Но этот был загроможден мебелью, завален тряпьем и заставлен клетками с квохчущей домашней птицей.
Даже молочные поросята в сооруженной на скорую руку загородке из оконных ставен старательно гадили в дальнем углу. В гамаках, подвешенных между наиболее массивной утварью, трое взъерошенных перепачканных ребятишек спали непробудным сном доведенных до последнего предела усталости детей. Низенький лысый человечек сидел на облучке, натягивая на диво жилистыми руками вожжи. Груда одеял в коробе рядом с ним была, должно быть, его спящей без задних ног супругой. По правую руку от кучера с того же короба свисал набор столярных инструментов и старый меч, который, судя по всему, давно не бывал в деле.
Класкат взволнованно воскликнул:
– Ты колесник Браттл из Двойного переулка, ведь так?
– Ага, был! – гаркнул возчик так громко, что мы только диву дались, почему это никто из его семейства не проснулся. Лицо у него было бледное, точно обескровленное усталостью, но натянутое как струна тело дрожало от напряжения, а во взгляде сквозило безумие.
– Что слышно в Дыре, друг? – продолжал расспрашивать Класкат. – Мы повстречали возчика, который сказал, что дорога на город разрушена.
– Так оно и есть. Точнехонько! Ни одного пролета, ни одной опоры не осталось, все рухнуло как есть! – Браттл ухмыльнулся, глаза вспыхнули безумным весельем. – От самой Дыры на три мили в гору одни развалины. Это еще во время первого пробега было, уже неделю тому! Мы уехали на следующий день. Пять дней волок я остатки нашего добра по руслам пересохших ручьев, где раньше мыли золото, да по заброшенным старательским тропам. Прошлой ночью только на дорогу и выбрался! Но уж теперь-то я наверстаю упущенное, оглянуться не успеешь, как богом проклятая Сухая Дыра, загаженная по самое дальше некуда, останется позади! Где-нибудь меня и мое семейство ждет новая жизнь, и, клянусь Трещиной и всем, что из нее выползает, я найду это место! Посторонись! – Доведя себя своими же речами до белого каления, он привстал на облучке и так страшно щелкнул кнутом, что все четверо его плодов, уставшие, но еще сохранившие достаточно сил, рванулись вперед; Барнар едва успел свернуть с его дороги.
Мы пропустили Класката и Клоппа вперед, полагаясь на их знание местности. Они резво припустили по направлению к городу, волнуясь за родственников и имущество. Я все пытался угадать, какое такое несчастье могло породить «богом проклятую Сухую Дыру, загаженную по самое дальше некуда».
Вдруг я осознал, что уже некоторое время звуки нашего движения смешиваются с отдаленным гудением и откуда-то потягивает тухлятиной; тут дорога сделала поворот, и мы оказались на краю Ущелья Мертвого Плода. От перекрывавшего его некогда моста остались две обгрызенные каменные опоры; пропасть в сто футов глубиной, бывшее русло давно пересохшей реки, зияла меж ними.
– Что это за запах такой? Навоз, что ли? И звук какой-то, мухи или что?
– Он говорил про какой-то пробег…
– Как нам с поклажей одолеть эти последние мили? – обратились мы к Класкату и Клоппу.
– Одолеем. Можно кружным путем проехать.
– Тогда мы нагрузим животных, – решил я, – а вы двое пойдите и разведайте, как нам спуститься в ущелье и выбраться из него.
Когда они убрались, мы снова принялись за свои тюки. Каждой из наших девяти костлявок досталось по четыреста мер груза: тяжесть достаточная, но не чрезмерная. Пока мы распределяли и заново упаковывали свою подземную добычу, камни то и дело зловеще вспыхивали, при свете солнца их блеск казался ненатуральным и бесстыдным. С невидимого дна каньона накатывали волны одуряющей вони и жужжание, точно от мириад мух, – явление для скотоводческого края в общем довольно заурядное, но в тот момент нам почудилось в нем что-то устрашающее, и мы никак не могли сосредоточиться на работе. Едва мы закончили, как до нас донеслись изумленные вопли наших спутников, которые поднялись на противоположный склон ущелья и оглядывали местность за ним.
– Ключ, Котел и Циркуль! – раздался отдаленный рев Клоппа. – Это же… это же гнуторог! Только величиной с кита!
Мы встретились с ними на дне ущелья, и они помогли нам вывести наш небольшой караван наверх. По дороге они подготовили нас к тому, что нам предстояло увидеть на поверхности, но впечатление, которое произвела на нас открывшаяся нашему взору картина, от этого нисколько не ослабело.
На дне следующего оврага, среди развалин виадука, гнило умопомрачительных размеров жвачное животное. Чуть дальше разлагался еще один колосс. Однако черный полог мух (а их тут было больше, чем пчел над лугами Дольмена!) колыхался не только над титаническими останками, но также и над курганами бычьего навоза, чей тошнотворный аромат привлекал все новых и новых участников крылатой вакханалии.
Прочие каньоны и ущелья тоже полны были каменных обломков и дохлятины. Гнутороги, паломино, крестороги – представители самых обычных пород заполняли все складки местности наряду с руинами мостов, не выдержавших, очевидно, их совокупного веса. При жизни животные были, кажется, вполне здоровы, хотя чуть перекормлены, – ну и, конечно, размеры поражали воображение. Их ноздри, широкие, как амбарные двери, заполняла белая пена, выступившая, очевидно, в момент смерти. Дважды нам пришлось использовать гигантские трупы в качестве виадуков, чтобы одолеть особенно сложные участки местности, хотя наши костлявки явно неуютно чувствовали себя на такой почве. Нам с Барнаром хватило одного взгляда, чтобы понять, что произошло. Суть маленького предприятия, в которое вложил Костард свою долю напитка гигантов, прояснилась. С помощниками мы своей догадкой делиться не стали.
Наконец впереди показалось последнее ущелье, и вскоре Сухая Дыра уже лежала у наших ног.
XXV
В Коровий Город свой скот веди,
Но только осторожней!
Коров в дороге сильно не корми,
А то и не добраться можно!
Мне сразу вспомнилось, каким был этот вид всего несколько недель тому назад, когда аккуратные деревянные домики Сухой Дыры весело сбегали по склону горы навстречу реке, а закатное солнце щедро золотило их крыши. Ныне упадок и гибель отметили город своей печатью. Черная завеса мух, жужжа, колыхалась над ним; в лоскутном одеяле городских крыш там и тут зияли прорехи рухнувших зданий, повсюду валялись обломки и громоздились кучи навоза, такие огромные, что запросто могли похоронить под собой целые дома. Класкат и Клопп, не выдержав, застонали.
– Там, за рекой, на равнине, что это за кучи такие и какие-то облака над ними? – спросил Барнар. – Кишат, как мухи, но с такого расстояния мух не разглядишь, – наверное, падальщики или еще что-нибудь в этом роде? Трупы поедают? – Но Класкат и Клопп, ни на что не обращая внимания, вглядывались в свои районы города. Боясь, как бы они совсем не забросили службу у нас, мы согласились спуститься вместе с ними вниз, чтобы найти их семьи и узнать, не случилось ли с ними чего. Они в свою очередь пообещали, что не бросят нас, если только смогут. По правде говоря, их компания становилась опасной, ибо они могли проболтаться, что мы связаны с Костардом, чье имя, вне всякого сомнения, было теперь для жителей Сухой Дыры горше отравы; с другой стороны, кто мог быстрее провести нас через город и его окрестности, чем двое местных уроженцев?
Повязанные на лица платки предохраняли наши носы и рты от мух, но назойливые насекомые бомбардировали все прочие части наших тел, налетая на нас, точно подгулявшие на карнавале весельчаки, которых шатает от избытка выпитого. Наш путь лежал через лабиринт уцелевших улиц, где единственным препятствием были тучи мух и завалы на дорогах. Мы теряли время, пробираясь через обломки разрушенных зданий или уступая дорогу фургонам, доверху нагруженным коровьим навозом. Не переложи мы предусмотрительно поклажу на спины наших костлявок, пройти через город оказалось бы и вовсе невозможно. Однажды, когда мы в очередной раз сошли на обочину, чтобы пропустить караван груженных обломками и мусором повозок, Клопп окликнул какого-то человека – лишившегося крова торговца снедью, судя по бочонкам, кулям и тазам с провизией, загромождавшим его телегу:
– Эй, Роддл! Что стряслось? Твоей лавки больше нет?
– Нижний этаж уцелел! Зато весь верх откусили! Чертовы скоты паслись по всему городу, а потом спятили! Уминали и соломенные крыши, и черепицу, и каменные плиты без разбору, деревянные стены хряпали, как солому!
– Но что произошло? Откуда они взялись?
– Один вонючий болван, чужеземец проклятый, шахтовладелец, спустился с гор и взял в аренду кусок пастбища в Долине Лысых Лугов сразу за городом. Купил несколько голов скота у разных людей, – по-моему, и дядя твой ему пару гнуторогов продал, – говорил, что хочет поэкспериментировать с небольшим стадом смешанных пород. Но, похоже, еще раньше дурак приобрел какое-то магическое средство. Неделю тому назад его коровы вышли из долины, спустились к реке и начали пить, все никак не могли остановиться. А мы на них глазели да потешались! Они росли прямо на глазах, час от часу становились все больше и больше! Но мне пора; конюшни твоего дяди уцелели, пусть он тебе расскажет!
Жизнь в Сухой Дыре напряженно пульсировала. Кругом жители скребли, чистили, чинили, демонстрируя недюжинную смекалку и сплоченность. До конюшен Гебнеба, дяди Клоппа, мы добрались за два часа. Они стояли на возвышенности, но из-за плотного полога мух разглядеть, что происходит в долине, было так же невозможно, как и с городских улиц. Правда, мы все же разобрали, что громадные холмы, вокруг которых кипела какая-то деятельность, были, вне всякого сомнения, трупами гигантских животных.
Лысый коренастый Гебнеб и трое его сыновей только что выпрягли покрытых клочьями пены усталых плодов из навозного фургона и теперь пристраивали на их место свежих. Вместо приветствия владелец конюшни окинул племянника острым взглядом и, оставив свое занятие, подошел к нам.
– Это все твой наниматель, Клопп! Брэгг спустился из «Счастливого Сальника» и рассказал, что ты нанялся к этому идиоту Костарду, который уже довел до разорения «Верхнюю». Шахту сторожить ты подрядился, что ли? Чтобы этот ненормальный мог прийти сюда и учинить тут погром?
– Да, но, дядя, я… откуда мы могли… я и понятия не имел, что… то есть мы просто сторожили шахту, дядя Гебнеб! А теперь мы работаем вот на этих людей, а они тоже работают на Костарда!
– Действительно, – вежливо подтвердил я, – мы работали на молодого Костарда. Мы были откачниками на его шахте, а когда он – к вящему нашему раздражению, уверяю вас – оказался неплатежеспособным, мы согласились принять ароматические выделения личинок в качестве платы за работу. Мы сами только что поднялись на поверхность и, уверяю, представления не имели о том, что он как-то связан со скотоводством. Мы полагали, что он уважаемый шахтовладелец, по крайней мере до тех пор, пока не настало время получать расчет.
– Напыщенный молокосос! – Жилы и без того толстой шеи хозяина вздулись от негодования. – Я сам продал ему двадцать гнуторогов со своих пастбищ, что внизу по реке. Подумать только, наш собственный скот, вот этими руками выкормленный и выращенный, крушит наши дома и гадит на улицах! И твой отец ему тоже кое-что продал, Класкат, – он сейчас у Третьего Моста, где коптят мясо. Этот дурак ко всем приходил и купил по нескольку голов у дюжины скотовладельцев и везде с таинственным видом намекал на чудеса, которые скоро сотворит! Недоучка зеленый! Откуда нам было знать, что у него и впрямь есть какая-то сила? Уж мы в «Пыльном Копыте» от души над ним посмеялись. «Я хочу попробовать себя в производстве мяса», – говорит он мне. Производство мяса! «Начну с оценки, э, реактивности и потенциала распространенных пород», – заявляет! Кто бы мог подумать, что от этого недоумка столько вреда будет? Первую неделю или около того он приходил в городские таверны ужинать, и прямо-таки раздувался от важности да таинственности, и все намекал на свои чудеса. И почему мы не порасспросили его как следует? Если бы хоть кому-нибудь из нас пораньше пришло в голову пойти на Лысые Луга да поглядеть, что там творится! Но нет, мы все ждали, пока десять дней тому назад кресторог величиною с хороший дом не вышел из-за холмов! Тут-то мы, конечно, к нему и побежали, да только что мы могли с ним поделать, когда он запустил в нас фургоном сена!
– Что?! – завопил Барнар.
– Он… эй, стой! Гарв! Дай ему пятнистых! Тяжеловесы понадобятся для фургонов с обломками!
И Гебнеб поспешно вернулся к работе, так как на конюшенный двор вкатились еще два фургона; вокруг одного из них, все еще полного навоза, танцевала настоящая мушиная метель. Мы съежились, пытаясь закрыться от их ураганного натиска, пока Клопп заручался согласием дяди отпустить его с нами под тем предлогом, что заработанные им деньги придутся кстати в тяжелые времена, которые поджидают город впереди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Даже молочные поросята в сооруженной на скорую руку загородке из оконных ставен старательно гадили в дальнем углу. В гамаках, подвешенных между наиболее массивной утварью, трое взъерошенных перепачканных ребятишек спали непробудным сном доведенных до последнего предела усталости детей. Низенький лысый человечек сидел на облучке, натягивая на диво жилистыми руками вожжи. Груда одеял в коробе рядом с ним была, должно быть, его спящей без задних ног супругой. По правую руку от кучера с того же короба свисал набор столярных инструментов и старый меч, который, судя по всему, давно не бывал в деле.
Класкат взволнованно воскликнул:
– Ты колесник Браттл из Двойного переулка, ведь так?
– Ага, был! – гаркнул возчик так громко, что мы только диву дались, почему это никто из его семейства не проснулся. Лицо у него было бледное, точно обескровленное усталостью, но натянутое как струна тело дрожало от напряжения, а во взгляде сквозило безумие.
– Что слышно в Дыре, друг? – продолжал расспрашивать Класкат. – Мы повстречали возчика, который сказал, что дорога на город разрушена.
– Так оно и есть. Точнехонько! Ни одного пролета, ни одной опоры не осталось, все рухнуло как есть! – Браттл ухмыльнулся, глаза вспыхнули безумным весельем. – От самой Дыры на три мили в гору одни развалины. Это еще во время первого пробега было, уже неделю тому! Мы уехали на следующий день. Пять дней волок я остатки нашего добра по руслам пересохших ручьев, где раньше мыли золото, да по заброшенным старательским тропам. Прошлой ночью только на дорогу и выбрался! Но уж теперь-то я наверстаю упущенное, оглянуться не успеешь, как богом проклятая Сухая Дыра, загаженная по самое дальше некуда, останется позади! Где-нибудь меня и мое семейство ждет новая жизнь, и, клянусь Трещиной и всем, что из нее выползает, я найду это место! Посторонись! – Доведя себя своими же речами до белого каления, он привстал на облучке и так страшно щелкнул кнутом, что все четверо его плодов, уставшие, но еще сохранившие достаточно сил, рванулись вперед; Барнар едва успел свернуть с его дороги.
Мы пропустили Класката и Клоппа вперед, полагаясь на их знание местности. Они резво припустили по направлению к городу, волнуясь за родственников и имущество. Я все пытался угадать, какое такое несчастье могло породить «богом проклятую Сухую Дыру, загаженную по самое дальше некуда».
Вдруг я осознал, что уже некоторое время звуки нашего движения смешиваются с отдаленным гудением и откуда-то потягивает тухлятиной; тут дорога сделала поворот, и мы оказались на краю Ущелья Мертвого Плода. От перекрывавшего его некогда моста остались две обгрызенные каменные опоры; пропасть в сто футов глубиной, бывшее русло давно пересохшей реки, зияла меж ними.
– Что это за запах такой? Навоз, что ли? И звук какой-то, мухи или что?
– Он говорил про какой-то пробег…
– Как нам с поклажей одолеть эти последние мили? – обратились мы к Класкату и Клоппу.
– Одолеем. Можно кружным путем проехать.
– Тогда мы нагрузим животных, – решил я, – а вы двое пойдите и разведайте, как нам спуститься в ущелье и выбраться из него.
Когда они убрались, мы снова принялись за свои тюки. Каждой из наших девяти костлявок досталось по четыреста мер груза: тяжесть достаточная, но не чрезмерная. Пока мы распределяли и заново упаковывали свою подземную добычу, камни то и дело зловеще вспыхивали, при свете солнца их блеск казался ненатуральным и бесстыдным. С невидимого дна каньона накатывали волны одуряющей вони и жужжание, точно от мириад мух, – явление для скотоводческого края в общем довольно заурядное, но в тот момент нам почудилось в нем что-то устрашающее, и мы никак не могли сосредоточиться на работе. Едва мы закончили, как до нас донеслись изумленные вопли наших спутников, которые поднялись на противоположный склон ущелья и оглядывали местность за ним.
– Ключ, Котел и Циркуль! – раздался отдаленный рев Клоппа. – Это же… это же гнуторог! Только величиной с кита!
Мы встретились с ними на дне ущелья, и они помогли нам вывести наш небольшой караван наверх. По дороге они подготовили нас к тому, что нам предстояло увидеть на поверхности, но впечатление, которое произвела на нас открывшаяся нашему взору картина, от этого нисколько не ослабело.
На дне следующего оврага, среди развалин виадука, гнило умопомрачительных размеров жвачное животное. Чуть дальше разлагался еще один колосс. Однако черный полог мух (а их тут было больше, чем пчел над лугами Дольмена!) колыхался не только над титаническими останками, но также и над курганами бычьего навоза, чей тошнотворный аромат привлекал все новых и новых участников крылатой вакханалии.
Прочие каньоны и ущелья тоже полны были каменных обломков и дохлятины. Гнутороги, паломино, крестороги – представители самых обычных пород заполняли все складки местности наряду с руинами мостов, не выдержавших, очевидно, их совокупного веса. При жизни животные были, кажется, вполне здоровы, хотя чуть перекормлены, – ну и, конечно, размеры поражали воображение. Их ноздри, широкие, как амбарные двери, заполняла белая пена, выступившая, очевидно, в момент смерти. Дважды нам пришлось использовать гигантские трупы в качестве виадуков, чтобы одолеть особенно сложные участки местности, хотя наши костлявки явно неуютно чувствовали себя на такой почве. Нам с Барнаром хватило одного взгляда, чтобы понять, что произошло. Суть маленького предприятия, в которое вложил Костард свою долю напитка гигантов, прояснилась. С помощниками мы своей догадкой делиться не стали.
Наконец впереди показалось последнее ущелье, и вскоре Сухая Дыра уже лежала у наших ног.
XXV
В Коровий Город свой скот веди,
Но только осторожней!
Коров в дороге сильно не корми,
А то и не добраться можно!
Мне сразу вспомнилось, каким был этот вид всего несколько недель тому назад, когда аккуратные деревянные домики Сухой Дыры весело сбегали по склону горы навстречу реке, а закатное солнце щедро золотило их крыши. Ныне упадок и гибель отметили город своей печатью. Черная завеса мух, жужжа, колыхалась над ним; в лоскутном одеяле городских крыш там и тут зияли прорехи рухнувших зданий, повсюду валялись обломки и громоздились кучи навоза, такие огромные, что запросто могли похоронить под собой целые дома. Класкат и Клопп, не выдержав, застонали.
– Там, за рекой, на равнине, что это за кучи такие и какие-то облака над ними? – спросил Барнар. – Кишат, как мухи, но с такого расстояния мух не разглядишь, – наверное, падальщики или еще что-нибудь в этом роде? Трупы поедают? – Но Класкат и Клопп, ни на что не обращая внимания, вглядывались в свои районы города. Боясь, как бы они совсем не забросили службу у нас, мы согласились спуститься вместе с ними вниз, чтобы найти их семьи и узнать, не случилось ли с ними чего. Они в свою очередь пообещали, что не бросят нас, если только смогут. По правде говоря, их компания становилась опасной, ибо они могли проболтаться, что мы связаны с Костардом, чье имя, вне всякого сомнения, было теперь для жителей Сухой Дыры горше отравы; с другой стороны, кто мог быстрее провести нас через город и его окрестности, чем двое местных уроженцев?
Повязанные на лица платки предохраняли наши носы и рты от мух, но назойливые насекомые бомбардировали все прочие части наших тел, налетая на нас, точно подгулявшие на карнавале весельчаки, которых шатает от избытка выпитого. Наш путь лежал через лабиринт уцелевших улиц, где единственным препятствием были тучи мух и завалы на дорогах. Мы теряли время, пробираясь через обломки разрушенных зданий или уступая дорогу фургонам, доверху нагруженным коровьим навозом. Не переложи мы предусмотрительно поклажу на спины наших костлявок, пройти через город оказалось бы и вовсе невозможно. Однажды, когда мы в очередной раз сошли на обочину, чтобы пропустить караван груженных обломками и мусором повозок, Клопп окликнул какого-то человека – лишившегося крова торговца снедью, судя по бочонкам, кулям и тазам с провизией, загромождавшим его телегу:
– Эй, Роддл! Что стряслось? Твоей лавки больше нет?
– Нижний этаж уцелел! Зато весь верх откусили! Чертовы скоты паслись по всему городу, а потом спятили! Уминали и соломенные крыши, и черепицу, и каменные плиты без разбору, деревянные стены хряпали, как солому!
– Но что произошло? Откуда они взялись?
– Один вонючий болван, чужеземец проклятый, шахтовладелец, спустился с гор и взял в аренду кусок пастбища в Долине Лысых Лугов сразу за городом. Купил несколько голов скота у разных людей, – по-моему, и дядя твой ему пару гнуторогов продал, – говорил, что хочет поэкспериментировать с небольшим стадом смешанных пород. Но, похоже, еще раньше дурак приобрел какое-то магическое средство. Неделю тому назад его коровы вышли из долины, спустились к реке и начали пить, все никак не могли остановиться. А мы на них глазели да потешались! Они росли прямо на глазах, час от часу становились все больше и больше! Но мне пора; конюшни твоего дяди уцелели, пусть он тебе расскажет!
Жизнь в Сухой Дыре напряженно пульсировала. Кругом жители скребли, чистили, чинили, демонстрируя недюжинную смекалку и сплоченность. До конюшен Гебнеба, дяди Клоппа, мы добрались за два часа. Они стояли на возвышенности, но из-за плотного полога мух разглядеть, что происходит в долине, было так же невозможно, как и с городских улиц. Правда, мы все же разобрали, что громадные холмы, вокруг которых кипела какая-то деятельность, были, вне всякого сомнения, трупами гигантских животных.
Лысый коренастый Гебнеб и трое его сыновей только что выпрягли покрытых клочьями пены усталых плодов из навозного фургона и теперь пристраивали на их место свежих. Вместо приветствия владелец конюшни окинул племянника острым взглядом и, оставив свое занятие, подошел к нам.
– Это все твой наниматель, Клопп! Брэгг спустился из «Счастливого Сальника» и рассказал, что ты нанялся к этому идиоту Костарду, который уже довел до разорения «Верхнюю». Шахту сторожить ты подрядился, что ли? Чтобы этот ненормальный мог прийти сюда и учинить тут погром?
– Да, но, дядя, я… откуда мы могли… я и понятия не имел, что… то есть мы просто сторожили шахту, дядя Гебнеб! А теперь мы работаем вот на этих людей, а они тоже работают на Костарда!
– Действительно, – вежливо подтвердил я, – мы работали на молодого Костарда. Мы были откачниками на его шахте, а когда он – к вящему нашему раздражению, уверяю вас – оказался неплатежеспособным, мы согласились принять ароматические выделения личинок в качестве платы за работу. Мы сами только что поднялись на поверхность и, уверяю, представления не имели о том, что он как-то связан со скотоводством. Мы полагали, что он уважаемый шахтовладелец, по крайней мере до тех пор, пока не настало время получать расчет.
– Напыщенный молокосос! – Жилы и без того толстой шеи хозяина вздулись от негодования. – Я сам продал ему двадцать гнуторогов со своих пастбищ, что внизу по реке. Подумать только, наш собственный скот, вот этими руками выкормленный и выращенный, крушит наши дома и гадит на улицах! И твой отец ему тоже кое-что продал, Класкат, – он сейчас у Третьего Моста, где коптят мясо. Этот дурак ко всем приходил и купил по нескольку голов у дюжины скотовладельцев и везде с таинственным видом намекал на чудеса, которые скоро сотворит! Недоучка зеленый! Откуда нам было знать, что у него и впрямь есть какая-то сила? Уж мы в «Пыльном Копыте» от души над ним посмеялись. «Я хочу попробовать себя в производстве мяса», – говорит он мне. Производство мяса! «Начну с оценки, э, реактивности и потенциала распространенных пород», – заявляет! Кто бы мог подумать, что от этого недоумка столько вреда будет? Первую неделю или около того он приходил в городские таверны ужинать, и прямо-таки раздувался от важности да таинственности, и все намекал на свои чудеса. И почему мы не порасспросили его как следует? Если бы хоть кому-нибудь из нас пораньше пришло в голову пойти на Лысые Луга да поглядеть, что там творится! Но нет, мы все ждали, пока десять дней тому назад кресторог величиною с хороший дом не вышел из-за холмов! Тут-то мы, конечно, к нему и побежали, да только что мы могли с ним поделать, когда он запустил в нас фургоном сена!
– Что?! – завопил Барнар.
– Он… эй, стой! Гарв! Дай ему пятнистых! Тяжеловесы понадобятся для фургонов с обломками!
И Гебнеб поспешно вернулся к работе, так как на конюшенный двор вкатились еще два фургона; вокруг одного из них, все еще полного навоза, танцевала настоящая мушиная метель. Мы съежились, пытаясь закрыться от их ураганного натиска, пока Клопп заручался согласием дяди отпустить его с нами под тем предлогом, что заработанные им деньги придутся кстати в тяжелые времена, которые поджидают город впереди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38