– Он мой сын, – Марш с трудом сдерживал возникшее раздражение. – И я, безусловно, имею право...
– Нет, Марш, – перебила Эллен. – Сейчас мы Имеем право лишь подчиниться доктору Торресу.
Несколько секунд он молча смотрел на жену, плотно сжав зубы; но тревога, которую он увидел в ее взгляде, погасила возраставший в нем гнев, и когда он повернулся к Торресу, то заговорил уже спокойным голосом.
– Простите, доктор... врачи тоже, случается, нервничают. – Он попытался улыбнуться. – Но с этого момента я постараюсь не забывать, кто здесь врач, а кто – родственник больного. Мне приходилось иметь дело с достаточным количеством обезумевших от горя родителей, поэтому я вполне понимаю вас.
Торрес сухо кивнул в ответ.
– Весьма вам признателен. Боюсь, что я не обладаю ни опытом общения с людьми, ни терпением – но делать то, что делаю, я умею. – Он слегка наклонил голову. – Еще раз прошу извинить меня, но мне нужно еще раз навестить Алекса.
Когда они вышли из кабинета Торреса, Марш, однако, уже снова скрипел зубами от гнева.
– Он... Эллен, он же почти дал нам понять, что наше присутствие здесь для него нежелательно!
– Похоже, так и есть, – согласилась Эллен.
– Но я же его отец, черт возьми!
На эмоции у Эллен попросту не осталось сил – она смотрела на мужа с каким-то отстраненным любопытством. Он, значит, уже забыл, что Раймонд Торрес сделал для них и для их сына?
– Оперировал Алекса он, а не ты, – напомнила она. – И лечит его тоже он. Мы обязаны Раймонду жизнью нашего сына. Мне будет непросто забыть об этом, Марш.
– Раймонду, – повторил Марш. – И давно ты его так называешь, просто по имени?
Глаза Эллен широко раскрылись.
– А почему бы и нет?
Марш пожал плечами.
– Тебе виднее.
Реакция мужа удивила Эллен. Бога ради, что с ним происходит? И тут внезапная догадка посетила Эллен...
– Марш, да уж не ревнуешь ли ты?
– Ничуть, – поспешно ответил он. – Просто он мне не нравится.
– Ну, тогда прости, – произнесла она холодно. – Но он, позволь напомнить тебе, спас жизнь Алексу, так что нравится он тебе или нет, на элементарное чувство благодарности тебе все-таки придется решиться.
И поняла, что нашла верные слова: когда после паузы Марш заговорил, в голосе его уже не было гнева.
– Конечно, я благодарен ему. И ты права, разумеется. Он действительно совершил чудо. И сделать это не мог никто, кроме него. Я, по крайней мере, уж точно. Вот, может быть, к этому я ревную – чуть-чуть. – Он улыбнулся и, повернувшись к Эллен, обнял ее. – А можешь мне пообещать, что ненароком в него не влюбишься?
Секунду Эллен не могла понять – шутит Марш или говорит серьезно, затем, тоже улыбнувшись, быстро поцеловала его.
– Обещаю. А теперь пойдем всех обрадуем.
Когда они вошли в библиотеку, Кэрол и Лайза Кокрэн бросились им навстречу.
– Это... это правда? – выпалила, задыхаясь, Лайза. – Он очнулся? Он говорит?
Эллен с силой сжала Лайзу в объятиях.
– Правда, все правда, моя дорогая. Очнулся, говорит и даже узнал меня...
– Благодарю тебя, Господи, – по щекам Кэрол медленно потекли слезы. – Нам сказала об этом та девушка из приемной, но мы не знали, верить ей или нет...
– Но нас, – не преминул сообщить ей Марш, – оттуда просто-таки выставили взашей. Не спрашивайте почему, но его величество доктор Торрес считает, что Алекса нельзя беспокоить минимум до завтрашнего утра – даже нам.
Кэрол уставилась на него недоуменно.
– Это ты теперь так шутишь, да?
– Да если бы, – Марш картинно развел руками. – Я-то думаю, что это полнейший бред, но меня здесь за врача не считают. Так что предлагаю всем разъехаться по домам. Нам всем необходимо выспаться.
Выйдя из полумрака институтского вестибюля на яркий солнечный свет майского утра, Эллен огляделась, словно видела все это впервые, и произнесла с удивлением:
– Как здесь красиво! Здание, этот газон перед ним... выглядит прекрасно, вы не находите?
Кэрол взглянула на нее и улыбнулась.
– Сейчас, моя дорогая, тебе, наверное, кажется прекрасным весь мир!
В первый раз с момента аварии Марш увидел на лице жены счастливую улыбку.
– А почему нет? – воскликнула она, словно в молитве воздев руки к небу. – Ведь он и правда прекрасен – посмотрите вокруг! И все будет хорошо – я теперь знаю это! – Обняв Лайзу, она притянула ее к себе. – Он снова с нами! – воскликнула она еще громче. – Он с нами, и ничего плохого просто не может быть!
* * *
– Алекс? – Раймонд Торрес склонился над койкой. – Алекс, ты... ты слышишь меня?
Веки Алекса дрогнули, он открыл глаза, но продолжал лежать молча.
– Алекс, если я задам тебе пару вопросов, ты сможешь ответить на них?
Казалось, Алекс что-то напряженно обдумывает, затем губы его шевельнулись.
– Не... не знаю. Я попробую.
– Хорошо. Теперь – прошу тебя – постарайся подумать. Ты знаешь, почему ты не узнал своего отца?
Долгое молчание, затем – совсем тихо:
– Когда он сказал мне, что он – мой отец, мне показалось, я его знаю.
– Но когда ты увидел его в первый раз, его лицо показалось тебе знакомым?
– Нет.
– Совсем?
– Нет... не знаю.
– Но ведь ты узнал свою мать?
– Узнал.
– Потому что ее лицо показалось тебе знакомым?
– Нет, доктор.
Торрес поморщился.
– Тогда как же ты узнал ее?
С минуту Алекс молчал, затем заговорил, медленно подбирая слова, как будто в значении многих из них он все еще сомневался.
– Я... я подумал, что это, должно быть, моя мама, если тот человек – мой отец. Я просто решил, что если мой отец здесь, значит, и мама должна быть здесь с ним тоже. И когда я решил, что она – моя мама, то, по-моему, узнал ее.
– То есть ты все-таки не узнал никого из них, пока тебе не сказали, что они твои родители?
– Нет, доктор.
– Ну, хорошо... Сейчас я дам тебе лекарство, чтобы ты лучше спал, а завтра навещу тебя, когда ты проснешься. – Быстрым движением он ввел под кожу правого предплечья Алекса острие иглы шприца и надавил на поршень. Выдернув иглу и промокнув место укола смоченным спиртом тампоном, Торрес спросил Алекса, не было ли ему больно.
– Нет.
– А вообще ты чувствовал иглу?
– Чувствовал.
– А на что это было похоже?
– Я... я не знаю.
– Ладно. – Торрес кивнул. – Спокойной ночи, Алекс. Завтра увидимся.
Когда Алекс закрыл глаза, Торрес еще несколько минут стоял, пристально глядя на юношу. Затем, шагнув к приборам у изголовья кровати, нажал несколько клавиш на клавиатуре компьютера. Уже собравшись уходить, он обернулся и снова взглянул на Алекса.
Веки его закрытых глаз мелко и часто вздрагивали. Как бы хотел Торрес найти способ узнать, что творится в этом изуродованном мозгу сейчас!
Но некоторые тайны были неподвластны даже ему – доктору Раймонду Торресу.
Глава 8
Алекс взглянул на часы, стоявшие на столе Торреса. Торрес заметил это – он уже привык следить за каждым движением юноши.
– Осталось всего два часа, – сказал он. – Волнуешься?
– Да нет, – пожал плечами Алекс. – Скорее любопытно.
Отложив в сторону ручку, Торрес откинулся на спинку стула.
– А я на твоем месте, наверное, волновался бы. Ты же возвращаешься домой после трехмесячного отсутствия – по-моему, поводов для волнения достаточно.
– Я же возвращаюсь не совсем домой, верно? – голос Алекса был лишен какого бы то ни было выражения. – Ведь пока меня не было, родители переехали, и я этот дом раньше не видел.
– А ты бы хотел вернуться в дом, в котором родился и вырос?
После секундного колебания Алекс покачал головой.
– Да, по-моему, это не так уж важно – все равно я совсем не помню наш старый дом.
– И ничего по отношению к нему не чувствуешь?
– Нет. – Алекс все так же равнодушно смотрел на доктора.
Вот в этом, снова подумал Торрес, и есть проблема. Алекс утратил способность чувствовать. Испытывать эмоции. Переживать. Нет, безусловно, его исцеление – это почти чудо: к нему вернулась способность видеть, ходить, разговаривать и слышать. Но полностью исчезла способность чувствовать.
Даже известие о том, что его скоро выпишут из Института, не вызвало у него никаких эмоций реакции. Он воспринял его так же безучастно, как воспринимал теперь все. И вот это – Торрес досадливо поморщился – единственное, что мешало расценивать проведенную операцию как полный и несомненный успех.
– А тебе вообще хочется вернуться в Ла-Палому? – неожиданно задач он вопрос Алексу.
Потянувшись в кресле, Алекс закинул ногу на ногу. Со второй попытки ему удалось устроить лодыжку левой ноги на колене правой.
– Мне... наверное, просто интересно, как это все будет, – ответил он наконец. – Я все думаю – удастся ли мне узнать хоть кого-нибудь или что-нибудь... или все будет так, как тогда, когда я в первый раз очнулся.
– Ну, с тех пор ты ведь вспомнил многое.
Алекс с тем же безучастным видом пожал плечами.
– Да... но я все спрашиваю себя – действительно я вспомнил все это или мне просто приходится всему обучаться заново.
– Но это невозможно. Речь может идти только о восстановлении памяти – так быстро усвоить такой объем информации не может никто. И не забудь, что, когда ты очнулся, то сразу заговорил. Язык-то ты не забыл, а значит...
– Но тогда я не понимал значения очень многих слов, – напомнил Алекс доктору. – И многих – до сих пор не знаю. – Встав, он неуверенно шагнул, постоял, словно раздумывая, и шагнул снова.
– Все будет в порядке, Алекс, – Торрес внимательно наблюдал за юношей. – Сейчас тебе не стоит требовать слишком многого от себя. На все нужно время. Кстати, о времени. По-моему, пора начинать. – Он подождал, пока Алекс поставил кресло рядом с его стулом так, что оба они смотрели теперь на экран для слайдов, установленный в углу кабинета. Убедившись, что Алекс устроился в кресле, Торрес щелкнул выключателем. На экране появилась картинка.
– Что это? – спросил Торрес.
Алекс колебался не более секунды.
– Амеба.
– Верно. А когда ты изучал биологию?
– В прошлом году. Нам преподавала ее мисс Лэндри.
– А не помнишь, как эта мисс Лэндри выглядела?
Алекс задумался, затем сказал, мотнув головой:
– Нет.
– Ну хорошо. А отметку ты получил какую?
– Отлично. Но это было нетрудно – с точными науками у меня никогда не было проблем.
Ничего не сказав, Торрес поменял слайд.
– А, это картина да Винчи, – кивнул Алекс. – «Мона Лиза» – так, кажется?
– Так. А не помнишь ее второе название?
– "Джоконда".
Картинки сменяли одна другую, и каждый раз Алекс без труда узнавал изображение. Наконец Торрес выключил экран и повернулся к Алексу.
– А ты помнишь что-нибудь о других предметах?
– Нет. То есть мама мне кое-что рассказала... Но сам я не помню про них почти ничего. Имена учителей – некоторых... названия предметов... Но когда я думаю про них, я ничего не вижу – вы понимаете?
Торрес кивнул.
– То есть зрительных ассоциаций у тебя не возникает?
– Нет. Никаких.
– А все то, что ты видел уже после своего... пробуждения, ты можешь представить себе без труда?
– Да. Это как раз просто. И еще иногда я вижу что-нибудь и чувствую при этом – что-то знакомое... но до конца вспомнить не получается, хоть убейте. А когда мне наконец это называют, ощущение такое, будто я вспомнил... однако не совсем так... Очень трудно передать словами.
– Что-то вроде «дежа вю»?
Брови Алекса слегка сдвинулись.
– Это по-французски... означает, что тебе кажется, будто ты это уже видел раньше?
– Именно так.
– Нет, это совсем другое. – Алекс напрягся, мучительно подыскивая слова. – Знаете, как будто... половинчатые такие воспоминания. Будто я уже видел это и будто помню, что это... но на самом деле не помню.
– Это как раз понятно, – кивнул Торрес. – Я думаю, что ты именно помнишь, просто мозг твой еще не восстановился до конца. Он был очень сильно поврежден, Алекс. Мне удалось собрать его буквально по частям. Но, увы, сделал я это не так хорошо, как хотелось бы. Поэтому некоторые нейронные связи еще, так сказать, не подключены. Получается, что мозг твой как бы знает, в какой его части хранится нужная информация, но не всегда еще может ее достать. Но он будет пытаться снова и снова и постепенно найдет новые пути доступа к нужным отделам памяти. Поэтому в последующие месяцы у тебя будет появляться все больше этих «половинчатых воспоминаний». А потом, когда все связи в твоем мозгу будут восстановлены – или налажены заново, – таких воспоминаний будет все меньше. И тогда все что после аварии сохранилось в твоем мозгу, будет снова тебе доступно.
Заверещал телефон. Подняв трубку, Торрес что-то тихо сказал в нее, затем бросил на рычаг.
– Твои родители уже здесь, – обернулся он к Алексу. – Не хочешь пройти в лабораторию, а я пока побеседую с ними? А потом я еще раз осмотрю тебя, и с этого времени тебе нужно будет приходить ко мне каждый день на час или два – не больше.
Поднявшись, Алекс медленно пошел к двери. Шаги его были еще неуверенными, и преодолеть лестницу без посторонней помощи было для него еще трудным делом; путь длиною более нескольких ярдов он мог совершить только с костылем-тростью, но было понятно, что восстановление способности свободно двигаться не займет много времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46