«Держи вора!»
Его деланного спокойствия хватило квартала на полтора, после чего, не выдержав напряжения, Лайам пустился бегом.
Он пришел в себя только близ внешних причалов, в царстве складов и торговых контор, заполоненном рассыльными, клерками и толпами грузчиков. Утро выдалось не по сезону солнечным, теплым, резко контрастируя со вчерашним ненастьем, и потому, возможно, все встречные казались ему неестественно оживленными.
Внешняя гавань – не самое подходящее место для человека, желающего укрыться. Слишком много народу – возни, беготни, суеты. И никаких трущоб, никаких забегаловок, заброшенных зданий. Однако Лайаму предстояло отправить письмо Катилине, а для этого ему нужны были перо, чернила, бумага и кто-нибудь расторопный, способный доставить послание адресату. Ткнувшись в несколько мест, он пригляделся наконец к одной винной лавчонке и, моля небеса об удаче, решил попытать счастья там.
Ему таки повезло: зал кабачка был пуст. Хозяйка – изможденная женщина с унылым лицом – явно обрадовалась посетителю.
– Бумаги? Чернил? Сейчас, сударь, сейчас. Не сомневайтесь, вам мигом все предоставят.
Она вызвала из задних комнат мальчишку и отправила его в канцелярскую лавку.
Пока мальчик ходил, женщина сочла нужным занять «доброго господина» беседой и успела многое о себе рассказать. Она вдовствует, ее муж – моряк – погиб в плавании к Принципалии-Суэви, и выживать ей теперь помогает лишь эта лавчонка. Лайам кивал, гадая, не сумело ли это унылое существо дать посыльному знак привести миротворцев, и все же рассказ страдалицы его тронул. Он заказал вина – «лучшего из того, что имеется».
Раскрасневшаяся хозяйка принесла ему чашу красного, но обнаружилось, что такую кислятину пить практически невозможно. Лайам принудил себя сделать второй глоток, однако вернувшийся мальчик избавил его от необходимости хвалить поданную бурду. «Добрый господин» ушел в угол лавки и обустроился за дальним столом.
Взявшись за перо, Лайам попробовал сосредоточиться. Однако мысли его разбегались, в мозгу вертелось единственное – «ПОМОГИТЕ!». Он откинулся на спинку стула и тяжело вздохнул. События прошлых суток даже сейчас казались ему чересчур фантастическими.
«Катилина, несомненно, решит, что имеет дело с безумцем. Как можно поверить в то, что сановный лорд решился убить своего брата и что это проделано с ведома самого пацифика миротворцев руками их лейтенанта? Ты и сам-то едва в это веришь, хотя лично все видел!» Лайам поморщился. В своих рассуждениях ему вдруг почудилась какая-то нестыковка. На ум пришел странный выкрик Эльдайна. Почему тот на публичное обвинение его в убийстве Берта словно смутился и закричал, что у пацифика эта ложь не пройдет?
Лайам озадаченно выпрямился.
«Фануил!»
«Я тут, мастер, на крыше соседнего склада. Здесь много чаек, и они очень жирные».
«Забудь о них. Помоги мне обмозговать кое-что».
Они вдвоем шаг за шагом восстановили события вчерашнего дня, обращая особое внимание на поступки Уорден. Убийство лорда Берта произошло без нее. Зато в доме мертвого мэтра Кейда она была – вместе с Эльдайном. Эльдайн, вероятно, и совершил второе убийство – кинжалом Лайама, но ничто не доказывает, что Уорден присутствовала при этом. Да, она шла за Лайамом по пятам, побывала в гостинице, потом – в коллегии «Обалденствия», затем добралась и до дома Маркейд. Но ведь это Эльдайн вломился туда чуть позже – сама Уорден не прибегала к физической силе, она предпочла устроить засаду там, куда, по ее расчетам, беглец был должен прийти…
«А Эльдайн – тот лез из кожи, чтобы убрать меня от нее. Предложил ей заняться поисками Маркейд, хотя распрекрасно знал, где та находится!»
Он не стал заострять на этом внимания – ему не хотелось задумываться об участи своей бывшей подружки.
«Зачем ему это?»
После длительной паузы Фануил решился отдать дань очевидному.
«Мастер, возможно, она не с ними. Возможно, лишь лейтенант держит сторону Аурика, а ей о том ничего не известно».
Лайам нахмурился. Вывод уродца ему не понравился, хотя он и сам склонялся к нему.
«Тогда почему она не дает мне покоя? Почему так старается меня изловить?»
«Но она ведь не знает, что ты невиновен. Мастер Кейд убит твоим кинжалом, у тебя Монаршая Панацея, ты бежишь от стражников, прячешься. Кто же еще преступник, если не ты?»;
«Ну, спасибо!»
Фануил не принял иронии.
«Схватить тебя – ее долг. На ее месте ты бы действовал так же».
«Хм-м…»
Дракончик был прав. Даже если Уорден не с Ауриком, это еще не значит, что она на его, Лайама, стороне. То есть, она-то, конечно, на его стороне, только сама об этом не знает. И будет преследовать беглеца, пока не поймает. А когда это случится, у него есть все шансы попасть в лапы Эльдайна. Лайам взглянул на перо. Не написать ли каменной леди письмо? Подумав, он отказался от этой мысли. Во-первых, мальчик принес всего один лист бумаги. Во-вторых, не исключено, что пацифик все-таки связана с заговорщиками, а если даже и нет, то она все равно скорее поверит своему лейтенанту, чем никому не известному провинциалу. Лайам представил, как Уорден показывает его письмо Эльдайну и как они оба посмеиваются над «жалкими измышлениями загнанного в тупик негодяя». Ему сделалось жарко. Нет, заговорщица эта Уорден или не заговорщица – ее по-прежнему следует считать своим главным врагом.
«Это забавно».
Лайам, погруженный в свои мысли, не сразу отреагировал на замечание Фануила.
«Что-что?»
«Ситуация, мастер. Ты ведь не раз спрашивал, что я считаю забавным».
Спрашивал, что говорить. Дракончику шутки хозяина никогда не казались смешными, и Лайам в конце концов стал считать, что у рептилий чувства юмора попросту нет.
«И что ты нашел в ней забавного?»
«Все. Она – пацифик, ты – квестор. Обоим вам привычно ловить преступников, а тут вы пошли друг против друга. Как две лисицы или два льва… Нет, не то. Как два рыбака, тянущих сеть в разные стороны, в то время как рыба достается акуле…»
Лайам покачал головой.
«И что же?»
«Или вот. Два пастуха дерутся, а волк режет стадо. Да, это смешно».
«Прекрасно, но ничего смешного я здесь не вижу. – Лайам, нахмурившись, вскинул глаза к потолку. – Совсем ничего».
Долгая пауза.
«А я, мастер, вижу».
«Чушь, чепуха! Что тут смешного, если я в это замешан? Я, твой хозяин, а не кто-то другой?»
Новая пауза.
«У меня есть чувство юмора. Я думал, тебе будет интересно об этом узнать».
Лайам выпрямился, подвинул стул поближе к столу и склонился над девственно чистым листом бумаги.
«Что ж, поздравляю!»
Рука его уже выводила полный титул принца казны.
«Забавное забавно всегда. Тебе так не кажется, мастер?»
«Не кажется. Отвяжись, Фануил!»
12
Теперь дело пошло куда легче, несмотря на то что Лайам частенько приостанавливался и хмурился, поглядывая на потолок, обеспокоенный чувством юмора, внезапно прорезавшимся у его фамильяра.
Он поведал принцу казны далеко не все. Он написал лишь, что лорда Берта убили затем, чтобы через него к недужному королю не попала Монаршая Панацея. Ныне реликвия обретается у автора настоящего обращения, который готов передать ее по назначению, однако существуют люди, стремящиеся этому воспрепятствовать. Лайам решил не упоминать ни об Аурике Северне, ни об Эльдайне с Уорден, однако намекнул, что не имеет возможности попасть во дворец. То, что он и впрямь обладает бесценным сокровищем, может подтвердить мэтр Толлердиг. (Профессор, даже если ему не удастся ничего раскопать, по крайней мере, засвидетельствует, что флакон очень древний.) В конце письма Лайам сообщал, что находится в розыске по облыжному обвинению в двух убийствах, и обещал сдаться принцу казны, как только Монаршая Панацея дойдет до того, кому она по праву принадлежит.
Он перечитал письмо и подписался.
Дуя на лист, чтобы подсушить чернила, – о песке мальчишка, разумеется, не позаботился, – Лайам сообразил, что забыл сообщить Катилине, как с ним связаться. Он закатил глаза, опять положил бумагу на стол и принялся составлять постскриптум.
«Если, милорд, все вышесказанное покажется Вам убедительным, отправьте, не мешкая, в Беллоу-Сити своего человека. Пусть украсит шляпу белым пером и ждет на пирсе внутренней гавани. Я сам к нему подойду и представлюсь, как Отниэль Фовель. Умоляю Вас отнестись к этому делу со всей серьезностью, ибо сейчас лишь Ваше вмешательство может спасти Его Величеству жизнь».
Псевдоним, опознавательный знак и место встречи оставляли желать лучшего, но раздумывать было некогда. Лайам вновь подул на письмо, дождался, пока чернила просохнут, сложил листок и написал сверху: «Публию Катилине, принцу казны – в Королевский распадок, срочное!» Потом он встал и пошел к стойке, где его ожидала вдова моряка. Та сгорала от любопытства, но изо всех сил старалась напустить на себя скучающий вид.
– Небось любовное письмецо?
– Вроде того, – подмигнул вдовушке Лайам. – Воску у вас не найдется?
Воск нашелся – на горлышке пустого кувшина, вдова зажгла свечку, чтобы его растопить.
Лайам притиснул к письму донце чернильницы и подул на печать.
– Не мог бы ваш мальчик отнести это в дом гонцов? Ближайший у вас где? Возле биржи?
– Да-да, разумеется, там!
Вдова кликнула сына, глаза ее возбужденно блестели. Мальчишка особого рвения не проявил, однако заметно приободрился, когда ему в руку сунули два золотых.
– Этого, думаю, хватит. Вернешься до девяти – вся сдача твоя.
Колокола только-только пробили восемь. Сообразив это, мальчуган крутанулся на месте и стрелой вылетел за порог. Лайам снисходительно усмехнулся и обернулся к вдове.
– Ваше вино превосходно, сударыня, но слишком бьет в голову. Похоже, мне надо пройтись. Давайте-ка рассчитаемся, а потом поглядим. Я скоро вернусь, как и ваш сынишка, надеюсь.
Вдовушка, слегка разочарованная, прикинула что-то в уме и назвала сумму, в которую, судя по всему, входили не только стоимость воска и свечки, но и цена воздуха, которым клиент дышал. Однако Лайам беспечно опустошил кошелек молодого купальщика и даже добавил на чай – из кошелька толстяка.
Выйдя на улицу, беглец направился в сторону моря и вышел на набережную. Он надвинул чужую шляпу на лоб и поднял воротник ворованного плаща, но более по необходимости, чем из страха. Пронизывающий ветерок с океана швырял ему в лицо тучи холодных брызг. Опасаться было вроде бы нечего. Тут все-таки порт, не самая, правда, глухая его часть, однако… Вдали замаячили два черно-белых плаща, и благодушные размышления Лайама прервались. Бежать было поздно. Когда стражи приблизились, он укрылся от них за группой матросов. Один из гуляк, лысый детина, голый череп которого от переносицы до затылка украшала татуировка в виде ветви плюща, громко отхаркнулся и сплюнул вслед миротворцам. Те обернулись, свирепыми взглядами давая понять, что тот, кому хочется неприятностей, имеет все шансы их получить, и Лайам поспешил удалиться.
Татуировки еще лет десять назад – во времена морских странствий Лайама – встречались не часто, сейчас же от них рябило в глазах. Очевидно, теперь они почитались за особый род моряцкого шика. Наколку во весь лоб делать Лайаму не хотелось, но плащ, чтобы не выделяться в толпе, придется сменить. «На куртку, – подумал Лайам. – На стеганую дешевую куртку. Бедняки не носят плащей».
Через какое-то время он решил, что мальчишка уже должен бы справиться с поручением, и окольным путем вернулся к знакомому кабачку.
«Миротворцев не видно, мастер», – доложил Фануил, круживший над улицей в стае крикливых чаек.
«Так-то оно так, но…»
Лайам с независимым видом прошел мимо лавки и, заглянув в окошко, удостоверился, что посторонних там нет.
– Ты обскакал звонарей, – сказал он радостно ухмыляющемуся мальчишке. – Сдача твоя. Сколько взяли за доставку письма?
– Одну корону, – боязливо откликнулся оголец: за золотой, им таким образом выгаданный, ему по чести бы следовало четырежды обежать весь Торквей. – Но вы ведь сами сказали…
– Вы сами сказали, сударь… – залебезила вдова.
– Сказал-сказал, – перебил их нытье Лайам и ободряюще улыбнулся. – Квитанция у тебя?
Мать и сын растерялись. Наконец мальчишка вспомнил о бумажонке, в которую был завернут второй золотой. Он развернул ее и протянул Лайаму.
Лайам взял смятый листок, поблагодарил и поспешил выйти из лавки, пока алчной парочке не вздумалось слупить с него денежки за что-либо еще.
Надпись, слегка смазанная от соприкосновения с потными ладонями порученца, удостоверяла, что гонцы письмо приняли и обязуются доставить его адресату в течение дня. Лайам облегченно вздохнул, аккуратно сложил квитанцию вчетверо и сунул ее в кошелек.
«Это сделано», – подумал он, забирая на север.
К вечеру письмо будет у Катилины. Гонцы – народ странный, но скрупулезный, они относятся к доставке почты как к своей священной обязанности. Этот клан возник и добился высокого положения в первые годы образования королевства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Его деланного спокойствия хватило квартала на полтора, после чего, не выдержав напряжения, Лайам пустился бегом.
Он пришел в себя только близ внешних причалов, в царстве складов и торговых контор, заполоненном рассыльными, клерками и толпами грузчиков. Утро выдалось не по сезону солнечным, теплым, резко контрастируя со вчерашним ненастьем, и потому, возможно, все встречные казались ему неестественно оживленными.
Внешняя гавань – не самое подходящее место для человека, желающего укрыться. Слишком много народу – возни, беготни, суеты. И никаких трущоб, никаких забегаловок, заброшенных зданий. Однако Лайаму предстояло отправить письмо Катилине, а для этого ему нужны были перо, чернила, бумага и кто-нибудь расторопный, способный доставить послание адресату. Ткнувшись в несколько мест, он пригляделся наконец к одной винной лавчонке и, моля небеса об удаче, решил попытать счастья там.
Ему таки повезло: зал кабачка был пуст. Хозяйка – изможденная женщина с унылым лицом – явно обрадовалась посетителю.
– Бумаги? Чернил? Сейчас, сударь, сейчас. Не сомневайтесь, вам мигом все предоставят.
Она вызвала из задних комнат мальчишку и отправила его в канцелярскую лавку.
Пока мальчик ходил, женщина сочла нужным занять «доброго господина» беседой и успела многое о себе рассказать. Она вдовствует, ее муж – моряк – погиб в плавании к Принципалии-Суэви, и выживать ей теперь помогает лишь эта лавчонка. Лайам кивал, гадая, не сумело ли это унылое существо дать посыльному знак привести миротворцев, и все же рассказ страдалицы его тронул. Он заказал вина – «лучшего из того, что имеется».
Раскрасневшаяся хозяйка принесла ему чашу красного, но обнаружилось, что такую кислятину пить практически невозможно. Лайам принудил себя сделать второй глоток, однако вернувшийся мальчик избавил его от необходимости хвалить поданную бурду. «Добрый господин» ушел в угол лавки и обустроился за дальним столом.
Взявшись за перо, Лайам попробовал сосредоточиться. Однако мысли его разбегались, в мозгу вертелось единственное – «ПОМОГИТЕ!». Он откинулся на спинку стула и тяжело вздохнул. События прошлых суток даже сейчас казались ему чересчур фантастическими.
«Катилина, несомненно, решит, что имеет дело с безумцем. Как можно поверить в то, что сановный лорд решился убить своего брата и что это проделано с ведома самого пацифика миротворцев руками их лейтенанта? Ты и сам-то едва в это веришь, хотя лично все видел!» Лайам поморщился. В своих рассуждениях ему вдруг почудилась какая-то нестыковка. На ум пришел странный выкрик Эльдайна. Почему тот на публичное обвинение его в убийстве Берта словно смутился и закричал, что у пацифика эта ложь не пройдет?
Лайам озадаченно выпрямился.
«Фануил!»
«Я тут, мастер, на крыше соседнего склада. Здесь много чаек, и они очень жирные».
«Забудь о них. Помоги мне обмозговать кое-что».
Они вдвоем шаг за шагом восстановили события вчерашнего дня, обращая особое внимание на поступки Уорден. Убийство лорда Берта произошло без нее. Зато в доме мертвого мэтра Кейда она была – вместе с Эльдайном. Эльдайн, вероятно, и совершил второе убийство – кинжалом Лайама, но ничто не доказывает, что Уорден присутствовала при этом. Да, она шла за Лайамом по пятам, побывала в гостинице, потом – в коллегии «Обалденствия», затем добралась и до дома Маркейд. Но ведь это Эльдайн вломился туда чуть позже – сама Уорден не прибегала к физической силе, она предпочла устроить засаду там, куда, по ее расчетам, беглец был должен прийти…
«А Эльдайн – тот лез из кожи, чтобы убрать меня от нее. Предложил ей заняться поисками Маркейд, хотя распрекрасно знал, где та находится!»
Он не стал заострять на этом внимания – ему не хотелось задумываться об участи своей бывшей подружки.
«Зачем ему это?»
После длительной паузы Фануил решился отдать дань очевидному.
«Мастер, возможно, она не с ними. Возможно, лишь лейтенант держит сторону Аурика, а ей о том ничего не известно».
Лайам нахмурился. Вывод уродца ему не понравился, хотя он и сам склонялся к нему.
«Тогда почему она не дает мне покоя? Почему так старается меня изловить?»
«Но она ведь не знает, что ты невиновен. Мастер Кейд убит твоим кинжалом, у тебя Монаршая Панацея, ты бежишь от стражников, прячешься. Кто же еще преступник, если не ты?»;
«Ну, спасибо!»
Фануил не принял иронии.
«Схватить тебя – ее долг. На ее месте ты бы действовал так же».
«Хм-м…»
Дракончик был прав. Даже если Уорден не с Ауриком, это еще не значит, что она на его, Лайама, стороне. То есть, она-то, конечно, на его стороне, только сама об этом не знает. И будет преследовать беглеца, пока не поймает. А когда это случится, у него есть все шансы попасть в лапы Эльдайна. Лайам взглянул на перо. Не написать ли каменной леди письмо? Подумав, он отказался от этой мысли. Во-первых, мальчик принес всего один лист бумаги. Во-вторых, не исключено, что пацифик все-таки связана с заговорщиками, а если даже и нет, то она все равно скорее поверит своему лейтенанту, чем никому не известному провинциалу. Лайам представил, как Уорден показывает его письмо Эльдайну и как они оба посмеиваются над «жалкими измышлениями загнанного в тупик негодяя». Ему сделалось жарко. Нет, заговорщица эта Уорден или не заговорщица – ее по-прежнему следует считать своим главным врагом.
«Это забавно».
Лайам, погруженный в свои мысли, не сразу отреагировал на замечание Фануила.
«Что-что?»
«Ситуация, мастер. Ты ведь не раз спрашивал, что я считаю забавным».
Спрашивал, что говорить. Дракончику шутки хозяина никогда не казались смешными, и Лайам в конце концов стал считать, что у рептилий чувства юмора попросту нет.
«И что ты нашел в ней забавного?»
«Все. Она – пацифик, ты – квестор. Обоим вам привычно ловить преступников, а тут вы пошли друг против друга. Как две лисицы или два льва… Нет, не то. Как два рыбака, тянущих сеть в разные стороны, в то время как рыба достается акуле…»
Лайам покачал головой.
«И что же?»
«Или вот. Два пастуха дерутся, а волк режет стадо. Да, это смешно».
«Прекрасно, но ничего смешного я здесь не вижу. – Лайам, нахмурившись, вскинул глаза к потолку. – Совсем ничего».
Долгая пауза.
«А я, мастер, вижу».
«Чушь, чепуха! Что тут смешного, если я в это замешан? Я, твой хозяин, а не кто-то другой?»
Новая пауза.
«У меня есть чувство юмора. Я думал, тебе будет интересно об этом узнать».
Лайам выпрямился, подвинул стул поближе к столу и склонился над девственно чистым листом бумаги.
«Что ж, поздравляю!»
Рука его уже выводила полный титул принца казны.
«Забавное забавно всегда. Тебе так не кажется, мастер?»
«Не кажется. Отвяжись, Фануил!»
12
Теперь дело пошло куда легче, несмотря на то что Лайам частенько приостанавливался и хмурился, поглядывая на потолок, обеспокоенный чувством юмора, внезапно прорезавшимся у его фамильяра.
Он поведал принцу казны далеко не все. Он написал лишь, что лорда Берта убили затем, чтобы через него к недужному королю не попала Монаршая Панацея. Ныне реликвия обретается у автора настоящего обращения, который готов передать ее по назначению, однако существуют люди, стремящиеся этому воспрепятствовать. Лайам решил не упоминать ни об Аурике Северне, ни об Эльдайне с Уорден, однако намекнул, что не имеет возможности попасть во дворец. То, что он и впрямь обладает бесценным сокровищем, может подтвердить мэтр Толлердиг. (Профессор, даже если ему не удастся ничего раскопать, по крайней мере, засвидетельствует, что флакон очень древний.) В конце письма Лайам сообщал, что находится в розыске по облыжному обвинению в двух убийствах, и обещал сдаться принцу казны, как только Монаршая Панацея дойдет до того, кому она по праву принадлежит.
Он перечитал письмо и подписался.
Дуя на лист, чтобы подсушить чернила, – о песке мальчишка, разумеется, не позаботился, – Лайам сообразил, что забыл сообщить Катилине, как с ним связаться. Он закатил глаза, опять положил бумагу на стол и принялся составлять постскриптум.
«Если, милорд, все вышесказанное покажется Вам убедительным, отправьте, не мешкая, в Беллоу-Сити своего человека. Пусть украсит шляпу белым пером и ждет на пирсе внутренней гавани. Я сам к нему подойду и представлюсь, как Отниэль Фовель. Умоляю Вас отнестись к этому делу со всей серьезностью, ибо сейчас лишь Ваше вмешательство может спасти Его Величеству жизнь».
Псевдоним, опознавательный знак и место встречи оставляли желать лучшего, но раздумывать было некогда. Лайам вновь подул на письмо, дождался, пока чернила просохнут, сложил листок и написал сверху: «Публию Катилине, принцу казны – в Королевский распадок, срочное!» Потом он встал и пошел к стойке, где его ожидала вдова моряка. Та сгорала от любопытства, но изо всех сил старалась напустить на себя скучающий вид.
– Небось любовное письмецо?
– Вроде того, – подмигнул вдовушке Лайам. – Воску у вас не найдется?
Воск нашелся – на горлышке пустого кувшина, вдова зажгла свечку, чтобы его растопить.
Лайам притиснул к письму донце чернильницы и подул на печать.
– Не мог бы ваш мальчик отнести это в дом гонцов? Ближайший у вас где? Возле биржи?
– Да-да, разумеется, там!
Вдова кликнула сына, глаза ее возбужденно блестели. Мальчишка особого рвения не проявил, однако заметно приободрился, когда ему в руку сунули два золотых.
– Этого, думаю, хватит. Вернешься до девяти – вся сдача твоя.
Колокола только-только пробили восемь. Сообразив это, мальчуган крутанулся на месте и стрелой вылетел за порог. Лайам снисходительно усмехнулся и обернулся к вдове.
– Ваше вино превосходно, сударыня, но слишком бьет в голову. Похоже, мне надо пройтись. Давайте-ка рассчитаемся, а потом поглядим. Я скоро вернусь, как и ваш сынишка, надеюсь.
Вдовушка, слегка разочарованная, прикинула что-то в уме и назвала сумму, в которую, судя по всему, входили не только стоимость воска и свечки, но и цена воздуха, которым клиент дышал. Однако Лайам беспечно опустошил кошелек молодого купальщика и даже добавил на чай – из кошелька толстяка.
Выйдя на улицу, беглец направился в сторону моря и вышел на набережную. Он надвинул чужую шляпу на лоб и поднял воротник ворованного плаща, но более по необходимости, чем из страха. Пронизывающий ветерок с океана швырял ему в лицо тучи холодных брызг. Опасаться было вроде бы нечего. Тут все-таки порт, не самая, правда, глухая его часть, однако… Вдали замаячили два черно-белых плаща, и благодушные размышления Лайама прервались. Бежать было поздно. Когда стражи приблизились, он укрылся от них за группой матросов. Один из гуляк, лысый детина, голый череп которого от переносицы до затылка украшала татуировка в виде ветви плюща, громко отхаркнулся и сплюнул вслед миротворцам. Те обернулись, свирепыми взглядами давая понять, что тот, кому хочется неприятностей, имеет все шансы их получить, и Лайам поспешил удалиться.
Татуировки еще лет десять назад – во времена морских странствий Лайама – встречались не часто, сейчас же от них рябило в глазах. Очевидно, теперь они почитались за особый род моряцкого шика. Наколку во весь лоб делать Лайаму не хотелось, но плащ, чтобы не выделяться в толпе, придется сменить. «На куртку, – подумал Лайам. – На стеганую дешевую куртку. Бедняки не носят плащей».
Через какое-то время он решил, что мальчишка уже должен бы справиться с поручением, и окольным путем вернулся к знакомому кабачку.
«Миротворцев не видно, мастер», – доложил Фануил, круживший над улицей в стае крикливых чаек.
«Так-то оно так, но…»
Лайам с независимым видом прошел мимо лавки и, заглянув в окошко, удостоверился, что посторонних там нет.
– Ты обскакал звонарей, – сказал он радостно ухмыляющемуся мальчишке. – Сдача твоя. Сколько взяли за доставку письма?
– Одну корону, – боязливо откликнулся оголец: за золотой, им таким образом выгаданный, ему по чести бы следовало четырежды обежать весь Торквей. – Но вы ведь сами сказали…
– Вы сами сказали, сударь… – залебезила вдова.
– Сказал-сказал, – перебил их нытье Лайам и ободряюще улыбнулся. – Квитанция у тебя?
Мать и сын растерялись. Наконец мальчишка вспомнил о бумажонке, в которую был завернут второй золотой. Он развернул ее и протянул Лайаму.
Лайам взял смятый листок, поблагодарил и поспешил выйти из лавки, пока алчной парочке не вздумалось слупить с него денежки за что-либо еще.
Надпись, слегка смазанная от соприкосновения с потными ладонями порученца, удостоверяла, что гонцы письмо приняли и обязуются доставить его адресату в течение дня. Лайам облегченно вздохнул, аккуратно сложил квитанцию вчетверо и сунул ее в кошелек.
«Это сделано», – подумал он, забирая на север.
К вечеру письмо будет у Катилины. Гонцы – народ странный, но скрупулезный, они относятся к доставке почты как к своей священной обязанности. Этот клан возник и добился высокого положения в первые годы образования королевства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40