как ты посмел в ней усомниться.
— Ха!
— Опомнись наконец, старина, и принеси мне сливочного масла.
— Ха!
— И перестань без конца каркать. Слушать тошно, и никак не проясняет суть дела. Чаффи, мне необходимо масло. Сейчас это главное. Если в доме есть всего маленький кусочек, неважно, неси его. Старина, тебя просит Вустер, твой друг, с которым ты учился в начальной школе, с которым ты познакомился, когда мы еще под стол пешком ходили.
Я умолк. Мне показалось, что Чаффи проняло. Я почувствовал, как на мое плечо легла рука и — да, ошибиться было невозможно, — сжала его. В этот миг я готов был поспорить на собственную сорочку, что Чаффи расчувствовался.
Расчувствоваться-то он расчувствовался, только не в том направлении.
— Я расскажу тебе, Берти, каково мне сейчас, — произнес он зловеще кротким голосом. — Не стану притворяться, что я разлюбил Полину. Я по-прежнему ее люблю, несмотря на все то, что произошло. И всегда буду любить. Я полюбил ее в тот самый миг, как впервые увидел. Это было в ресторане отеля «Савой», она сидела на табурете в баре и пила сухой мартини, потому что мы с сэром Родериком Глоссопом немного опаздывали, и ее отец решил, чем так сидеть, лучше заказать коктейль. Наши глаза встретились, и я понял, что вот она, единственная девушка на свете, о которой я мечтал всю жизнь. Откуда же мне было знать, что она по уши влюблена в тебя.
— Да не влюблена она в меня!
— Теперь я это понимаю и, конечно, понимаю и то, что мне ее никогда не завоевать. Но вот что я хочу сделать, Берти. При всей моей огромной любви к ней я не позволю, чтобы у нее украли счастье. Она должна быть счастлива, только это и важно. Почему-то ее сердце выбрало в мужья тебя. Никто не может этого понять, но нам и не надо ничего понимать. По какой-то непостижимой причине ей нужен ты, и она тебя получит, будьте уверены. Странно, что ты пришел именно ко мне, именно меня попросил помочь тебе вдребезги разбить ее девичьи грезы и растоптать ее святую, детскую веру в человеческую доброту. Надеялся сделать меня соучастником этого преступления? Да никогда! И никакого масла ты от меня не получишь, я не дам тебе ни грамма. В таком вот виде и будешь ходить, поразмысли обо всем хорошенько, и я уверен, твое лучшее, высшее «я» укажет тебе правильный путь, ты вернешься на яхту и выполнишь свой долг, как подобает истинному англичанину и джентльмену.
— Да постой ты, Чаффи…
— И если пожелаешь, я буду твоим шафером. Конечно, мне легче в петлю, но я себя преодолею, если ты хочешь.
— Масла, Чаффи!
Он затряс головой:
— Масла ты не получишь, Вустер. Оно тебе не нужно.
И, отшвырнув мою руку, точно изношенную перчатку, он удалился в ночь.
Не знаю, сколько времени я простоял как вкопанный. Может быть, совсем недолго. А может быть, и очень долго. Я был в полном отчаянии, а когда вы в отчаянии, то не очень-то глядите на часы.
И вот в какой-то миг — пять ли минут спустя, или десять, пятнадцать, а то и все двадцать, — я услышал рядом с собой деликатное покашливание, наверное, так почтительная овца пытается привлечь внимание пастуха, и возможно ли описать мое изумление и благодарность, когда я понял, что это Дживс.
ГЛАВА 15. Масляная интрига закручивается в штопор
Мне показалось, что произошло чудо, но, конечно, у этого чуда было простое объяснение.
— Я надеялся, сэр, что вы не ушли из парка, — сказал Дживс. — Я вас уже давно ищу. Узнав, что судомойка стала жертвой истерического припадка, вызванного видом черного мужчины, которому она открыла людскую дверь, я пришел к заключению, что, должно быть, это заходили вы и, без сомнения, хотели поговорить со мной. Что-то случилось, сэр?
Я вытер лоб.
— Дживс, — сказал я, — знаете, что я сейчас чувствую? Как будто я маленький ребенок, который потерялся, заблудился и вдруг нашел свою маму.
— Правда, сэр?
— Вы не сердитесь, что я сравнил вас с мамой?
— Ну что вы, сэр, помилуйте.
— Спасибо, Дживс.
— Значит, в самом деле случилось что-то непредвиденное?
— Именно, Дживс. Я попал в дурацкое, отчаянное, безвыходное положение, как тот многострадальный персонаж… как его звали?
— Иов, сэр.
— Да, Дживс, я могу сравнить себя только с Иовом. Во-первых, оказалось, что мылом и водой ваксу не смоешь.
— Это верно, сэр, мне надо было вас предупредить, что тут необходимо масло.
— И только я хотел спуститься взять его, как в дом вломился Бринкли — это мой лакей, вы знаете, — и спалил дом.
— Какая досада, сэр.
— Какая досада, Дживс, в данном случае слишком деликатное выражение. Я получил удар под дых. И пришел сюда. Хотел связаться с вами, но из-за этой судомойки все сорвалось.
— Очень впечатлительная девица, сэр. И по несчастному стечению обстоятельств они с поварихой в момент вашего появления как раз занимались спиритизмом и, насколько я могу судить, добились весьма интересного эффекта. Она считает, что вы материализовавшийся дух.
Меня передернуло.
— Занимались бы поварихи своими ростбифами и котлетами, — сказал я довольно строго, — и не убивали время, на оккультные сеансы, тогда всем было бы жить гораздо легче.
— Совершенно справедливо, сэр.
— Ну, и потом я столкнулся с Чаффи. Он категорически отказался одолжить мне масла.
— Неужели, сэр?
— Был настроен очень злобно.
— В настоящее время, сэр, его светлость испытывает сильнейшие душевные страдания.
— Я это понял. Он, по сути, предложил мне погулять по окрестностям. Сейчас, ночью!
— Общепризнанно, сэр, что физические упражнения облегчают душевную боль.
— Ладно, не стоит мне так уж сердиться на Чаффи. Никогда не забуду, как он гнал пинками Бринкли. Просто сердце радовалось. А теперь вот и вы появились, все встало на свои места. Все хорошо, что хорошо кончается.
— Совершенно верно, сэр. Буду рад принести вам сливочного масла.
— Я ведь еще успею на этот поезд в 22.21?
— Боюсь, что нет, сэр. Но я узнал, что есть поезд позднее, в 23.50.
— Тогда все отлично.
— Да, сэр.
Я перевел дух. С души просто глыба свалилась.
— А может быть, Дживс, вы завернете мне несколько бутербродов с собой в дорогу?
— Разумеется, сэр.
— И чего-нибудь живительного?
— Вне всякого сомнения, сэр.
— А уж если у вас с собой есть такая замечательная вещь, как сигареты, то больше человеку и желать нечего.
— Турецкие или виргинские, сэр?
— Давайте и тех, и других.
Ничто так не успокаивает, как с чувством, с толком выкуренная сигарета. Я с наслаждением вдыхал дым, и нервы, которые выскочили из моего тела дюйма на два и закрутились на концах спиралями, потихоньку расправились и улеглись на свои места. Я снова ожил, почувствовал прилив сил, и мне захотелось поболтать.
— Дживс, а что там был за крик?
— Прошу прощения, сэр?
— Как раз перед тем, как мне встретиться с Чаффи, в доме раздавались нечеловеческие вопли. Мне показалось, это орал Сибери.
— Да, сэр, это был юный мистер Сибери. Он нынче вечером немного не в настроении.
— А что ему пришлось не по нраву?
— Он ужасно расстроился, сэр, что не был на этом негритянском представлении на яхте.
— Сам виноват, глупый мальчишка. Если хотел пойти на день рождения к Дуайту, зачем было с ним ссориться.
— Вы совершенно правы, сэр.
— Надо быть круглым идиотом, чтобы требовать у человека выкуп в один шиллинг и шесть пенсов накануне дня рождения и праздника.
— Более чем справедливо, сэр.
— И как удалось его угомонить? Он вроде бы перестал орать. Усыпили хлороформом?
— Нет, сэр. Как я понимаю, были предприняты меры с целью организовать для юного джентльмена некое альтернативное развлечение.
— О чем вы, Дживс? Позвали сюда негров?
— Нет, сэр. Высокая стоимость подобного мероприятия исключила возможность его практического осуществления. Однако ее светлость побудила сэра Родерика Глоссопа предложить свои услуги.
Я совершенно запутался.
— Старикашку Глоссопа?
— Да, сэр.
— Но что он умеет делать?
— Как выяснилось, сэр, у него приятный баритон, и в дни молодости, то есть когда он был студентом, он часто развлекал песнями публику на небольших концертах, где разрешается курить, а также в мужских клубах и прочих собраниях.
— Это старикашка-то Глоссоп?
— Да, сэр. Я лично слышал, как он рассказывал об этом ее светлости.
— Вот уж никогда бы не подумал.
— Я согласен, сэр, судя по его нынешней манере трудно заподозрить что-либо подобное. Tempora mutantur, nos et mutamur in illis [21].
— Вы хотите сказать, что он намерен услаждать этого недоросля Сибери песнями?
— Да, сэр. А ее светлость будет аккомпанировать ему на фортепьяно.
Я углядел в плане слабое место:
— Ничего не получится, Дживс. Раскиньте мозгами.
— Почему, сэр?
— Сами посудите: мальчишка мечтал попасть на представление негров-менестрелей. Захочет он слушать доктора из психбольницы с белой физиономией, да еще собственную маменьку за роялем?
— Физиономия у него будет не белая, сэр.
— Как — не белая?
— В том-то и дело, сэр. Этот вопрос обсуждался, и ее светлость высказала настоятельное мнение, что представление должно носить негритянский колорит. В подобном настроении юный джентльмен не соглашается ни на малейшие уступки.
От ярости я задохнулся дымом.
— Неужто старик Глоссоп пошел красить свою физиономию в черный цвет?
— Да, сэр.
— Дживс, опомнитесь. Это невозможно, это неправда. Он что, в самом деле раскрашивает себя?
— Да, сэр.
— Не может быть.
— В настоящее время, сэр, как вы, вероятно, помните, сэр Родерик с большой готовностью принимает все предложения, исходящие из уст ее светлости.
— Вы хотите сказать, он влюблен?
— Да, сэр.
— И любовь готова на все?
— Да, сэр,
— Хм, предположим… Если бы вы были влюблены, Дживс, стали бы вы красить себя в черный цвет, чтобы ублажить отпрыска вашей дамы сердца?
— Нет, сэр. Но ведь все люди разные.
— Да уж.
— Сэр Родерик пытался было возражать, но ее светлость и слушать не стала. И знаете, сэр, я думаю, это и к лучшему, что не стала, учитывая нынешнюю расстановку сил. Великодушный жест сэра Родерика поможет сгладить остроту конфликта между ним и юным мистером Сибери. Мне известно, что юный джентльмен не преуспел в своем предприятии выманить у сэра Родерика откупные деньги и очень болезненно переживал неудачу.
— Он и к старику хотел залезть в бумажник?
— Да, сэр. Десять шиллингов требовал. Эти сведения сообщил мне сам юный джентльмен.
— Эка, Дживс, все доверяют вам свои тайны.
— Да, сэр.
— Стало быть, Глоссоп отказался сделать пожертвование?
— Отказался, сэр. Да еще прочел ему что-то вроде лекции. Юный джентльмен сказал, что все мухи на расстоянии мили сдохли от скуки. И еще мне известно, что он затаил на сэра Глоссопа злобу и обиду. Да такую сильную, что замышляет акт мести, так мне кажется.
— Неужто у него хватит нахальства подстроить какую-нибудь пакость своему будущему отчиму, как вы считаете?
— Юные джентльмены склонны проявлять своеволие, сэр.
— Это уж да. Как тут не вспомнить сынка тети Агаты. Тоса. Что он тогда вытворял с членом кабинета министров!
— Да уж, сэр.
— Разозлился и угнал лодку, оставил его одного на острове посреди озера, где жил лебедь.
— Разве такое забудешь, сэр.
— Кстати, каковы в здешних краях возможности по части лебедей? Признаюсь, я не прочь полюбоваться, как старый хрыч Глоссоп карабкается по отвесной стене, а разъярившаяся птица пытается его ущипнуть.
— Мне представляется, сэр, юного мистера Сибери скорее привлекают мины-сюрпризы.
— Ну еще бы. У малявки никакого воображения, никакого полета фантазии. Его внутренний мир так убог, он такой… подскажите слово, Дживс.
— Приземленный, сэр?
— Именно. В его распоряжении огромный загородный дом со всеми его безграничными возможностями, а он только и додумался, что поставить на дверь пакет с сажей и ведро воды, такое в пригородном коттедже легче легкого сделать. Всегда был невысокого мнения о Сибери и сейчас в очередной раз убедился, до какой степени я прав.
— Нет, сэр, ни сажу, ни воду не предполагается использовать. На уме у юного джентльмена, как я мог заключить, сэр, старая испытанная каверза — он решил намазать пол маслом. Он осведомлялся у меня вчера, где хранится масло, и вскользь упомянул, что подобный эпизод был показан в юмористическом фильме, который он смотрел недавно в Бристоле.
Я был вне себя от возмущения. Клянусь, любая гадость, причиненная такому отвратительному субъекту, как сэр Родерик Глоссоп, вызовет в душе Бертрама Вустера глубочайшее сочувствие, но намазать пол маслом… это уж крайняя степень падения. Примитивнейшие азы в искусстве мин-сюрпризов, просто детский лепет. У нас в «Трутнях» никто бы до такого не опустился.
Я было презрительно засмеялся, но тут же опомнился. Слово «масло» напомнило мне, что жизнь полна трудностей и сурова, а время летит быстро.
— Масло, Дживс! Мы тут с вами стоим праздно и рассуждаем о масле, а вам бы уже давно пора сбегать в кладовую и принести мне кусок.
— Немедленно отправляюсь, сэр.
— Вы ведь знаете, где оно лежит?
— Да, сэр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
— Ха!
— Опомнись наконец, старина, и принеси мне сливочного масла.
— Ха!
— И перестань без конца каркать. Слушать тошно, и никак не проясняет суть дела. Чаффи, мне необходимо масло. Сейчас это главное. Если в доме есть всего маленький кусочек, неважно, неси его. Старина, тебя просит Вустер, твой друг, с которым ты учился в начальной школе, с которым ты познакомился, когда мы еще под стол пешком ходили.
Я умолк. Мне показалось, что Чаффи проняло. Я почувствовал, как на мое плечо легла рука и — да, ошибиться было невозможно, — сжала его. В этот миг я готов был поспорить на собственную сорочку, что Чаффи расчувствовался.
Расчувствоваться-то он расчувствовался, только не в том направлении.
— Я расскажу тебе, Берти, каково мне сейчас, — произнес он зловеще кротким голосом. — Не стану притворяться, что я разлюбил Полину. Я по-прежнему ее люблю, несмотря на все то, что произошло. И всегда буду любить. Я полюбил ее в тот самый миг, как впервые увидел. Это было в ресторане отеля «Савой», она сидела на табурете в баре и пила сухой мартини, потому что мы с сэром Родериком Глоссопом немного опаздывали, и ее отец решил, чем так сидеть, лучше заказать коктейль. Наши глаза встретились, и я понял, что вот она, единственная девушка на свете, о которой я мечтал всю жизнь. Откуда же мне было знать, что она по уши влюблена в тебя.
— Да не влюблена она в меня!
— Теперь я это понимаю и, конечно, понимаю и то, что мне ее никогда не завоевать. Но вот что я хочу сделать, Берти. При всей моей огромной любви к ней я не позволю, чтобы у нее украли счастье. Она должна быть счастлива, только это и важно. Почему-то ее сердце выбрало в мужья тебя. Никто не может этого понять, но нам и не надо ничего понимать. По какой-то непостижимой причине ей нужен ты, и она тебя получит, будьте уверены. Странно, что ты пришел именно ко мне, именно меня попросил помочь тебе вдребезги разбить ее девичьи грезы и растоптать ее святую, детскую веру в человеческую доброту. Надеялся сделать меня соучастником этого преступления? Да никогда! И никакого масла ты от меня не получишь, я не дам тебе ни грамма. В таком вот виде и будешь ходить, поразмысли обо всем хорошенько, и я уверен, твое лучшее, высшее «я» укажет тебе правильный путь, ты вернешься на яхту и выполнишь свой долг, как подобает истинному англичанину и джентльмену.
— Да постой ты, Чаффи…
— И если пожелаешь, я буду твоим шафером. Конечно, мне легче в петлю, но я себя преодолею, если ты хочешь.
— Масла, Чаффи!
Он затряс головой:
— Масла ты не получишь, Вустер. Оно тебе не нужно.
И, отшвырнув мою руку, точно изношенную перчатку, он удалился в ночь.
Не знаю, сколько времени я простоял как вкопанный. Может быть, совсем недолго. А может быть, и очень долго. Я был в полном отчаянии, а когда вы в отчаянии, то не очень-то глядите на часы.
И вот в какой-то миг — пять ли минут спустя, или десять, пятнадцать, а то и все двадцать, — я услышал рядом с собой деликатное покашливание, наверное, так почтительная овца пытается привлечь внимание пастуха, и возможно ли описать мое изумление и благодарность, когда я понял, что это Дживс.
ГЛАВА 15. Масляная интрига закручивается в штопор
Мне показалось, что произошло чудо, но, конечно, у этого чуда было простое объяснение.
— Я надеялся, сэр, что вы не ушли из парка, — сказал Дживс. — Я вас уже давно ищу. Узнав, что судомойка стала жертвой истерического припадка, вызванного видом черного мужчины, которому она открыла людскую дверь, я пришел к заключению, что, должно быть, это заходили вы и, без сомнения, хотели поговорить со мной. Что-то случилось, сэр?
Я вытер лоб.
— Дживс, — сказал я, — знаете, что я сейчас чувствую? Как будто я маленький ребенок, который потерялся, заблудился и вдруг нашел свою маму.
— Правда, сэр?
— Вы не сердитесь, что я сравнил вас с мамой?
— Ну что вы, сэр, помилуйте.
— Спасибо, Дживс.
— Значит, в самом деле случилось что-то непредвиденное?
— Именно, Дживс. Я попал в дурацкое, отчаянное, безвыходное положение, как тот многострадальный персонаж… как его звали?
— Иов, сэр.
— Да, Дживс, я могу сравнить себя только с Иовом. Во-первых, оказалось, что мылом и водой ваксу не смоешь.
— Это верно, сэр, мне надо было вас предупредить, что тут необходимо масло.
— И только я хотел спуститься взять его, как в дом вломился Бринкли — это мой лакей, вы знаете, — и спалил дом.
— Какая досада, сэр.
— Какая досада, Дживс, в данном случае слишком деликатное выражение. Я получил удар под дых. И пришел сюда. Хотел связаться с вами, но из-за этой судомойки все сорвалось.
— Очень впечатлительная девица, сэр. И по несчастному стечению обстоятельств они с поварихой в момент вашего появления как раз занимались спиритизмом и, насколько я могу судить, добились весьма интересного эффекта. Она считает, что вы материализовавшийся дух.
Меня передернуло.
— Занимались бы поварихи своими ростбифами и котлетами, — сказал я довольно строго, — и не убивали время, на оккультные сеансы, тогда всем было бы жить гораздо легче.
— Совершенно справедливо, сэр.
— Ну, и потом я столкнулся с Чаффи. Он категорически отказался одолжить мне масла.
— Неужели, сэр?
— Был настроен очень злобно.
— В настоящее время, сэр, его светлость испытывает сильнейшие душевные страдания.
— Я это понял. Он, по сути, предложил мне погулять по окрестностям. Сейчас, ночью!
— Общепризнанно, сэр, что физические упражнения облегчают душевную боль.
— Ладно, не стоит мне так уж сердиться на Чаффи. Никогда не забуду, как он гнал пинками Бринкли. Просто сердце радовалось. А теперь вот и вы появились, все встало на свои места. Все хорошо, что хорошо кончается.
— Совершенно верно, сэр. Буду рад принести вам сливочного масла.
— Я ведь еще успею на этот поезд в 22.21?
— Боюсь, что нет, сэр. Но я узнал, что есть поезд позднее, в 23.50.
— Тогда все отлично.
— Да, сэр.
Я перевел дух. С души просто глыба свалилась.
— А может быть, Дживс, вы завернете мне несколько бутербродов с собой в дорогу?
— Разумеется, сэр.
— И чего-нибудь живительного?
— Вне всякого сомнения, сэр.
— А уж если у вас с собой есть такая замечательная вещь, как сигареты, то больше человеку и желать нечего.
— Турецкие или виргинские, сэр?
— Давайте и тех, и других.
Ничто так не успокаивает, как с чувством, с толком выкуренная сигарета. Я с наслаждением вдыхал дым, и нервы, которые выскочили из моего тела дюйма на два и закрутились на концах спиралями, потихоньку расправились и улеглись на свои места. Я снова ожил, почувствовал прилив сил, и мне захотелось поболтать.
— Дживс, а что там был за крик?
— Прошу прощения, сэр?
— Как раз перед тем, как мне встретиться с Чаффи, в доме раздавались нечеловеческие вопли. Мне показалось, это орал Сибери.
— Да, сэр, это был юный мистер Сибери. Он нынче вечером немного не в настроении.
— А что ему пришлось не по нраву?
— Он ужасно расстроился, сэр, что не был на этом негритянском представлении на яхте.
— Сам виноват, глупый мальчишка. Если хотел пойти на день рождения к Дуайту, зачем было с ним ссориться.
— Вы совершенно правы, сэр.
— Надо быть круглым идиотом, чтобы требовать у человека выкуп в один шиллинг и шесть пенсов накануне дня рождения и праздника.
— Более чем справедливо, сэр.
— И как удалось его угомонить? Он вроде бы перестал орать. Усыпили хлороформом?
— Нет, сэр. Как я понимаю, были предприняты меры с целью организовать для юного джентльмена некое альтернативное развлечение.
— О чем вы, Дживс? Позвали сюда негров?
— Нет, сэр. Высокая стоимость подобного мероприятия исключила возможность его практического осуществления. Однако ее светлость побудила сэра Родерика Глоссопа предложить свои услуги.
Я совершенно запутался.
— Старикашку Глоссопа?
— Да, сэр.
— Но что он умеет делать?
— Как выяснилось, сэр, у него приятный баритон, и в дни молодости, то есть когда он был студентом, он часто развлекал песнями публику на небольших концертах, где разрешается курить, а также в мужских клубах и прочих собраниях.
— Это старикашка-то Глоссоп?
— Да, сэр. Я лично слышал, как он рассказывал об этом ее светлости.
— Вот уж никогда бы не подумал.
— Я согласен, сэр, судя по его нынешней манере трудно заподозрить что-либо подобное. Tempora mutantur, nos et mutamur in illis [21].
— Вы хотите сказать, что он намерен услаждать этого недоросля Сибери песнями?
— Да, сэр. А ее светлость будет аккомпанировать ему на фортепьяно.
Я углядел в плане слабое место:
— Ничего не получится, Дживс. Раскиньте мозгами.
— Почему, сэр?
— Сами посудите: мальчишка мечтал попасть на представление негров-менестрелей. Захочет он слушать доктора из психбольницы с белой физиономией, да еще собственную маменьку за роялем?
— Физиономия у него будет не белая, сэр.
— Как — не белая?
— В том-то и дело, сэр. Этот вопрос обсуждался, и ее светлость высказала настоятельное мнение, что представление должно носить негритянский колорит. В подобном настроении юный джентльмен не соглашается ни на малейшие уступки.
От ярости я задохнулся дымом.
— Неужто старик Глоссоп пошел красить свою физиономию в черный цвет?
— Да, сэр.
— Дживс, опомнитесь. Это невозможно, это неправда. Он что, в самом деле раскрашивает себя?
— Да, сэр.
— Не может быть.
— В настоящее время, сэр, как вы, вероятно, помните, сэр Родерик с большой готовностью принимает все предложения, исходящие из уст ее светлости.
— Вы хотите сказать, он влюблен?
— Да, сэр.
— И любовь готова на все?
— Да, сэр,
— Хм, предположим… Если бы вы были влюблены, Дживс, стали бы вы красить себя в черный цвет, чтобы ублажить отпрыска вашей дамы сердца?
— Нет, сэр. Но ведь все люди разные.
— Да уж.
— Сэр Родерик пытался было возражать, но ее светлость и слушать не стала. И знаете, сэр, я думаю, это и к лучшему, что не стала, учитывая нынешнюю расстановку сил. Великодушный жест сэра Родерика поможет сгладить остроту конфликта между ним и юным мистером Сибери. Мне известно, что юный джентльмен не преуспел в своем предприятии выманить у сэра Родерика откупные деньги и очень болезненно переживал неудачу.
— Он и к старику хотел залезть в бумажник?
— Да, сэр. Десять шиллингов требовал. Эти сведения сообщил мне сам юный джентльмен.
— Эка, Дживс, все доверяют вам свои тайны.
— Да, сэр.
— Стало быть, Глоссоп отказался сделать пожертвование?
— Отказался, сэр. Да еще прочел ему что-то вроде лекции. Юный джентльмен сказал, что все мухи на расстоянии мили сдохли от скуки. И еще мне известно, что он затаил на сэра Глоссопа злобу и обиду. Да такую сильную, что замышляет акт мести, так мне кажется.
— Неужто у него хватит нахальства подстроить какую-нибудь пакость своему будущему отчиму, как вы считаете?
— Юные джентльмены склонны проявлять своеволие, сэр.
— Это уж да. Как тут не вспомнить сынка тети Агаты. Тоса. Что он тогда вытворял с членом кабинета министров!
— Да уж, сэр.
— Разозлился и угнал лодку, оставил его одного на острове посреди озера, где жил лебедь.
— Разве такое забудешь, сэр.
— Кстати, каковы в здешних краях возможности по части лебедей? Признаюсь, я не прочь полюбоваться, как старый хрыч Глоссоп карабкается по отвесной стене, а разъярившаяся птица пытается его ущипнуть.
— Мне представляется, сэр, юного мистера Сибери скорее привлекают мины-сюрпризы.
— Ну еще бы. У малявки никакого воображения, никакого полета фантазии. Его внутренний мир так убог, он такой… подскажите слово, Дживс.
— Приземленный, сэр?
— Именно. В его распоряжении огромный загородный дом со всеми его безграничными возможностями, а он только и додумался, что поставить на дверь пакет с сажей и ведро воды, такое в пригородном коттедже легче легкого сделать. Всегда был невысокого мнения о Сибери и сейчас в очередной раз убедился, до какой степени я прав.
— Нет, сэр, ни сажу, ни воду не предполагается использовать. На уме у юного джентльмена, как я мог заключить, сэр, старая испытанная каверза — он решил намазать пол маслом. Он осведомлялся у меня вчера, где хранится масло, и вскользь упомянул, что подобный эпизод был показан в юмористическом фильме, который он смотрел недавно в Бристоле.
Я был вне себя от возмущения. Клянусь, любая гадость, причиненная такому отвратительному субъекту, как сэр Родерик Глоссоп, вызовет в душе Бертрама Вустера глубочайшее сочувствие, но намазать пол маслом… это уж крайняя степень падения. Примитивнейшие азы в искусстве мин-сюрпризов, просто детский лепет. У нас в «Трутнях» никто бы до такого не опустился.
Я было презрительно засмеялся, но тут же опомнился. Слово «масло» напомнило мне, что жизнь полна трудностей и сурова, а время летит быстро.
— Масло, Дживс! Мы тут с вами стоим праздно и рассуждаем о масле, а вам бы уже давно пора сбегать в кладовую и принести мне кусок.
— Немедленно отправляюсь, сэр.
— Вы ведь знаете, где оно лежит?
— Да, сэр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29