их козла! Водных процедур, видать, не любят, только водочные! И старикашка, пидор одноглазый, этот водку всю почти выжрал!
– Хорош строить из себя герцога Анжуйского, – махнул рукой Афанасьев. – Как в прошлый раз ты ездил, сам рассказывал… те убытки, что тебе этот злополучный козел причинил да толстяк со стариком, в подметки не годятся! Сам же говорил, что пацаны разнесли всю сауну, а потом кидали попа, отца Филиппа, в бассейн, напялив на него женское белье. И заставляли танцевать канкан на столах, а этот отец Филипп – не балерина из Большого… сто тридцать килограммов все-таки весит, преосвященная морррда! Все столы так и переломали. А не ты рассказывал, что Васька Лысый палил из ракетницы и спалил соседский сарай, за который ты потом платил, а какие-то проститутки взяли твой джип и катались на нем по болоту, а потом исполняли на его крыше стриптиз и каблуками всю крышу поуродовали? Не ты рассказывал, а? Как, Колян?
– Ну, было, – нехотя пробурчал представитель криминогенной среды и мудро поскреб в блестящем затылке.
– Так чего же ты мне сегодня тут тюльку коптишь про какой-то там ущерб? Или ты не понимаешь, что именно в буквальном смысле свалилось тебе на голову? Нет, не горстка вонючих пришельцев! При желании из этих в самом деле можно сделать богов! Не тех, конечно, что тупо метали молнии в первобытных людей и катались на облачках. А богов современных.
– Это как же? Ты там про какой-то банк лепетал… ты че. В натуре?
– В натуре! Ты знаешь, что они уникальны хотя бы потому, что вскрывают мозг с еще большей легкостью, чем твой любимым медвежатник Мангуст потрошит сейфы? А? Им просто цены нет хотя бы поэтому – они просто скачают информацию из мозговых извилин конкурентов, и все тут. Кто владеет информацией, тот владеет миром, пойми!
– Это что же, ты во властители мира собрался, что ли? – насмешливо поинтересовался Ковалев. – Нет, ты уж тогда до комплекта к себе в команду Брюса Уиллиса там позови, чтоб, если че, этот самый мир спасать.
– А гипноз? – продолжал перечислять достоинства непрошеных гостей Афанасьев, не обращая внимания на явный демарш Коляна. – Самый совершенный способ дознания! Так что отпадает надобность во всяких паяльниках и горячих утюгах, которые ты практиковал в пору своей бандитской юности. А уж то, что сделал этот старик… я уж и предполагать боюсь, как он это сумел.
– Что? Водку выпил, что ли?
– Какую водку? Ты видишь вот это? – Афанасьев наклонился и, сжав в горсти немного тающего и исчезающего буквально на глазах серого снега, сунул его в нос Ковалеву. – Ты вот это видел? Ты хоть понимаешь, что нужно сделать, чтобы достичь такого эффекта, пусть на краткое время и на незначительной территории? Этот Вотан – старый, ему после его «зимы» стало плохо… наверно, перебрал с отдачей энергии… А ведь все остальные, они молоды, и… черт его знает, но, когда я подумаю, что с ними можно наворотить, у меня начинает кружиться голова.
– Да просто пить надо меньше… – буркнул Колян, но было видно, что слова Жени запали ему в душу. – Ну и что же ты предлагаешь?
– А предлагаю я только одно: ехать в город – там видно будет.
Глава третья
ВОРОН МУНИН ПОЕТ БЕДУ
1
– Вам необходимо изменить имена, – сказал Афанасьев.
Они сидели в ковалевском джипе, набитом под завязку. Тут были все дионы, где-то за сиденьями валялся пьяный Вася Васягин, испускавший все тот же апокалипсический храп. На плече Вотана сидел ворон и чистил перья.
И только козла Тангриснира по настоятельному, с пеной у рта, требованию Ковалева оставили в загородной местности. Впрочем, как с недоброй улыбкой напророчил хозяин несносного животного Эллер, это ненадолго: рогатая тварь непременно найдет их…
– Вам нужно изменить имена, – повторил Афанасьев, потому что никто из гостей как-то не воспринял его слов.
Первым отозвался Альдаир:
– Изменить имена? Зачем это?
– Потому что в вашем случае предпочтительнее подогнать свои имена под наши. Ведь называли же вашего отца, господин Альдаир, на наш лад: Зевс. Хотя наверняка на Аль Дионне его звали по-другому.
– Да, там его звали Зеурс, – машинально подтвердил Альдаир.
Афанасьев говорил так спокойно и уверенно, словно привык произносить название «Аль Дионна» и имя «Зевс» как вполне обыденные, обиходные. Это произвело некоторое впечатление на Эллера, первым из дионов поставившего вопрос предельно конкретно:
– А как, скажем, следовало бы назваться мне?
По всей видимости, сына Тора все это весьма забавляло.
– Вам? Во-первых, вам нужна фамилия.
– Что такое фамилия?
– Ну… – замялся в определении Женя, – это, можно сказать… родовое имя. Фамилия происходит от какого-то прародителя, который…
– А как твоя… эта самая… фамилия? – бесцеремонно перебил его Эллер. –А, ну да… Афа… щас…
– Афанасьев, – ответил журналист. – Это означает, что какого-то далекого моего предка звали Афанасий. А вот у него, – кивнул Женя на Коляна, с багровой мордой крутившего баранку многострадального джипа, – фамилия Ковалев. Значит, его предок был ковалем, то есть кузнецом. Ковал металл… мечи, молоты, плуги.
– О, молоты! – откликнулся Эллер, ковыряя в зубах уцелевшим от недавней трапезы шампуром.
– Да, молоты, – повторил Афанасьев.
– А моего предка… моего предка зовут Один, – выпалил Эллер, посмотрев на меланхолично клюющего носом одноглазого старика, на плече которого огромным клювом чистил перышки ворон с человеческими глазами. – Стало быть, моя фамилия должна быть… Одинсон.
– Одинсон? Подозрительная какая-то получается фамилия, – пробурчал сидящий за рулем Колян, к слову бывший ярым антисемитом.
Афанасьев едва сдержал веселую ироническую улыбку и продолжал:
– Затем, помимо имени и фамилии, живущему в этой стране необходимо отчество. Как зовут вашего отца?
– Имя моего отца Тор есмь, – замысловато отозвался Эллер, словно привел цитату из учебника старославянского языка.
– Ну вот и получается: Эллер Торович Одинсон. Н-да, действительно…
– Еврей какой-то получается, в натуре, – ничтоже сумняшеся прокомментировал Ковалев.
– Да уж. Что-то наподобие… да еще этот Торович… Тора – так ведь это же священная еврейская книга… – пробормотал Женя Афанасьев. – Пятикнижие Моисеево…
– Кто такой еврей? – в упор спросил Эллер.
– Еврей он еврей и есть – морда жидо… – начал было неугомонный Ковалев, но Афанасьев поспешно дернул того за рукав, отчего рука Коляна на руле дрогнула, и джип едва не выбросило в кювет. Нельзя было распространяться про евреев в неуважительном тоне, раз Эллер уже усвоил, что между словами «Одинсон» и «еврей» установлена прямая связь.
– Кто такой сей «еврей»? – упрямо повторил рыжебородый здоровяк.
– Ну… это… уважаемый человек в нашей стране, – не особо кривя душой, нашелся Афанасьев; вспомнил, что он в принципе говорит правду: достаточно назвать, скажем, господ Кобзона, Явлинского, Абрамовича и иже с ними.
– Тогда я буду евреем, – тем же тоном, каким он говорил, что хочет гостевать в дивном чертоге под названием «трезвяк», подвел черту под спором Эллер, пристально глядя на Афанасьева.
Колян Ковалев, который, не ощущая на себе парализующего взгляда кого-либо из дионов, чувствовал себя довольно свободно, скептически хмыкнул.
– Я думаю, что каждому стоит быть только тем, кем он рожден, – пустился в пустые разглагольствования Афанасьев. –Для нашей страны вам, уважаемый Эллер, больше подошла бы фамилия не Одинсон, а, скажем, несколько видоизмененная – Одинцов, например. А вместо Эллер Торович… ммм… подойдет какой-нибудь Эдуард Тимурович. Эдуард Тимурович Одинцов… по-моему, ничего.
– Эдуард Тимурович Одинцов, – пробормотал рыжебородый, – а что… в самом деле ничего! Предлагаю наречь также и моего козла! Именем и отчеством с этой… фамилией!
Ковалев захохотал, Афанасьев кисло улыбнулся. И даже в дупелину пьяный Вася Васягин перестал храпеть и почтил такое знаменательное событие – переименование бога! – глубокомысленным протяжным звуком, похожим на мычание, но на такое, на фоне которого мычание двух быков, ссорящихся из-за очередной коровы, показалось бы осмысленной беседой двух уважаемых джентльменов.
В дальнейшем – по мере следования Ковалевского джипа к городу – переименование дионов превратилось в какую-то игру: по всей видимости, уроженцам мира двойной звезды понравилось выбирать себе имена, перекраивая их из тех, что даны им были при рождении. Все это изрядно напомнило начитанному Афанасьеву перерождение Полиграфа Полиграфовича Шарикова из «Собачьего сердца», Ковалеву – треп на «киче» касательно «погонял», а менту Васе это ничего не напомнило, потому что он спал и видел строго запротоколированный сон о задержании генерал-майором милиции Васягиным юбилейного стотысячного алкоголика. С вручением премии и именной медали. Причем кому именно вручали, алкоголику или генералу, Васягин так и не разобрался.
После недолгой дискуссии Альдаир Зеурсович стал зваться не как-нибудь, а Александром Сергеевичем, но не Пушкиным, а почему-то Дворецким. Нравилось ему это словечко. И напрасно Афанасьев пытался объяснить, что Дворецкий – это скорее не фамилия, а должность, причем должность слуги, и уж если на то пошло, то можно именоваться и Лакейским или Метрдотельским – это еще звучнее.
Новоиспеченный Александр Сергеевич уперся (головой в потолок джипа) и не стал даже слушать журналиста.
Поджо с его молчаливого согласия – потому как говорить он не мог, а тупо жевал ремень безопасности, причем с большим ущербом для последнего – приклепали фамилию Одинцов (все-таки он был родным братом Эллера) и имя-отчество: Петр Тимурович.
Галлена стала зваться Еленой Леонидовной, потому как имя ее папы звучало как Лориер. В древнескандинавской мифологии сей славный родитель был известен под именем Локи, или Отец Лжи. Как оно звучало в христианской мифологии – об этом Женя Афанасьев предпочел не думать: при одной мысли, что его подозрения могут подтвердиться, по коже пробегали мурашки.
С молчаливой белокурой Анни проблем вообще не возникло – ее имя калькировалось на русский очень легко. Как Анна, разумеется.
Зато старый Вотан наотрез отказался переименовываться и заявил, что если молодежи это еще позволительно, то ему, старому богу, пусть даже и не предлагают.
– Лучше выколоть второй глаз, чем уродовать имя свое, прославленное в веках и в мирах, – гордо заявил одноглазый упрямец, вынимая из складок плаща прозрачный сосуд с полюбившимся благородным напитком (водкой).
Пришлось прийти к золотой середине и именовать экс-Одина на старинный лад, но в российском варианте: Вотан Борович Херьян.
Последнее имя, выступающее в свойстве фамилии, Вотан гордо перевел с древнего языка как «воитель», но Ковалев еле удержался от смеха и не сделал замечания, что лично у него этот самый «Херьян» ни с каким «воителем» не ассоциируется.
– Вас, почтенный, будут принимать за лицо кавказской национальности, – зловеще напророчил Женя Афанасьев и тут же прикусил язык.
Вотан посмотрел на Женю откровенно недовольно, но, вопреки ожиданию, не разгневался и даже позволил переименовать своего ворона Мунина (и так почти русская фамилия!) в куда как подозрительного – особенно на взгляд антисемита Коляна Ковалева – Моню.
– Мунин означает «Помнящий», – заявил старик, гладя иссиня-черные перья огромной птицы, – он помнит все, что непозволительно забыть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
И он, схватив журналиста под руку, буквально выволок его из дома. И потащил мимо джипа, изуродованного козлом, мимо самого козла, меланхолично обжиравшего поваленный молнией Альдаира тополь, мимо ограды прямо к песчаному берегу тихой заводи, где стоял маленький пляжный домик и несколько вкопанных в землю грибков.
– Ты че, Колян?
– А че Колян? – экспансивно проговорил тот. – С этой братвой надо как-то решать. Видишь, что они мне тут за полчаса натворили? А этот жирный так и вовсе сожрал почти все, что в погребах и в холодильниках было! Не говоря уж про этого… – Коляна буквально передернуло от отвращения, – этого… козззла-а…
– Да ты же сам предлагал завалиться в сауну и там обсудить, как можно сотрудничать в ближайшем будущем, – попытался прийти к консенсусу Афанасьев. – Ты же сам только что сказал.
– Я? А что, думаешь, мне хочется снова оказаться в пятерне этого рыжего бородача? Да такой силищи даже у Лехи Купца не… в общем, не знаю, как ты, а я, Женек, с ними связываться не хочу. Вот такой расклад.
– Ну и дурак, – равнодушно изрек журналист. – Сам проходишь мимо своего счастья.
– Какого, блин, счастья?! –рявкнул Колян. –За джип с меня в автосервисе не меньше чем десятку слупят… участок весь засрали, дом провоняли! От этого рыжего, да и от всей этой кодлы, несет не лучше, чем от их козла! Водных процедур, видать, не любят, только водочные! И старикашка, пидор одноглазый, этот водку всю почти выжрал!
– Хорош строить из себя герцога Анжуйского, – махнул рукой Афанасьев. – Как в прошлый раз ты ездил, сам рассказывал… те убытки, что тебе этот злополучный козел причинил да толстяк со стариком, в подметки не годятся! Сам же говорил, что пацаны разнесли всю сауну, а потом кидали попа, отца Филиппа, в бассейн, напялив на него женское белье. И заставляли танцевать канкан на столах, а этот отец Филипп – не балерина из Большого… сто тридцать килограммов все-таки весит, преосвященная морррда! Все столы так и переломали. А не ты рассказывал, что Васька Лысый палил из ракетницы и спалил соседский сарай, за который ты потом платил, а какие-то проститутки взяли твой джип и катались на нем по болоту, а потом исполняли на его крыше стриптиз и каблуками всю крышу поуродовали? Не ты рассказывал, а? Как, Колян?
– Ну, было, – нехотя пробурчал представитель криминогенной среды и мудро поскреб в блестящем затылке.
– Так чего же ты мне сегодня тут тюльку коптишь про какой-то там ущерб? Или ты не понимаешь, что именно в буквальном смысле свалилось тебе на голову? Нет, не горстка вонючих пришельцев! При желании из этих в самом деле можно сделать богов! Не тех, конечно, что тупо метали молнии в первобытных людей и катались на облачках. А богов современных.
– Это как же? Ты там про какой-то банк лепетал… ты че. В натуре?
– В натуре! Ты знаешь, что они уникальны хотя бы потому, что вскрывают мозг с еще большей легкостью, чем твой любимым медвежатник Мангуст потрошит сейфы? А? Им просто цены нет хотя бы поэтому – они просто скачают информацию из мозговых извилин конкурентов, и все тут. Кто владеет информацией, тот владеет миром, пойми!
– Это что же, ты во властители мира собрался, что ли? – насмешливо поинтересовался Ковалев. – Нет, ты уж тогда до комплекта к себе в команду Брюса Уиллиса там позови, чтоб, если че, этот самый мир спасать.
– А гипноз? – продолжал перечислять достоинства непрошеных гостей Афанасьев, не обращая внимания на явный демарш Коляна. – Самый совершенный способ дознания! Так что отпадает надобность во всяких паяльниках и горячих утюгах, которые ты практиковал в пору своей бандитской юности. А уж то, что сделал этот старик… я уж и предполагать боюсь, как он это сумел.
– Что? Водку выпил, что ли?
– Какую водку? Ты видишь вот это? – Афанасьев наклонился и, сжав в горсти немного тающего и исчезающего буквально на глазах серого снега, сунул его в нос Ковалеву. – Ты вот это видел? Ты хоть понимаешь, что нужно сделать, чтобы достичь такого эффекта, пусть на краткое время и на незначительной территории? Этот Вотан – старый, ему после его «зимы» стало плохо… наверно, перебрал с отдачей энергии… А ведь все остальные, они молоды, и… черт его знает, но, когда я подумаю, что с ними можно наворотить, у меня начинает кружиться голова.
– Да просто пить надо меньше… – буркнул Колян, но было видно, что слова Жени запали ему в душу. – Ну и что же ты предлагаешь?
– А предлагаю я только одно: ехать в город – там видно будет.
Глава третья
ВОРОН МУНИН ПОЕТ БЕДУ
1
– Вам необходимо изменить имена, – сказал Афанасьев.
Они сидели в ковалевском джипе, набитом под завязку. Тут были все дионы, где-то за сиденьями валялся пьяный Вася Васягин, испускавший все тот же апокалипсический храп. На плече Вотана сидел ворон и чистил перья.
И только козла Тангриснира по настоятельному, с пеной у рта, требованию Ковалева оставили в загородной местности. Впрочем, как с недоброй улыбкой напророчил хозяин несносного животного Эллер, это ненадолго: рогатая тварь непременно найдет их…
– Вам нужно изменить имена, – повторил Афанасьев, потому что никто из гостей как-то не воспринял его слов.
Первым отозвался Альдаир:
– Изменить имена? Зачем это?
– Потому что в вашем случае предпочтительнее подогнать свои имена под наши. Ведь называли же вашего отца, господин Альдаир, на наш лад: Зевс. Хотя наверняка на Аль Дионне его звали по-другому.
– Да, там его звали Зеурс, – машинально подтвердил Альдаир.
Афанасьев говорил так спокойно и уверенно, словно привык произносить название «Аль Дионна» и имя «Зевс» как вполне обыденные, обиходные. Это произвело некоторое впечатление на Эллера, первым из дионов поставившего вопрос предельно конкретно:
– А как, скажем, следовало бы назваться мне?
По всей видимости, сына Тора все это весьма забавляло.
– Вам? Во-первых, вам нужна фамилия.
– Что такое фамилия?
– Ну… – замялся в определении Женя, – это, можно сказать… родовое имя. Фамилия происходит от какого-то прародителя, который…
– А как твоя… эта самая… фамилия? – бесцеремонно перебил его Эллер. –А, ну да… Афа… щас…
– Афанасьев, – ответил журналист. – Это означает, что какого-то далекого моего предка звали Афанасий. А вот у него, – кивнул Женя на Коляна, с багровой мордой крутившего баранку многострадального джипа, – фамилия Ковалев. Значит, его предок был ковалем, то есть кузнецом. Ковал металл… мечи, молоты, плуги.
– О, молоты! – откликнулся Эллер, ковыряя в зубах уцелевшим от недавней трапезы шампуром.
– Да, молоты, – повторил Афанасьев.
– А моего предка… моего предка зовут Один, – выпалил Эллер, посмотрев на меланхолично клюющего носом одноглазого старика, на плече которого огромным клювом чистил перышки ворон с человеческими глазами. – Стало быть, моя фамилия должна быть… Одинсон.
– Одинсон? Подозрительная какая-то получается фамилия, – пробурчал сидящий за рулем Колян, к слову бывший ярым антисемитом.
Афанасьев едва сдержал веселую ироническую улыбку и продолжал:
– Затем, помимо имени и фамилии, живущему в этой стране необходимо отчество. Как зовут вашего отца?
– Имя моего отца Тор есмь, – замысловато отозвался Эллер, словно привел цитату из учебника старославянского языка.
– Ну вот и получается: Эллер Торович Одинсон. Н-да, действительно…
– Еврей какой-то получается, в натуре, – ничтоже сумняшеся прокомментировал Ковалев.
– Да уж. Что-то наподобие… да еще этот Торович… Тора – так ведь это же священная еврейская книга… – пробормотал Женя Афанасьев. – Пятикнижие Моисеево…
– Кто такой еврей? – в упор спросил Эллер.
– Еврей он еврей и есть – морда жидо… – начал было неугомонный Ковалев, но Афанасьев поспешно дернул того за рукав, отчего рука Коляна на руле дрогнула, и джип едва не выбросило в кювет. Нельзя было распространяться про евреев в неуважительном тоне, раз Эллер уже усвоил, что между словами «Одинсон» и «еврей» установлена прямая связь.
– Кто такой сей «еврей»? – упрямо повторил рыжебородый здоровяк.
– Ну… это… уважаемый человек в нашей стране, – не особо кривя душой, нашелся Афанасьев; вспомнил, что он в принципе говорит правду: достаточно назвать, скажем, господ Кобзона, Явлинского, Абрамовича и иже с ними.
– Тогда я буду евреем, – тем же тоном, каким он говорил, что хочет гостевать в дивном чертоге под названием «трезвяк», подвел черту под спором Эллер, пристально глядя на Афанасьева.
Колян Ковалев, который, не ощущая на себе парализующего взгляда кого-либо из дионов, чувствовал себя довольно свободно, скептически хмыкнул.
– Я думаю, что каждому стоит быть только тем, кем он рожден, – пустился в пустые разглагольствования Афанасьев. –Для нашей страны вам, уважаемый Эллер, больше подошла бы фамилия не Одинсон, а, скажем, несколько видоизмененная – Одинцов, например. А вместо Эллер Торович… ммм… подойдет какой-нибудь Эдуард Тимурович. Эдуард Тимурович Одинцов… по-моему, ничего.
– Эдуард Тимурович Одинцов, – пробормотал рыжебородый, – а что… в самом деле ничего! Предлагаю наречь также и моего козла! Именем и отчеством с этой… фамилией!
Ковалев захохотал, Афанасьев кисло улыбнулся. И даже в дупелину пьяный Вася Васягин перестал храпеть и почтил такое знаменательное событие – переименование бога! – глубокомысленным протяжным звуком, похожим на мычание, но на такое, на фоне которого мычание двух быков, ссорящихся из-за очередной коровы, показалось бы осмысленной беседой двух уважаемых джентльменов.
В дальнейшем – по мере следования Ковалевского джипа к городу – переименование дионов превратилось в какую-то игру: по всей видимости, уроженцам мира двойной звезды понравилось выбирать себе имена, перекраивая их из тех, что даны им были при рождении. Все это изрядно напомнило начитанному Афанасьеву перерождение Полиграфа Полиграфовича Шарикова из «Собачьего сердца», Ковалеву – треп на «киче» касательно «погонял», а менту Васе это ничего не напомнило, потому что он спал и видел строго запротоколированный сон о задержании генерал-майором милиции Васягиным юбилейного стотысячного алкоголика. С вручением премии и именной медали. Причем кому именно вручали, алкоголику или генералу, Васягин так и не разобрался.
После недолгой дискуссии Альдаир Зеурсович стал зваться не как-нибудь, а Александром Сергеевичем, но не Пушкиным, а почему-то Дворецким. Нравилось ему это словечко. И напрасно Афанасьев пытался объяснить, что Дворецкий – это скорее не фамилия, а должность, причем должность слуги, и уж если на то пошло, то можно именоваться и Лакейским или Метрдотельским – это еще звучнее.
Новоиспеченный Александр Сергеевич уперся (головой в потолок джипа) и не стал даже слушать журналиста.
Поджо с его молчаливого согласия – потому как говорить он не мог, а тупо жевал ремень безопасности, причем с большим ущербом для последнего – приклепали фамилию Одинцов (все-таки он был родным братом Эллера) и имя-отчество: Петр Тимурович.
Галлена стала зваться Еленой Леонидовной, потому как имя ее папы звучало как Лориер. В древнескандинавской мифологии сей славный родитель был известен под именем Локи, или Отец Лжи. Как оно звучало в христианской мифологии – об этом Женя Афанасьев предпочел не думать: при одной мысли, что его подозрения могут подтвердиться, по коже пробегали мурашки.
С молчаливой белокурой Анни проблем вообще не возникло – ее имя калькировалось на русский очень легко. Как Анна, разумеется.
Зато старый Вотан наотрез отказался переименовываться и заявил, что если молодежи это еще позволительно, то ему, старому богу, пусть даже и не предлагают.
– Лучше выколоть второй глаз, чем уродовать имя свое, прославленное в веках и в мирах, – гордо заявил одноглазый упрямец, вынимая из складок плаща прозрачный сосуд с полюбившимся благородным напитком (водкой).
Пришлось прийти к золотой середине и именовать экс-Одина на старинный лад, но в российском варианте: Вотан Борович Херьян.
Последнее имя, выступающее в свойстве фамилии, Вотан гордо перевел с древнего языка как «воитель», но Ковалев еле удержался от смеха и не сделал замечания, что лично у него этот самый «Херьян» ни с каким «воителем» не ассоциируется.
– Вас, почтенный, будут принимать за лицо кавказской национальности, – зловеще напророчил Женя Афанасьев и тут же прикусил язык.
Вотан посмотрел на Женю откровенно недовольно, но, вопреки ожиданию, не разгневался и даже позволил переименовать своего ворона Мунина (и так почти русская фамилия!) в куда как подозрительного – особенно на взгляд антисемита Коляна Ковалева – Моню.
– Мунин означает «Помнящий», – заявил старик, гладя иссиня-черные перья огромной птицы, – он помнит все, что непозволительно забыть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50