Лемеи покачал головой:
– Богиню Огня все сразу заметят. Держитесь поближе ко мне.
Демон отвернулся и нырнул в пещеру.
Перкар пожал плечами и вошел вслед за ним, а за Перкаром – его друзья. Они шли за Лемеи по темному, узкому коридору. Перкар уже приготовился к тому, что ничего не будет видеть, но чем дальше они продвигались в глубь пещеры, тем лучше его глаза приспосабливались к темноте, и он мог различать идущего впереди Лемеи, пол и потолок. Но впереди взгляд натыкался на непроницаемую тьму. Перкар старался запомнить путь. Они, как казалось ему, спускаются вниз, и путь становился все труднее; они перебирались через острые камни, растущие из пола, свисающие с потолка, который порой нельзя было разглядеть во тьме. Но иногда камень нависал над самыми их головами, и дважды приходилось ползти на животе по узким расселинам. Кольчуга его уже не казалось горячей: хотя Перкар взмок от пота, от ледяного, недвижного воздуха пещеры бросало в дрожь. Когда кто-нибудь заговаривал – а Лемеи говорил особенно много, – голоса их наполняли пространство, как вода кувшин. Перкар был уверен, что всем обитателям пещеры известно об их присутствии. Сам он по возможности старался молчать.
Они пересекли стремительный поток, шумно текущий в глубь пещеры.
– Раньше Она протекала здесь, – указал Лемеи наподобие тропы, по которой они шли. – Но это было много лет назад. Однако Она только и говорит об этом. Думаю, Она жалеет, что изменила русло.
– Что? – переспросил Эрука.
– Раньше Она протекала здесь и потом устремлялась на юг, – пояснил Лемеи. – Но потом Она проложила себе более низкое русло. Многие из здешних малых богов рассердились на нее за это! Они все еще помнят обиду, хотя лучше бы они ее пожалели.
– Пожалели ее? – вновь переспросил Эрука.
– Да, конечно, ведь теперь Она течет на север! И попадает прямо в Ани Пэнду – в Изменчивого!
Ани Пэнду, подумал Перкар. Изменчивый…
– А что, если нам встретится один из этих богов? – прошептал Апад.
– И что же ты тогда будешь делать, смертный? – коротко бросил через плечо Лемеи.
– Как с ними лучше всего бороться?
Лемеи расхохотался.
– Лучше всего держаться от них подальше.
* * *
Поздно было сожалеть о принятом решении, хотя только что Перкар понял всю неосторожность своей затеи. Сейчас они находились в сердце горы, и на глубине его способность видеть во тьме представлялась обманчивой. Конечно же она могла быть обманчивой. Лемеи, говорят, способны на такие проделки. Возможно, даже теперь они все еще находятся у входа в гору, демон попросту навел на них морок. Перкар не мог точно определить, сколько они уже идут. Трижды Перкар утолял жажду, дважды облегчался, пока Лемеи бесстрастно ждал, стоя в сторонке. Все это только говорило о том, что время идет – уж в этом-то он не мог усомниться. Темные коридоры были неотличимы один от другого, они пересекли множество потоков, брели в воде какое-то время. Все потоки, казалось, текли в том же направлении, куда шли путешественники – вниз и вниз. Это поможет выбраться назад, если демону вдруг вздумается покинуть их.
Думая о приметах пути, мучимый беспокойством, Перкар решил наконец поговорить с Лемеи.
– Я хочу спросить, отчего ты это делаешь?
– Кто – я? Что именно делаю?
– Ведешь нас к сокровищам Владыки Леса.
– Вы меня вызвали!
– Но ведь не это тебя принудило? Песнь Эруки только привлекла твое внимание. Не думаю, чтобы песнь заставила тебя помогать нам.
– А я об этом как-то не подумал. – Лемеи почесал в затылке. – Что ж, конечно, я не обязан вести вас. Спасибо за подсказку, смертный.
Лемеи широко улыбнулся и исчез. Вернее, коридор внезапно исчез во тьме, как если бы Перкар вдруг ослеп. Что, если верить ощущению, так и было. Перкар слышал тяжелое дыхание друзей и их проклятия.
– Умно ты поступил, Перкар! – воскликнул Апад.
Где-то неподалеку захохотал Лемеи.
VI
ОБРЯД
Они заставили ее раздеться. Пылая от стыда и возмущения, Хизи повиновалась. Тело ее уже начало меняться, и это беспокоило Хизи; перемены были настолько интимны, что только Квэй имела право знать о них, да и то не всегда. Никто из мужчин – за исключением Тзэма, правда, это было несколько лет назад – не видел ее без одежды. Для нее это было ужасным потрясением – стоять обнаженной перед безликими масками. Гнев ее утих, и Хизи почувствовала себя совершенно беспомощной, до тошноты.
– Ложись, – велел ей один из жрецов. Голос его был звонким и певучим, и Хизи вспомнила, что жрецы, по сути, не мужчины, их оскопляют в раннем возрасте, сызмала приобщая к жреческому сословию. Не связано ли это как-то с вопросами возраста и «вложения», думала Хизи, стараясь не замечать обступившие ее маски. Но тщетно: они были слишком реальны, слишком ощутимы.
Два жреца зажгли пучки трав, наподобие тех, которые они использовали, отгоняя духов, и густой, едкий дым быстро наполнил комнату. Третий жрец запел на незнакомом Хизи языке, а четвертый, который приказывал ей, развернул полотно и достал медный сосуд в форме цилиндра, массивный, размером с человеческую голову. Дно его было закрыто, а в верхней части имелось отверстие. К середине цилиндра была прикреплена медная трубка, поднимавшаяся под углом к нему до самого верхнего края. На конце ее помещался усеянный отверстиями шар. Цилиндр был щедро изукрашен узорами, но по форме напоминал лейку, которой Квэй поливала комнатные цветы.
Жрец отставил лейку в сторону и развязал мешочек, привязанный к поясу. Оттуда он достал пучок сырой травы.
– Открой рот, – приказал он.
Хизи подчинилась, стараясь не думать ни о чем страшном, ни о чем тревожном. Трава была горькой и заполняла весь рот.
– Можешь проглатывать слюну, но траву держи во рту, – строго предупредил жрец. Хизи кивнула.
Жрец присоединился к поющим; казалось, пению их не будет конца. Не заключается ли весь обряд в пении, размышляла Хизи. Время от времени она проглатывала горькую слюну. Вновь она попыталась сосредоточиться на том, что происходит, связать воедино все события и разгадать их общий смысл. Понять прежде, чем судьба ее свершится над ней. Может быть, она еще что-то в силах сделать.
Мысль эта развеселила Хизи, и веселье ее возрастало с каждой новой мыслью, которые, казалось, звонко перекатываются у нее в голове, как горошины на дне кувшина.
Но когда потолок закружился над ней, Хизи поняла, что с ней что-то сделали. Сердце бухало у нее в груди, как чужое, и вдруг неестественное веселье Хизи прекратилось, сменившись ледяным ужасом, никогда ранее не испытанным. Все кончено, вдруг поняла она. Они узнали о ней все, увидев ее обнаженное тело. Ее отравили, и сейчас она умирает. Сердце ее вот-вот разорвется, и наступит смерть. Она сделала усилие, чтобы подняться, но два жреца немедленно подскочили к кровати и удержали Хизи. Она попыталась закричать, но трава душила ее, разбухая и как будто заполняя всю голову. Почему она отослала Тзэма? Он бы спас ее, убил бы жрецов и увел Хизи подальше отсюда…
Руки жрецов были холодные, жесткие, но вскоре она перестала чувствовать, как ей давят на плечи. Тело ее исчезло, превратилось в призрак, и остались только испуганные, рассыпанные мысли. Она не могла уже собрать их, привести в порядок.
Ну и пусть я умру, равнодушно подумала Хизи. К ней подошел жрец с лейкой в руках. Внезапно Хизи поняла, что ее уже не держат, и опять попыталась подняться, но тело не повиновалось ей – воля ее никак не могла заставить сокращаться мышцы. Тела как будто не было.
В пустоте ощущений, там, где были пальцы ног, вдруг появилось легкое покалывание. Хизи взглянула, пытаясь понять, в чем дело. Жрец поливал ее ноги водой из лейки; казалось, вода лилась бесконечно медленно, причем покалывание ощущалось не на коже, а где-то глубже. Жрец лил воду, двигаясь к изголовью, и покалывание не прекращалось. Когда жрец оросил ее ноги и бедра и вода полилась на живот, что-то начало расти. Хизи подумала, что так, наверное, растение разрывает оболочку зерна, пробиваясь к свету. Росток был крохотный, но постепенно увеличивался и возносил ее мысли ввысь, проталкиваясь сквозь них. Странное, чуждое существо, бывшее и не бывшее ее частицей. Все ее рассеянные, мечущиеся в переполохе мысли вдруг обрели ясные очертания, отвердели и собрались вокруг растущего существа, как подданные вокруг короля.
Вот оно, поняла Хизи. Вот то, что хотели увидеть жрецы; это растущее существо. Каким пустяком казались ей теперь ее растерянность и нагота! Страх, что ее уже отравили, был несопоставим с тем, чего ей действительно следовало опасаться. Это существо – она сама. Если только они увидят его, если оно вырастет настолько, чтобы сделаться заметным… Хизи закрыла глаза, стараясь во что бы то ни стало догадаться, как заставить это существо вновь скрыться в семени. Сначала казалось, что оно неподатливо и не может подчиниться ее воле. Потом Хизи поняла: это не так. Оно росло, пытаясь выбраться наружу, где его могли увидеть жрецы, но, вытягиваясь, становилось тоньше и слабее. Если бы она помогла его росту – а отчасти она желала этого, – росток бы пробился на поверхность, превратился в настоящее деревце, цветущее, легко различимое. Теперь она понимала: росток тянется ввысь оттого, что она, Хизи, позволяет ему расти.
Блуждая внутри собственной души, она нащупала усик и потянула его вниз. Прикосновение ее было осторожным, и она почувствовала усик более отчетливо при его слабом сопротивлении. Она нашла другие усики, скрутила их в нить, в бечеву, и, сжав в руке, сильно потянула вниз. Какой-то миг противоположные силы были уравновешены, но затем стремящаяся вовне сила – существо внутри нее – медленно, очень медленно съежилась, сократилась, стала плотнее, но меньше, и росток вернулся в свое семя. Спрятался. Мысли ее вновь рассыпались и метнулись в разные стороны, как стайка испуганных рыб.
– Пусть она до вечера остается в постели, – услышала Хизи чей-то голос.
Наступило забытье.
Когда Хизи проснулась, вместо запаха дыма она почувствовала благоухание цветов; ваза с огромным букетом стояла возле ее кровати, здесь были и голубые, и алые цветы. Тзэм, уткнувшись лбом в колени, сидел на полу в углу комнаты.
Хизи подняла голову и убедилась, что сознание ее не вполне прояснилось; дурман еще не исчез окончательно. Но она уже могла чувствовать свое тело и пошевелила ногами, пробуя, насколько они ей повинуются. Во рту пересохло, и горечь еще сохранялась, хотя траву вынули.
На дворе за окнами стояла темнота и верещали цикады. Искорками вспыхивали светлячки, и Хизи поняла, что стемнело совсем недавно. Она попыталась встать. Тзэм вздрогнул, встревоженный.
– Лежите, принцесса. Я принесу вам все необходимое.
– Я хочу пи-пи, Тзэм, – ответила Хизи и протянула руку под кровать, ища ночной горшок. Тзэм вспыхнул и отвернулся. Хизи сообразила, что она все еще голая. – Можешь принести мне халат, – предложила она, и Тзэм поспешно вышел.
– Они не забрали меня, – сказала она, когда Тзэм вернулся.
– Не забрали, – согласился Тзэм.
– Почему?
– Не знаю. Они обыч… – Голова Тзэма дернулась, и по телу пробежала судорога. Хизи вновь почувствовала себя беспомощной, и глаза ее наполнились слезами.
– Ничего, – сказала она. – Забудь. Забудь о том, что я спрашивала.
В комнату вошла Квэй и взглянула на Тзэма, который вновь уселся в углу.
– Привет, Квэй.
– Ты проголодалась, дитя?
– Ничуть. Но немного воды не помешало бы.
Квэй кивнула и пошла за водой.
Они не забрали ее, значит, проверка ничего не дала. Но как-то она, наверное, решила ее судьбу? В зависимости от того, выявило ли себя в ней то «существо» или нет, Хизи должны были либо уничтожить, либо перевести в королевское крыло дворца.
– Квэй, – вскоре спросила она, – Квэй, поместят ли меня теперь внизу, в Зале Мгновений?
Квэй покачала головой:
– Нет, дитя. Жрецы говорят, что еще не пора. Ты еще некоторое время поживешь здесь.
Значит, дело не только в том, присутствует или не присутствует в ней то существо. Жрецы хотели рассмотреть его, узнать, какова его природа. Им не удалось это сделать, и потому они позволили ей пока жить здесь, где она до сих пор жила. И оставаться ребенком.
Несомненно, жрецы придут опять и снова совершат этот обряд. Хизи очень хорошо понимала, что ей не удастся еще раз спрятать живущую в ней силу. В следующий раз она себя проявит, и Хизи будет спасена – или осуждена.
Хизи вскоре уснула и проснулась вновь при свете утреннего солнца, чувствуя себя значительно лучше. Она словно была окутана тонким коконом, приглушавшим краски и звуки, но он соскользнул с нее, как высохшая змеиная кожа. Колбаса, которую Квэй пожарила к завтраку, показалась Хизи очень вкусной, а желе со сливками и гранатовым соусом – еще вкуснее. Все это были любимые блюда Хизи, и ее порадовало, что Квэй приготовила их.
– Мне уже хорошо, – сказала она встревоженной нянюшке, – я чувствую себя значительно лучше.
– Я опасалась… – Язык Квэй словно прилип к гортани, и она безуспешно пыталась улыбнуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55