Из описаний очевидцев явствует, что баксы не терял связи с присутствующими.
Сведения о казахских шаманах побуждают нас признать самоконтроль необходимым условием экстаза. Если шаман потеряет самообладание, он не сможет действовать в соответствии с ожиданиями и достичь поставленной перед ним цели. Случаи, когда шаману не удавалось держать себя в узде, видимо, бывали. О них мало известно; тем ценнее скупые известия об отдельных баксы, которые, впав в экстаз, не смогли властвовать собой: «Один баксы, леча в 1890 году одну киргизку в Кал-мак-Кырганской волости от грудной болезни, первоначально загипнотизировал ее, потом… так хватил ее по груди кумганом, что та больше и не встала»; казах «обратился за помощью к знахарю… который начал лечить больного не только различными травами и снадобьями, но также и многоразличными заклинаниями, сопровождавшимися игрой на кобызе… Во время одного из таких заклинаний знахарь потребовал ружье и, впав в экстаз, выстрелил в больного, который и умер на восьмой день от полученной раны». В обоих случаях лекари явно предоставили йолю своим эмоциональным порывам, и их состояние вряд ли можно назвать экстазом в строгом значении слова.
Каким образом шаман входит в экстаз? Вопрос техники экстаза слабо освещен в этнографической литературе. М.Элиаде дал своей книге «Шаманизм» подзаголовок «Архаическая техника экстаза», но но существу технику экстаза не раскрыл, на что уже указывали критики. В связи с этим новые материалы по этой проблеме имеют особый интерес. Некоторые наблюдатели задавались вопросом – что является причиной особого состояния баксы? Высказывалось мнение, что баксы бросал в огонь «какие-то пахучие одуряющие травы», «ходил вокруг костра, наклонялся близко к огню и вдыхал в себя дым, что, конечно, должно было опьянить его». Однако этим догадкам не следует доверяться. Шаманы в Средней Азии и Казахстане не употребляли галлюциногенов. Достижению экстаза, как правило, способствовала музыка, сопровождаемая пением баксы: «Во время игры баксы все более и более дуреет, делается неистовее и падает».
Этот процесс в разной степени детально описали многие авторы. Шапошников, например, сообщал: «Баксы стал играть; мотив игры мне показался похожим на какую-то русскую песню; игрой этой он наводил на людей какой-то страх. Проиграв приблизительно с полчаса, баксы начал с боку на бок раскачиваться, глаза его остолбенели, во рту появилась клубом пена, и он начал громко-громко кричать», призывая духов. Подобных описаний немало.
Как же объяснить воздействие музыки на баксы? В некоторых работах, посвященных сибирскому шаманству, говорилось о ритмичных ударах в бубен, благодаря которым шаман достигает нужной сосредоточенности на образах своего внутреннего мира. Однако дело здесь вряд ли в ритмичности звуков бубна: ритм ударов менялся в зависимости от того, какой дух пришел, что происходит с душой шамана. Да в казахском шаманстве и нет бубна. Здесь характер музыкального сопровождения другой. Некоторые авторы подчеркивали, что баксы исполняли «Коркут-кюй» – мелодии, созданные легендарным первым шаманом и музыкантом Коркутом. Баксы «заучивает заунывный и однообразный мотив Коркута, в шаманские времена считавшегося главным покровителем баксы. Замечательно, что все баксы, услышав этот мотив Коркута, не в состоянии оставаться спокойными. Нужно полагать, что заунывный мотив Коркута сильно действует на их нервную организацию». «Услышав этот мотив или ему подобный, приходит в крайне нервное состояние и поет свои заклинания». Секрет воздействия музыки на баксы видели в особенном характере звуков кобыза, «таинственный гнусавый тембр коего способен вызывать соответственное гипнотизирующее настроение» баксы, играя отрывки из «Коркут-кюя», придавали мелодии «мистический», «потусторонний» характер, «играя исключительно в нижнем регистре, где под смычком рождался низкий, жужжащий, „таинственный“ звук, под стать их заговорам и заклинаниям».
Однако, судя по некоторым записям песен баксы, казахские шаманы играли во время обряда не только мелодию Коркута. Кроме того, баксы аккомпанировали себе на домбре, которая не могла дать то же звучание, что кобыз. Следовательно, дело здесь не в характере звуков и мелодий. Туркменские и киргизские шаманы приходили в экстаз под звуки щипковых струнных инструментов. Шаманы юго-западных туркмен не знали мелодий Коркута, а предпочитали мелодии песен на слова узбекского Поэта Алишера Навои. В Хорезмском оазисе записаны две шаманские песни, называемые «порхан нама». «Эти две пьесы являются лечебными песнями, употреблявшимися во время Надир-шаха пор-ханом… для лечения сумасшествия путем заговора. Обе эти песни исполняются со словами из стихов Юсуп-Бега (узбекского поэта из Куня-Ургенча)». Первая песня «служила для приведения порхана в экстаз, после которого он впадал в забытье», второй песней «будили впавшего в транс порхана». В. Успенский встретился с туркменским (чов-дурским) шаманом Оразназаром. Присутствовавший при их беседе музыкант стал играть. «Оразназар заплакал, начал нервничать, все время посматривая на дверь и с кем-то скороговоркой все время здоровался: „валейкум эс селям!“ Затем несколько раз сказал Мухаммеду-Мурату (музыканту): „Оставь меня, не играй… действует сильно“». В. Успенский не говорит, какие мелодии растревожили шамана (скорее всего, звучали упомянутые «порхан нама»), но в любом случае это был не «Коркут-кюй». У уйгурских шаманов наиболее распространен следующий способ начинать лечебный сеанс: "Бакши берет в руки бубен, садится лицом по направлению к кыбле, читает стих из книги Неваи, затем произносит: «Алла тангримдинг…», затем бакши плачет и усиленно просит великих духов о помощи". Таким образом, шаманы могли прийти в экстаз под звуки разных музыкальных инструментов и разных мелодий.
Более того, музыка не была непреложным условием шаманского экстаза. По рассказу А. П-ва, баксы «дошел до настоящего экстаза» без игры на кобызе. Если автор не ошибся, баксы взялся за кобыз только под конец обряда. Не упоминает о кобызе и П. Вавилов. Баксы, пишет он, "сидел на кошме, выкрикивал и звал к себе разных давно умерших людей… Затем у баксы глаза сделались белые, так что зрачков стало вовсе не видно, и, упав на землю, он начал говорить непонятные никому слова", а потом укусил старика и стал «бегать по кибитке вокруг больной женщины и несколько раз ее таскал и кусал» и т.д. А.Янушкевич попросил шамана предсказать, «когда мы будем в Омске и не пойдем ли против Кенесары». Баксы "начал тихонько молиться… Потом встал, зажмурив глаза и прохаживаясь, гневался, несколько раз призывал сатану, повторив: «Праведное дело нравится богу». Наконец, сатана вошел в него, тогда он стал издавать страшные крики и метаться по юрте, как зверь. Бросался между вещами, бил головой о кереги, откидывал ее назад и вперед, стуча зубами, крутился влево и вправо так быстро и сильно, что весь покрылся пеной. Наконец, постепенно замедляя движения, совершенно успокоился и сообщил свое предсказание".
Даже если кто-либо из этих авторов просто забыл упомянуть о кобызе, наш вывод остается в силе. Мы располагаем сегодня многочисленными известиями о среднеазиатских шаманах и шаманках, камлавших без музыкального сопровождения. С внедрением мусульманских идеалов в шаманский культ музыкальные инструменты заменялись иными атрибутами – четками, книгой. Этот процесс в начале XX века оказывал заметное влияние на формы шаманства. У большей части киргизских шаманов не было музыкальных инструментов. Известны казахские и узбекские шаманы и шаманки, обходившиеся без музыкального сопровождения.
Каким же образом музыка, когда она звучала, помогала шаманам достичь экстаза? Объяснение роли музыки в изменении психического состояния шамана дает учение И. П. Павлова об условных рефлексах. Шаман может впасть в экстаз и без музыки. Однако какие-то внешние сигналы, которые в сознании шамана уже соединены с состоянием экстаза, могут воздействовать на его психику, ускорить появление переживаний, свойственных экстазу. Других людей эти сигналы (звук, запах, действие, слово) не понуждают сосредоточиться на своих видениях, но для шамана они имеют особую нагрузку, поскольку здесь уже установилась прочная связь. Музыка может служить таким сигналом.
Музыка традиционно составляла необходимую часть камлания. Уже готовясь к шаманскому служению и сидя в затворничестве, шаман играл на своем музыкальном инструменте, убежденный, что музыка привлекает духов. С музыкой были связаны специфические галлюцинации шамана (видение духов и пр.). Вот почему звуки музыки помогали шаману вызвать в своем воображении образы духов, углубиться в мир характерных для экстаза ощущений. Музыку можно с полным основанием сравнить со звонком, звуки которого создавали у подопытных собак И.П.Павлова реакцию на пищу.
Но не только музыка – и ритуальные предметы, и вся обстановка обряда в целом помогали шаману настроиться на уже привычное состояние, будто бы причиненное приходом духов. Такое объяснение позволяет понять, почему в разных культурах у шаманов были неодинаковые способы достижения экстаза. Единым был механизм воздействия условных рефлексов, но связи, создавшие эти рефлексы, были разными, зависевшими от особенностей культуры. Видимо, для закрепления условного рефлекса, способствовавшего достижению экстаза, годились любой предмет, действие, особенности обстановки. Примером предмета, который облегчал шаману переход в экстатическое состояние, может служить растение багульник в традициях нивхов. Чтобы впасть в экстаз, нивхский шаман нуждался в багульнике: он нюхал его зеленую ветку, вдыхал дым от горящих ветвей, пил настойку багульника. Причина воздействия багульника, который не служит галлюциногеном, до сих пор не была объяснена, между тем правомерно предположить и в данном случае эффект условного рефлекса. Так же возможно объяснить и обычай «урянхайцев» Северо-Западной Монголии: «Перед началом камлания шаман подсыпал в костер можжевельнику» (по мнению Г.Потанина, это делалось «для того, чтоб отуманить голову шамана…»).
Некоторые шаманы в определенные периоды камлания закрывали глаза, чтобы их внутреннему взору быстрее предстали образы духов. X. Кустанаев наблюдал это во время гадания казахского баксы. Шаман пел призывания под аккомпанемент кобыза. Но «вот баксы замолк; он вздрогнул, руки его затряслись, отчего побрякушки и разные привески на его инструменте забряцали. Баксы, казалось, прислушивался к этому бряцанию. Он по временам проделывал ужасные гримасы, то полуоткрывая, то закрывая глаза… Баксы, по мнению киргизов (казахов), в это время расспрашивал духов о судьбе больной. Потом он очнулся, как бы от забытья…» Другой баксы взялся вылечить мальчика, страдавшего расстройством живота. В начале обряда он пел под звуки домбры «с закрытыми глазами и с движением всех членов своего тела», потом отбросил домбру в сторону и производил манипуляции со светильниками. Затем он вновь взял в руки музыкальный инструмент и закрыл глаза. «Потом баксы затих и, как будто засыпая, постепенно выпускал из рук домбру. Через несколько времени он, как бы очнувшись, открыл глаза и стал говорить обыкновенным голосом».
Из очерка о баксы Окэне мы узнаем, что шаман закрыл глаза уже в самом начале сеанса, играя на кобызе, еще до того, как запел. Свой первый трюк он также проделал с закрытыми глазами: «Вдруг Окэн замолчал и, как бы не имея больше сил противиться своим духам, бессознательно положил в сторону кобыз, и, страшно корчась, с закрытыми глазами начал искать кинжал. До сих пор он только призывал своих духов, но теперь начиналось лечение больных, что есть главное». Далее шаман вонзая нож в себя и в больную («разумеется, ран или даже царапин не осталось на ее теле»); присутствующие также подверглись этой операции. Не сообщено, открывал ли баксы глаза, совершая свои трюки. Но когда Окэн сел и вновь взялся за кобыз, он играл с закрытыми глазами. «Теперь он не пел, а лишь, прислушиваясь к своей игре, покачивался из стороны в сторону. По уверению самого Окэна, в это время духи дают ему ответы на вопросы, советы, как излечить болезнь и т. п., и в то же время он провожает своих духов музыкой. Проиграв около 15 минут, он положил кобыз в сторону, медленно отер с лица пот и, три раза глубоко вздохнув, открыл глаза (во время всей игры они ни разу не открывались). Он осматривался кругом и, как бы приходя в сознание от долгого крепкого сна, припоминал, где он и с кем».
Закрывают глаза и среднеазиатские шаманы, которых я видел. Узбечка Нобат и таджичка Овлия-фолбин с закрытыми глазами гадали, играя на бубне. Айдай пела свои призывания в начале обрядов посвящения с закрытыми глазами (к сожалению, в моих записях нет соответствующих сведений о заключительной части обряда).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118