Оттого, как только охранник дернулся к двери, полковник встал у него на пути.
— Сиди, гад! — рявкнул он по-русски.
Но хоть и по-русски, охранник его понял.
— Но пожар! — возразил он.
— Какой пожар — то, дурак, за мной пришли. А пожар — это так, декорация! Даже не думай отпирать — там они, на лестнице!
Немец было послушался, но когда в квартиру стал прибывать дым, а во двор — машины с мигалками, вновь засобирался восвояси.
— Надо спасаться!
Но Herr Baumgartman вцепился в него мертвой хваткой.
— Только попробуй, только сунься!
Но немец дергался, пытаясь высвободиться.
— Пожар, пожар! — испуганно лепетал он. — Надо бежать! Надо спасать жизнь!
Ну что за балбес?!
— Черт с тобой, — согласился Herr Baumgartman. — Иди... На хрен!.. Только сперва пушку оставь! Тебя они не тронут, а мне без нее капут!
Но охранник «пушку» не давал, отдирая от себя чужие руки.
Пристукнуть бы его, чтобы он не дрыгался, да забрать ствол без всякого спроса! Но только без толку забирать, потому что в соответствии с каким-то там идиотским параграфом какой-то там их дурацкой инструкции телохранитель держал оружие и патроны отдельно!
— Где патроны? — орал, выпучивая глаза Herr Baumgartman.
— Nein, nein!.. — бубнил охранник.
Когда в дверь заколотил топор, выяснять, где патроны, было уже поздно, и полковник, отбросив глупого «фрица», кинулся на кухню, где схватил нож поувесистей.
Хрена лысого он без боя сдастся — хоть пару своих приятелей, а на тот свет за собой утащит!
Но прихватить не удалось! Потому что сунувшийся в шкаф «пожарный» оказался ловким малым, успев прореагировать на нападение, и оказался предусмотрительным, поддев под серебристый костюм «броник».
И теперь Herr Baumgartman катался с ним по полу, пытаясь использовать преимущество своего веса.
— Задавлю падлу! — яростно хрипел он.
И задавил бы, кабы пожарный, как-то исхитрившись, не перекинул его через себя хитрым приемом, припечатав со всего маху затылком к полу.
— Здоровый, чертяка! — сказал, тяжело дыша, пожарный.
Сказал — по-русски.
Потому что в огнезащитном костюме его никто не мог услышать. Кроме — него самого.
И опустился подле недвижимого тела.
Ну вот — и свиделись!..
Вот он, виновник торжества. Его торжества! Тот самый предатель. Которого следует убить. Ему! Потому что затем он сюда и прибыл! Затем, чтобы привести приговор в исполнение!
И он выполнит то, зачем его сюда послали. Прямо теперь! Потому что никто ему в том помешать уже не сможет! Все те, кто мог ему помешать, теперь спасаются от пожара сами и спасают мирное, которому ничего не угрожает, население!
Не до него им теперь! Он всем им нашел занятие!..
Пожарный, бывший «чистильщиком», сидел, переводя дух и собираясь с силами.
Еще мгновение, и его миссию можно считать завершенной.
Нет, он не станет его резать.
И не будет душить.
И не выбросит с пятого этажа.
Зачем следить там, где можно этого избежать?..
Приговоренный к высшей мере задохнется в дыму пожара — наглотается дыма и отравится продуктами горения. По крайней мере так установит вскрытие! И станет единственной во всем этом пожаре жертвой!
Чистая смерть...
Немцы, конечно, установят факт поджога, найдя остатки «взрывателей» и оплавившиеся шестеренки будильников. Но только поджога. Доказать, что их подопечного убили, — они не смогут! И даже если поджигателя арестуют, его будут судить за пожар и нанесение ущерба здоровью, повлекшего смерть потерпевшего, а не за преднамеренное убийство.
Это если возьмут!.. Потому что взять его надо еще умудриться — кто догадается искать злоумышленника, облаченного в пожарную униформу, среди пожара и пожарных? Кто сможет опознать его в огнезащитном костюме? Да и кто будет опознавать, когда он согнал сюда без счету пожарных машин и пожарных расчетов, которые друг дружку в упор не знают?! Да он полночи еще может здесь бродить, принимая благодарности от спасенных жителей.
Нет, здесь все чисто!
Он доделает свое дело, спокойно спустится вниз, отойдет куда-нибудь в сторонку, избавится от «маскарадного» костюма и тихо исчезнет в дыму и пламени! Которые сам же и учинил! Как Люцифер...
Время у него в запасе есть — огонь они собьют быстро, а вот дым рассеется еще не скоро, потому что использованная им «адская смесь» чадит очень долго.
Ну что — пора?..
Он расстегнул костюм и вытянул из кармана дымовую шашку. Небольшую. Маленькую. Но не столь безобидную, как те, другие.
Он достал дымовую шашку и резиновый мешок, который натянет на голову бездыханного предателя.
Затем подожжет «дымовуху», сунет ее в мешок и затянет шнурком горловину. Через мгновенье дым заполнит внутренний объем мешка и наполнит легкие жертвы, вытесняя из них кислород. Он умрет, не приходя в сознание, даже не поняв, что произошло. Умрет от продуктов горения, что осядут в его бронхах...
Это будет легкая смерть. Которую предатель, возможно, не заслужил.
Но все же это будет — смерть!..
«Чистильщик» приподнял обреченному полковнику голову и потянул вниз, к плечам, мешок. Голова пролезала легко, потому что мешок был просторный, дабы нагар, осевший на коже и волосах, был равномерным.
Вот и все...
Голова оказалась в мешке.
«Дымовуха» — в руке.
Осталось чиркнуть колесиком зажигалки...
Меч правосудия был занесен. Нужно было лишь опустить его.
Но...
Глава 40
Herr Kuznezov сидел в тюрьме. В престижной — в Матросской Тишине. Компания подобралась замечательная — один задолжавший государству пару миллиардов долларов олигарх, один вор в законе, серийный маньяк, людоед и убийца, и он — Herr Kuznezov.
Herr Kuznezov уже успел сознаться в совершении трех десятков особо опасных преступлений, отчего сокамерники его уважали. И не обижали.
— Ты, главное, все отрицай! — учил его олигарх. — Тверди, что никаких противозаконных деяний не совершал и никаких умыслов не имел.
— А я и не имел. И не совершал, — говорил Кузнецов.
— Молодец! — хвалил его вор в законе. — Иди в глухой отказ, лепи горбатого, требуй «очников» и адвокатов, не то тебе легавые четвертак намотают.
— Я и так отказываюсь, потому что ничего не сделал!
— Я тоже ничего, — подсаживался к нему, заглядывал в глаза и тихо говорил маньяк. — Я их пальцем не тронул.
И верно, пальцем никого не трогал, только ножичком.
— Я людей люблю.
И точно — любил. По-своему...
— За что они меня здесь держат?..
— Кончай гнилой базар! — недовольно кричал вор в законе. — Пошли играть!
Зеки играли в «Монополию», которую прислали с передачкой олигарху. Олигарх обыгрывал всех, как-то незаметно скупая все участки и строя на них предприятия.
Но потом их скупал вор в законе, потому что у него откуда-то появлялись деньги.
Которые пропадали у олигарха.
Маньяк проигрывал все подряд и скоро начинал нервничать, скрипеть зубами, дергать головой, пускать изо рта пену и недобрым глазом поглядывать на игроков. Поэтому ему давали отыграться.
В результате проигрывал всегда Herr Kuznezov.
— Не бери в голову, — успокаивал его вор в законе. — Теперь не подфартило, после масть пойдет! Давай лучше в очко сыграем.
И вытаскивал колоду самодельных карт.
Играть с ним в карты никакого смысла не имело, потому что у него всегда выпадало очко.
Но отказать было нельзя.
— Что ставишь? — спрашивал, тасуя колоду, вор в законе.
Ставить было уже нечего.
И не только ему — олигарх, тот тоже уже семь нефтяных скважин проиграл.
— У меня ничего нет.
— А там, за бугром?
Цацки есть?
А «котлы»?
«Котлы» были — неплохие, швейцарские.
— Ну давай тогда ставь их. Я после приеду их заберу.
— Когда после? — пугался Herr Kuznezov.
— Потом, позже... Лет через пятнадцать, — прикидывал вор в законе.
Herr Kuznezov, конечно, проигрывал.
— Не повезло, — вздыхал более удачливый игрок. — Нет тебе фарту!
Хотя на самом деле Herr Kuznezov считал себя везучим человеком. Одним — на миллион! Потому что стал миллионным переселенцем. И выиграл сто тысяч! Которые не успел получить.
Но обязательно получит. Когда следователи во всем разберутся. Скоро...
Лет через десять...
Глава 41
Приговор был вынесен. Не здесь — в Москве.
Меч правосудия занесен. Здесь — в Германии...
Потому что нет прощения предателям. И не может быть!..
Это шпионов, которые шарят по чужим сейфам ради процветания своего государства и пусть даже убивают, еще можно понять и простить. Потому что они чужие, и то, что делают, делают из чувства патриотизма. К своим странам. Что достойно понимания и, наверное, даже похвалы.
Их — помиловать допустимо!
Своих, ставших чужими, — нет! Они не только Родину предали, они присягу нарушили, они своих сослуживцев, друзей и родственников подставили, они память своих предков осквернили!
Их нужно убивать, как бешеных псов!
Надо!..
И уже натянут на голову жертвы мешок, и горит в руке палача зажигалка — будто поминальная по чужой неправедной душе свеча! Осталось лишь поднести ее к фитилю...
Но!..
Но отчего тогда медлит «чистильщик»?..
Что ему мешает исполнить свой долг?..
Да то, что он не «чистильщик». Вернее — не в чистом виде «чистильщик», а еще и разведчик, который приучен не только людей убивать, но еще и думать. Вернее — больше думать, чем убивать! И шевелить извилинами, а не только пистолетом! И слышать то, что другие пропускают мимо ушей. И сопоставлять. И делать выводы!..
Вот что удерживает его занесенную для последнего удара руку! И никогда бы не удержало руку «чистильщика», потому что тот лишь выполняет приказ, сосредотачиваясь на нем одном, а все остальное ему фиолетово! Чем они и хороши!
Так в чем же, черт возьми, дело?..
Что мешает ему ткнуть зажигалкой в фитиль?
Что он такое узнал?
И откуда узнал?
Увидел?..
Да ни хрена он сверх того, что уже видел, — не увидел!
Может, услышал?..
Но он сто лет ни с кем не разговаривал — только с предателем!..
Да, верно, — с ним...
И что тотему сказал?.. Ничего особенного — только крыл его распоследними словами.
Разогнулась рука, придвинулось пламя к фитилю. Уже совсем-совсем близко.
И вновь остановилось!
Ну же!!.
Горит газ, вытекающий из зажигалки...
Да что же это такое делается-то?! Ну сказал и сказал!.. Какое ему дело до то го, что он сказал, — не за этим он сюда послан. Совсем за другим! Ну так и делай, что надлежит!..
Нет, но ведь что-то такое он сказал!.. Тогда, когда пытался зарезать его кухонным ножом!.. Что такое важное, что теперь вертится в голове, мешая привести справедливый приговор в исполнение! Что-то, что он не уловил в пылу борьбы...
Что?!
Он сказал: «Падла» — и еще ругался матом...
Но это к делу не относится, это так — лирика.
Что еще?..
Еще он сказал: «Я знал, что ты придешь!.. И немцы знали!»
Да — так и сказал:
— Я — знал!.. И немцы — знали!..
Вот!..
А ведь верно — знали!.. Заранее! Отчего и нагнали сюда столько людей и охраняли его, будто премьер-министра!
Ах ты черт тебя раздери!
Вот в чем суть и объяснение противоречиям, мучившим его все это время, — несовпадению значимости предателя масштабам охранных мероприятий! Пешку охраняли не по чину, охраняли — как короля, ну или, в крайнем случае, как ферзя!
Теперь это ясно. Как божий день! И ясно — почему!
Они просто знали, что за ним придут!
Знали и готовились к встрече!
Не охранники это были, а — ловцы! На которых зверь бежит! Вернее, прибежал уже!
Вот в чем дело!
И это многое меняет! Вернее, все меняет! Все ставит с ног на голову!
И зажигалка погасла!.. Не потому, что обожгла пальцы, совсем по другой причине!
Из-за вопросов. Которые появились за мгновенье до того, как упал меч! Очень неудобные вопросы, на которые не было ответа.
Если они знали — то откуда узнали?
Вернее — от кого узнали?!
Из каких источников они могли получить информацию об операции, о которой были поставлены в известность — должны были быть поставлены — далеко не все, но лишь единицы?
Откуда?!
И единственно возможный ответ — только оттуда, из Москвы.
Из — нее!..
Потухла зажигалка, так и не найдя фитиля...
Опустился карающий меч...
Вот потому-то не хватающие звезд с неба «чистильщики» сто крат лучше перепрофилированных в убийцы разведчиков. Тем — что не думают, а дело делают!
Вот и ему бы не думать — многих бы бед тогда он избежал сам и многих людей от беды уберег.
А он взял да и задумался!..
Глава 42
Когда Herr Baumgartman пришел в себя, он в первое мгновение не понял, что с ним и где он. Потому что он лежал, но лежал не на диване, а на полу. И к тому же не мог пошевелиться. И еще чувствовал, что задыхается потому что его окутывал ползущий на него дым.
И тут он вспомнил про пожар!
Ну да, конечно, — вначале был дым, потом сирены.
И, вспомнив про пожар, вспомнил про пожарного... Которого пытался зарезать. Жаль — неудачно.
Ей-богу — лучше бы он сдох!..
Herr Baumgartman в отчаянии застонал.
И над ним сей момент кто-то склонился. Весь в серебристом и блестящем, как елочная игрушка.
Спросил участливо:
— Ну что — очухался?
По-русски спросил... Черт его в клочки раздери -по-русски!
— Ну и падла же ты! — в сердцах сказал Herr Baumgartman.
И это за то, что его не убили, хотя могли!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29