Сестренки, которым моя команда усердно помогала управляться с кухонными причиндалами, распевали шуточные песенки:
У моего да пирога
Чтоб стояли так бока,
Как на случке у быка! –
и прочие непристойности в том же роде. И так мы все разогрелись, да раскраснелись, да расшалились, любо-дорого глядеть!
Снова вдалеке ударили копыта, просвистел хлыст, и вместе с приглушенной дробью до меня долетело какое-то дикое кудахтанье. И опять вернулось ощущение причастности к происходящему в амбаре, запах прелой соломы, перемешанный с острой вонью самок глиитов во время течки, ударил в нос. Но вмешательство только раздразнило меня, и я с головой кинулась в водоворот наслаждения, скинув для большего удобства тунику и оставшись в одной короткой тонкой сорочке. Сестренки, увидав это, заверещали от восторга и тоже скинули свои пышные платья и корсажи, так что полушария грудей и бедер неудержимо засверкали сквозь тонкое полотно сорочек.
Стряпали мы после этого или нет? Смутно припоминаю, что пастилу, кажется, поставили… остывать? Или, наоборот, греться? Знаю одно: закончилось все страстными объятиями. Шинн и Бантрил, голые, как ящерицы, пировали на Сладкуше, смакуя каждый свое полушарие, а она знай себе постанывала:
Ой, матушки! Ой, батюшки!
Ой, Шинтик! Ой, Бантрик!
Гладкуша оседлала Оломбо, который опустился под этим сладким грузом на пол, довольный, как наевшийся момиль, а Гладкуша напевала:
Оооп, ааап! Ууух, йэээх!
Ии ох, ии ах, и внииз, и ввеерх!
А надо мной нависла во всем своем великолепии госпожа Боззм, нагая и прекрасная, как полная луна, и мы с ней принялись наслаждаться друг другом с таким пылом, что не раз и не два мне казалось, будто душа моя расстается с телом, и все же я вновь и вновь чудесным образом возрождалась к жизни…
ЛАГАДАМИЯ 4
Помпилла сама выбралась из своей шаткой темницы и разбудила нас еще до рассвета. Оставив мирно посапывающих красоток Боззм, мы вышли из погреба. Вдова повернула на дорогу, гоня перед собой призрачное в предрассветных сумерках стадо, в котором, на первый взгляд, было не меньше двух десятков голов. Поначалу мы без зазрения совести плелись позади, бездельничая и радуясь, что непонятная заминка в начале пути по крайней мере обернулась для нас неожиданным удовольствием. По правде говоря, даже когда немного времени спустя нам объяснили, что нас нагло обманули и использовали, выпавшее на нашу долю любовное приключение отнюдь не утратило в наших глазах своей ценности, – напротив, мы дорожили им как единственным воспоминанием о нашей потерпевшей крушение профессиональной чести.
Тем временем стало светать, и мы убедились, что наша вдова и впрямь собрала нешуточный урожай: не меньше двадцати маток, и каждая раздута, как шар. Удивительно, но все они, несмотря на свое положение, без устали семенили перед Помпиллой, ни одна не отстала.
– Она и впрямь умеет лечить! – прошептал Оломбо, и мне оставалось лишь согласиться, хотя для нас обоих было загадкой, как это мы умудрились просмотреть такое количество беременных самок, готовых вот-вот разродиться.
Мы перебрались через реку Черную раньше, чем солнце встало над деревьями, и еще до полуденного прилива оставили позади Гремучую. Вдова неутомимо трусила впереди, ни разу не сбившись с шага, – впрочем, к этому мы уже привыкли, но лишь теперь впервые за все наше совместное путешествие почувствовали к ней настоящее уважение, убедившись, что ее похвалы – не пустой звук. И все же, вновь вступив в Большую Гавань в сопровождении стада раздутых, как шары, глииток, которые бодро трусили по Северной дороге, и семенившей за ними толстой коротышки в развевающейся черной вуали, мы почувствовали себя крайне неловко. Вдова же, не моргнув глазом, гнала животных по самым оживленным улицам города, не ведая ни колебаний, ни столкновений, хотя последние иной раз казались неминуемыми, так что мы даже смущаться забывали от страха.
Только теперь, когда непредвиденное приключение почти подошло к концу, меня вдруг осенило, что наша клиентка прошла пешком чуть ли не двадцать лиг ради того, чтобы сократить наш путь всего на десять. Если уж это называется удачной сделкой, то какие же опасности поджидают нас впереди? И почему мне раньше не пришло это в голову, хотела бы я знать? Хотя бы в тот момент, когда мы добрались до подворья Боззма и стало ясно, как далеко мы уклонились от оговоренного маршрута?
Да и эта потеха с красотками Боззм, не странно ли, в самом деле? То есть, конечно, все было просто очаровательно, но вообще-то ни мне, ни моей команде не свойственно вот так, без малейших сомнений или угрызений совести, пускаться во все тяжкие, в особенности когда нам только что заплатили за еще не сделанную работу. И где только была моя голова?
Но вот АХРАНЯЕМЫЙ КАРАБЕЛЬНЫЙ ДВОР КЛАММОКА ПРИЧАЛ И АРЕНДА СУДОВ ПОЧАСАВАЯ И ПОНИДЕЛЬНАЯ ОПЛАТА вновь вырос перед нами. Так забавно совпало, что Кламмок перед нашим появлением снова уселся на гроб, причем в той же самой позе, в какой мы оставили его вчера, и мы с Оломбо не могли удержаться от смеха.
Помпилла велела нам отдохнуть у ворот, а сама, взмахнув руками, точно разгоняла птиц, послала странно послушное стадо вниз по причалу. Когда животные, топоча копытцами и блея, поравнялись с Кламмоком, тот вздрогнул, словно и впрямь только что очнулся от двадцатичетырехчасового сна, и с трудом поднялся на ноги. Весь внимание и покорность, он навис своей громадной тушей над коротышкой-вдовой. Сначала брови его поползли вверх, словно от удивления. Потом он кивнул, повернулся и скрылся в плавучем сарае, служившем ему конторой. Немного погодя он вышел оттуда с огромным ключом, вне всякого сомнения, от замка, который висел на цепи, удерживавшей нужный нам плот возле причала. В это мгновение сзади раздались звон и лязг, и мы обернулись на шум.
Щегольской открытый экипаж притормозил рядом с нами, запряженная в него костлявка была увешана серебряными колокольчиками, что твоя вдовствующая герцогиня браслетами. Из него вышла изысканная худощавая дама – без браслетов, зато с гребнем из серебристых волос на голове, жирно подведенными черным глазами и драгоценными кольцами, которые переливались на пальцах в такт ее волнообразным движениям. Стоило этой змееподобной особе появиться, как Помпилла в вихре черной вуали оглянулась в ее сторону, потом снова обратилась к Кламмоку и заговорила еще быстрее. Худощавая дама приближалась, натянуто улыбаясь узким, как у рептилии, ртом.
– Дражайшая нунция! Меня зовут госпожа Змеескользкая. Ваша, эээ, вдова Помпилла – моя ученица, она готовится к защите, чтобы получить высокую степень в нашем Академинарском Школледже. Сожалею, но я вынуждена похитить ее у вас. Ей предстоит держать Вступительный Экзамен перед комиссией Старших Дремотоборцев. Однако, как я вижу, она уже завершила все необходимые переговоры, и вы готовы приняться за дело, а значит, я никому не помешала.
Я бросила взгляд на дальний конец причала, где все еще совещались Помпилла и Кламмок.
– Боюсь, госпожа Змеескользкая, мы не сможем отправиться в путь, пока не найдем второго копейщика. По дороге сюда с нашим случилась маленькая неприятность.
– Подумать только! Как удачно, что вы об этом упомянули! На набережной, у южного конца балюстрады, прямо напротив Морского Музея, каждое утро бывает Рынок Наемников. Благодаря войне в Шамнеанских Трясинах, которую Демонарх Геенна-Гаада, претендуя на владычество над северной оконечностью этого острова, развязал против Шамнеанских Сестер, недостатка в солдатах, желающих продать свое копье или меч, там нет. Вы не ошибетесь, если поищете копейщика там.
– Очень вам признательны, госпожа, – поблагодарила я, нисколько не погрешив против истины. – Но сначала заказчица должна дать нам официальное разрешение приступить к исполнению ее поручения, а также снабдить нас картами или словесными указаниями относительно нашего маршрута…
Взгляды, которые госпожа Змеескользкая бросала на занятую разговором Помпиллу, становились тем временем все более и более свирепыми.
– Прошу меня простить, – перебила она, еле сдерживая нетерпение. – По-моему, мне придется поторопить мою ученицу… – И она зашагала по причалу, пленяя взгляд своей устрашающей змеиной грацией.
Не буду утверждать, что две дамы, сойдясь лицом к лицу, разразились воплями, но они приняли такие воинственные позы и так злобно зашипели друг на друга, что даже верзила Кламмок отпрянул, ошарашенный. Сила, похоже, была на стороне Змеескользкой, и она продолжала шипеть, когда Помпилла давно умолкла. О чем шла речь, не знаю, в этом смерче шипящих и свистящих я смогла разобрать только «та, которая тебе известна», но перепалка кончилась тем, что наша вдова раздраженно зашагала по причалу к воротам. Поравнявшись с нами, она сунула мне в руки испещренный какими-то каракулями пергамент.
– Ваш маршрут показан на этой карте красными чернилами. Как бы вы ни полагались на свою память, не ленитесь заглядывать в карту у каждой развилки или поворота. Каждый раз, когда дорога будет разветвляться или делать поворот, смотрите в карту снова. Понятно? Замечательно. Грузите гроб на повозку и загоняйте ее на плот. Когда будете нанимать копейщика, плот без присмотра не оставляйте, а как справитесь с этим, отваливайте от берега, выруливайте на середину реки и правьте против течения. В десяти лигах отсюда, четвертая по северному берегу, будет деревушка Чесальная Запруда, там и пристанете. Да, вот еще что: от Кламмока и его стада держитесь подальше, а если он станет вас окликать или погонится за вами, не отзывайтесь и уходите прочь. За его плот плачено и переплачено!
Раздраженные дамы погрузились в экипаж, госпожа Змеескользкая чуть заметно взмахнула ресницами, и костлявка рванулась вперед, бренча и звеня так громко, что почти заглушила свистящую перепалку, которую немедленно возобновили пассажирки.
Не успели мы избавиться от этой невозможной женщины, как мне стало казаться, что она слишком уж неожиданно скрылась. Развернув карту, я обнаружила, что держу в руках каллиграфически точный, изобилующий подробностями документ: острые треугольники на нем изображали холмы, елочки – леса, а серебристые и темно-синие прожилки в голубых руслах рек указывали на омуты и броды. Ярко-красная стежка, наш маршрут, пересекала нарисованную местность и обрывалась у противоположного края карты, где стоял восьмиугольный значок, подписанный мелкими, с сильным нажимом выведенными буквами: ХРАМ ЭНДОН ТИОЗ.
Я бережно спрятала карту за пазуху. Ну вот, теперь я держу в руках все, кроме себя самой: голова ватная, воля ослабла. Ощущение такое, будто до сих пор я, как марионетка, выставляла себя на посмешище, подчиняясь чужому влиянию, и вдруг оно исчезло, – наверное, выражение лица у меня было столь же отсутствующее, как у моих компаньонов. Все же мы выкатили нашу повозку из Кламмокова амбара, где оставляли ее на время путешествия, загнали на плот и прикрепили к ней гроб. Между ее высоких колес как раз хватило для него места, и мы, еще подивились, какой он легкий, несмотря на прямо-таки богатырские размеры. Когда мы закрепили повозку, Оломбо и Шинн встали к веслу, и плот, пятясь, вышел на большую воду.
Кламмок тоже не сидел сложа руки: он загнал своих раздутых самок на обнесенный веревочной загородкой плот для перевозки скота и теперь с мальчиком-помощником готовился отчалить. Когда мы проплывали мимо, он дрожащим голосом, никак не вязавшимся с массивной солидностью его облика, выкрикнул:
– Они на меня смотрят! Видишь? Они разговаривают со мной без слов, глазами!
С этими словами он, как ни странно, принялся тыкать пальцем в своих глиитов. И тут, как раз когда мы поравнялись с ними, я тоже увидела: столпившиеся у края плота животные действительно не сводили с владельца корабельного двора пристального, немигающего и совсем не характерного для травоядных взгляда.
Мы с моими людьми угрюмо гребли против течения. Перед украшенным шпилями фасадом Морского Музея, у сложного сооружения, где причаливали в основном небольшие суда, принадлежавшие мелким торговцам, которые снабжали провизией и разными мелочами моряков, мы остановились. Пришвартовали нашу лодку. Я оставила погонщиков присматривать за повозкой, а сама в сопровождении Оломбо зашагала по каменным ступеням в Гавань.
Пока мы карабкались наверх, подошел плот Кламмока. Но он пристал к берегу довольно далеко от нас, возле заведения мясника, где коптили мясо и готовили солонину для моряков, уходивших в дальний рейс. Похоже, хозяин корабельного двора решил, не теряя времени даром, превратить живой товар в звонкую монету.
НИФФТ 3
Встав с постели, когда утро было в разгаре, я обнаружил, что не прочь последовать настойчивой рекомендации этой загадочной Илриттер продать свое копье. В стране, где боги обладают особым чутьем на воров, затеряться в большой компании, чтобы, по возможности, не привлекать лишнего внимания к своей особе, было бы благоразумно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
У моего да пирога
Чтоб стояли так бока,
Как на случке у быка! –
и прочие непристойности в том же роде. И так мы все разогрелись, да раскраснелись, да расшалились, любо-дорого глядеть!
Снова вдалеке ударили копыта, просвистел хлыст, и вместе с приглушенной дробью до меня долетело какое-то дикое кудахтанье. И опять вернулось ощущение причастности к происходящему в амбаре, запах прелой соломы, перемешанный с острой вонью самок глиитов во время течки, ударил в нос. Но вмешательство только раздразнило меня, и я с головой кинулась в водоворот наслаждения, скинув для большего удобства тунику и оставшись в одной короткой тонкой сорочке. Сестренки, увидав это, заверещали от восторга и тоже скинули свои пышные платья и корсажи, так что полушария грудей и бедер неудержимо засверкали сквозь тонкое полотно сорочек.
Стряпали мы после этого или нет? Смутно припоминаю, что пастилу, кажется, поставили… остывать? Или, наоборот, греться? Знаю одно: закончилось все страстными объятиями. Шинн и Бантрил, голые, как ящерицы, пировали на Сладкуше, смакуя каждый свое полушарие, а она знай себе постанывала:
Ой, матушки! Ой, батюшки!
Ой, Шинтик! Ой, Бантрик!
Гладкуша оседлала Оломбо, который опустился под этим сладким грузом на пол, довольный, как наевшийся момиль, а Гладкуша напевала:
Оооп, ааап! Ууух, йэээх!
Ии ох, ии ах, и внииз, и ввеерх!
А надо мной нависла во всем своем великолепии госпожа Боззм, нагая и прекрасная, как полная луна, и мы с ней принялись наслаждаться друг другом с таким пылом, что не раз и не два мне казалось, будто душа моя расстается с телом, и все же я вновь и вновь чудесным образом возрождалась к жизни…
ЛАГАДАМИЯ 4
Помпилла сама выбралась из своей шаткой темницы и разбудила нас еще до рассвета. Оставив мирно посапывающих красоток Боззм, мы вышли из погреба. Вдова повернула на дорогу, гоня перед собой призрачное в предрассветных сумерках стадо, в котором, на первый взгляд, было не меньше двух десятков голов. Поначалу мы без зазрения совести плелись позади, бездельничая и радуясь, что непонятная заминка в начале пути по крайней мере обернулась для нас неожиданным удовольствием. По правде говоря, даже когда немного времени спустя нам объяснили, что нас нагло обманули и использовали, выпавшее на нашу долю любовное приключение отнюдь не утратило в наших глазах своей ценности, – напротив, мы дорожили им как единственным воспоминанием о нашей потерпевшей крушение профессиональной чести.
Тем временем стало светать, и мы убедились, что наша вдова и впрямь собрала нешуточный урожай: не меньше двадцати маток, и каждая раздута, как шар. Удивительно, но все они, несмотря на свое положение, без устали семенили перед Помпиллой, ни одна не отстала.
– Она и впрямь умеет лечить! – прошептал Оломбо, и мне оставалось лишь согласиться, хотя для нас обоих было загадкой, как это мы умудрились просмотреть такое количество беременных самок, готовых вот-вот разродиться.
Мы перебрались через реку Черную раньше, чем солнце встало над деревьями, и еще до полуденного прилива оставили позади Гремучую. Вдова неутомимо трусила впереди, ни разу не сбившись с шага, – впрочем, к этому мы уже привыкли, но лишь теперь впервые за все наше совместное путешествие почувствовали к ней настоящее уважение, убедившись, что ее похвалы – не пустой звук. И все же, вновь вступив в Большую Гавань в сопровождении стада раздутых, как шары, глииток, которые бодро трусили по Северной дороге, и семенившей за ними толстой коротышки в развевающейся черной вуали, мы почувствовали себя крайне неловко. Вдова же, не моргнув глазом, гнала животных по самым оживленным улицам города, не ведая ни колебаний, ни столкновений, хотя последние иной раз казались неминуемыми, так что мы даже смущаться забывали от страха.
Только теперь, когда непредвиденное приключение почти подошло к концу, меня вдруг осенило, что наша клиентка прошла пешком чуть ли не двадцать лиг ради того, чтобы сократить наш путь всего на десять. Если уж это называется удачной сделкой, то какие же опасности поджидают нас впереди? И почему мне раньше не пришло это в голову, хотела бы я знать? Хотя бы в тот момент, когда мы добрались до подворья Боззма и стало ясно, как далеко мы уклонились от оговоренного маршрута?
Да и эта потеха с красотками Боззм, не странно ли, в самом деле? То есть, конечно, все было просто очаровательно, но вообще-то ни мне, ни моей команде не свойственно вот так, без малейших сомнений или угрызений совести, пускаться во все тяжкие, в особенности когда нам только что заплатили за еще не сделанную работу. И где только была моя голова?
Но вот АХРАНЯЕМЫЙ КАРАБЕЛЬНЫЙ ДВОР КЛАММОКА ПРИЧАЛ И АРЕНДА СУДОВ ПОЧАСАВАЯ И ПОНИДЕЛЬНАЯ ОПЛАТА вновь вырос перед нами. Так забавно совпало, что Кламмок перед нашим появлением снова уселся на гроб, причем в той же самой позе, в какой мы оставили его вчера, и мы с Оломбо не могли удержаться от смеха.
Помпилла велела нам отдохнуть у ворот, а сама, взмахнув руками, точно разгоняла птиц, послала странно послушное стадо вниз по причалу. Когда животные, топоча копытцами и блея, поравнялись с Кламмоком, тот вздрогнул, словно и впрямь только что очнулся от двадцатичетырехчасового сна, и с трудом поднялся на ноги. Весь внимание и покорность, он навис своей громадной тушей над коротышкой-вдовой. Сначала брови его поползли вверх, словно от удивления. Потом он кивнул, повернулся и скрылся в плавучем сарае, служившем ему конторой. Немного погодя он вышел оттуда с огромным ключом, вне всякого сомнения, от замка, который висел на цепи, удерживавшей нужный нам плот возле причала. В это мгновение сзади раздались звон и лязг, и мы обернулись на шум.
Щегольской открытый экипаж притормозил рядом с нами, запряженная в него костлявка была увешана серебряными колокольчиками, что твоя вдовствующая герцогиня браслетами. Из него вышла изысканная худощавая дама – без браслетов, зато с гребнем из серебристых волос на голове, жирно подведенными черным глазами и драгоценными кольцами, которые переливались на пальцах в такт ее волнообразным движениям. Стоило этой змееподобной особе появиться, как Помпилла в вихре черной вуали оглянулась в ее сторону, потом снова обратилась к Кламмоку и заговорила еще быстрее. Худощавая дама приближалась, натянуто улыбаясь узким, как у рептилии, ртом.
– Дражайшая нунция! Меня зовут госпожа Змеескользкая. Ваша, эээ, вдова Помпилла – моя ученица, она готовится к защите, чтобы получить высокую степень в нашем Академинарском Школледже. Сожалею, но я вынуждена похитить ее у вас. Ей предстоит держать Вступительный Экзамен перед комиссией Старших Дремотоборцев. Однако, как я вижу, она уже завершила все необходимые переговоры, и вы готовы приняться за дело, а значит, я никому не помешала.
Я бросила взгляд на дальний конец причала, где все еще совещались Помпилла и Кламмок.
– Боюсь, госпожа Змеескользкая, мы не сможем отправиться в путь, пока не найдем второго копейщика. По дороге сюда с нашим случилась маленькая неприятность.
– Подумать только! Как удачно, что вы об этом упомянули! На набережной, у южного конца балюстрады, прямо напротив Морского Музея, каждое утро бывает Рынок Наемников. Благодаря войне в Шамнеанских Трясинах, которую Демонарх Геенна-Гаада, претендуя на владычество над северной оконечностью этого острова, развязал против Шамнеанских Сестер, недостатка в солдатах, желающих продать свое копье или меч, там нет. Вы не ошибетесь, если поищете копейщика там.
– Очень вам признательны, госпожа, – поблагодарила я, нисколько не погрешив против истины. – Но сначала заказчица должна дать нам официальное разрешение приступить к исполнению ее поручения, а также снабдить нас картами или словесными указаниями относительно нашего маршрута…
Взгляды, которые госпожа Змеескользкая бросала на занятую разговором Помпиллу, становились тем временем все более и более свирепыми.
– Прошу меня простить, – перебила она, еле сдерживая нетерпение. – По-моему, мне придется поторопить мою ученицу… – И она зашагала по причалу, пленяя взгляд своей устрашающей змеиной грацией.
Не буду утверждать, что две дамы, сойдясь лицом к лицу, разразились воплями, но они приняли такие воинственные позы и так злобно зашипели друг на друга, что даже верзила Кламмок отпрянул, ошарашенный. Сила, похоже, была на стороне Змеескользкой, и она продолжала шипеть, когда Помпилла давно умолкла. О чем шла речь, не знаю, в этом смерче шипящих и свистящих я смогла разобрать только «та, которая тебе известна», но перепалка кончилась тем, что наша вдова раздраженно зашагала по причалу к воротам. Поравнявшись с нами, она сунула мне в руки испещренный какими-то каракулями пергамент.
– Ваш маршрут показан на этой карте красными чернилами. Как бы вы ни полагались на свою память, не ленитесь заглядывать в карту у каждой развилки или поворота. Каждый раз, когда дорога будет разветвляться или делать поворот, смотрите в карту снова. Понятно? Замечательно. Грузите гроб на повозку и загоняйте ее на плот. Когда будете нанимать копейщика, плот без присмотра не оставляйте, а как справитесь с этим, отваливайте от берега, выруливайте на середину реки и правьте против течения. В десяти лигах отсюда, четвертая по северному берегу, будет деревушка Чесальная Запруда, там и пристанете. Да, вот еще что: от Кламмока и его стада держитесь подальше, а если он станет вас окликать или погонится за вами, не отзывайтесь и уходите прочь. За его плот плачено и переплачено!
Раздраженные дамы погрузились в экипаж, госпожа Змеескользкая чуть заметно взмахнула ресницами, и костлявка рванулась вперед, бренча и звеня так громко, что почти заглушила свистящую перепалку, которую немедленно возобновили пассажирки.
Не успели мы избавиться от этой невозможной женщины, как мне стало казаться, что она слишком уж неожиданно скрылась. Развернув карту, я обнаружила, что держу в руках каллиграфически точный, изобилующий подробностями документ: острые треугольники на нем изображали холмы, елочки – леса, а серебристые и темно-синие прожилки в голубых руслах рек указывали на омуты и броды. Ярко-красная стежка, наш маршрут, пересекала нарисованную местность и обрывалась у противоположного края карты, где стоял восьмиугольный значок, подписанный мелкими, с сильным нажимом выведенными буквами: ХРАМ ЭНДОН ТИОЗ.
Я бережно спрятала карту за пазуху. Ну вот, теперь я держу в руках все, кроме себя самой: голова ватная, воля ослабла. Ощущение такое, будто до сих пор я, как марионетка, выставляла себя на посмешище, подчиняясь чужому влиянию, и вдруг оно исчезло, – наверное, выражение лица у меня было столь же отсутствующее, как у моих компаньонов. Все же мы выкатили нашу повозку из Кламмокова амбара, где оставляли ее на время путешествия, загнали на плот и прикрепили к ней гроб. Между ее высоких колес как раз хватило для него места, и мы, еще подивились, какой он легкий, несмотря на прямо-таки богатырские размеры. Когда мы закрепили повозку, Оломбо и Шинн встали к веслу, и плот, пятясь, вышел на большую воду.
Кламмок тоже не сидел сложа руки: он загнал своих раздутых самок на обнесенный веревочной загородкой плот для перевозки скота и теперь с мальчиком-помощником готовился отчалить. Когда мы проплывали мимо, он дрожащим голосом, никак не вязавшимся с массивной солидностью его облика, выкрикнул:
– Они на меня смотрят! Видишь? Они разговаривают со мной без слов, глазами!
С этими словами он, как ни странно, принялся тыкать пальцем в своих глиитов. И тут, как раз когда мы поравнялись с ними, я тоже увидела: столпившиеся у края плота животные действительно не сводили с владельца корабельного двора пристального, немигающего и совсем не характерного для травоядных взгляда.
Мы с моими людьми угрюмо гребли против течения. Перед украшенным шпилями фасадом Морского Музея, у сложного сооружения, где причаливали в основном небольшие суда, принадлежавшие мелким торговцам, которые снабжали провизией и разными мелочами моряков, мы остановились. Пришвартовали нашу лодку. Я оставила погонщиков присматривать за повозкой, а сама в сопровождении Оломбо зашагала по каменным ступеням в Гавань.
Пока мы карабкались наверх, подошел плот Кламмока. Но он пристал к берегу довольно далеко от нас, возле заведения мясника, где коптили мясо и готовили солонину для моряков, уходивших в дальний рейс. Похоже, хозяин корабельного двора решил, не теряя времени даром, превратить живой товар в звонкую монету.
НИФФТ 3
Встав с постели, когда утро было в разгаре, я обнаружил, что не прочь последовать настойчивой рекомендации этой загадочной Илриттер продать свое копье. В стране, где боги обладают особым чутьем на воров, затеряться в большой компании, чтобы, по возможности, не привлекать лишнего внимания к своей особе, было бы благоразумно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41