За прошедшие с тех пор десятилетия большую часть своей добычи он неизменно тратил на своих родичей, подновляя их приходящий в негодность инструмент, пополняя стадо плодов и всячески содействуя трудоемкому хозяйствованию на тех землях, где еще оставались скорзовые деревья.
Так как же нам не подумать, нам, тем, кто так любит и ценит этого самого Барнара Гам-Гадриана, что глаза его, возможно… слишком давно не отрывались от этой земли? Разумеется, задуманное им непременно когда-нибудь сбудется, Барнар Рука-Молот обязательно засеет склоны родных холмов Ведьминым Семенем. Он наверняка это сделает, и исчезнувшие было рати скорзовых деревьев, послушные его зову, восстанут из земли и снова вознесут свои гордые вершины к небу! Это сбудется! Но если, еще до того как это произойдет, представится случай овладеть неисчислимым богатством, если этот самый Барнар сначала…
– Довольно, Ниффт! Хватит. Неужели ты не понимаешь, друг мой, что мы с тобой настолько продвинулись в годах, что если предоставляется случай сделать по-настоящему значительное дело, то мы должны хвататься за него, не мешкая ни минуты? Мы ведь не вечные, верный мой спутник. И если мы действительно хотим совершить подвиг, который будет сиять в веках, то нужно браться за дело без промедления, как только возникает такая возможность. А что до Ведьминого Семени, то я мечтал о нем так долго, что не соглашусь отложить исполнение этого желания ради любого другого предприятия, теперь, когда стоит только протянуть руку, и оно окажется у меня в руках… ну, или почти в руках.
– Да послушайся ты голоса разума наконец, Барнар! Стоит нам только завладеть Перчатками, Плащом и Сандалиями Пелфера Несравненного, как мы разбогатеем настолько, что сможем засадить лесами хоть всю Чилию, так что даже голые каменные хребты покроются скорзовой зеленью и толстенные деревья полезут, как трава, на безлесных пустошах Магнас-Дриана.
Этот последний выпад заставил его чуть заметно вздрогнуть, ибо именно там, среди безлесных пустошей Магнас-Дриана все еще жила Марния-Дриан, которую Барнар любил с ранней юности. Она была дочерью гордого, но совсем не богатого деревьями клана. Разве же можно сомневаться, что ее расположение легко будет завоевать при помощи Ведьминого Семени, которое вмиг покроет лесами ее родные взгорья? Но вот мой друг овладел собой и слабо улыбнулся.
– Ты только посмотри, как мы тут с тобой лихо делим призрачное золото! – С этими словами он забросил свои мешки с золотыми монетами за спину и, прежде чем удалиться на покой в свой гамак, дружески хлопнул меня по плечу. Но я-то его хорошо знал: хотя он, со свойственной ему воспитанностью, и не подавал виду, в глубине его души поселилась обида.
Я постоял еще немного у перил, негодуя на непробиваемое упрямство друга. В конце концов раздражение мое достигло такого накала, что я сам удивился и приложил все старания к тому, чтобы успокоиться.
Немного погодя я уже смог признаться себе, что ощущаю то же самое печальное беспокойство, о котором говорил Барнар, свойственное всякому смертному в определенном возрасте. Еще утром, топая по берегу Дольмена и сотрясаясь после соленой ванны, которая все равно не смогла до конца истребить зловоние глабруазовой крови, я почувствовал, как костлявый палец Времени коснулся моего сердца, и бледногубый Призрак прошептал мне на ухо, что я всего лишь бродяга, который ничего не сделал в своей жизни и никогда уже не сделает.
Но, клянусь Трещиной, Котлом и Ключом, несмотря на это, я все равно чувствовал, что мне повезло. Неожиданная удача привалила нам и все продолжала прибывать. Я устремил взгляд на север, туда, где нас ждало будущее. Там, скинув пелену лунного света, звездное пламя горело над темным контуром Кайрнского материка. Звезды покрывали ночное небо так же густо, как, по моему представлению, должны были Пожиратели покрывать склоны подземного мира, преследуя по взгорьям и долинам сонмы разбегающихся врагов…
IV
Напитком, что гиганты пьют,
Кувшин до края пусть нальют.
Но, как набрать его внизу,
Признаться, не соображу.
С первым светом мы бросили якорь в гавани Кайрнские Ворота, а когда солнечный диск поднимался над горизонтом, наша бричка уже вовсю неслась по северной дороге прочь от города. Дорога представляла собой отличное ровное полотно из гладко обтесанных каменных плит, целые караваны повозок бодро катились по ней в обе стороны.
По изрезанным речными руслами равнинам Позднего Кайрнлоу мы неслись под свист кнута, которым Бант то и дело горячил своих чистокровных костлявок; медовые брызги первого утреннего света разлетались, казалось, от нашего движения в разные стороны. Колеса грохотали, ветер свистел и завывал у нас в ушах, так что задавать вопросы опять мы не могли.
Но я настоял, чтобы мы остановились посидеть в пивной, которую мы углядели в деревушке на берегу реки: Бант, без сомнения, предпочел бы проскакать мимо, но мы ему не дали. Заведение окружал приятный садик с изгородью из силвовых деревьев и тыкмяной лозы. Мы выбрали столик в уютном уголке среди благоухающей растительности и распили за ним кувшин изумительного меда, такого же золотистого, как травянистые прерии, что раскинулись на противоположном берегу реки.
– Похоже, это из наших же погребов, – пробормотал Бант, вдумчиво распробовав вино.
– А не могли бы мы поговорить о других напитках? – намекнул Барнар. – Например о напитке гигантов. Придется ли нам, к слову, доить Королеву Пожирателей, или как? Будьте любезны, поделитесь с нами всем, что знаете о предмете, за которым нас посылаете.
– Я не имею права называть источник моих сведений, – невозмутимо ответил Бант. – Прошу меня простить, но таким образом я выдал бы слишком много информации тем, кто захочет повторить мое начинание. Но вкратце я объясню вам, в чем суть, хотя, предупреждаю, этого будет недостаточно. Взрослые Пожиратели-работники, независимо от касты, непонятным образом кормятся у боков Королевы. Разумеется, они делают это не постоянно, а лишь время от времени, но тем не менее они все этим занимаются. Пьют из Ее тела.
Из документального источника, неведомого даже эрудитам, я узнал, что, по всей видимости, каждый Пожиратель впитывает из ее тела определенный тип эмульсии, соответствующий именно его размерам и функциям. Свой секрет, похоже, питает и поддерживает всех отпрысков Королевы, любой формы и вида. Я же хочу, чтобы вы раздобыли лишь одну его разновидность: ту, которую потребляет каста Фуражиров, самых крупных из всех работников, этого бича расы демонов. Что до того, как именно его раздобыть, то на сей счет я, признаюсь, не располагаю ровным счетом никакой информацией.
– Будет ли справедливо ¦ предположить, – отважился я после некоторой паузы, – что именно напиток гигантов придает касте Фуражиров громадные размеры? Могу ли я решиться на догадку еще более смелую: укрупняющая способность этого напитка и заставляет вас стремиться к нему столь самозабвенно?
– Предположим, я соглашусь подтвердить вашу догадку, но, окажите мне такую любезность, не задавайте больше никаких вопросов.
– Хорошо, Бант, замечательно. И все же, если предположить, что жидкость обладает теми свойствами, на которые вы надеетесь, какой от нее прок вне Гнезда?
– Г-м, – холодно улыбнулся Бант. – Это уже вопрос, не так ли?
Дорога, петляя, уходила к северо-западу, перерезая попутно хребет стремящихся прямо на север Гор Сломанной Оси. Это невысокая, бедная живописными видами горная цепь, с тупыми шишковатыми вершинами, древние кости земли, сглаженные миллионами зим.
И все же меня не оставляло ощущение, что глубоко под их источенными эрозией макушками происходит непрекращающееся движение, какое-то беспокойство. Эти древние горы жили изнутри, служа вместилищем бесчисленным Гнездам Пожирателей, каждое из которых само, в свою очередь, кишело жизнью. Все время, пока мы приближались к месту нашего ночлега, городу под названием Сухая Дыра, расположившемуся частично на равнине, а частично в отрогах горного хребта, мне казалось, что я чувствую легкое содрогание почвы, результат непрекращающейся подземной активности. Мы остановились в гостинице на верхней окраине города, и там, на самом склоне горы, я воображал, будто пол еле заметно вибрирует подо мной, и почти слышал, как целые реки никогда не спящих гигантов текут сквозь кости хребта.
Сухая Дыра (получившая свое название от живичной шахты, которая разорилась задолго до того, как город стал центром торговли скотом, да и вообще коммерческим перекрестком) – приятное место, в особенности если смотреть на нее сверху. Из окон нашей гостиницы мы могли наслаждаться видом суходырских крыш, сплошной волной стремящихся вниз, к равнине, где река Сломанной Оси, вырвавшись из-под каменного массива к северу от города, серебряной ниткой вышивает по подолу окраин. Большая часть скотных дворов, корралей, красилен и скотобоен расположена как раз на берегах реки, так что мы на вершине холма были избавлены от необходимости вдыхать ароматы навоза и запекшейся крови, а самое главное – сражаться с мухами, этим бичом всех скотопромышленных городов. Хотя и наверху городские ароматы давали о себе знать: порывы ветра то и дело доносили до нас запахи освежеванных туш, солонины или новых бочонков с коптилен, сена и конечно же сухой пыли, поднятой десятками тысяч копыт.
Мы наблюдали, как солнце опустилось за бескрайний, прямой как стрела горизонт прерий, видели, как колышущееся море золотой травы вспыхнуло огненной медью и остыло сначала до янтаря, а потом и до серебра, в то время как весь склон под нами покрылся веснушками огней и лампы на мосту через реку Сломанной Оси засверкали белыми искрами над серой, словно сталь, ниткой воды.
Потом я с удовольствием отправился в кровать. Прошлой ночью на корабле мой мозг был настолько воспламенен золотыми мечтами, что мне почти не удалось поспать, да и качка тоже мешала. Некоторое время я лежал прислушиваясь. Слух – самое обманчивое из всех человеческих чувств, ибо оно легче и незаметнее всех остальных стирает грань между мыслью и реальностью, и все же я мог бы поклясться, что гора подо мною чуть слышно жужжала. А потом я соскользнул в уютное забытье, как вброшенный в ножны меч.
V
Средь пиков гор лежат Ее сокровищ груды,
Где дом ее детей, бесчисленных, как звезды,
Как галька, что собою взморье устилает.
В глубинах Ее сыны воинственные рыщут,
И демонов орда бежит пред ними, кровью обливаясь,
Но среди пиков горных
Ее малютки спят…
Наше путешествие к вершинам хребта началось с первым светом. Виадук уходил в гору неподалеку от нашей гостиницы; местами, где это было необходимо, дорогу поддерживали высокие опоры или арочные мосты, так что наш экипаж продвигался наверх легко и быстро, без лишних усилий. Мы катили меж склонов, на которых лишь кое-где попадались рощицы черного скорза и карликовой сосны; выветренная, жидкая почва лысеющих старых гор чередовалась с большими каменными проплешинами, отполированные беспрерывными ветрами горные пики и перевалы были абсолютно голы.
Повсюду на склонах гор приютились живичные шахты. Это были незамысловатые, построенные без всякого плана сооружения из побелевшего от времени дерева, все на один манер. Обычно они состояли из главного здания, в котором находилась буровая установка, насосы и устройство для разлива живицы по бочкам, и ряда построек более мелкого масштаба, где располагались конторы и шахтерские бараки.
Все они вместе и каждая в отдельности производили впечатление довольно убогое, но их количество свидетельствовало о том, что внутренности горных пиков кишат Пожирателями. С наступлением темноты мы съехали с большой дороги в ложбину и устроились там на ночлег. Я лежал, завернувшись в одеяло, на мягком песке и слушал, как пульсирует напряженная жизнь колоссов глубоко в самых костях гор.
К середине следующего утра мы достигли Перевала Полных Бочонков. Здесь, на скрещении нескольких перерезанных седловинами горных хребтов, точнее на их изборожденных каньонами и ущельями склонах, процветало до полудюжины шахт. Никто не знал, сколько отдельных Гнезд служили источником их благополучия. Несмотря на то что расстояние между соседними шахтами было, как правило, не меньше мили, вполне могло статься, что некоторые из них питаются из одного источника, поскольку в любом Гнезде существуют дюжины своеобразных личиночных детских, над которыми, собственно, и строятся шахты.
Шахта, носившая название «Верхняя», была далека от процветания. Она застыла в абсолютном молчании. Мы направили свою повозку прямо в главное здание; цокот копыт животных и бряцание упряжи эхом отдавались в высоких потолочных балках. Задняя стена сооружения представляла собой фрагмент необработанного горного склона с врезанными в него гигантскими медными кранами, предназначенными для перекачки живицы в три медных чана, каждый величиною с дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38