— Пупок треснул! Я слышал! Не выдержал напряжения!
Валера хрюкнул и, разом выдохнув воздух, захохотал.
— Уберите этого шута, — просмеявшись, потребовал он. — Я не могу работать в таких условиях!
— Кабы не пупок, ты бы его в лепешку смял, — пожалел Сергей
Меня тоже разбирал смех, но позволить себе проглотить градусник я не мог. Все-таки он — последний.
Васеньев, успокоившись, снова сжал динамометр, но первоначального своего результата достичь не смог. Салифанов был доволен. Теперь он становился единоличным лидером в этом оригинальном виде соревнований. Еще некоторое время Васеньев удерживал пружину динамометра в сжатом состоянии, проверяя мышечную выносливость Войцева следила за секундной стрелкой на часах.
— Все! — вздохнул Валера и разжал пальцы.
— Сорок три секунды, — продиктовала Татьяна
— Слабак! — хмыкнул Сергей. Он сидел, обложившись бланками тестов и весело чиркал одному ему ведомые цифры. — Вот сюда я поставлю плюсик, а здесь влеплю минусик, — комментировал он. — А сюда снова плюсик. Что мне, жалко, что ли.
Закончив с температурой, я тоже взял один из бланков.
«Чувствуете себя сильным или слабым?» — прочитал я первый вопрос. Как ответить? Для того чтобы работать, я слишком слаб. Для того чтобы спать, слишком силен.
Зачеркнул нейтральный нуль, что фактически обозначало «не знаю».
«Пассивный или активный?» Ну вот опять. Для того чтобы умять двойную пайку обеда, моей активности хватит с избытком, но вот, если, например, надо крутить рулем, тут я сомневаюсь. Напишу пассивный балла на два, пожалуй. Я вычеркнул цифру — 2.
Кто, интересно, умудряется придумывать такие вопросы? На любой можно ответить взаимоисключающе. Остальные вопросы касались моих надежд и разочарований, здоровья и болезней, печалей и скрытых желаний. В общем, ерунда всякая, на которую тем не менее приходилось отвечать максимально честно.
Наконец заполнил все бланки, собрал их в стопочку и сунул Монаховой.
— Андрей, готовься к пробе Штанге-Генча! — предупредила она меня.
— Наташ, помилосердствуй! — взмолился я. — Дай отдышаться!
— Ладно, перерыв пятнадцать минут, — согласилась Монахова.
Вздохнули свободно. Четверть часа можно жить! Салифанов выудил откуда-то из-под грота помятый «бычок», со вкусом раскурил его, прислушиваясь к своим ощущениям.
— Совсем дурной нынче стала наука, — заявил он, выпуская через ноздри сильные струи дыма. — Раньше сидел себе какой-нибудь плюгавенький алхимик в чулане и, знай себе, лепил открытия одно за другим. Милое дело. И себе удовольствие, и другим жить не мешал. Чудненько! Если что-нибудь не то нахимичил, ему головенку оттяпают, только и всего, соседи даже ничего и не заметят. А сейчас наука нужна кому-то там, а кровушку из нас сосут здесь. Вурдалаки, а не ученые. И еще голову ломают идиотскими вопросами. «Нравятся ли мне в женщинах мужские черты?» Каково, а? Или «Появляется ли у меня желание прыгнуть вниз, когда я нахожусь на высоте?» — Сергей потряс в воздухе кипой бланков. — Я не то что с высоты сигануть, я в петлю буду готов скоро полезть от такой жизни!
Сергей сделал последнюю затяжку, затушил окурок, который теперь был еле виден в его пальцах, и запрятал вновь в складки паруса.
— Теперь можно продолжать. Берите меня тепленького. Я — ваш! — мрачно сказал он.
Монахова не заставила себя просить дважды. Споро замерила у него пульс, давление и уложила на спальник.
— Вот этот тест мне нравится больше всего, — заметил Салифанов, устраиваясь поудобнее. — Хоть полежать можно.
Монахова вытащила из чемоданчика два небольших матерчатых мешочка, набитых песком.
— Готов? — спросила она.
— Всегда готов! — бодрым пионерским приветствием ответил Сергей. — Валяй, издевайся! — И он зажмурил глаза, смиренно сложив руки на груди.
Наташа аккуратно уложила мешочки ему на закрытые веки. Нащупала пульс.
— Если усну — не будите, — притворно слабым голосом попросил Сергей.
— Не разговаривай! — оборвала его Наташа. Сергей чуть шевельнулся, и один из мешочков упал. Монахова снова водрузила его на место.
— Ильичев, придержи сбоку, — попросила она.
— Может, сверху надавить? — злорадно предложил я. Салифанов забеспокоился:
— Отгоните этого олуха, а то мне до конца жизни придется плакать мокрым песком!
— Замри, наконец! — взревела Монахова. Ее терпению пришел конец.
От неожиданности я чуть не проглотил градусник, закашлялся. Столь мощный рык на некоторое время возымел действие, все затихли. Работали молча, с опаской поглядывая на разбушевавшуюся Наташу. Как бы не зашибла ненароком.
Сергей безропотно подставлял руку для замера пульса и давления, вставал, когда надо было вставать, лежал не шелохнувшись, когда требовалась неподвижность. Пай-мальчик! Любо-дорого смотреть!
Уже через полтора часа с наукой покончили. Завершали обследования, как всегда, корректурными пробами. Единственный тест, который можно было проводить оптом, всем вместе. Монахова раздала бланки, на которых ровными строчками были напечатаны буквы. Бессмысленный, беспрерывный текст. Ни промежутков, ни знаков препинания. Одно сплошное ПРГЮДЩГЕ… Приготовили карандаши, уселись поудобнее. Монахова заметила точку отсчета на циферблате часов.
— Сегодня вычеркиваем — Т, подчеркиваем — О, — выпалила она. — Время пошло!
Лихорадочно пробегая по строкам, я разыскивал указанные буквы. Т — зачеркивал жирной диагональной чертой, О — подчеркивал снизу. Моей задачей было успеть сделать как можно больше при наименьшем количестве ошибок. Буквы менялись каждый раз, и привыкнуть к ним было невозможно.
— Минута! — оповестила Наташа.
Все поставили заметные вертикальные линии Рука, торопясь, летит по странице, опережая глаза. Четыре ошибки я уже сделал точно. Исправлять нельзя, да и некогда. Надо спешить.
— Вторая минута!
Вертикальна черта — и снова сломя голову бегу по тексту.
— Время! — командует Монахова.
По инерции я еще зачеркиваю пару букв, ставлю завершающую вертикальную черту. Внизу бланка вписываю свою фамилию, число, время заполнения. Все! Обследования закончены. До полудня следующих суток я свободен, как птица в полете.
Блаженно вытягиваюсь на спальнике. Солнце печет, но в меру, не жестоко. Волна несильно плещет в корму.
Прямо по курсу вырастает из воды остров со странным названием — Кокарал.
— К вечеру заполните дневники, — напоминает Монахова, упаковывая свое хозяйство. Градусник, тонометр и все прочее, что может разбиться, она перекладывает ватой, засовывает в полиэтиленовые мешочки.
— А где часы? — растерянно спрашивает она. Начинает ворошить спальники. — Ну-ка, проверьте карманы! — приказывает она.
— Не трогай наши карманы! — злорадно останавливает ее Салифанов. — Там они. — Он показывает куда-то под себя.
Мы дружно нагибаемся, прижимаем лица к сетке настила, смотрим сквозь нее в зеленоватую толщу воды. На глубине метра три, золотисто поблескивая, плавно, как планирующий осенний лист, погружаются на дно наши часы.
— Нырните кто-нибудь, — тихо просит Монахова. Я начинаю шарить в рюкзаке маску для подводного плавания, уже понимая, что не успею. Секунд пятнадцать часы еще просматриваются в воде. Они уходят все глубже. Кажется, возле них мелькает тень рыбы. Долго сидим молча. У каждого свое отношение к происшедшему. Меня заполняет обида. Вот-вот она перехлестнет через край и потечет с языка в форме витиеватых проклятий. Татьяне жаль часы, но еще больше — меня. Сергей оживлен, появилась новая тема для оттачивания остроумия. Но пока он молчит, пережидая трагическую паузу. Зубоскалить еще рано. Васеньев вообще, по-моему, спит. Монахова осознает вину, но старается не поддаться чувствам.
— Часы-то завела перед спуском на воду? — не выдержав, нарушил молчание Салифанов.
Шутку никто не оценил. А шутка, которую не поддержали, становится пошлостью. Монахова резанула злым взглядом по лицу Сергея.
— Да бросьте вы. Нам через неделю, может, самим рыбок кормить, а вы из-за часов расстраиваетесь, — пытается оправдаться Сергей.
— Ильичев, придется для обследований использовать вахтенный хронометр! — официальным тоном обратилась Монахова.
— Через мой труп, — немедленно ответил я.
— Твой труп меня не остановит, — не испугалась Наташа.
«А ведь точно, не остановит», — подумал я, взглянув на решительное лицо Монаховой. Представил, как она снимает часы с моего бездыханного тела. Даже не поморщится! Мародерка!
— Ну! — торопит меня Монахова. Я демонстративно отворачиваюсь, показывая всем своим видом, что не желаю продолжать разговор.
— Без часов обследования проводить не буду! — поставила категорическое условие Наташа.
Обострять отношения дальше ни я, ни она не решились. Замолчали. Отвернулись в разные стороны. Наверное, я занял неверную позицию. Не руководитель во мне говорит, болеющий за общее дело, а мелкий частный собственник, переживающий за утерю своей вещи. Сергей прав — по краю ходим, а я за собственность хватаюсь.
Через два часа приблизились к острову километров на пять. Вон он, рукой пощупать можно. Изменили курс, пошли параллельно береговой полосе, пристально всматриваясь в каждую подозрительную точку. Но, увы, идущие люди превращались в шевелимые ветром кусты, стены домов — в песчаные холмы. Никого! Даже птиц не видно.
На землю решили все же сойти. Место для десантирования выбрали в самой дальней оконечности острова. Подходили к берегу под полными парусами. Руль цеплял о дно, поднимал муть, выскребая на песке длинную вихляющую борозду.
Салифанов, торопясь, закатывал штанины.
— Сейчас потопчемся! — вслух начал он мечтать. Передние камеры заскрипели о песок. Спрыгнули.
Вода доходила до колен. Ухватились за каркас, помогая развернутым парусам, вытянули плот до половины на берег.
— Валера с Татьяной, походите вокруг, а мы с Сергеем разведаем в глубине, — предложил я. — Монахова останется вахтенной на плоту.
— Почему именно я? — возмутилась Наташа.
— Ты единственная сегодня не вахтила, — объяснил я.
Маленькая месть состоялась. Монаховой оставалось только посылать в мою сторону ненавидящие взгляды. Но взгляды не пули, вреда причинить не могут. «Ничего, пусть посидит на плоту, поскучает. Ей полезно будет», — злорадно подумал я.
Далеко идти мы с Сергеем не собирались, даже воды с собой не взяли.
— Добежим до ближайшей возвышенной точки, осмотримся и обратно, — предложил Салифанов.
Первым пошел Сергей, у него был хоть и небольшой, но опыт хождения по пустыням. Я плелся за ним. Идти было приятно.
— И такие удовольствия буквально валяются под ногами! — счастливо удивлялся Сергей.
Мы все убыстряли темп. Застоявшиеся мышцы радостно высвобождали скопившуюся энергию. Нога мягко ступала в песок, и ничего под ней не качалось, не плескало. Су-ша! Даже само слово никак не подразумевало присутствие влаги.
Уже в полукилометре от моря стало жарко. От песка поднимался горячий воздух. Горизонт колебался, искажая очертания далеких предметов. Умудрись там что-нибудь рассмотреть. Посоветовавшись, решили возвращаться назад. Когда плот уже был хорошо виден, Сергей шагнул за кусты.
— Ты чего это? — насторожился я.
— Иди, иди, я догоню, — махнул он рукой, словно подталкивая меня вперед.
— А зачем остановился? — подозрительно спросил я и придвинулся к нему ближе.
— Ну зачем человек может остановиться возле кустов? — усмехнулся он. — Птичек послушать, цветочки пособирать.
— Сергей! — строго погрозил я ему пальцем.
— Ну что мне, лопнуть, что ли? — удивился он.
— Потерпи, идти осталось совсем ничего, — попытался уговорить я его.
— Ты так переживаешь, будто я собираюсь вскрыть себе вены. Андрюха, у меня не крови излишек! — захохотал Сергей и демонстративно повернулся ко мне спиной. Над научной программой нависла ощутимая угроза.
— Сергей, нужно замерять.
— Ничего, я на глазок, — подмигнул он мне.
— Салифанов, остановись! — крикнул я, но было поздно. Сергей повернул ко мне физиономию, расплывшуюся в довольной улыбке, в глазах у него прыгали бесенята:
— Наука, Ильичев, — не торговля. Здесь недолив в свой карман не положишь.
Ну что было делать? Возмущаться бессмысленно. Потерянный для науки материал не вернешь.
— Могу подсказать выход, — заговорщицки зашептал Сергей.
Я отрицательно замотал головой. К салифановским предложениям я вообще относился с большой опаской, а на такие темы — тем более.
Но Сергей все же предложил:
— Ты мне из капитанского лимита выдели дополнительный паек водички, а я, будь уверен, не подведу — тихо-мирно покрою недостачу. Идет?
Я повернулся и молча пошел к плоту. Злиться на Сергея по-настоящему я не мог. Мне и самому порядком надоело возиться с градуированными мензурками.
— Андрюха, а может, ты мне одолжишь до послезавтра? Я отдам, — вдогонку заорал Сергей и даже захлебнулся от хохота.
Ну, клоун! Лишь бы зубы поскалить. Я почувствовал, что тоже улыбаюсь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Валера хрюкнул и, разом выдохнув воздух, захохотал.
— Уберите этого шута, — просмеявшись, потребовал он. — Я не могу работать в таких условиях!
— Кабы не пупок, ты бы его в лепешку смял, — пожалел Сергей
Меня тоже разбирал смех, но позволить себе проглотить градусник я не мог. Все-таки он — последний.
Васеньев, успокоившись, снова сжал динамометр, но первоначального своего результата достичь не смог. Салифанов был доволен. Теперь он становился единоличным лидером в этом оригинальном виде соревнований. Еще некоторое время Васеньев удерживал пружину динамометра в сжатом состоянии, проверяя мышечную выносливость Войцева следила за секундной стрелкой на часах.
— Все! — вздохнул Валера и разжал пальцы.
— Сорок три секунды, — продиктовала Татьяна
— Слабак! — хмыкнул Сергей. Он сидел, обложившись бланками тестов и весело чиркал одному ему ведомые цифры. — Вот сюда я поставлю плюсик, а здесь влеплю минусик, — комментировал он. — А сюда снова плюсик. Что мне, жалко, что ли.
Закончив с температурой, я тоже взял один из бланков.
«Чувствуете себя сильным или слабым?» — прочитал я первый вопрос. Как ответить? Для того чтобы работать, я слишком слаб. Для того чтобы спать, слишком силен.
Зачеркнул нейтральный нуль, что фактически обозначало «не знаю».
«Пассивный или активный?» Ну вот опять. Для того чтобы умять двойную пайку обеда, моей активности хватит с избытком, но вот, если, например, надо крутить рулем, тут я сомневаюсь. Напишу пассивный балла на два, пожалуй. Я вычеркнул цифру — 2.
Кто, интересно, умудряется придумывать такие вопросы? На любой можно ответить взаимоисключающе. Остальные вопросы касались моих надежд и разочарований, здоровья и болезней, печалей и скрытых желаний. В общем, ерунда всякая, на которую тем не менее приходилось отвечать максимально честно.
Наконец заполнил все бланки, собрал их в стопочку и сунул Монаховой.
— Андрей, готовься к пробе Штанге-Генча! — предупредила она меня.
— Наташ, помилосердствуй! — взмолился я. — Дай отдышаться!
— Ладно, перерыв пятнадцать минут, — согласилась Монахова.
Вздохнули свободно. Четверть часа можно жить! Салифанов выудил откуда-то из-под грота помятый «бычок», со вкусом раскурил его, прислушиваясь к своим ощущениям.
— Совсем дурной нынче стала наука, — заявил он, выпуская через ноздри сильные струи дыма. — Раньше сидел себе какой-нибудь плюгавенький алхимик в чулане и, знай себе, лепил открытия одно за другим. Милое дело. И себе удовольствие, и другим жить не мешал. Чудненько! Если что-нибудь не то нахимичил, ему головенку оттяпают, только и всего, соседи даже ничего и не заметят. А сейчас наука нужна кому-то там, а кровушку из нас сосут здесь. Вурдалаки, а не ученые. И еще голову ломают идиотскими вопросами. «Нравятся ли мне в женщинах мужские черты?» Каково, а? Или «Появляется ли у меня желание прыгнуть вниз, когда я нахожусь на высоте?» — Сергей потряс в воздухе кипой бланков. — Я не то что с высоты сигануть, я в петлю буду готов скоро полезть от такой жизни!
Сергей сделал последнюю затяжку, затушил окурок, который теперь был еле виден в его пальцах, и запрятал вновь в складки паруса.
— Теперь можно продолжать. Берите меня тепленького. Я — ваш! — мрачно сказал он.
Монахова не заставила себя просить дважды. Споро замерила у него пульс, давление и уложила на спальник.
— Вот этот тест мне нравится больше всего, — заметил Салифанов, устраиваясь поудобнее. — Хоть полежать можно.
Монахова вытащила из чемоданчика два небольших матерчатых мешочка, набитых песком.
— Готов? — спросила она.
— Всегда готов! — бодрым пионерским приветствием ответил Сергей. — Валяй, издевайся! — И он зажмурил глаза, смиренно сложив руки на груди.
Наташа аккуратно уложила мешочки ему на закрытые веки. Нащупала пульс.
— Если усну — не будите, — притворно слабым голосом попросил Сергей.
— Не разговаривай! — оборвала его Наташа. Сергей чуть шевельнулся, и один из мешочков упал. Монахова снова водрузила его на место.
— Ильичев, придержи сбоку, — попросила она.
— Может, сверху надавить? — злорадно предложил я. Салифанов забеспокоился:
— Отгоните этого олуха, а то мне до конца жизни придется плакать мокрым песком!
— Замри, наконец! — взревела Монахова. Ее терпению пришел конец.
От неожиданности я чуть не проглотил градусник, закашлялся. Столь мощный рык на некоторое время возымел действие, все затихли. Работали молча, с опаской поглядывая на разбушевавшуюся Наташу. Как бы не зашибла ненароком.
Сергей безропотно подставлял руку для замера пульса и давления, вставал, когда надо было вставать, лежал не шелохнувшись, когда требовалась неподвижность. Пай-мальчик! Любо-дорого смотреть!
Уже через полтора часа с наукой покончили. Завершали обследования, как всегда, корректурными пробами. Единственный тест, который можно было проводить оптом, всем вместе. Монахова раздала бланки, на которых ровными строчками были напечатаны буквы. Бессмысленный, беспрерывный текст. Ни промежутков, ни знаков препинания. Одно сплошное ПРГЮДЩГЕ… Приготовили карандаши, уселись поудобнее. Монахова заметила точку отсчета на циферблате часов.
— Сегодня вычеркиваем — Т, подчеркиваем — О, — выпалила она. — Время пошло!
Лихорадочно пробегая по строкам, я разыскивал указанные буквы. Т — зачеркивал жирной диагональной чертой, О — подчеркивал снизу. Моей задачей было успеть сделать как можно больше при наименьшем количестве ошибок. Буквы менялись каждый раз, и привыкнуть к ним было невозможно.
— Минута! — оповестила Наташа.
Все поставили заметные вертикальные линии Рука, торопясь, летит по странице, опережая глаза. Четыре ошибки я уже сделал точно. Исправлять нельзя, да и некогда. Надо спешить.
— Вторая минута!
Вертикальна черта — и снова сломя голову бегу по тексту.
— Время! — командует Монахова.
По инерции я еще зачеркиваю пару букв, ставлю завершающую вертикальную черту. Внизу бланка вписываю свою фамилию, число, время заполнения. Все! Обследования закончены. До полудня следующих суток я свободен, как птица в полете.
Блаженно вытягиваюсь на спальнике. Солнце печет, но в меру, не жестоко. Волна несильно плещет в корму.
Прямо по курсу вырастает из воды остров со странным названием — Кокарал.
— К вечеру заполните дневники, — напоминает Монахова, упаковывая свое хозяйство. Градусник, тонометр и все прочее, что может разбиться, она перекладывает ватой, засовывает в полиэтиленовые мешочки.
— А где часы? — растерянно спрашивает она. Начинает ворошить спальники. — Ну-ка, проверьте карманы! — приказывает она.
— Не трогай наши карманы! — злорадно останавливает ее Салифанов. — Там они. — Он показывает куда-то под себя.
Мы дружно нагибаемся, прижимаем лица к сетке настила, смотрим сквозь нее в зеленоватую толщу воды. На глубине метра три, золотисто поблескивая, плавно, как планирующий осенний лист, погружаются на дно наши часы.
— Нырните кто-нибудь, — тихо просит Монахова. Я начинаю шарить в рюкзаке маску для подводного плавания, уже понимая, что не успею. Секунд пятнадцать часы еще просматриваются в воде. Они уходят все глубже. Кажется, возле них мелькает тень рыбы. Долго сидим молча. У каждого свое отношение к происшедшему. Меня заполняет обида. Вот-вот она перехлестнет через край и потечет с языка в форме витиеватых проклятий. Татьяне жаль часы, но еще больше — меня. Сергей оживлен, появилась новая тема для оттачивания остроумия. Но пока он молчит, пережидая трагическую паузу. Зубоскалить еще рано. Васеньев вообще, по-моему, спит. Монахова осознает вину, но старается не поддаться чувствам.
— Часы-то завела перед спуском на воду? — не выдержав, нарушил молчание Салифанов.
Шутку никто не оценил. А шутка, которую не поддержали, становится пошлостью. Монахова резанула злым взглядом по лицу Сергея.
— Да бросьте вы. Нам через неделю, может, самим рыбок кормить, а вы из-за часов расстраиваетесь, — пытается оправдаться Сергей.
— Ильичев, придется для обследований использовать вахтенный хронометр! — официальным тоном обратилась Монахова.
— Через мой труп, — немедленно ответил я.
— Твой труп меня не остановит, — не испугалась Наташа.
«А ведь точно, не остановит», — подумал я, взглянув на решительное лицо Монаховой. Представил, как она снимает часы с моего бездыханного тела. Даже не поморщится! Мародерка!
— Ну! — торопит меня Монахова. Я демонстративно отворачиваюсь, показывая всем своим видом, что не желаю продолжать разговор.
— Без часов обследования проводить не буду! — поставила категорическое условие Наташа.
Обострять отношения дальше ни я, ни она не решились. Замолчали. Отвернулись в разные стороны. Наверное, я занял неверную позицию. Не руководитель во мне говорит, болеющий за общее дело, а мелкий частный собственник, переживающий за утерю своей вещи. Сергей прав — по краю ходим, а я за собственность хватаюсь.
Через два часа приблизились к острову километров на пять. Вон он, рукой пощупать можно. Изменили курс, пошли параллельно береговой полосе, пристально всматриваясь в каждую подозрительную точку. Но, увы, идущие люди превращались в шевелимые ветром кусты, стены домов — в песчаные холмы. Никого! Даже птиц не видно.
На землю решили все же сойти. Место для десантирования выбрали в самой дальней оконечности острова. Подходили к берегу под полными парусами. Руль цеплял о дно, поднимал муть, выскребая на песке длинную вихляющую борозду.
Салифанов, торопясь, закатывал штанины.
— Сейчас потопчемся! — вслух начал он мечтать. Передние камеры заскрипели о песок. Спрыгнули.
Вода доходила до колен. Ухватились за каркас, помогая развернутым парусам, вытянули плот до половины на берег.
— Валера с Татьяной, походите вокруг, а мы с Сергеем разведаем в глубине, — предложил я. — Монахова останется вахтенной на плоту.
— Почему именно я? — возмутилась Наташа.
— Ты единственная сегодня не вахтила, — объяснил я.
Маленькая месть состоялась. Монаховой оставалось только посылать в мою сторону ненавидящие взгляды. Но взгляды не пули, вреда причинить не могут. «Ничего, пусть посидит на плоту, поскучает. Ей полезно будет», — злорадно подумал я.
Далеко идти мы с Сергеем не собирались, даже воды с собой не взяли.
— Добежим до ближайшей возвышенной точки, осмотримся и обратно, — предложил Салифанов.
Первым пошел Сергей, у него был хоть и небольшой, но опыт хождения по пустыням. Я плелся за ним. Идти было приятно.
— И такие удовольствия буквально валяются под ногами! — счастливо удивлялся Сергей.
Мы все убыстряли темп. Застоявшиеся мышцы радостно высвобождали скопившуюся энергию. Нога мягко ступала в песок, и ничего под ней не качалось, не плескало. Су-ша! Даже само слово никак не подразумевало присутствие влаги.
Уже в полукилометре от моря стало жарко. От песка поднимался горячий воздух. Горизонт колебался, искажая очертания далеких предметов. Умудрись там что-нибудь рассмотреть. Посоветовавшись, решили возвращаться назад. Когда плот уже был хорошо виден, Сергей шагнул за кусты.
— Ты чего это? — насторожился я.
— Иди, иди, я догоню, — махнул он рукой, словно подталкивая меня вперед.
— А зачем остановился? — подозрительно спросил я и придвинулся к нему ближе.
— Ну зачем человек может остановиться возле кустов? — усмехнулся он. — Птичек послушать, цветочки пособирать.
— Сергей! — строго погрозил я ему пальцем.
— Ну что мне, лопнуть, что ли? — удивился он.
— Потерпи, идти осталось совсем ничего, — попытался уговорить я его.
— Ты так переживаешь, будто я собираюсь вскрыть себе вены. Андрюха, у меня не крови излишек! — захохотал Сергей и демонстративно повернулся ко мне спиной. Над научной программой нависла ощутимая угроза.
— Сергей, нужно замерять.
— Ничего, я на глазок, — подмигнул он мне.
— Салифанов, остановись! — крикнул я, но было поздно. Сергей повернул ко мне физиономию, расплывшуюся в довольной улыбке, в глазах у него прыгали бесенята:
— Наука, Ильичев, — не торговля. Здесь недолив в свой карман не положишь.
Ну что было делать? Возмущаться бессмысленно. Потерянный для науки материал не вернешь.
— Могу подсказать выход, — заговорщицки зашептал Сергей.
Я отрицательно замотал головой. К салифановским предложениям я вообще относился с большой опаской, а на такие темы — тем более.
Но Сергей все же предложил:
— Ты мне из капитанского лимита выдели дополнительный паек водички, а я, будь уверен, не подведу — тихо-мирно покрою недостачу. Идет?
Я повернулся и молча пошел к плоту. Злиться на Сергея по-настоящему я не мог. Мне и самому порядком надоело возиться с градуированными мензурками.
— Андрюха, а может, ты мне одолжишь до послезавтра? Я отдам, — вдогонку заорал Сергей и даже захлебнулся от хохота.
Ну, клоун! Лишь бы зубы поскалить. Я почувствовал, что тоже улыбаюсь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36