Она раскладывает журналы, словно дхури на нагретом солнцем настиле. Сегодня утром воздух тяжел и недвижим, будто расплавленный металл. Своей тяжестью он прижимает к земле смог и шум уличного движения.
Всю прошлую ночь Парвати сражалась с мужем. Но сражение шло в его стиле, который состоит, как правило, в том, что господин Нандха произносит сентенции, подкрепляя их многозначительными паузами, а на все ее возражения реагирует уничтожающе презрительными взглядами. Битва велась по-старому – между его усталостью и ее скукой; между его отчужденностью и ее потребностью в общении; между его нарастающим сексуальным безразличием и ее бунтующим естеством.
Парвати открывает журналы на самых ярких центральных разворотах. Идеальные ухаживания, роскошные бракосочетания и даже скандальные разводы. Кришан сидит в позе портного.
– Это Соня Шетти, она играет Ашу Кумар. Она была за мужем за Лал Дарфаном – в реальности, а не в «Городе и деревне», – но прошлой весной они развелись. Я так удивилась, ведь все думали, что они будут всегда вместе, но Соня стала появляться в обществе Рони Джхутти. Она была на премьере Према Даса в очаровательном серебряном платье, по этому я уверена, что мы очень скоро узнаем о свадьбе. Конечно, Лал Дарфан говорит о ней всякие мерзости: и что Соня бездарна, и что попросту его опозорила… Не странно ли, что актеры до такой степени могут быть не похожи на своих героев из «Города и деревни»? Теперь я совершенно иначе думаю о докторе Прекаше.
Кришан листает толстые цветные страницы, источающие ароматы химических красителей.
– Но ведь они же не настоящие, – возражает он. – Эта женщина и в реальной жизни ни за кем не была замужем, и ни на какой премьере она не была ни с каким актером. Они просто обычные компьютерные программы.
– Я знаю, – отвечает Парвати. – Никто и не принимает их за настоящих людей. Знаменитости никогда не были по-настоящему реальны. Но ведь так приятно делать вид, что ты веришь в то, что они настоящие. Все равно как если бы, кроме «Города и деревни», существовала еще одна история, которая была бы гораздо ближе к жизни, чем фильм.
Кришан кивает.
– Извините меня за любопытство, но вы очень скучаете по семье?
Парвати поднимает глаза от глянцевых фотографий.
– А почему вы спрашиваете?
– Просто меня немного удивляет, что вы к нереальным персонажам относитесь как к членам своей семьи. Вас так занимают их взаимоотношения, их проблемы, их «жизнь», если можно употребить это слово…
Парвати набрасывает на голову дупатту, спасаясь от солнечных лучей.
– Я каждый день думаю о семье, о матери. Конечно, я ни за что и никогда не соглашусь вернуться назад, но мне всегда представлялось, что, переехав в столицу, я буду встречаться с множеством людей, стану свидетельницей массы интересных событий, увижу сотни новых миров. А оказалось, что здесь тебя просто никто не замечает, здесь гораздо легче быть невидимой, чем в Котхаи. В городе я просто могу исчезнуть, и никто не обратит внимания.
– А где находится Котхаи? – спрашивает Кришан.
Над ним сливаются, накладываясь один на другой, инверсионные следы двух самолетов, разведывательного и боевого, гоняющихся друг за другом на высоте десяти километров над Варанаси.
– В районе Кишангандж в Бихаре. Благодаря вам я сейчас вдруг вспомнила одну странную вещь, господин Кудрати. Я каждый день пишу матери, и она пишет мне о своем здоровье, о Рохини и Сушиле, о мальчиках и обо всех наших знакомых из Котхаи, но она никогда ничего не пишет о самом Котхаи.
Парвати рассказывает Кришану о Котхаи – и даже не столько ему, сколько самой себе. В воспоминаниях она снова возвращается в тесные объятия потрескавшихся глинобитных домишек, сгрудившихся вокруг резервуаров с водой и колонок; она может вновь пройтись по пологому склону главной сельской улицы с магазинами и навесами из рифленого металла, за которыми располагаются мастерские резчиков по камню. То был мужской мир, мир мужчин, подолгу просиживающих за чаепитием, слушающих радио, обсуждающих политические новости. Женский мир находился в полях и у источников, ибо вода – женская стихия… еще, пожалуй, в школе, где новая учительница из города, госпожа Джейтли, по вечерам вела уроки и дискуссионные семинары.
Затем все изменилось. Приехали грузовики «Рэй пауэр», из которых высыпали какие-то мужчины, они построили палаточный городок, поэтому примерно в течение месяца бок о бок существовало два Котхаи. Они возвели ветряные турбины, солнечные панели и генераторы на биомассе, и постепенно все дома, магазины и храмы в деревне оплели провода. Сукрит, торговец батарейками, проклинал их за то, что пришельцы лишили достойного человека работы, а честную девушку, его дочь, вынудили заниматься проституцией.
– Теперь мы часть большого мира, – говорила госпожа Джейтли слушательницам на вечерних занятиях. – Паутина проводов свяжет нас с другой паутиной, которая присоединит нас к той паутине, что объединяет весь мир в единое целое.
Но старая добрая Индия умирала. Прекрасная мечта Неру расползалась по швам под давлением этнических и культурных противоречий, природная среда разрушалась из-за непомерно большого населения, достигшего уже полутора миллиардов. Котхаи гордился тем, что его отсталость и изолированность помешает разрушительному воздействию идиосинкразической смеси индуизма с прогрессизмом, свойственной идеологии правительства Дилджит Раны. Но строители о многом рассказывали в дхаба, читали вслух целые полосы из вечерних газет о Национальной армии, о военизированной милиции, о рейдах по захвату деревень, подобных Котхаи.
Джай Бхарат! Молодые мужчины ушли первыми. Парвати видела, как ее отец провожал их на сельский автобус. Эс Дж.
Садурбхай так и не простил жене того, что она рожала ему одних девочек. Он исходил завистью к семьям среднего класса, которые могут позволить себе выбирать пол ребенка. Они должны создать сильную страну, а не слабую, не такую женственную, какой была старая Индия, которая сейчас саму себя раздирает в междоусобных бойнях… В доме Садурбхая почти с облегчением встретили его слова о том, что он вместе с Гурпалом, учеником из гаража, уходит на войну. На справедливую войну. На мужскую войну. Они уехали, и из всех жителей Котхаи погибли только эти двое – стали жертвами нападения вертолета, управляемого сарисином, не способным отличить своих от врагов, на тот же самый грузовик, в котором уехали из деревни. Мужская смерть на мужской войне…
Три недели спустя появилась новая страна, и войну заменили «мыльные оперы». Через месяц после провозглашения нового Бхарата в деревню приехали еще больше мужчин из города, они привезли еще больше фиброволоконных кабелей, по которым стали приходить новости, полупристойные сплетни и «мыльные оперы». Учительница Джейтли на чем свет стоит ругала «Город и деревню», называя ее пропагандой, предназначенной для того, чтобы запудрить людям мозги, пропагандой, активно поддерживаемой правительством, так как подобное отвлекает людей от реальных политических проблем. Но от недели к неделе количество ее учениц уменьшалось, женщины уходили, и наконец ей пришлось вернуться в город, потерпев поражение от Прекашей и Ранджанов и их любовных историй. Теперь вся деревня собиралась вокруг большого экрана, подаренного государством.
Парвати выросла под сенью «Города и деревни». Сериал научил ее всему, что должна знать и уметь идеальная жена. Через шесть месяцев Парвати оказалась в Варанаси. Здесь были нанесены завершающие штрихи к ее образу невесты, и теперь она без смущения могла появиться на любой изысканной вечеринке. Полгода спустя на свадьбе какого-то очень далекого родственника троюродная сестра Парвати по имени Дипти шепнула ей кое-что на ухо. Она взглянула в том направлении, куда ей указывал шепот, и посреди освещенного фонарями сада под ярко расцвеченным навесом заметила худощавого интеллигентного мужчину, который не отрываясь смотрел на нее, но при этом сам пытался остаться незамеченным. Парвати вдруг вспомнила, что дерево, под которым он стоит, увешано крошечными плетеными клетками со свечками внутри. И ей показалось, что он окружен звездами.
Прошло еще шесть месяцев, и подготовка к бракосочетанию была закончена, небольшое приданое снято со счета матери, заказано такси, которое должно перевезти немногочисленные вещи Парвати в квартиру в новом пентхаусе в самом центре большого Варанаси. Все было бы идеально, если бы только ее вещи не смотрелись так сиротливо в отделанных кедровыми панелями стенных шкафах, а все сколько-нибудь значительные люди не переезжали из пентхаусов в грязном перенаселенном шумном Каши в зеленый приятный пригород… да и худощавый интеллигентного вида мужчина оказался всего лишь полицейским. Но сколь бы велико ни было разочарование Парвати, стоило ей взмахнуть рукой, и любимые Прекаши и Ранджаны снова были рядом, в Варанаси – точно такие же, как и в Котхаи. И они не знали ни снобизма, ни кастовых различий, а их жизнь, любовь и скандалы были ей всегда интересны.
В четверг Кришан допоздна работает на крыше. Осталось много дел, которые нужно поскорее закончить. Надо подвести электричество к устройству капельного орошения, доделать тропинку, посыпанную круглой галькой, бамбуковую ширму вокруг туалета… Он пытается убедить себя, что не сможет продолжать работу, пока не справится с этими досадными мелочами. На самом деле ему просто хочется еще раз увидеть господина Нандху, Сыщика Кришны. Из газет и радио Кришан знает, чем они занимаются, но никак не может понять, почему то, что с такой настойчивостью выслеживают и ловят Сыщики, представляет, как говорят, страшную опасность. Поэтому Кришан работает до тех пор, пока солнце не вздувается кровавым шаром на западе, за небоскребами финансового центра города. Он закручивает болты, чистит инструменты. И вот внизу раздается звук открывающейся входной двери, и слышится голос Парвати, а в ответ – рокот глубокого и глухого мужского баритона. Он спускается по ступенькам, и с каждым его шагом разговор приобретает все большую определенность. Женщина просит, умоляет мужа взять ее с собой куда-нибудь. Она хочет выходить в город, хоть на какое-то время уйти из этой надоевшей квартиры в громадном пентхаусе. У господина Нандхи голос усталый, лишенный всяких интонаций, и Кришан понимает, что он ответит «нет» на любую просьбу жены.
Кришан ставит на пол сумку и ждет у дверей. Он пытается уверить себя, что не подслушивает. Двери здесь тонкие, и говорят супруги Нандха достаточно громко. Голос полицейского становится все более раздраженным. Интонации делаются все более жесткими, как у отца, которому надоел капризный ребенок. И вот Кришан слышит в его голосе отзвук злобы и гнева, а за ним резкий скрежет отодвигаемого стула. Он хватает сумку и выходит из квартиры. Дверь распахивается, и господин Нандха спускается из гостиной к выходу из коридора. Лицо у него мрачное и неподвижное, словно высеченное из камня. Он проходит мимо Кришана, не обратив на него никакого внимания, так, словно тот не более чем ящерица на стене. Из кухни выходит Парвати. Они с господином Нандхой смотрят друг другу в лицо. Кришан стоит поодаль, невидимый ими, но словно зажатый между их голосами.
– Ну, иди, иди! – кричит она. – Если это действительно так важно.
– Да, – отвечает господин Нандха, – это действительно так важно. Однако я не собираюсь обременять тебя проблемами национальной безопасности.
Он открывает дверь на лестничную площадку.
– Я останусь одна, я всегда одна!..
Парвати опирается о хромированные перила, но дверь закрывается, и господин Нандха уходит, не оглянувшись. Только теперь она замечает Кришана.
– Вы тоже уходите?
– Мне уже пора.
– Не оставляйте меня одну. Я всегда одна, а я не люблю быть одной…
– Мне и в самом деле нужно идти.
– Но я же останусь одна, – вновь повторяет Парвати.
– У вас есть ваш «Город и деревня», – пытается возразить Кришан.
– Это идиотское «мыло»! – вдруг начинает кричать на него Парвати. – Глупая телепрограмма. Неужели вы думаете, что я и в самом деле верю тому, что там показывают? Может быть, вы тоже принимаете меня за деревенщину, которая не способна отличить телефильм от реальности?!
Ей удается немного взять себя в руки. Сказывается усвоенная с ранних лет женская дисциплина Котхаи.
– Извините. Мне не следовало говорить подобные глупости. А вам не следовало слушать наш разговор…
– Нет, простите меня, – говорит Кришан. – Он не имеет права разговаривать с вами в подобном тоне. Так, как будто вы избалованное дитя.
– Но он мой муж.
– Извините. Я сказал, не подумав. Мне в самом деле надо уходить. Так будет лучше.
– Да, – шепотом произносит Парвати. Сзади на нее падают лучи заходящего солнца, которые окрашивают кожу женщины в золотистый цвет. – Так, наверное, действительно будет лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Всю прошлую ночь Парвати сражалась с мужем. Но сражение шло в его стиле, который состоит, как правило, в том, что господин Нандха произносит сентенции, подкрепляя их многозначительными паузами, а на все ее возражения реагирует уничтожающе презрительными взглядами. Битва велась по-старому – между его усталостью и ее скукой; между его отчужденностью и ее потребностью в общении; между его нарастающим сексуальным безразличием и ее бунтующим естеством.
Парвати открывает журналы на самых ярких центральных разворотах. Идеальные ухаживания, роскошные бракосочетания и даже скандальные разводы. Кришан сидит в позе портного.
– Это Соня Шетти, она играет Ашу Кумар. Она была за мужем за Лал Дарфаном – в реальности, а не в «Городе и деревне», – но прошлой весной они развелись. Я так удивилась, ведь все думали, что они будут всегда вместе, но Соня стала появляться в обществе Рони Джхутти. Она была на премьере Према Даса в очаровательном серебряном платье, по этому я уверена, что мы очень скоро узнаем о свадьбе. Конечно, Лал Дарфан говорит о ней всякие мерзости: и что Соня бездарна, и что попросту его опозорила… Не странно ли, что актеры до такой степени могут быть не похожи на своих героев из «Города и деревни»? Теперь я совершенно иначе думаю о докторе Прекаше.
Кришан листает толстые цветные страницы, источающие ароматы химических красителей.
– Но ведь они же не настоящие, – возражает он. – Эта женщина и в реальной жизни ни за кем не была замужем, и ни на какой премьере она не была ни с каким актером. Они просто обычные компьютерные программы.
– Я знаю, – отвечает Парвати. – Никто и не принимает их за настоящих людей. Знаменитости никогда не были по-настоящему реальны. Но ведь так приятно делать вид, что ты веришь в то, что они настоящие. Все равно как если бы, кроме «Города и деревни», существовала еще одна история, которая была бы гораздо ближе к жизни, чем фильм.
Кришан кивает.
– Извините меня за любопытство, но вы очень скучаете по семье?
Парвати поднимает глаза от глянцевых фотографий.
– А почему вы спрашиваете?
– Просто меня немного удивляет, что вы к нереальным персонажам относитесь как к членам своей семьи. Вас так занимают их взаимоотношения, их проблемы, их «жизнь», если можно употребить это слово…
Парвати набрасывает на голову дупатту, спасаясь от солнечных лучей.
– Я каждый день думаю о семье, о матери. Конечно, я ни за что и никогда не соглашусь вернуться назад, но мне всегда представлялось, что, переехав в столицу, я буду встречаться с множеством людей, стану свидетельницей массы интересных событий, увижу сотни новых миров. А оказалось, что здесь тебя просто никто не замечает, здесь гораздо легче быть невидимой, чем в Котхаи. В городе я просто могу исчезнуть, и никто не обратит внимания.
– А где находится Котхаи? – спрашивает Кришан.
Над ним сливаются, накладываясь один на другой, инверсионные следы двух самолетов, разведывательного и боевого, гоняющихся друг за другом на высоте десяти километров над Варанаси.
– В районе Кишангандж в Бихаре. Благодаря вам я сейчас вдруг вспомнила одну странную вещь, господин Кудрати. Я каждый день пишу матери, и она пишет мне о своем здоровье, о Рохини и Сушиле, о мальчиках и обо всех наших знакомых из Котхаи, но она никогда ничего не пишет о самом Котхаи.
Парвати рассказывает Кришану о Котхаи – и даже не столько ему, сколько самой себе. В воспоминаниях она снова возвращается в тесные объятия потрескавшихся глинобитных домишек, сгрудившихся вокруг резервуаров с водой и колонок; она может вновь пройтись по пологому склону главной сельской улицы с магазинами и навесами из рифленого металла, за которыми располагаются мастерские резчиков по камню. То был мужской мир, мир мужчин, подолгу просиживающих за чаепитием, слушающих радио, обсуждающих политические новости. Женский мир находился в полях и у источников, ибо вода – женская стихия… еще, пожалуй, в школе, где новая учительница из города, госпожа Джейтли, по вечерам вела уроки и дискуссионные семинары.
Затем все изменилось. Приехали грузовики «Рэй пауэр», из которых высыпали какие-то мужчины, они построили палаточный городок, поэтому примерно в течение месяца бок о бок существовало два Котхаи. Они возвели ветряные турбины, солнечные панели и генераторы на биомассе, и постепенно все дома, магазины и храмы в деревне оплели провода. Сукрит, торговец батарейками, проклинал их за то, что пришельцы лишили достойного человека работы, а честную девушку, его дочь, вынудили заниматься проституцией.
– Теперь мы часть большого мира, – говорила госпожа Джейтли слушательницам на вечерних занятиях. – Паутина проводов свяжет нас с другой паутиной, которая присоединит нас к той паутине, что объединяет весь мир в единое целое.
Но старая добрая Индия умирала. Прекрасная мечта Неру расползалась по швам под давлением этнических и культурных противоречий, природная среда разрушалась из-за непомерно большого населения, достигшего уже полутора миллиардов. Котхаи гордился тем, что его отсталость и изолированность помешает разрушительному воздействию идиосинкразической смеси индуизма с прогрессизмом, свойственной идеологии правительства Дилджит Раны. Но строители о многом рассказывали в дхаба, читали вслух целые полосы из вечерних газет о Национальной армии, о военизированной милиции, о рейдах по захвату деревень, подобных Котхаи.
Джай Бхарат! Молодые мужчины ушли первыми. Парвати видела, как ее отец провожал их на сельский автобус. Эс Дж.
Садурбхай так и не простил жене того, что она рожала ему одних девочек. Он исходил завистью к семьям среднего класса, которые могут позволить себе выбирать пол ребенка. Они должны создать сильную страну, а не слабую, не такую женственную, какой была старая Индия, которая сейчас саму себя раздирает в междоусобных бойнях… В доме Садурбхая почти с облегчением встретили его слова о том, что он вместе с Гурпалом, учеником из гаража, уходит на войну. На справедливую войну. На мужскую войну. Они уехали, и из всех жителей Котхаи погибли только эти двое – стали жертвами нападения вертолета, управляемого сарисином, не способным отличить своих от врагов, на тот же самый грузовик, в котором уехали из деревни. Мужская смерть на мужской войне…
Три недели спустя появилась новая страна, и войну заменили «мыльные оперы». Через месяц после провозглашения нового Бхарата в деревню приехали еще больше мужчин из города, они привезли еще больше фиброволоконных кабелей, по которым стали приходить новости, полупристойные сплетни и «мыльные оперы». Учительница Джейтли на чем свет стоит ругала «Город и деревню», называя ее пропагандой, предназначенной для того, чтобы запудрить людям мозги, пропагандой, активно поддерживаемой правительством, так как подобное отвлекает людей от реальных политических проблем. Но от недели к неделе количество ее учениц уменьшалось, женщины уходили, и наконец ей пришлось вернуться в город, потерпев поражение от Прекашей и Ранджанов и их любовных историй. Теперь вся деревня собиралась вокруг большого экрана, подаренного государством.
Парвати выросла под сенью «Города и деревни». Сериал научил ее всему, что должна знать и уметь идеальная жена. Через шесть месяцев Парвати оказалась в Варанаси. Здесь были нанесены завершающие штрихи к ее образу невесты, и теперь она без смущения могла появиться на любой изысканной вечеринке. Полгода спустя на свадьбе какого-то очень далекого родственника троюродная сестра Парвати по имени Дипти шепнула ей кое-что на ухо. Она взглянула в том направлении, куда ей указывал шепот, и посреди освещенного фонарями сада под ярко расцвеченным навесом заметила худощавого интеллигентного мужчину, который не отрываясь смотрел на нее, но при этом сам пытался остаться незамеченным. Парвати вдруг вспомнила, что дерево, под которым он стоит, увешано крошечными плетеными клетками со свечками внутри. И ей показалось, что он окружен звездами.
Прошло еще шесть месяцев, и подготовка к бракосочетанию была закончена, небольшое приданое снято со счета матери, заказано такси, которое должно перевезти немногочисленные вещи Парвати в квартиру в новом пентхаусе в самом центре большого Варанаси. Все было бы идеально, если бы только ее вещи не смотрелись так сиротливо в отделанных кедровыми панелями стенных шкафах, а все сколько-нибудь значительные люди не переезжали из пентхаусов в грязном перенаселенном шумном Каши в зеленый приятный пригород… да и худощавый интеллигентного вида мужчина оказался всего лишь полицейским. Но сколь бы велико ни было разочарование Парвати, стоило ей взмахнуть рукой, и любимые Прекаши и Ранджаны снова были рядом, в Варанаси – точно такие же, как и в Котхаи. И они не знали ни снобизма, ни кастовых различий, а их жизнь, любовь и скандалы были ей всегда интересны.
В четверг Кришан допоздна работает на крыше. Осталось много дел, которые нужно поскорее закончить. Надо подвести электричество к устройству капельного орошения, доделать тропинку, посыпанную круглой галькой, бамбуковую ширму вокруг туалета… Он пытается убедить себя, что не сможет продолжать работу, пока не справится с этими досадными мелочами. На самом деле ему просто хочется еще раз увидеть господина Нандху, Сыщика Кришны. Из газет и радио Кришан знает, чем они занимаются, но никак не может понять, почему то, что с такой настойчивостью выслеживают и ловят Сыщики, представляет, как говорят, страшную опасность. Поэтому Кришан работает до тех пор, пока солнце не вздувается кровавым шаром на западе, за небоскребами финансового центра города. Он закручивает болты, чистит инструменты. И вот внизу раздается звук открывающейся входной двери, и слышится голос Парвати, а в ответ – рокот глубокого и глухого мужского баритона. Он спускается по ступенькам, и с каждым его шагом разговор приобретает все большую определенность. Женщина просит, умоляет мужа взять ее с собой куда-нибудь. Она хочет выходить в город, хоть на какое-то время уйти из этой надоевшей квартиры в громадном пентхаусе. У господина Нандхи голос усталый, лишенный всяких интонаций, и Кришан понимает, что он ответит «нет» на любую просьбу жены.
Кришан ставит на пол сумку и ждет у дверей. Он пытается уверить себя, что не подслушивает. Двери здесь тонкие, и говорят супруги Нандха достаточно громко. Голос полицейского становится все более раздраженным. Интонации делаются все более жесткими, как у отца, которому надоел капризный ребенок. И вот Кришан слышит в его голосе отзвук злобы и гнева, а за ним резкий скрежет отодвигаемого стула. Он хватает сумку и выходит из квартиры. Дверь распахивается, и господин Нандха спускается из гостиной к выходу из коридора. Лицо у него мрачное и неподвижное, словно высеченное из камня. Он проходит мимо Кришана, не обратив на него никакого внимания, так, словно тот не более чем ящерица на стене. Из кухни выходит Парвати. Они с господином Нандхой смотрят друг другу в лицо. Кришан стоит поодаль, невидимый ими, но словно зажатый между их голосами.
– Ну, иди, иди! – кричит она. – Если это действительно так важно.
– Да, – отвечает господин Нандха, – это действительно так важно. Однако я не собираюсь обременять тебя проблемами национальной безопасности.
Он открывает дверь на лестничную площадку.
– Я останусь одна, я всегда одна!..
Парвати опирается о хромированные перила, но дверь закрывается, и господин Нандха уходит, не оглянувшись. Только теперь она замечает Кришана.
– Вы тоже уходите?
– Мне уже пора.
– Не оставляйте меня одну. Я всегда одна, а я не люблю быть одной…
– Мне и в самом деле нужно идти.
– Но я же останусь одна, – вновь повторяет Парвати.
– У вас есть ваш «Город и деревня», – пытается возразить Кришан.
– Это идиотское «мыло»! – вдруг начинает кричать на него Парвати. – Глупая телепрограмма. Неужели вы думаете, что я и в самом деле верю тому, что там показывают? Может быть, вы тоже принимаете меня за деревенщину, которая не способна отличить телефильм от реальности?!
Ей удается немного взять себя в руки. Сказывается усвоенная с ранних лет женская дисциплина Котхаи.
– Извините. Мне не следовало говорить подобные глупости. А вам не следовало слушать наш разговор…
– Нет, простите меня, – говорит Кришан. – Он не имеет права разговаривать с вами в подобном тоне. Так, как будто вы избалованное дитя.
– Но он мой муж.
– Извините. Я сказал, не подумав. Мне в самом деле надо уходить. Так будет лучше.
– Да, – шепотом произносит Парвати. Сзади на нее падают лучи заходящего солнца, которые окрашивают кожу женщины в золотистый цвет. – Так, наверное, действительно будет лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96