Но как раз потому, что оно было реальным, это не мог быть Суртур, который с реальностью не связан.
– Разве те удары барабана не звучали для тебя реально?
– Мне приходилось слышать их ушами, поэтому они звучали реально. Но все же они в чем-то были иными и исходили несомненно от Суртура. И если я не слышал их верно, это моя вина, а не его.
Полкраб проворчал:
– Если Суртур решил говорить с тобой таким образом, похоже, он пытается что-то сказать?
– А что еще я могу думать? Но, Полкраб, как ты считаешь – он зовет меня к жизни после смерти?
Старик неловко заерзал.
– Я рыбак, – сказал он через минуту-другую. – Я живу тем, что убиваю, и так делают все. Вся эта жизнь мне кажется неправильной. Так что, может быть, любая жизнь неправильна, и мир Суртура это вовсе не жизнь, а нечто иное.
– Да, но чем бы он ни был, приведет ли смерть меня к нему?
– Спрашивай у мертвых, – сказал Полкраб, – а не у живых.
Маскалл продолжал:
– В лесу я слышал музыку и видел свет, которые не могли принадлежать этому миру. Они были слишком сильны для моих чувств, и я, должно быть надолго, потерял сознание. И еще было видение, в котором меня убили, а Найтспор один шел к свету.
Полкраб опять проворчал:
– Тебе есть над чем подумать.
Наступила недолгая тишина, которую нарушил Маскалл:
– Мое ощущение неистинности этой жизни так сильно, что, может статься, я покончу с собой.
Рыбак хранил молчание и не двигался. Маскалл лег на живот, подпер голову руками и пристально посмотрел на него.
– Как ты думаешь, Полкраб, может ли кто-нибудь во плоти взглянуть на тот другой мир ближе, чем это сделал я?
– Я невежественный человек, чужестранец, я не знаю, возможно, есть много таких, как ты, кто охотно узнал бы это.
– Где? Я должен с ними встретиться.
– Ты думаешь, что ты сделан из одного теста, а все остальное человечество из другого?
– Я не настолько самонадеян. По-видимому, все люди стремятся к Маспелу, в большинстве случаев не осознавая этого.
– Не в этом направлении, – сказал Полкраб.
Маскалл странно посмотрел на него.
– Почему?
– Это не я придумал, – сказал Полкраб, – я недостаточно умен для этого; но я как раз припомнил, что мне однажды сказал Брудвиол, когда я был молодым, а он стариком. Онказал, что Кристалмен пытается обратить все в единое, и куда бы ни двигались его создания, пытаясь от него ускользнуть, они вновь оказываются лицом к лицу с Кристалменом, и он превращает их в новые кристаллы. Но это движение форм, которое мы называем «ветвлением», проистекает от бессознательного стремления найти Суртура, но в направлении, противоположном истинному. Суть в том, что мир Суртура лежит не по эту сторону ЕДИНОГО, которое было началом всей жизни, а по другую сторону; и чтобы попасть туда, мы должны вновь пройти сквозь ЕДИНОЕ. Но это можно сделать лишь отринув собственную жизнь и вновь объединившись со всем миром Кристалмена. Но когда это сделано, это лишь первая стадия пути; хотя многие хорошие люди воображают, что это весь путь… Насколько я помню, именно так сказал Брудвиол, но возможно, поскольку я тогда был молод и невежествен, я мог пропустить слова, которые лучше бы объяснили смысл сказанного им.
Маскалл, внимательно слушавший все это, сидел, погруженный в раздумья.
– Это достаточно просто, – сказал он. – Но что он имел ввиду под объединением с миром Кристалмена? Если он ложен, должны ли мы тоже стать ложными?
– Этот вопрос я ему не задал, и ты так же не в состоянии на него ответить, как и я.
– Он, должно быть, имел в виду, что все мы, по сути, живем в фальшивом, собственном, личном мире, мире мечтаний, стремлений и искаженного восприятия. Включая в себя большой мир, мы несомненно ничего не теряем в истине и реальности.
Полкраб вынул ноги из воды, встал, зевнул и потянулся.
– Я рассказал тебе все, что знал, – сказал он сердитым голосом. – А теперь дай мне поспать.
Маскалл не сводил с него глаз, но ничего не говорил. Старик неуклюже улегся на землю и собрался отдохнуть.
Пока он устраивался поудобнее, позади них послышались шаги, приближающиеся со стороны леса. Маскалл повернул голову и увидел идущую к ним женщину. Он сразу догадался, что это жена Полкраба. Он сел, однако рыбак не пошевелился. Женщина подошла и стала перед ним, глядя сверху вниз.
Ее одежда походила на одежду мужа, но больше прикрывала конечности. Женщина была молода, высока, стройна и держалась удивительно прямо. Ее кожа слегка загорела, и она выглядела крепкой, но совсем не похожей на крестьянку. Печать утонченности лежала на лице. Она была некрасива, и лицо выражало слишком много энергии для женщины. Три ее большие глаза все время вспыхивали и сияли. Густые красивые желтые волосы были убраны наверх и закреплены, но настолько небрежно, что некоторые пряди спадали на спину.
Когда она заговорила, голос оказался довольно слабым, но полным смысла и оттенков, и почему-то казалось, что он лишь слегка скрывает сильную страстность.
– Да простят меня, что я слушала ваш разговор, – сказала она, обращаясь к Маскаллу. – Я отдыхала за деревом и слышала его весь.
Он медленно встал.
– Ты жена Полкраба?
– Она моя жена, – сказал Полкраб, – и ее зовут Глимейл. Садись, чужестранец, и ты тоже, жена, раз уж ты тут.
Оба подчинились.
– Я слышала все, – повторила Глимейл. – Но я не слышала, куда ты направляешься, Маскалл, после того как покинешь нас.
– Я знаю не больше, чем ты.
– Тогда слушай. Есть лишь одно место, куда тебе следует идти, это остров Свейлона. Я сама переправлю тебя до заката.
– И что я там найду?
– Он может идти, жена, – хрипло вмешался старик, – но тебе идти я не позволю. Я перевезу его сам.
– Нет, ты никогда не считался со мной, – сказала Глимейл несколько возбужденно. – На этот раз я действительно поеду. Когда ночью светит Тиргельд, а я сижу здесь на берегу, слушая музыку Эртрида, слабо доносящуюся с моря, я испытываю такие муки – я этого не вынесу… Я давно решила отправиться на остров и посмотреть, что это за музыка. Если она плохая, и она меня убьет – что ж…
– Зачем мне этот человек и его музыка, Глимейл? – спросил Максалл.
– Я думаю, эта музыка лучше ответит на все твои вопросы, чем Полкраб – и возможно, таким образом, который тебя удивит.
– Что это может быть за музыка, ради которой стоит проделать многомильный путь по морю?
– Очень своеобразная, как говорят. Не приятная, а причиняющая боль. И человек, который сможет играть на инструменте Эртрида, сможет вызывать самые удивительные образы, которые будут не призраками, а реальностью.
– Может, и так, – проворчал Полкраб. – Но я был на острове днем, и что я там нашел? Человеческие кости, свежие и старые. Это жертвы Эртрида. И ты, жена, не поедешь.
– А этой ночью музыка будет играть? – спросил Маскалл.
– Да, – ответила Глимейл, пристально глядя на него. – Когда взойдет Тиргельд, наша луна.
– Если своей музыкой Эртрид убивает людей, мне кажется, он заслуживает смерти. В любом случае, я хотел бы сам услышать эти звуки. Но насчет того, чтобы взять тебя с собой, Глимейл, – женщины слишком легко гибнут на Тормансе. Я только сейчас отмылся от крови другой женщины.
Глимейл засмеялась, но ничего не сказала.
– А теперь спи, – сказал Полкраб. – Когда придет время, я сам тебя перевезу.
Он снова лег и закрыл глаза. Маскалл последовал его примеру; но Глимейл по-прежнему сидела прямо, поджав под себя ноги.
– Кто была эта другая женщина, Маскалл? – спросила она наконец.
Он не ответил, притворившись спящим.
15. ОСТРОВ СВЕЙЛОНА
Когда он проснулся, свет не был таким ярким, и он понял, что день идет к концу. Полкраб и его жена были на ногах и очередная порция рыбы, уже приготовленная, ожидала Маскалла.
– Вы решили, кто поедет со мной? – спросил он, прежде чем сесть.
– Я поеду, – сказала Глимейл.
– Ты согласен, Полкраб?
Рыбак что-то негромко проворчал и жестом пригласил остальных занять места. Перед тем как ответить, он запихнул в рот кусок рыбы.
– Что-то сильное влечет ее, и я не могу ее удержать. Не думаю, жена, что увижу тебя снова, но ребята уже достаточно взрослые, чтобы прокормить себя.
– Не смотри на все так мрачно, – резко ответила Глимейл. Она не ела. – Я вернусь и заглажу свою вину перед тобой. Это лишь на одну ночь.
Маскалл озадаченно переводил взгляд с одного на другого.
– Лучше я поеду один. Я буду огорчен, если что-то случится.
Глимейл покачала головой.
– Не считай это женским капризом, – сказала она. – Даже если бы ты не прошел здесь, я все равно скоро услышала бы эту музыку. Я жажду ее.
– А у тебя нет такого чувства, Полкраб?
– Нет. Женщины благородные и чувствительные создания, а в природе есть влечения слишком слабые для мужчин. Бери ее с собой, раз она на этом настаивает. Может быть, она права. Возможно, музыка Эртрида ответит на твои вопросы и на ее тоже.
– А какие у тебя вопросы, Глимейл?
Женщина странно улыбнулась.
– Можешь быть уверен, что вопросы, которые в ответ требуют музыки, нельзя выразить словами…
– Если ты не вернешься к утру, – заметил муж, – я буду знать, что ты мертва.
Трапеза закончилась в натянутом молчании. Полкраб вытер рот и вытащил из подобия кармана морскую раковину.
– Ты попрощаешься с мальчиками? Позвать их?
Она задумалась на мгновение.
– Да-да, я должна их увидеть.
Он поднес раковину ко рту и подул; громкий печальный звук разнесся в воздухе.
Спустя несколько минут послышался звук семенящих шагов, и из леса показались мальчики. Маскалл с любопытством разглядывал первых детей, которых он видел на Тормансе. Старший нес самого младшего на спине, средний шагал чуть позади. Ребенка опустили на землю, и все трое, образовав перед Маскаллом полукруг, стояли, глядя на него широко раскрытыми глазами. Полкраб выглядел бесстрастно, но Глимейл смотрела в сторону, гордо подняв голову, с непонятным выражением на лице.
Маскалл оценил возраст ребят примерно в девять, семь и пять лет соответственно, но он считал по земному времени. Старший был высоким, худым, но крепко сложенным. Как и его братья, он был обнажен, и вся его кожа с головы до ног имела ульфировый цвет. Лицевые мышцы указывали на необузданную и дерзкую натуру, глаза походили на зеленые огоньки. Второй обещал стать широким сильным мужчиной. Его тяжелая и большая голова была опущена книзу. И кожа и лицо имели красноватый оттенок. Для ребенка его глаза смотрели слишком уж хмуро и проницательно.
– Из этого, – сказал Полкраб, ущипнув мальчика за ухо, – возможно, вырастет второй Брудвиол.
– А кто это был? – спросил мальчик, наклоняя голову вперед в ожидании ответа.
– Большой старый человек удивительной мудрости. Он стал мудрым, решив никогда не задавать вопросов, а выяснять все сам.
– Если бы я не задал этого вопроса, я не узнал бы о нем.
– Это не имело бы значения, – ответил отец.
Самый младший ребенок был бледнее и худощавее братьев. Лицо его, в основном спокойное и лишенное выражения, имело одну особенность: каждые несколько минут без всякой видимой причины оно кривилось и становилось недоуменным. В это время казалось, что его желто-зеленые глаза хранят тайны, которые было трудно связать с человеком его возраста.
– Он меня озадачивает, – сказал Полкраб. – Его душа – потемки, и он ничем не интересуется. Он может оказаться самым замечательным из них.
Маскалл взял ребенка одной рукой и поднял на уровень лица. Он долго смотрел на мальчика, затем вновь опустил его. Выражение лица мальчика ни на мгновение не изменилось.
– Ну, что ты о нем скажешь? – спросил рыбак.
– У меня вертится на языке, но ускользает. Дай мне еще попить, и я скажу.
– Тогда иди, попей.
Маскалл дошел до дерева, попил и вернулся.
– В грядущих веках, – сказал он, обдумывая каждое слово, – он станет возвышенным и величественным преданием. Возможно, пророком, или даже божеством. Хорошо присматривай за ним.
Старший мальчик презрительно усмехнулся.
– Я не хочу быть ничем в этом роде. Я хотел бы походить на этого большого человека. – И он указал пальцем на Маскалла.
Тот засмеялся, и его белые зубы блеснули сквозь бороду.
– Спасибо за комплимент, старый боец! – сказал он.
– Он огромный и сильный, – продолжал мальчик, – и может постоять за себя. Ты можешь поднять меня одной рукой, как его?
Маскалл выполнил его просьбу.
– Вот что значит быть мужчиной! – воскликнул мальчик.
– Хватит! – нетерпеливо сказал Полкраб. – Я позвал вас сюда, ребята, чтобы вы попрощались со своей матерью. Она уезжает с этим человеком. Я думаю, она может не вернуться, но кто знает…
Лицо второго мальчика неожиданно вспыхнуло.
– Она отправляется по своей воле? – спросил он.
– Да, – ответил отец.
– Тогда она плохая. – Он выкрикнул эти слова с такой силой и ударением, что они прозвучали, как треск бича.
Старик дважды ударил его рукой.
– Ты говоришь так о своей матери?
Мальчик остался при своем мнении, выражение его лица не изменилось, но он ничего больше не сказал. Впервые заговорил самый младший:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– Разве те удары барабана не звучали для тебя реально?
– Мне приходилось слышать их ушами, поэтому они звучали реально. Но все же они в чем-то были иными и исходили несомненно от Суртура. И если я не слышал их верно, это моя вина, а не его.
Полкраб проворчал:
– Если Суртур решил говорить с тобой таким образом, похоже, он пытается что-то сказать?
– А что еще я могу думать? Но, Полкраб, как ты считаешь – он зовет меня к жизни после смерти?
Старик неловко заерзал.
– Я рыбак, – сказал он через минуту-другую. – Я живу тем, что убиваю, и так делают все. Вся эта жизнь мне кажется неправильной. Так что, может быть, любая жизнь неправильна, и мир Суртура это вовсе не жизнь, а нечто иное.
– Да, но чем бы он ни был, приведет ли смерть меня к нему?
– Спрашивай у мертвых, – сказал Полкраб, – а не у живых.
Маскалл продолжал:
– В лесу я слышал музыку и видел свет, которые не могли принадлежать этому миру. Они были слишком сильны для моих чувств, и я, должно быть надолго, потерял сознание. И еще было видение, в котором меня убили, а Найтспор один шел к свету.
Полкраб опять проворчал:
– Тебе есть над чем подумать.
Наступила недолгая тишина, которую нарушил Маскалл:
– Мое ощущение неистинности этой жизни так сильно, что, может статься, я покончу с собой.
Рыбак хранил молчание и не двигался. Маскалл лег на живот, подпер голову руками и пристально посмотрел на него.
– Как ты думаешь, Полкраб, может ли кто-нибудь во плоти взглянуть на тот другой мир ближе, чем это сделал я?
– Я невежественный человек, чужестранец, я не знаю, возможно, есть много таких, как ты, кто охотно узнал бы это.
– Где? Я должен с ними встретиться.
– Ты думаешь, что ты сделан из одного теста, а все остальное человечество из другого?
– Я не настолько самонадеян. По-видимому, все люди стремятся к Маспелу, в большинстве случаев не осознавая этого.
– Не в этом направлении, – сказал Полкраб.
Маскалл странно посмотрел на него.
– Почему?
– Это не я придумал, – сказал Полкраб, – я недостаточно умен для этого; но я как раз припомнил, что мне однажды сказал Брудвиол, когда я был молодым, а он стариком. Онказал, что Кристалмен пытается обратить все в единое, и куда бы ни двигались его создания, пытаясь от него ускользнуть, они вновь оказываются лицом к лицу с Кристалменом, и он превращает их в новые кристаллы. Но это движение форм, которое мы называем «ветвлением», проистекает от бессознательного стремления найти Суртура, но в направлении, противоположном истинному. Суть в том, что мир Суртура лежит не по эту сторону ЕДИНОГО, которое было началом всей жизни, а по другую сторону; и чтобы попасть туда, мы должны вновь пройти сквозь ЕДИНОЕ. Но это можно сделать лишь отринув собственную жизнь и вновь объединившись со всем миром Кристалмена. Но когда это сделано, это лишь первая стадия пути; хотя многие хорошие люди воображают, что это весь путь… Насколько я помню, именно так сказал Брудвиол, но возможно, поскольку я тогда был молод и невежествен, я мог пропустить слова, которые лучше бы объяснили смысл сказанного им.
Маскалл, внимательно слушавший все это, сидел, погруженный в раздумья.
– Это достаточно просто, – сказал он. – Но что он имел ввиду под объединением с миром Кристалмена? Если он ложен, должны ли мы тоже стать ложными?
– Этот вопрос я ему не задал, и ты так же не в состоянии на него ответить, как и я.
– Он, должно быть, имел в виду, что все мы, по сути, живем в фальшивом, собственном, личном мире, мире мечтаний, стремлений и искаженного восприятия. Включая в себя большой мир, мы несомненно ничего не теряем в истине и реальности.
Полкраб вынул ноги из воды, встал, зевнул и потянулся.
– Я рассказал тебе все, что знал, – сказал он сердитым голосом. – А теперь дай мне поспать.
Маскалл не сводил с него глаз, но ничего не говорил. Старик неуклюже улегся на землю и собрался отдохнуть.
Пока он устраивался поудобнее, позади них послышались шаги, приближающиеся со стороны леса. Маскалл повернул голову и увидел идущую к ним женщину. Он сразу догадался, что это жена Полкраба. Он сел, однако рыбак не пошевелился. Женщина подошла и стала перед ним, глядя сверху вниз.
Ее одежда походила на одежду мужа, но больше прикрывала конечности. Женщина была молода, высока, стройна и держалась удивительно прямо. Ее кожа слегка загорела, и она выглядела крепкой, но совсем не похожей на крестьянку. Печать утонченности лежала на лице. Она была некрасива, и лицо выражало слишком много энергии для женщины. Три ее большие глаза все время вспыхивали и сияли. Густые красивые желтые волосы были убраны наверх и закреплены, но настолько небрежно, что некоторые пряди спадали на спину.
Когда она заговорила, голос оказался довольно слабым, но полным смысла и оттенков, и почему-то казалось, что он лишь слегка скрывает сильную страстность.
– Да простят меня, что я слушала ваш разговор, – сказала она, обращаясь к Маскаллу. – Я отдыхала за деревом и слышала его весь.
Он медленно встал.
– Ты жена Полкраба?
– Она моя жена, – сказал Полкраб, – и ее зовут Глимейл. Садись, чужестранец, и ты тоже, жена, раз уж ты тут.
Оба подчинились.
– Я слышала все, – повторила Глимейл. – Но я не слышала, куда ты направляешься, Маскалл, после того как покинешь нас.
– Я знаю не больше, чем ты.
– Тогда слушай. Есть лишь одно место, куда тебе следует идти, это остров Свейлона. Я сама переправлю тебя до заката.
– И что я там найду?
– Он может идти, жена, – хрипло вмешался старик, – но тебе идти я не позволю. Я перевезу его сам.
– Нет, ты никогда не считался со мной, – сказала Глимейл несколько возбужденно. – На этот раз я действительно поеду. Когда ночью светит Тиргельд, а я сижу здесь на берегу, слушая музыку Эртрида, слабо доносящуюся с моря, я испытываю такие муки – я этого не вынесу… Я давно решила отправиться на остров и посмотреть, что это за музыка. Если она плохая, и она меня убьет – что ж…
– Зачем мне этот человек и его музыка, Глимейл? – спросил Максалл.
– Я думаю, эта музыка лучше ответит на все твои вопросы, чем Полкраб – и возможно, таким образом, который тебя удивит.
– Что это может быть за музыка, ради которой стоит проделать многомильный путь по морю?
– Очень своеобразная, как говорят. Не приятная, а причиняющая боль. И человек, который сможет играть на инструменте Эртрида, сможет вызывать самые удивительные образы, которые будут не призраками, а реальностью.
– Может, и так, – проворчал Полкраб. – Но я был на острове днем, и что я там нашел? Человеческие кости, свежие и старые. Это жертвы Эртрида. И ты, жена, не поедешь.
– А этой ночью музыка будет играть? – спросил Маскалл.
– Да, – ответила Глимейл, пристально глядя на него. – Когда взойдет Тиргельд, наша луна.
– Если своей музыкой Эртрид убивает людей, мне кажется, он заслуживает смерти. В любом случае, я хотел бы сам услышать эти звуки. Но насчет того, чтобы взять тебя с собой, Глимейл, – женщины слишком легко гибнут на Тормансе. Я только сейчас отмылся от крови другой женщины.
Глимейл засмеялась, но ничего не сказала.
– А теперь спи, – сказал Полкраб. – Когда придет время, я сам тебя перевезу.
Он снова лег и закрыл глаза. Маскалл последовал его примеру; но Глимейл по-прежнему сидела прямо, поджав под себя ноги.
– Кто была эта другая женщина, Маскалл? – спросила она наконец.
Он не ответил, притворившись спящим.
15. ОСТРОВ СВЕЙЛОНА
Когда он проснулся, свет не был таким ярким, и он понял, что день идет к концу. Полкраб и его жена были на ногах и очередная порция рыбы, уже приготовленная, ожидала Маскалла.
– Вы решили, кто поедет со мной? – спросил он, прежде чем сесть.
– Я поеду, – сказала Глимейл.
– Ты согласен, Полкраб?
Рыбак что-то негромко проворчал и жестом пригласил остальных занять места. Перед тем как ответить, он запихнул в рот кусок рыбы.
– Что-то сильное влечет ее, и я не могу ее удержать. Не думаю, жена, что увижу тебя снова, но ребята уже достаточно взрослые, чтобы прокормить себя.
– Не смотри на все так мрачно, – резко ответила Глимейл. Она не ела. – Я вернусь и заглажу свою вину перед тобой. Это лишь на одну ночь.
Маскалл озадаченно переводил взгляд с одного на другого.
– Лучше я поеду один. Я буду огорчен, если что-то случится.
Глимейл покачала головой.
– Не считай это женским капризом, – сказала она. – Даже если бы ты не прошел здесь, я все равно скоро услышала бы эту музыку. Я жажду ее.
– А у тебя нет такого чувства, Полкраб?
– Нет. Женщины благородные и чувствительные создания, а в природе есть влечения слишком слабые для мужчин. Бери ее с собой, раз она на этом настаивает. Может быть, она права. Возможно, музыка Эртрида ответит на твои вопросы и на ее тоже.
– А какие у тебя вопросы, Глимейл?
Женщина странно улыбнулась.
– Можешь быть уверен, что вопросы, которые в ответ требуют музыки, нельзя выразить словами…
– Если ты не вернешься к утру, – заметил муж, – я буду знать, что ты мертва.
Трапеза закончилась в натянутом молчании. Полкраб вытер рот и вытащил из подобия кармана морскую раковину.
– Ты попрощаешься с мальчиками? Позвать их?
Она задумалась на мгновение.
– Да-да, я должна их увидеть.
Он поднес раковину ко рту и подул; громкий печальный звук разнесся в воздухе.
Спустя несколько минут послышался звук семенящих шагов, и из леса показались мальчики. Маскалл с любопытством разглядывал первых детей, которых он видел на Тормансе. Старший нес самого младшего на спине, средний шагал чуть позади. Ребенка опустили на землю, и все трое, образовав перед Маскаллом полукруг, стояли, глядя на него широко раскрытыми глазами. Полкраб выглядел бесстрастно, но Глимейл смотрела в сторону, гордо подняв голову, с непонятным выражением на лице.
Маскалл оценил возраст ребят примерно в девять, семь и пять лет соответственно, но он считал по земному времени. Старший был высоким, худым, но крепко сложенным. Как и его братья, он был обнажен, и вся его кожа с головы до ног имела ульфировый цвет. Лицевые мышцы указывали на необузданную и дерзкую натуру, глаза походили на зеленые огоньки. Второй обещал стать широким сильным мужчиной. Его тяжелая и большая голова была опущена книзу. И кожа и лицо имели красноватый оттенок. Для ребенка его глаза смотрели слишком уж хмуро и проницательно.
– Из этого, – сказал Полкраб, ущипнув мальчика за ухо, – возможно, вырастет второй Брудвиол.
– А кто это был? – спросил мальчик, наклоняя голову вперед в ожидании ответа.
– Большой старый человек удивительной мудрости. Он стал мудрым, решив никогда не задавать вопросов, а выяснять все сам.
– Если бы я не задал этого вопроса, я не узнал бы о нем.
– Это не имело бы значения, – ответил отец.
Самый младший ребенок был бледнее и худощавее братьев. Лицо его, в основном спокойное и лишенное выражения, имело одну особенность: каждые несколько минут без всякой видимой причины оно кривилось и становилось недоуменным. В это время казалось, что его желто-зеленые глаза хранят тайны, которые было трудно связать с человеком его возраста.
– Он меня озадачивает, – сказал Полкраб. – Его душа – потемки, и он ничем не интересуется. Он может оказаться самым замечательным из них.
Маскалл взял ребенка одной рукой и поднял на уровень лица. Он долго смотрел на мальчика, затем вновь опустил его. Выражение лица мальчика ни на мгновение не изменилось.
– Ну, что ты о нем скажешь? – спросил рыбак.
– У меня вертится на языке, но ускользает. Дай мне еще попить, и я скажу.
– Тогда иди, попей.
Маскалл дошел до дерева, попил и вернулся.
– В грядущих веках, – сказал он, обдумывая каждое слово, – он станет возвышенным и величественным преданием. Возможно, пророком, или даже божеством. Хорошо присматривай за ним.
Старший мальчик презрительно усмехнулся.
– Я не хочу быть ничем в этом роде. Я хотел бы походить на этого большого человека. – И он указал пальцем на Маскалла.
Тот засмеялся, и его белые зубы блеснули сквозь бороду.
– Спасибо за комплимент, старый боец! – сказал он.
– Он огромный и сильный, – продолжал мальчик, – и может постоять за себя. Ты можешь поднять меня одной рукой, как его?
Маскалл выполнил его просьбу.
– Вот что значит быть мужчиной! – воскликнул мальчик.
– Хватит! – нетерпеливо сказал Полкраб. – Я позвал вас сюда, ребята, чтобы вы попрощались со своей матерью. Она уезжает с этим человеком. Я думаю, она может не вернуться, но кто знает…
Лицо второго мальчика неожиданно вспыхнуло.
– Она отправляется по своей воле? – спросил он.
– Да, – ответил отец.
– Тогда она плохая. – Он выкрикнул эти слова с такой силой и ударением, что они прозвучали, как треск бича.
Старик дважды ударил его рукой.
– Ты говоришь так о своей матери?
Мальчик остался при своем мнении, выражение его лица не изменилось, но он ничего больше не сказал. Впервые заговорил самый младший:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40