Этот опыт, став доступным миру, является помощью и руководством в духовной жизни всем ищущим духовного совершенства, как новым поколениям монахов, так и благочестивым мирянам.
Третье, это – непосредственное воздействие на мир примером подвижнической жизни, словом научения, старческим окормленим множества душ достигшими совершенства подвижниками. Не говоря уже о том, что монастыри с древности были центрами грамотности, духовного просвещения и местом, где ищущие укрепление и наставления в благочестивой жизни миряне получали возможность приобщиться к сокровищнице духовного монашеского опыта, обрести утешения в скорбях, а, нередко, и прозорливое откровение Божьей воли или чудесное исцеление души и тела.
– Ну, в общем, понятно… Ты, потому и не женился, чтобы стать монахом и служить только Богу и людям.
– Да, нет, не совсем так, сначала я был женат.
– Как? Ты был женат? На ком? А где твоя жена? Что же ты раньше об этом не говорил?
– Да, в общем-то, ты и не спрашивал, да, и к слову, как-то, не приходилось.
– Ну, ты даёшь! Прости, может я не туда лезу, просто мне важно понять, отчего так изменилась твоя жизнь, если для тебя это не слишком болезненно, расскажи!
– Нет, уже давно не болезненно, напротив, даже радостно видеть на своей жизни удивительное проявление Божественного спасительного Промысла. Ты, может быть помнишь, меня, по окончании института распределили в престижный космический НИИ, с перспективой серьёзной научной карьеры. И, вправду, через полгода я уже руководил группой, работали по очень интересному направлению, я был «с головой» в работе. Вот, в эту нашу группу и прислали на стажировку Валентину, мою бывшую жену. Она была дочкой главного конструктора нашего НИИ, потому её и поставили в лучшую группу конструкторов на перспективное направление. Я её сначала не воспринимал как девушку, просто – стажёр К-ва, и всё. А, она в меня с первого дня влюбилась, всячески показывала своё расположение, домашними пирожками угощала и т. д. Ну, ей, видно и папа намекнул, что я сотрудник с будущим, особенно в случае если на ней женюсь. Короче, на пятом месяце её стажёрства сыграли свадьбу в «Метрополе». А, ещё через месяц мне подарили привезённую из Франции Библию. Я открыл её, со свойственной мне придирчивостью начал читать, и… не закрываю до сих пор. Когда я понял, а это произошло достаточно быстро, что там написана Истина, я все силы ума и души бросил на то, чтобы разобраться во всём этом. Разобрался, уверовал в Бога, стал православным христианином. Сперва, и жена и начальство, сквозь пальцы смотрели на моё хождение в церковь, соблюдение постов, отсутствие на партсобраниях. Жена даже одно время подыгрывала, захаживала иногда в храм, носила антикварный крестик, даже согласилась тайно повенчаться, ради романтики. Потом моя растущая религиозность стала надоедать всем. Жена не понимала, почему нельзя ходить в посты по театрам и ресторанам, вступать в супружескую близость, почему я не гонюсь за материальными благами, не хожу с нею в гости к «нужным» людям, не «пробиваю» загранкомандировки. Последнее особенно раздражало её. С учётом возможностей тестя, мне достаточно было проявить лишь некоторую активность, и мы поехали бы на полтора года в Париж, город мечты моей бывшей супруги. А, я, вместо Парижа, тащил её в Псково-печерский монастырь, в Троице-Сергиеву Лавру, на Новый Афон, в Никольское к старцу схиархимандриту Гавриилу, ставшему впоследствии моим духовным отцом и наставившим на путь священнического и монашеского служения Богу. Словом дома росла напряжённость, на работе тоже. Жена стала чаще «отдыхать» без меня в компаниях таких же «элитных детей», ездить по дачам, загородным ресторанам и пр. В какой-то из компаний она и встретила молодого французского микробиолога Симона, который так очаровался Валентиной, что, даже зная о её четырёхмесячной беременности, сделал ей предложение, и терпеливо ждал, пока уладятся все проблемы с разводом и оформлением выезда, и, уже потом, во Франции, усыновил рождённую Валентиной мою дочку.
– Господи! Так у тебя и дочка есть?!
– Была. Симон с Валентиной достаточно благополучно прожили четыре с половиной года в пригороде, столь желанного моей бывшей женой, Парижа, он прилично зарабатывал, она занималась воспитанием дочки и, родившегося уже от брака с Симоном, сына. А в восемьдесят шестом, двадцать восьмого августа по новому стилю, в праздник Успения Пресвятой Богородицы, во время возвращения с Лазурного Берега из отпуска, их машина вылетела на встречную полосу под грузовик. Симон и дети погибли сразу, Валентина полторы недели была в коме. Первое, что она сказала, когда пришла в себя, было – «позовите мне русского православного священника». Священника позвали, она долго исповедовалась, причастилась. Полностью выздороветь она уже не смогла. Через полгода она умерла в Ш-ском православном монастыре в Франции от кровоизлияния в мозг, успев перед смертью принять постриг. Если не забудешь, помолись иногда о упокоении приснопоминаемой монахини Елисаветы. Вот и вся история моего брака.
– Да, дела! А, ты-то как же?
– А, я в тот же год, когда жена развелась со мною, поступил сразу во второй класс семинарии, за год экстерном сдал весь курс, принял постриг с именем Флавиан, и… теперь сижу вот здесь с тобою.
– Батюшка! По второму разу чайник закипел! – голос матери Серафимы был сдержанно строг.
– Пойдём, Алексей… – Флавиан со вздохом встал и попереступал с одной на другую на своих больных ногах.
По дороге к выходу я остановился у свечного прилавка, положил на поднос деньги, взял с прилавка книжечку «Поминание», раскрыл на странице «О Упокоении», и на первой строчке написал печатными буквами – МОНАХИНИ ЕЛИСАВЕТЫ.
ГЛАВА 13. ЛИТУРГИЯ
Вернувшись на ночлег к Семёну, я застал хозяина на террасе, на той же резной табуреточке, ведущим неторопливый разговор с сидящим в «Мотином» креслице Дмитрием Илларионовичем.
– Добрый вечер, Алексей! Знакомься со своим новым соседом по «гостинице» – добродушно приветствовал меня Семён.
– Да, мы уже знакомы, Семён Евграфович! Имели удовольствие общаться сегодня. Присаживайтесь, Алексей!
Я присел на услужливо подставленный мне радушной Ниной стул.
– Мы, сейчас, Алексей, про шаровые молнии разговаривали с Семёном Евграфовичем – Дмитрий Илларионович повернулся, чтобы лучше видеть меня – Семён Евграфович считает их, чуть ли не живыми существами, и, возможно он не далёк от истины, так как природа их до сих пор наукой не объяснена.
– Ну, вот, к примеру, Димитрий Илларионович, – заговорил Семён – был у меня такой случай, в молодости, с этой самой шаровой молнией. Пошёл я, раз, на охоту по осени, проходил полдня впустую, брёл потихоньку домой. Пасмурно было, морось в воздухе висела мелкая, холодало. Вышел я, как раз, на луга, за Гребёнкиным оврагом, и шёл в сторону дома. Глядь, а по полю, метрах в ста от меня, яркий бело-жёлтый шар катится по воздуху, в полметре над землёй, мягко так поныривая, как на невысокой волне. Размером, думаю, с колесо УАЗика будет. И, катится этот шар параллельно моему ходу, чуть быстрее, чем я сам иду. Остановился я, стал глядеть на него, он тоже встал. И кольни меня тут шальная мыслишка – достану я этот шарик жаканом с ружьишка то моего, иль нет? Уже было и ружьё с плеча стянул. Смотрю, а шар, вроде как краснеть стал, совсем как солнце иногда на закате, и в мою сторону пополз. Ну, думаю – что-то тут не то! Ружьишко обратно на плечо одел, перекрестился и «Отче наш» начал читать. Шар остановился, посветлел опять, потом, быстренько так покатился к середине поля, где дуб двухсотлетний стоял, могучий такой. Подкатился он к дубу и, как бахнет! У меня, за триста метров оттуда, аж уши заложило! Полыхнул дуб, как пересушенный стожок жарким летом, минут через двадцать только угольки дотлевали. Подумал я тогда – а, ну как стрельнул бы я? Испугался, что греха таить… Вот с тех пор я к этим «шарикам» огненным с большой опаской и отношусь, прямо ведь, как будто мысли мои он тогда прочитал, как вот это объяснить?
– Так, наверное и объяснить, что – прочитал, добрый всем вечер! – невысокий, загорелый парень в военной рубашке без погон, в военных же брюках и ботинках взошёл на терраску.
– Игорь Сергеевич! Приветствую вас, рад вас видеть! – обнял его Дмитрий Илларионович.
– Здравствуй, Игорёк, что давно не был? – протянул ему руку Семён.
– На ученья летали, молодых натаскивали, слава Богу, хоть сегодня вырвался. Игорь повернулся ко мне, протянул руку – Игорь, будем знакомы!
– Очень приятно, Алексей. А, вы – военный лётчик?
– Лётчик, капитан ВВС.
– А почему вы так про молнии сказали, вы, наверное, что-то знаете про них?
– Не то, чтобы знаю, просто личный опыт имел, собственно через тот опыт и в Бога уверовал.
– Расскажите, Игорь, садитесь вот сюда – Дмитрий Илларионович указал Игорю на кресло в котором только что сидел сам.
– Что вы, Дмитрий Илларионович, ни в коем случае, мне вот здесь, на табуретке будет удобно! – Игорь присел на невысокий табурет.
– Расскажу, это и вправду интересно. Было это, три с небольшим года назад, я только что в здешнюю часть перевёлся. Обычный тренировочный полёт, высота полторы тысячи, отрабатываю манёвр, вдруг, из вентиляционного отверстия в кабину влетает шаровая молния размером с крупный апельсин, облетает вокруг моей головы и зависает перед лицом. Что я тут успел передумать, вся жизнь вмиг перед глазами пролетела! Чётко понимаю – отлетался, старлей! Сейчас полыхнет и всё! И, тут заклинание вспоминаю, так я его тогда считал – «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас!» – у нас его многие лётчики в полку знали, и в экстремальных ситуациях читали, говорили – помогало! Причём и верующие читали и неверующие. Так вот, только я эту молитву произносить начал, шаровая стронулась, опять гермошлем вокруг облетела, и нырь в тоже отверстие, откуда появилась. Приземлился я, посидел в кабине, и пошёл у поварих в столовой выяснять – где тут церковь поблизости. Так и попал сюда, к батюшке. Вот и понимай, разумная шаровая молния или нет, но молитву она – точно понимает!
– Игорёчек, миленький, покушаете с дороги? – Нина, по матерински ласково, тронула плечо лётчика.
– Спаси, Господи, Нина Петровна! Опоздал немножко!
Причащаться завтра собираюсь, а уже первый час ночи! Да, я, собственно, и не голоден.
– И, то правда – встал Семён – засиделись малость, пора опочивать!
Сена на Семёновом чердаке с избытком хватило на троих. Дмитрий Илларионович уснул сразу, лётчик Игорь, поставив подсвечниук на, заменявшую ночной столик, прялку, ещё какое то время дочитывал свои молитвы. Потом всё стихло.
Ночью я внезапно проснулся. Ощущение нависшей беды охватило меня всего. В мозгу зуммером звенела мысль – Ирине плохо!
На сердце стало тягостно до боли, грудь, словно обручем вжимало внутрь. Я встал со своего сенного ложа, стараясь не будить никого спустился с чердака, и вышел за калитку.
Ночь была дивная – тихая, тёплая, с волнующими запахами трав и цветов из Нининого палисадника. Соловьи заливались безумными серенадами, трещали какие-то букашечки и жучки, пролетая проухала сова. Мне было тяжко и трудно. Рука механически потянулась к чехлу мобильника на поясе. Чехла с мобильным телефоном не было.
– Тьфу! Он же в машине, в бардачке! Небось разрядился уже!
Я быстрым шагом отправился к церкви.
Мобильник разряженный валялся в бардачке незапертой «Нивы». В Москве бы так! Я подсоединил телефон зарядным шнуром к гнезду прикуривателя, включил, через 09 нашёл и набрал номер круглосуточной справочной Ирининой больницы.
– Миронова? Ирина Витальевна? Одну минутку… Так, сегодня прооперирована, операция прошла успешно, температура в 21.00 была 38,1 – нормально для первого дня, завтра с 11 до 12.30 можете поговорить с лечащим врачом.
– Спаси вас, Господи! Большое спасибо! Дай Бог вам всего самого наилучшего!
– Пожалуйста, пожалуйста… всего доброго.
Я вздохнул и прислушался к себе – тягостная тревога не ушла совсем, а сжалась, как бы «заархивировалась», и спряталась где-то в уголке под сердцем.
– Ну, ладно! – успокоил я сам себя – вроде бы всё в порядке, завтра позвоню доктору и узнаю подробности. Хватит паниковать, пошли спать!
Уснул я почти сразу, и приснился мне сон.
Вроде как, я сплю и, в то же время проснулся и просто лежу здесь же на сене, между Игорем и Дмитрием Илларионовичем. И, вдруг, входит на чердак моя Иришка, моложавая такая, радостная, светится аж, и присаживается около меня на корточки. Смотрит на меня с такой любовью, с такой нежностью, как, в первый день свадьбы… Протягивает к моему лицу ладошку, касается моей щеки кончиками пальцев. А, я всё вижу, но прикосновения не чувствую, хотя очень хочется эту ласку её руки ощутить. Потом она встаёт, с такой же нежной улыбкой машет мне рукой и поворачивается уходить. А, я хочу её задержать, пытаюсь подняться, кричу что есть силы… а, сам как онемелый и парализованный, ни шевельнуться, ни звука произнести не могу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22