Как только начало темнеть, я направился в штаб Гуила.
Зять императора расположился в огромном шатре, для перевозки которого, полагаю, требовалось не меньше полдюжины телег. Вокруг горели яркие костры. Судя по всему, дерево было высушено с помощью магии, ибо мне вот уже четверо суток никак не удавалось разжечь отсыревший хворост, и я вынужден был довольствоваться сухим пайком. Я облизнулся, почувствовав ароматные запахи – жареной говядины, свежеиспеченного хлеба и специй. Внезапно меня захлестнула усталость, и я почувствовал себя тем, кем был на самом деле, – замерзшим, промокшим насквозь, очень голодным солдатом, безмерно уставшим и находящимся на грани терпения.
Я увидел слуг в свежих, чистых, сухих ливреях, расставляющих посуду на застеленных белыми скатертями столах. В золотых тарелках отражался свет хрустальных светильников, висящих над удобными креслами. Послышался смех, в том числе женский, и звон стекла. Я заметил неподалеку экипаж императора.
Осадив Каземата, я соскочил на землю. Подбежавший офицер, отсалютовав, принял у меня поводья. У него были знаки различия легата. Когда трибуны развлекают императора, рядовые и даже капралы недостойны заботиться о лошадях гостей.
– Добро пожаловать, трибун а'Симабу. Император очень рад, что вы смогли его навестить.
– А уж как я рад, не выразить словами, – усмехнулся я, направляясь к шатру.
Сделав несколько шагов, я обернулся, чтобы попросить легата дать Каземату овса, и увидел неподалеку, на границе освещенного круга, десятка два человек. Это были простые солдаты, рядовые пехотинцы и уланы. Оборванные, грязные, они промокли под дождем. Волосы и бороды их, казалось, были взяты у пугал. Похоже, у всех вот уже несколько дней во рту не было маковой росинки. Чистыми у них были только лезвия мечей.
Я их узнал, ибо эти воины были со мной во время страшного отступления из Сайаны, сражались с восставшими Товиети, воевали в Каллио, а потом участвовали в сотнях безымянных стычек на границах. Они были грубые, неряшливые, по большей части неграмотные. От них плохо пахло, они грязно ругались, и их нельзя было без страха отпустить в таверну или бордель.
Но они всегда были рядом, и, когда я приказывал идти вперед, они, чертыхаясь и проклиная меня, шли в бой. Шли и умирали.
А сейчас они смотрели на золотой шатер, и их лица были чужими.
Я подошел к легату.
– Сэр! – испуганно вытянулся в струнку тот, словно первый трибун застал его за чем-то непристойным.
– Видите тех людей?
– Так точно, сэр!
– Они уже были здесь, когда появился император?
– Точно не могу сказать, сэр. Кажется, были.
– Он их видел?
– Не могу знать, сэр.
Легат оглянулся на оборванных солдат.
– Что-нибудь не так, сэр? Прикажете их прогнать?
– Нет. Но я попрошу вас об одной любезности: передайте императору, что меня призвали неотложные дела. Скажите, что я искренне сожалею.
Я больше не ощущал ни проливного дождя, ни ломящих от сырости суставов. Вскочив на коня, я вернулся к передовым частям и провел остаток ночи с саперами, стоя по грудь в ледяной воде, скрепляя грубо обтесанные бревна.
На рассвете мне принесли кружку чуть теплого чая и ломоть хлеба, и это показалось мне роскошной трапезой. Оседлав Каземата, я первым пересек реку по скрипящему мосту, приказывая армии трогаться вперед.
Четкой границы болот не было; просто постепенно топи становились не такими обширными, и среди них все чаще появлялись сухие островки, заросшие деревьями.
Наконец мы очутились в чаще Белайя, и все, от трибуна до рядового, вздохнули с облегчением: худшее осталось позади. Впереди сквозь пелену моросящего дождя показались первые холмы. Армия двинулась к ним по тонким полоскам твердой земли, далеко вдающимся в болото. Мы ускорили шаг, стремясь поскорее выйти на сухое место, развести костры, согреться.
Когда наши последние части выходили на берег, майсирская армия нанесла удар со стороны болота.
Майсирские колдуны наложили заклятия безразличия, так что ни у кого из нас не возникло желания посмотреть на запад. Все были уверены, без каких бы то ни было оснований, что там нет ничего, кроме непроходимой трясины. Именно там и ждали нас затаившиеся майсирцы.
По сигналу поднявшись из болота, они с торжествующими боевыми криками пошли на нас.
Неприятелю следовало бы оставить нам возможность спасаться паническим бегством. Если бы справа от нас был лес или суэби, скорее всего, наши войска дрогнули бы. Но поскольку везде вокруг была топь, отступать было некуда.
Майсирцы так и не успели уяснить, что в походном порядке нумантийской армии строевые части рассредоточены по всей длине колонны, поэтому их удар пришелся не на тыловые подразделения. Расправившись с обозами и маркитантами, неприятель наткнулся на корпуса, которыми командовали Мерсия Петре и Мирус Ле Балафре.
Оба трибуна среагировали мгновенно, спокойно и четко приказав своим солдатам приготовиться отразить нападение слева. Офицеры и капралы побежали вдоль рядов, громкими криками предупреждая о той страшной каре, которая постигнет солдат, не убивших своих шесть майсирцев, и обещая гнев Сайонджи тем, у кого возникнет мысль спасаться бегством. Вот в чем состоит суть воинской закалки: своего командира настоящий солдат должен бояться больше, чем неприятеля, и тогда он будет сражаться доблестно и стойко.
Кроме того, в нас бушевала ярость. Столько времени майсирцы уклонялись от прямого боя, предпочитая наносить постоянные уколы в спину! И вот теперь они были перед нами, и мы жаждали крови.
Повернувшись налево, колонны перестроились в боевой порядок. Обоз и тыловые подразделения были срочно переведены на восток. Не буду притворяться, будто это было сделано гладко или хотя бы что этот маневр осуществили все колонны. И все же достаточное количество солдат побросали ранцы и схватились за мечи, и достаточное количество лучников достали из колчанов стрелы и послали их в неприятеля, останавливая первую волну майсирцев.
Противник заколебался, застыл на месте, и, прежде чем вторая волна успела откатиться назад, наши солдаты похватали колья, предназначенные для строительства ограды вокруг лагеря, и воткнули их в мягкую землю остриями к неприятелю. Вторая волна майсирцев разбилась об этот частокол.
Я был далеко впереди, вместе с 20-м полком Тяжелой Кавалерии; карета императора находилась чуть позади. Нас догнал мчавшийся во весь опор гонец, но по шуму у нас за спиной я и так уже понял, что случилось нечто серьезное.
Офицеры начали выкрикивать команды, солдаты сбрасывали с седел ранцы и скатки, хватая мечи и пики. Спрыгнув с кобылы, я пересел на Каземата, которого уже успели оседлать ординарцы. Пришпорив жеребца, я поскакал галопом к карете императора. Тенедос уже распорядился поставить экипажи в круг; его телохранители, спешившись, приготовились держать оборону. Император позвал к себе колдунов Чарского Братства, и пространство между каретами заполнилось людьми в рясах и офицерских мундирах. Один из чародеев прямо на мокрой траве изобразил разноцветным порошком магические узоры, поскольку не было другого способа разметить открытую лужайку, другие расставили зажженные светильники. Колдуны поспешно смешивали травы и бросали их в огонь, раскрывали свитки с заклинаниями, рылись в своих сумках, извлекая чудодейственные предметы.
– Дамастес, возьми на себя кавалерию, – приказал император. Его голос оставался совершенно спокойным. – Собери ее в кулак и попробуй ударить этим ублюдкам во фланг. Я сам тоже собираюсь немного их побеспокоить. Я уже послал подкрепления к Ле Балафре и Петре.
Козырнув, я пришпорил Каземата, направляясь к 20-му полку. Кирасиры и мои Красные Уланы уже были готовы к бою. Я быстро отдал распоряжения домициусам, командовавшим отрядами, бывшими в передовом дозоре. Нам предстояло выдвинуться далеко вправо, а затем направиться к месту боя и обрушиться на майсирцев с юга, откуда они нас не ждут.
Убедившись, что офицеры уяснили мой замысел, я дал команду трогаться.
Мне было не по себе. Напряженные мышцы дрожали, кожа зудела. Я чувствовал присутствие магии. Император накладывал заклятие. Мы находились как раз на границе его действия. Деревья и кустарник грозно закачались, зашевелились, я ощутил приближение чего-то зловещего, но тут в нас опознали «друзей». В свое время именно такое же заклятие Тенедос использовал против армии Чардин Шера во время сражения в лесу под деревней Дабормидой. Тогда я возблагодарил своего бога-хранителя Таниса за то, что он избавил меня от этого жуткого зрелища. Но сейчас мне предстояло все увидеть. Деревья оживут и сразятся с неприятелем. Ветви будут душить солдат, стволы – падать, круша их своим весом, корни – вырываться из-под земли, раздирая их на части. Увидев этот неправдоподобный кошмар, люди станут сходить с ума и с криками бросятся врассыпную, погибая от новых ужасов и от мечей нумантийских солдат.
Деревья зашевелились, ожили, словно терзаемые ураганом, хотя на самом деле царило полное безветрие, и дождь лился с неба. Мои солдаты обернулись, ища у меня поддержки; их лица были бледными от страха. Деланно рассмеявшись, я крикнул что-то про магию императора, и они чуть приободрились. Внезапно неприятное ощущение исчезло, и вокруг вновь воцарилось спокойствие. Я не знал, что произошло, но здравый смысл подсказывал, что майсирским колдунам удалось разрушить заклятие Тенедоса.
Теперь они нанесут ответный удар, если только император не успеет быстро восстановить свои силы. Как выяснилось, Тенедос действовал недостаточно расторопно, и сквозь пелену дождя засверкали красные сполохи. Казалось, на нас напали полчища светлячков или, скорее, тех крошечных красных птах, что носятся стаями по джунглям Симабу в Сезон Пробуждения. Но это были не миролюбивые, дружелюбные живые создания – на нас обрушились раскаленные искры, частицы огня из царства Шахрийи, не гаснущие под дождем. Находя свои жертвы, они прилипали к ним, превращаясь в яркие вспышки, и вскоре округа огласилась пронзительными криками.
Одна искорка прикоснулась к моей руке, разгораясь пламенем, пожирающим меня, мою энергию. Мой рассудок захлестнула волна боли и страха; я вспомнил огонь, в который не так давно прыгнул сам. Пошарив другой рукой по поясу, я схватил кинжал Йонга и принялся отчаянно отскабливать пламя. Маленький костер словно отвалился от руки, и боль тотчас же прошла, но рукав был прожжен насквозь. Сперва я решил, что огонь победило серебро с эфеса кинжала, но затем понял, что прикоснулся к нему стальным лезвием.
Не я один сделал это открытие. Солдаты принялись оттирать обжигающие искры мечами, ножами и даже стальными наконечниками стрел. Но были и те, кто спохватился недостаточно быстро или запаниковал. Тела несчастных мгновенно вспыхивали яркими факелами, и они падали на землю, извиваясь в страшных муках. Лошади ржали от боли и страха, пятясь назад. Наш боевой порядок дрогнул, но тут огонь разом потух, словно его загасило не контрзаклинание, а сильный дождь.
Император передал приказ Ле Балафре и Петре перейти в наступление. Но двум ветеранам не требовалось никаких распоряжений; они сами прекрасно знали, что лучшая контратака – та, которая начинается без промедления, а лучший способ вырваться из засады – прыгнуть прямо в нее. Двое трибунов с мечами в руках лично повели свои корпуса в бой. Наши солдаты с громкими криками бросились на врага.
Они прорвали вторую волну и остатки первой и двинулись дальше, стройными рядами, неудержимо круша майсирцев, и дождь смывал с мечей кровь врагов.
Пробил час ввести в бой нашу кавалерию, ударить неприятелю в левый фланг, довершить его разгром. Но только...
Я никогда не пытался приписать себе наличие каких-нибудь чудодейственных способностей или сверхъестественных чувств. Так что, наверное, я просто услышал какой-то отдаленный звук. Или что-то увидел краем глаза – сверкнувшие доспехи, флаг или даже огонь.
Но я поймал себя на том, что повернулся вправо, от майсирских войск, к соблазнительному пологому холму, куда мы направлялись. Замечательное место для того, чтобы начинать с него кавалерийскую атаку: лошади разгонятся вниз по склону, и это придаст дополнительную силу натиску. А майсирской конницы нигде не было видно...
И все же, подозвав своих офицеров, я отдал им новые распоряжения. Кто-то изумленно выпучил глаза.
– Да-да, – крикнул я. – Живее же, черт побери!
Трибун Нильт Сафдур, формально командующий конницей, удивленно раскрыл рот, но ничего не сказал. Я послал двух ординарцев назад к основным силам нашей армии – одного к императору, чтобы известить его о своих глупости и неповиновении, другого к Линергесу, командиру ближайшего к нам корпуса, с просьбой прийти на помощь.
Огромная масса нумантийской конницы медленно развернулась направо, от того места, где вела бой майсирская пехота, лицом к пологому склону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Зять императора расположился в огромном шатре, для перевозки которого, полагаю, требовалось не меньше полдюжины телег. Вокруг горели яркие костры. Судя по всему, дерево было высушено с помощью магии, ибо мне вот уже четверо суток никак не удавалось разжечь отсыревший хворост, и я вынужден был довольствоваться сухим пайком. Я облизнулся, почувствовав ароматные запахи – жареной говядины, свежеиспеченного хлеба и специй. Внезапно меня захлестнула усталость, и я почувствовал себя тем, кем был на самом деле, – замерзшим, промокшим насквозь, очень голодным солдатом, безмерно уставшим и находящимся на грани терпения.
Я увидел слуг в свежих, чистых, сухих ливреях, расставляющих посуду на застеленных белыми скатертями столах. В золотых тарелках отражался свет хрустальных светильников, висящих над удобными креслами. Послышался смех, в том числе женский, и звон стекла. Я заметил неподалеку экипаж императора.
Осадив Каземата, я соскочил на землю. Подбежавший офицер, отсалютовав, принял у меня поводья. У него были знаки различия легата. Когда трибуны развлекают императора, рядовые и даже капралы недостойны заботиться о лошадях гостей.
– Добро пожаловать, трибун а'Симабу. Император очень рад, что вы смогли его навестить.
– А уж как я рад, не выразить словами, – усмехнулся я, направляясь к шатру.
Сделав несколько шагов, я обернулся, чтобы попросить легата дать Каземату овса, и увидел неподалеку, на границе освещенного круга, десятка два человек. Это были простые солдаты, рядовые пехотинцы и уланы. Оборванные, грязные, они промокли под дождем. Волосы и бороды их, казалось, были взяты у пугал. Похоже, у всех вот уже несколько дней во рту не было маковой росинки. Чистыми у них были только лезвия мечей.
Я их узнал, ибо эти воины были со мной во время страшного отступления из Сайаны, сражались с восставшими Товиети, воевали в Каллио, а потом участвовали в сотнях безымянных стычек на границах. Они были грубые, неряшливые, по большей части неграмотные. От них плохо пахло, они грязно ругались, и их нельзя было без страха отпустить в таверну или бордель.
Но они всегда были рядом, и, когда я приказывал идти вперед, они, чертыхаясь и проклиная меня, шли в бой. Шли и умирали.
А сейчас они смотрели на золотой шатер, и их лица были чужими.
Я подошел к легату.
– Сэр! – испуганно вытянулся в струнку тот, словно первый трибун застал его за чем-то непристойным.
– Видите тех людей?
– Так точно, сэр!
– Они уже были здесь, когда появился император?
– Точно не могу сказать, сэр. Кажется, были.
– Он их видел?
– Не могу знать, сэр.
Легат оглянулся на оборванных солдат.
– Что-нибудь не так, сэр? Прикажете их прогнать?
– Нет. Но я попрошу вас об одной любезности: передайте императору, что меня призвали неотложные дела. Скажите, что я искренне сожалею.
Я больше не ощущал ни проливного дождя, ни ломящих от сырости суставов. Вскочив на коня, я вернулся к передовым частям и провел остаток ночи с саперами, стоя по грудь в ледяной воде, скрепляя грубо обтесанные бревна.
На рассвете мне принесли кружку чуть теплого чая и ломоть хлеба, и это показалось мне роскошной трапезой. Оседлав Каземата, я первым пересек реку по скрипящему мосту, приказывая армии трогаться вперед.
Четкой границы болот не было; просто постепенно топи становились не такими обширными, и среди них все чаще появлялись сухие островки, заросшие деревьями.
Наконец мы очутились в чаще Белайя, и все, от трибуна до рядового, вздохнули с облегчением: худшее осталось позади. Впереди сквозь пелену моросящего дождя показались первые холмы. Армия двинулась к ним по тонким полоскам твердой земли, далеко вдающимся в болото. Мы ускорили шаг, стремясь поскорее выйти на сухое место, развести костры, согреться.
Когда наши последние части выходили на берег, майсирская армия нанесла удар со стороны болота.
Майсирские колдуны наложили заклятия безразличия, так что ни у кого из нас не возникло желания посмотреть на запад. Все были уверены, без каких бы то ни было оснований, что там нет ничего, кроме непроходимой трясины. Именно там и ждали нас затаившиеся майсирцы.
По сигналу поднявшись из болота, они с торжествующими боевыми криками пошли на нас.
Неприятелю следовало бы оставить нам возможность спасаться паническим бегством. Если бы справа от нас был лес или суэби, скорее всего, наши войска дрогнули бы. Но поскольку везде вокруг была топь, отступать было некуда.
Майсирцы так и не успели уяснить, что в походном порядке нумантийской армии строевые части рассредоточены по всей длине колонны, поэтому их удар пришелся не на тыловые подразделения. Расправившись с обозами и маркитантами, неприятель наткнулся на корпуса, которыми командовали Мерсия Петре и Мирус Ле Балафре.
Оба трибуна среагировали мгновенно, спокойно и четко приказав своим солдатам приготовиться отразить нападение слева. Офицеры и капралы побежали вдоль рядов, громкими криками предупреждая о той страшной каре, которая постигнет солдат, не убивших своих шесть майсирцев, и обещая гнев Сайонджи тем, у кого возникнет мысль спасаться бегством. Вот в чем состоит суть воинской закалки: своего командира настоящий солдат должен бояться больше, чем неприятеля, и тогда он будет сражаться доблестно и стойко.
Кроме того, в нас бушевала ярость. Столько времени майсирцы уклонялись от прямого боя, предпочитая наносить постоянные уколы в спину! И вот теперь они были перед нами, и мы жаждали крови.
Повернувшись налево, колонны перестроились в боевой порядок. Обоз и тыловые подразделения были срочно переведены на восток. Не буду притворяться, будто это было сделано гладко или хотя бы что этот маневр осуществили все колонны. И все же достаточное количество солдат побросали ранцы и схватились за мечи, и достаточное количество лучников достали из колчанов стрелы и послали их в неприятеля, останавливая первую волну майсирцев.
Противник заколебался, застыл на месте, и, прежде чем вторая волна успела откатиться назад, наши солдаты похватали колья, предназначенные для строительства ограды вокруг лагеря, и воткнули их в мягкую землю остриями к неприятелю. Вторая волна майсирцев разбилась об этот частокол.
Я был далеко впереди, вместе с 20-м полком Тяжелой Кавалерии; карета императора находилась чуть позади. Нас догнал мчавшийся во весь опор гонец, но по шуму у нас за спиной я и так уже понял, что случилось нечто серьезное.
Офицеры начали выкрикивать команды, солдаты сбрасывали с седел ранцы и скатки, хватая мечи и пики. Спрыгнув с кобылы, я пересел на Каземата, которого уже успели оседлать ординарцы. Пришпорив жеребца, я поскакал галопом к карете императора. Тенедос уже распорядился поставить экипажи в круг; его телохранители, спешившись, приготовились держать оборону. Император позвал к себе колдунов Чарского Братства, и пространство между каретами заполнилось людьми в рясах и офицерских мундирах. Один из чародеев прямо на мокрой траве изобразил разноцветным порошком магические узоры, поскольку не было другого способа разметить открытую лужайку, другие расставили зажженные светильники. Колдуны поспешно смешивали травы и бросали их в огонь, раскрывали свитки с заклинаниями, рылись в своих сумках, извлекая чудодейственные предметы.
– Дамастес, возьми на себя кавалерию, – приказал император. Его голос оставался совершенно спокойным. – Собери ее в кулак и попробуй ударить этим ублюдкам во фланг. Я сам тоже собираюсь немного их побеспокоить. Я уже послал подкрепления к Ле Балафре и Петре.
Козырнув, я пришпорил Каземата, направляясь к 20-му полку. Кирасиры и мои Красные Уланы уже были готовы к бою. Я быстро отдал распоряжения домициусам, командовавшим отрядами, бывшими в передовом дозоре. Нам предстояло выдвинуться далеко вправо, а затем направиться к месту боя и обрушиться на майсирцев с юга, откуда они нас не ждут.
Убедившись, что офицеры уяснили мой замысел, я дал команду трогаться.
Мне было не по себе. Напряженные мышцы дрожали, кожа зудела. Я чувствовал присутствие магии. Император накладывал заклятие. Мы находились как раз на границе его действия. Деревья и кустарник грозно закачались, зашевелились, я ощутил приближение чего-то зловещего, но тут в нас опознали «друзей». В свое время именно такое же заклятие Тенедос использовал против армии Чардин Шера во время сражения в лесу под деревней Дабормидой. Тогда я возблагодарил своего бога-хранителя Таниса за то, что он избавил меня от этого жуткого зрелища. Но сейчас мне предстояло все увидеть. Деревья оживут и сразятся с неприятелем. Ветви будут душить солдат, стволы – падать, круша их своим весом, корни – вырываться из-под земли, раздирая их на части. Увидев этот неправдоподобный кошмар, люди станут сходить с ума и с криками бросятся врассыпную, погибая от новых ужасов и от мечей нумантийских солдат.
Деревья зашевелились, ожили, словно терзаемые ураганом, хотя на самом деле царило полное безветрие, и дождь лился с неба. Мои солдаты обернулись, ища у меня поддержки; их лица были бледными от страха. Деланно рассмеявшись, я крикнул что-то про магию императора, и они чуть приободрились. Внезапно неприятное ощущение исчезло, и вокруг вновь воцарилось спокойствие. Я не знал, что произошло, но здравый смысл подсказывал, что майсирским колдунам удалось разрушить заклятие Тенедоса.
Теперь они нанесут ответный удар, если только император не успеет быстро восстановить свои силы. Как выяснилось, Тенедос действовал недостаточно расторопно, и сквозь пелену дождя засверкали красные сполохи. Казалось, на нас напали полчища светлячков или, скорее, тех крошечных красных птах, что носятся стаями по джунглям Симабу в Сезон Пробуждения. Но это были не миролюбивые, дружелюбные живые создания – на нас обрушились раскаленные искры, частицы огня из царства Шахрийи, не гаснущие под дождем. Находя свои жертвы, они прилипали к ним, превращаясь в яркие вспышки, и вскоре округа огласилась пронзительными криками.
Одна искорка прикоснулась к моей руке, разгораясь пламенем, пожирающим меня, мою энергию. Мой рассудок захлестнула волна боли и страха; я вспомнил огонь, в который не так давно прыгнул сам. Пошарив другой рукой по поясу, я схватил кинжал Йонга и принялся отчаянно отскабливать пламя. Маленький костер словно отвалился от руки, и боль тотчас же прошла, но рукав был прожжен насквозь. Сперва я решил, что огонь победило серебро с эфеса кинжала, но затем понял, что прикоснулся к нему стальным лезвием.
Не я один сделал это открытие. Солдаты принялись оттирать обжигающие искры мечами, ножами и даже стальными наконечниками стрел. Но были и те, кто спохватился недостаточно быстро или запаниковал. Тела несчастных мгновенно вспыхивали яркими факелами, и они падали на землю, извиваясь в страшных муках. Лошади ржали от боли и страха, пятясь назад. Наш боевой порядок дрогнул, но тут огонь разом потух, словно его загасило не контрзаклинание, а сильный дождь.
Император передал приказ Ле Балафре и Петре перейти в наступление. Но двум ветеранам не требовалось никаких распоряжений; они сами прекрасно знали, что лучшая контратака – та, которая начинается без промедления, а лучший способ вырваться из засады – прыгнуть прямо в нее. Двое трибунов с мечами в руках лично повели свои корпуса в бой. Наши солдаты с громкими криками бросились на врага.
Они прорвали вторую волну и остатки первой и двинулись дальше, стройными рядами, неудержимо круша майсирцев, и дождь смывал с мечей кровь врагов.
Пробил час ввести в бой нашу кавалерию, ударить неприятелю в левый фланг, довершить его разгром. Но только...
Я никогда не пытался приписать себе наличие каких-нибудь чудодейственных способностей или сверхъестественных чувств. Так что, наверное, я просто услышал какой-то отдаленный звук. Или что-то увидел краем глаза – сверкнувшие доспехи, флаг или даже огонь.
Но я поймал себя на том, что повернулся вправо, от майсирских войск, к соблазнительному пологому холму, куда мы направлялись. Замечательное место для того, чтобы начинать с него кавалерийскую атаку: лошади разгонятся вниз по склону, и это придаст дополнительную силу натиску. А майсирской конницы нигде не было видно...
И все же, подозвав своих офицеров, я отдал им новые распоряжения. Кто-то изумленно выпучил глаза.
– Да-да, – крикнул я. – Живее же, черт побери!
Трибун Нильт Сафдур, формально командующий конницей, удивленно раскрыл рот, но ничего не сказал. Я послал двух ординарцев назад к основным силам нашей армии – одного к императору, чтобы известить его о своих глупости и неповиновении, другого к Линергесу, командиру ближайшего к нам корпуса, с просьбой прийти на помощь.
Огромная масса нумантийской конницы медленно развернулась направо, от того места, где вела бой майсирская пехота, лицом к пологому склону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88