Римо услышал, как Чиун тяжело вздохнул, а потом его голос снова зазвучал, как обычно.
— Римо, мне нужно срочно встретиться с императором Смитом.
— Это еще зачем? — спросил Римо. — Он-то здесь причем?
— Он поможет мне подготовиться к путешествию.
Римо удивленно взглянул на старика. Даже во тьме его глаза способны были прозревать многое. Выражение лица Чиуна говорило о внутренней муке и решимости.
— Я должен ехать в Синанджу.
— Зачем? И почему именно теперь?
— Чтобы спасти твою жизнь, — ответил Чиун. — Если еще не поздно.
Глава двенадцатая
Харолд В. Смит торопливо вошел в номер денверского мотеля.
— Что стряслось? Что за важное дело такое, что вы не решились обсуждать его по телефону?
— Не смотрите на меня так укоризненно. Не я вас вызывал, — сказал Римо, не поднимая глаз от журнала, который небрежно листал.
Чиун сидел в углу комнаты на соломенной циновке. Смит перевел взгляд на него, и старик медленно поднял голову. Смиту показалось, что кореец не видел его.
— Оставь нас одних, Римо, — тихо попросил Чиун. Римо с силой захлопнул журнал.
— Ну и ну, Чиун. Не слишком ли много себе позволяешь? Даже от тебя я такого не потерплю.
— Я же попросил тебя — оставь нас, — рявкнул старик, лицо его налилось кровью.
Римо швырнул журнал на пол и вышел из комнаты, хлопнув дверью.
— Дела плохи? — спросил Смит.
— Пока еще не совсем, — бесстрастно отозвался старик.
— А-а, — произнес Смит.
Чиун молчал, и Смит почувствовал себя неловко.
— Э-э, могу я сделать что-нибудь для вас, Чиун? — Смит взглянул на часы.
— Я прошу немного, император, — сказал Чиун. Смит сразу же решил, что старик хочет возобновить переговоры об увеличении жалования. Всякий раз, как Чиун заявлял, что ему много не нужно, оказывалось, что только золото может спасти его от вечного позора в глазах потомков.
Смит испытывал яростный прилив гнева, что совсем не было ему свойственно. На КЮРЕ оказывал сильное давление Белый Дом, требуя положить конец убийствам на авиалиниях. “Интернэшнл Мид-Америка” потерпела полный крах, и, кто знает, сколько еще авиалиний ждал такой же конец. Средства массовой информации посеяли в населении панику: все опасались летать самолетами. Цивилизация, которая, по большому счету, представляла из себя обмен продуктами производства и идеями, оказалась в опасности. А Чиун продолжает выколачивать из него деньги.
— Если вы помните. Мастер Синанджу, вы сказали, что ситуация с Римо выправляется. — Он со значением взглянул на ничего не выражающее лицо Чиуна. — И вот я приезжаю сюда, и что я вижу — он бездельничает и читает журналы. А как же ваше обещание? То, что вы дали за дополнительное золото? В нашу последнюю встречу. Помните, Чиун?
Смит изо всех сил старался сдержать охвативший его гнев, но лицо выдавало его.
— Это было нечестно, — тихо проговорил Чиун.
— Не понял.
— Это было нечестно, — повторил Чиун.
— Нет, это было честно, — рявкнул Смит, уже не пытаясь скрыть раздражение. — Вы пообещали, что за девять мер золота, доставленных в Синанджу, заставите Римо снова взяться за работу. Если он все же отказался...
— Не вы поступили нечестно, — прервал его Чиун. — Не вы, о, достойный император, а я. — Старик стыдливо потупил глаза.
— Ясно. Вы хотите сказать, что Римо отказывается работать даже за дополнительное вознаграждение.
— Он не отказывается работать. Он просто не может.
— Почему? — спросил Смит. — Он что, болен?
— Римо охвачен страхом.
Смит почувствовал, что сейчас взорвется. “Страхом!” А сколько раз сам Смит испытывал страх? Сколько раз смотрел в лицо смерти? Он не был от природы так щедро физически одарен, как Римо, и, естественно, не прошел такой тренировки, и все же, когда наступал критический момент, Харолд Смит преодолевал страх и продолжал действовать. Страх не оправдание. На каменистой земле Нью-Гемпшира, где взрастал Смит, бытовала поговорка, которую впитала его суровая душа: “Глаза боятся, а руки делают”.
— Ему надо преодолеть страх, — жестко произнес Смит.
— Я неточно выразился, император, не страх останавливает Римо. Он докопается до причины авиационных убийств хотя бы потому, что не сможет противостоять желанию раскрыть преступление. А докопавшись, вступит в схватку.
— Тогда в чем проблема? Чиун вздохнул.
— Римо не выйдет из схватки живым. Сняв шляпу, Смит крутил ее в руках.
— Откуда вам это известно?
— Известно. Больше я ничего сказать не могу. Вы не принадлежите к Синанджу, и потому вряд ли поверите моему рассказу.
Старик погрузился в молчание. Смит продолжал теребить шляпу.
— Значит, это конец? — наконец проговорил Смит. — Конец Римо? И нашей совместной работе?
— Возможно, — ответил Чиун.
— Не буду притворяться, что я хоть что-то понимаю, — сказал Смит. — И не представляю, что бы я мог сделать, даже если бы понимал.
Он бросил взгляд на дверь, но тут заговорил Чиун:
— Не спешите уходить, император. Я придумал, как можно ему помочь.
Смит поджал губы. Началось, подумал он. Только на этот раз все обставлено более драматично.
— Видимо, надо опять увеличить вам жалование, Чиун. Я очень занят. И за этим не стоило вызывать меня сюда. Если вам нужно больше золота, можно сказать об этом по телефону. И хочу вам сказать, что я разочарован. Очень.
Он повернулся, чтобы уйти.
— Мне не нужно золота, — раздался голос Чиуна. Рука Смита, уже лежавшая на дверной ручке, замерла.
— Тогда в чем же дело?
— Мне необходимо ехать в Синанджу, — ответил Чиун.
— Об этом не может быть и речи. Такие вещи обговариваются заранее.
— Другого выхода нет, — произнес Чиун.
— Это невозможно.
— В моей деревне есть одна вещь, которая может спасти Римо, — сказал Чиун.
— А вы заодно получите внеочередной отпуск, — ядовито заметил Смит. — Знаете притчу про мальчика, который регулярно обманывал пастухов, крича, что к их стаду крадется волк. Так вот, Чиун, вы кричали “волк!” слишком часто.
Смит распахнул дверь.
— Подождите! — голос Чиуна прогремел как электрический разряд. Плавно, одним движением, словно завился клуб дыма, он поднялся на ноги, подошел к двери и закрыл ее.
— Я беру назад свою просьбу, — сказал он.
— Простите?
— О прибавке к жалованию. О дополнительных четырех мерах золота, о которых, кстати, Римо и не просил. Мне самому хотелось повысить благосостояние деревни. Я отказываюсь от золота ради возможности побывать в Синанджу. Но ехать мне надо немедленно.
Смит внимательно вгляделся в лицо старика. Впервые на его памяти Чиун отказывался от золота.
— Значит, это так серьезно? Так важно для вас?
— Да, император.
— И вы искренне думаете, что ваша поездка поможет Римо?
— Полностью не уверен. Но хочу попробовать, — ответил Чиун.
— Может, вы объясните мне...
— То, что вы не сможете меня понять, вовсе не умаляет вашего величия, император. В мире есть вещи, которые никто не поймет, кроме меня. Ведь я — ныне правящий Мастер Синанджу: вся история мира распахнута предо мной. Мне нужно ехать немедленно.
Они посмотрели друг другу в глаза. Смиту неожиданно открылось, как стар и хрупок Чиун. Наконец американец согласно кивнул:
— Ладно. Поедете со мной в “Фолкрофт”. Прикажу приготовить для вас реактивный самолет и подводную лодку.
— Благодарю, император. Но прежде мне надо еще раз увидеть Римо.
— Я пришлю его, — сказал Смит.
* * *
— Рад, что вы хорошо поболтали, — заявил Римо, плюхнувшись на стул.
— Мы не говорили о твоих делах. Правда, не говорили, — сказал Чиун.
— Старый обманщик. Думаешь, я родился только вчера? И ничего не знаю о вашем давнем уговоре убрать меня, если дела пойдут плохо? Если я не смогу больше работать?
— Нашел, что вспомнить. Тогда я еще не знал тебя и не представлял, кем ты можешь стать, — ответил Чиун. — Разговор шел о другом.
Римо некоторое время всматривался в лицо Чиуна, а потом обхватил голову руками.
— А может, так было бы лучше, — проговорил он. — От меня... ничего не осталось. Это все нарастает, Чиун. Запах ощущения. Я подавлен всем этим и не могу от него отделаться.
— Тебе и не удастся, — сказал Чиун.
— Я теряю рассудок. Все мои мысли только об этом. Наверное, тебе стоило бы вспомнить наш старый уговор и отправить меня далеко-далеко. Сделать это так просто — когда я не смотрю на тебя. Нет. Сделай это, когда смотрю. Мне хочется убедиться, что ты держишь прямо плечо.
Римо улыбнулся своей шутке, понятной только им двоим. Десять лет находился он в полном подчинении у Чиуна, учившего его премудрости Синанджу, пока не постиг всего необходимого. Но Чиун никогда не хвалил ученика, а если Римо выполнял задание безукоризненно, тогда Чиун, не желая, чтобы Римо зазнавался, придирался, говоря, что ученик скашивает плечо, а тот, кто не приучается держать плечо прямо, никогда ничего не добьется.
Но Чиун даже не улыбнулся.
— Я никогда не причиню тебе вреда, что бы там ни говорилось в контракте у императора, — сказал он. Римо промолчал, а Чиун продолжал:
— Я лучше расскажу тебе одну историю.
Римо помрачнел.
— Может, лучше все-таки убьешь меня.
— Замолчи, бледнолицая поганка. У меня мало времени. Мне надо рассказать тебе о Лу Опозоренном.
— Ты уже рассказывал мне эту историю. Лу прогнал разбойников с дорог Рима, а потом выступил в цирке. И так далее...
— Я говорил тебе, что у этой истории есть продолжение, — настойчиво произнес Чиун. — И сейчас я собираюсь рассказать тебе, что было дальше. Но никогда и никому — ни слова об этом: последние годы жизни Лу — великая тайна, известная только Главному Мастеру. Я нарушаю традицию, открывая тебе эту тайну.
— Должно быть, он сделал что-то очень дурное, — ядовито произнес Римо. — Что бы это могло быть? Здесь явно не обошлось без денег. Ведь самое худшее, что может совершить Мастер, — это не получить достойную плату за работу. Мастер Лу Неоплаченный. Немудрено, что его имя предано позору.
Чиун не обратил внимания на насмешки ученика. Закрыв глаза, он заговорил на корейском, голос его звучал напевно, речь ритмически напоминала древнюю поэзию. Так он поведал Римо продолжение истории о Мастере Лу, который, покрыв себя несмываемым позором на аренах Рима, покинул этот порочный город и отправился странствовать по неведомым землям Азии.
Но эти странствия, как поведал Чиун, не вносили мир в сердце Лу, пока однажды, когда взошли, закатились и снова взошли все луны года, он не добрался до небольшой деревушки высоко в горах Цейлона. Деревушка эта, гораздо меньше Синанджу, отстояла далеко от других поселений, и люди в ней жили своей, обособленной жизнью. Жители ее были очень красивы, такой тип красоты еще не встречался Мастеру в его скитаниях. Кожа их была не белой и не черной, не красной и не желтой — жители Батасгаты, так звалась деревушка, как бы соединяли в себе все земные расы, не принадлежа ни к одной.
Никто в Батасгате не ведал, откуда пошел их род, они просто жили, всем сердцем любя свою землю и родную деревню и радуясь общению с земляками.
В знак благодарности люди воздвигли в деревне глиняную статую. Она изображала женщину, прекраснее которой они никого не могли представить, и стали поклоняться статуе, дав ей имя Кали.
Но с появлением статуи жизнь жителей изменилась. Люди забросили поля и стада, отдавая все время своей обожаемой Кали. Но хотя Богине была мила их любовь, Кали хотела большего, чем гирлянды из цветов и молитвы, написанные на бумаге, сложенной в форме разных животных.
Кали жаждала крови. Верующие считали, что, если Богине регулярно приносить кровавую жертву, та воздаст им за любовь сторицей. Но никто в деревне не хотел пожертвовать собой или кем-то из близких.
И вот тогда-то и объявился в Батасгате Лу.
— Это знак, — заговорили почитатели Кали. — Странник появился как раз вовремя, и его надо принести в жертву Кали.
Четверо сильных мужчин набросились на путника, пытаясь его убить. Но Лу был Мастером Синанджу, самым великим наемным убийцей мира, и вскоре все четверо лежали перед ним мертвые.
— Кажется, они просто спят, — проговорила одна женщина. — На них совсем нет крови.
И тогда заговорил старейшина деревни. Приход Мастера Лу был, по его словам, действительно, знаком Богини, но не странник должен был стать жертвой, он — лишь орудие. Старейшина приказал отнести тела четырех мужчин к подножью статуи, чтобы увидеть, ублаготворила ли Богиню непролитая кровь жертв.
На закате крестьяне с молитвами отнесли тела к статуе и разошлись по домам.
Утром следующего дня жители увидели результаты своего жертвоприношения: у статуи выросла новая рука.
— Чудо! — возопили жители.
— Знак Кали!
— Смерть любезна ей!
— Она возлюбила ее!
— Убивай для Кали!
— Убивай!
— Убивай!
— Убивай!
Оказывая всевозможные знаки почтения, жители подвели Лу к статуе, и старейшина вновь обратился к Богине.
— Глубокопочитаемая нами Кали, — сказал он, — этот странник убил этих людей в Твою честь. Он не пролил ни капли крови, дабы они могли целиком перейти к Тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30