А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


- Во имя всех богов, как?
Чжилинь засмеялся.
- Раз уж Сунь Ятсен увидел смысл в том, чтобы воспользоваться помощью русских, почему бы тебе не предложить ему послать своего военного советника Чан Кайши в Советский Союз изучать вопросы организации армии. Товарищ Бородин с удовольствием согласится. Если Чан начнет артачиться, пусть Доктор намекнет, что, мол, раз наши специалисты не хотят ехать в Москву, то придется просить русских прислать своих советников сюда.
Май уже хохотала. Хохотала так, что слезы потекли из глаз. Прижалась обнаженным телом к телу мужа, обнимая его.
И снова ее хохот звенел их маленькой комнатенке.
В 1923 году Сунь Ятсен, использовав аргумент, предложенный Чжилинем в ту ночь, действительно отправил Чан Кайши в Россию поднабраться знаний по части военного строительства, А через год он без помех слил Гоминьдан с Китайской коммунистической партией.
С советской моральной и материальной помощью новая, лучше вооруженная армия была создана с обязательным членством в партии ее офицерского состава. Революционный дух витал в воздухе, поддерживая оптимизм в обществе.
Поскольку Май была по горло занята партийной работой с Сунь Ятсеном, Чжилинь, чтобы не мешать ей, решил поближе познакомиться с другими видными деятелями Гоминьдана. Его собственная работа в портовой инспекции была не очень обременительна, и большую часть дня он мог проводить как ему заблагорассудится.
Вскоре он сблизился с Ху Ханмином. Это был высокий, стройный человек с добрым лицом и обычно тихим голосом, который он умел трансформировать по необходимости в зычный, ораторский, выступая на митингах.
Ему было уже сорок два года, и по возрасту он был ближе к Доктору, чем основная масса сподвижников. Познакомились они в Японии, где он учился. Острый аналитический ум этого юриста привлек внимание Сунь Ятсена, и они сблизились. Благодаря этой дружбе, а также потому, что он вообще мог ладить с людьми, Ху Ханмин скоро стал одним из лидеров Гоминьдана.
О нем можно было сказать, что он больше других главных сподвижников Доктора походил на него. Как и Сунь Ятсен, он был по сути своей гуманистом, верил в колоссальные силы китайского народа и от всего сердца желал ему добра. Его главным недостатком, если это считать таковым, было неумение говорить о политической борьбе, используя военные термины. Справедливо видя за этим определенную позицию, Чан Кайши постоянно нападал за это на него на собраниях. Конечно, он не мог не видеть в нем своего главного соперника в борьбе за высшие посты в государстве, если партии удастся придти к власти.
Что больше всего Чжилиню нравилось в Ху, так это его быстрый ум. Чаще всего именно он умел увидеть суть дела, выбравшись из хитросплетений слов и аргументов на бесконечных партийных собраниях. Но даже больше гибкого ума Чжилиню импонировала - на глубинном, эмоциональном уровне - открытость духа, характерная для этого незаурядного человека.
У отца Чжилиня вечно не хватало времени для семьи:
быстро перенимавший западные нравы город Шанхай отбирал у него все больше и больше времени. Фактически он был единственным китайцем, обладающим достаточным образованием и знаниями, чтобы руководить строительством огромного числа объектов. Первые три года после переезда в Шанхай он крутился как белка в колесе, работая и с японцами, и с европейцами.
Покидал он дом чуть свет, а возвращался поздно, когда все сроки для обеда давно прошли. В этом отношении их семья была весьма нетрадиционна, и ему долго пришлось убеждать жену, чтобы она кормила детей без него. Тем не менее сама она отказывалась есть, пока он не вернется домой. В душе она так и не могла смириться с тем, что дети едят одни. Отец же не видел в этом никакого неуважения к нему, воспринимая это лишь как знак того, что времена меняются.
Так или иначе, но Чжилиню не хватало отцовского внимания, и Ху Ханмин, заметив, без сомнения, в этом юноше искру божью, с удовольствием проводил с ним вечера, гуляя по извилистым улочкам большого города и вдоль набережной, которую, по восточной традиции, называли словом "бунд", заимствованным из хинди. О чем они только ни говорили во время этих прогулок!
Год 1924 был на исходе. В один из вечеров "дядя Ханмин" был неразговорчив. Рассеянно поглядывал он на черные мачты, трубы и снасти кораблей, которыми как всегда была забита шанхайская гавань. Было сухо и относительно прохладно, хотя гораздо теплее, чем должно быть в эту пору в Пекине, открытом ледяному дыханию Сибири. Там теперь лежит снег, а в Шанхае еще не кончилась осень. Раздувшийся красный диск солнца тонет в море, превращая корабли в черные силуэты. Чжилинь мог видеть, что плавучие экскаваторы все еще работают у входа в бухту. По необходимости вход в порт был закрыт из-за них на весь день, но никто из тай-пэней не протестовал. Огромные суммы ежегодно тратятся на то, чтобы убрать ил, наносимый рекой, и давать возможность океанским лайнерам заходить в шанхайскую гавань.
Чжилинь повернулся к своему старшему товарищу Симпатия, которую он почувствовал к нему уже при первой встрече, давно переросла в привязанность, и ему было грустно видеть, что "дядя Ханмин" не в духе.
- Как-то Сунь Ятсен говорил, - сказал он, - что в западной культуре есть обычай делить с другом бремя печали.
Ху Ханмин повернулся к Чжилиню, улыбнулся, но даже улыбка его была невеселая, что еще больше огорчило молодого человека.
- Возможно, но я бы сказал, что это весьма варварский обычай. Разделяя скорбь друга, мы показываем наше неуважение к ней. - Он пожал плечами. Поистине, пути мира неисповедимы.
- Ну это зависит от характера скорби, - возразил Чжилинь. - Если она вызвана очередными партийными дрязгами, то я мог бы способствовать ее смягчению. - Он улыбнулся. - О делах внутренней политики Гоминьдана полезно спросить мнение постороннего, но сочувственно настроенного наблюдателя. Оно может оказаться небезынтересным.
Ху Ханмин не мог не рассмеяться.
- Во имя всех богов! Чжилинь, ты удивительный молодой человек. Тебе никогда не приходило на ум заняться юриспруденцией? С твоим талантом убеждать ты мог бы стать прекрасным адвокатом.
- Я бы хотел помочь, Старший дядя, - серьезно сказал Чжилинь, употребляя уважительное китайские обращение к старшему.
Экскаваторы перестали работать. Сумерки упали на город. В их розово-лиловом свете мутная вода бухты казалась чистой и манящей. Опаловое сияние залило изгиб Бунда, когда зажглись фонари. На баржах затаганили печурки и начали готовить ужин. Дымное марево повисло над гаванью, окрашивая молоденький двурогий месяц в голубовато-сиреневый цвет.
Они пошли по набережной.
- Ты, конечно, прав, - сказал наконец Ху Ханмин. - Но мне бы не хотелось вовлекать тебя...
- Об этом можете не беспокоиться, - прервал его Чжилинь. - Жить с Май и не быть вовлеченным - это, знаете, из области фантастики.
- Ну, ладно, - смягчился Ху. - Насколько хорошо ты знаешь Лин Сипу?
Чжилинь пожал плечами.
- Достаточно, чтобы перекинуться время от времени словечком. По-моему, он большой задира. Прав или не прав, все лезет в драку. Похоже, неплохо освоил большевистскую методологию. Учится он быстро, что и говорить.
- Так вот, он считает себя моим главным соперником. Мы с тобой понимаем, что таковым может быть только Чан, но Лин не верит, что Чан сможет организовать себе достаточную поддержку, чтобы стать лидером Гоминьдана.
- А вы верите.
- А какое твое мнение?
- Я полагаю, что Чан опасен. Но, должен признаться, я не могу быть абсолютно беспристрастным в этом вопросе. Май не любит Чана и не доверяет ему. Она опасается, что он способен предать Революцию.
- Чан, - сказал он, будто вторя Май, - печется только о Чане. - Он пожал плечами. - Но я думаю, все настоящие вояки таковы. Командир не может думать о своих людях на поле боя, иначе он не сможет посылать их на смерть... Но, с другой стороны, Лин сомневается в возможностях Чана стать лидером не из-за этой его черты. Просто он считает себя более достойным. И сейчас он снюхался с Чаном и постоянно выступает моим оппонентом в ЦК. Они с Чаном стоят за то, чтобы немедленно двинуть нашу армию на север и взять Пекин... Хотя армия и выглядит сейчас куда лучше с тех пор, как Чан вернулся из России, я считаю, что мы еще не готовы к захвату власти. Если, после стольких поражений, мы потерпим неудачу и сейчас, это будет конец. Сунь Ятсен этого просто не выдержит. Он работает по двадцать часов в сутки. Такое не под силу и людям намного его моложе. А широкомасштабная военная кампания, да еще и окончившаяся неудачно, наверняка убьет его.
Мимо них пробежали мальчишки, перекликаясь и смеясь. У причала стоял большой пароход, и по его трапу здоровяки-грузчики носили мешки с рисом. Где-то среди этих тюков притаился один, в чреве которого запрятано опиума на тысячи долларов.
Чжилинь наблюдал эту обычную для жизни порта картину, думая о том, что ему сообщил его старший товарищ.
- Мне кажется, что вам ни в коем случае не надо уступать им, - посоветовал он. - Во время стычек в ЦК постарайтесь не говорить им колкостей, от которых они еще пуще озлобятся. Только спокойные рассудительные слова могут урезонить их и доказать, что у вас твердая, взвешенная позиция... А сами в частном порядке постарайтесь встретиться с Сунь Ятсеном и повторите ему то, что вы только что рассказали мне. Скажите, что если он пойдет у них на поводу и начнет военную кампанию прежде чем армия полностью будет готова и поддержка народа гарантирована, сейчас, когда на севере уже зима, вы завязнете в снегах и ничего не добьетесь. И если он двинет армию в поход, который ни к чему не приведет армия потеряет самое дорогое, что у нее есть, - воинский дух, а в народе улетучится вера в могущество вашей партии. Я думаю, это подействует на Ятсена: он знает, что побеждает терпеливый.
Ху Ханмин смотрел на тюки с чаем, будто никогда в жизни не видал подобного груза.
- Знаешь, - медленно произнес он, - сегодня должно было состояться совещание в ЦК, и я должен был председательствовать на нем. Но совещание перенесли. И, да будут мне свидетели все боги, хорошо, что перенесли. Иначе я не смог бы погулять с тобой в такой хороший вечор.
К этому добавить было нечего. Чжилинь понял, что имел в виду "дядя Ханмин". Он улыбнулся и они потихоньку двинулись назад в город, оставив позади гавань и тысячи больших и маленьких кораблей на якоре, отходящих ко сну.
В начале 1925 года - до празднования китайского Нового года оставалась ровно неделя - Май внезапно проснулась среди ночи. За окном полная луна купала улицу в своем серебристом сиянии. Пьяный матрос заплетающимся языком пытался воспроизвести какую-то песню, издалека донеслись голоса отчаянных спорщиков, никак не желающих приходить к единому мнению.
- Чжилинь!
- Да? Что случилось? - Он потряс головой, пытаясь отогнать сон.
- Я ужасно боюсь за Сунь Ятсена.
- А что такое? Кажется, Ху Ханмину удалось отговорить его от марш-броска на Пекин.
- Он болен. - У нее в глазах стояли слезы. - Серьезно болен.
Чжилинь тоже встревожился.
- Вот как? А я про это ничего не слышал. Даже от Ху.
Она горестно покачала головой.
- Естественно. Ятсен держит это в тайне от всех, кроме меня... А я не знаю, что делать! Чжилинь обнял ее за плечи.
- Май, ты не врач. Единственное, что ты можешь сделать, это показать его хорошему специалисту.
- Это я и без тебя сообразила сделать. - Май повернулась к нему, и он в холодном свете раннего утра увидел, как она бледна. - Врачи ему не помогут.
- Он умирает? Май кивнула.
- Мне страшно, Чжилинь. Если Ху Ханмин не будет избран вместо него, что станет с Революцией? Чан землю роет, чтобы захапать власть, а потом передушит коммунистов. Один Ятсен может еще сдерживать его... Мне жутко даже говорить об этом! - Она не выдержала и разрыдалась, прижавшись лицом к его плечу. - Не могу в это поверить! Рано ему уходить от нас... Слишком рано!
Она дрожала, как лист на ветру. Чжилинь ничем не мог ей помочь. Он только обнял ее крепко-крепко, чтобы хоть как-то успокоить.
Постепенно рыдания ее утихли, и он смог сказать:
- Тогда тем более нельзя терять головы. Ты должна использовать все свое влияние, чтобы Ху получил необходимую поддержку в борьбе за власть. Ведь не только Чана надо опасаться. Есть еще и Лин Сипу...
Май опять расплакалась.
- Не знаю, Чжилинь, не знаю... - Вне себя от отчаяния, она раскачивалась из стороны в сторону. - Мне кажется, у меня уже нет никаких сил бороться. Без Ятсена...
- Что ты такое говоришь, Май? - прошептал он. - А что бы он сказал, если бы услыхал такие жалкие слова, не достойные революционера? Конечно, он бы выругал тебя как следует! Неужели ты не чувствуешь, как в тебя вливается его сила? Даже я это чувствую. И все остальные тоже... И они тебе завидуют. - Он посмотрел на ее бледное, заплаканное лицо и подумал, что никогда прежде он не любил так, как сейчас, эту пламенную революционерку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов