Тем быстрее завершится война. И мы сможем вернуться к нашим женщинам и к нашим зимним пастбищам, - он говорил на языке Диких Собак с незначительными вкраплениями выражений на диалекте Скалистых гор и совершенно не прибегая к церковному. Чернозуб подумал, что это зловещий признак. Крестовый поход с каждым днем терял свое предназначение, все больше походя на грабительский налет трех орд.
Когда Ксесач сел, среди Кочевников стали раздаваться одобрительные возгласы. За спиной у него стоял мальчик, которому полагалось придерживать одеяние вождя, когда тот садился; еще один оберегал головной убор из перьев на случай ветра. Кочевники все прибывали, и теперь по обе стороны фургона, в котором сидел Чернозуб, стояли толпы мужчин, среди которых изредка встречались женщины и дети. Совещание курии превратилось в митинг, на котором присутствовали и воины, и возницы. Это тоже было довольно зловещим признаком. У кардинала Чернозуба Сент-Джорджа появилось ощущение, что он приперт к стене. А кишках у него громко урчало, заглушая гул толпы, и он уже стал подыскивать путь к бегству.
- Стоит оставить тут несколько сотен человек, - сказал Элтур Брам, - и они выгонят фермеров из Нового Рима!
Вушин покачал головой, но, как обычно, не проронил ни слова. Чтобы ответить вождю, встал Коричневый Пони. Он споткнулся, вставая, и Чернозуб был удивлен и слегка шокирован, увидев у него под рясой пустую плечевую кобуру.
Придерживаясь за бортик фургона, папа Амен II взмолился в последний раз.
- Нам нужны бойцы здесь, - сказал он, - Продемонстрировав свою силу, мы вынудим фермеров без боя покинуть город.
Чернозуб знал, что Коричневый Пони старался избегать открытых столкновений. Он пытался понять, что им руководило: то ли желание сберечь жизни, то ли стремление избежать разрушения города и собора святого Петра. Но едва он задал себе этот вопрос, ответ пришел сам собой. Жизни ничего не стоили.
Папа, на которого, казалось, никто не обратил внимания, сел. Не было никакого рокота протеста, его даже никто не поблагодарил за высказанное мнение. Та власть, которой он обладал, как Чернозуб сам видел, над конклавом в Валане, сошла на нет. Может, сказалась ночь в Мелдауне или его красноречие оказалось бесполезным в присутствии военачальников и их воинства; при желании они воспринимали его как выдающегося оратора, но в эти дни у них не было настроения вести долгие разговоры.
Или, может, все дело было в деревьях. Их было так много, они подступали со всех сторон и казались едва ли не воплощением зла. Чернозуб прикоснулся к кресту, который носил под рясой, и, как каждый раз, когда впадал в панику, воззвал к образу святого Лейбовица. Но вместо иронической улыбки святого Айзека Эдуарда он увидел раскаленный шар солнца пустыни и внезапно испытал такой прилив тоски по дому, что чуть не свалился с лежанки в фургоне.
- В чем дело? - прошептал Аберлотт. - Ты в порядке?
- А ты? - ответил Чернозуб.
Воины, стоявшие с краю толпы, снова начали выкрикивать свое «тра-та-та». Они устали от ожидания сражения. И в той же мере они не хотели въезжать верхом в город, защитники которого стреляют по ним из окон «больших домов».
- Что бы ни говорил его святейшество, они собираются выжечь их, - сказал Аберлотт. - Куда ты собрался?
Элтур Брам снова поднялся, чтобы взять слово. Чернозуб пробрался сквозь толпу к большой канаве, на краю которой даже в этот час, даже при всем ожесточении дебатов, тужась, сидели страдальцы.
Когда он вернулся к лагерному костру, вокруг него стояла такая плотная стена людей, что пробиться сквозь нее было невозможно. Вождь Кузнечиков продолжал говорить. Чернозуб горел в очередном приступе лихорадки и чувствовал сильную слабость. С трудом подтянувшись на руках, он забрался в фургон, завернулся в одеяло и уснул. Откуда издалека до него доносился грохот барабанов и торжественно-воинственные «тра-та-та».
Этой ночью, когда Чернозуб спал, к нему впервые за неделю явился Амен I. Старик предстал перед ним в облике кугуара. «Всегда ли у него была морда хищника?» - подумал Чернозуб во сне. Да конечно же! И Эдрия тоже была здесь. Улыбаясь, она держалась рядом со Спеклбердом, восседая на белом коне, как Фуджис Гоу; но нет, ряса ее была распахнута, и то, что он принял за белого коня, было сиянием, исходившим из тех ее ворот, в которые он однажды…
Кто-то потряс его за ногу. Это был Аберлотт.
- Мы уходим, - сказал он.
- Уходите? Кто уходит? - садясь, простонал Чернозуб. Аберлотт висел на задке фургона, просунув в него голову. Физиономия его была размалевана. Сальные волосы убраны назад и заколоты. За его спиной Чернозуб видел небо цвета серого металла. Он слышал, как, переступая с ноги на ногу, фыркают лошади, как смеются и переругиваются всадники. И как неподалеку лают собаки.
- Они всю ночь были на ногах, - сказал Аберлотт. - Когда ты пошел спать, состоялось еще одно собрание. Но только между вождями. Папу отослали.
- Отослали?
- Вушину разрешили слушать, но и его выставили, когда он выразил несогласие.
Чернозуб был потрясен. Никто и ниоткуда не мог выставить Вушина.
- Выставили? - переспросил он. У Чернозуба все еще кружилась голова, он полубодрствовал, полубредил, не в силах вернуться из своего сна с кугуаром. Сев, он со странной мгновенной ясностью осознал, что вся его жизнь после ухода из аббатства, после встречи с Коричневым Пони, в сущности, является сном. Но почему же Спеклберд, а не Коричневый Пони все время приходит к нему во снах? Потому что он был в той реальности, которая сейчас казалась ему сном.
Аберлотт ухмыльнулся и пожал плечами.
- Ну, не совсем выставили, но попросили удалиться.
Чернозуб выбрался из фургона. Дождевые тучи, которые день за днем ползли по небу, исчезли, и в лагере было светло как днем, хотя солнце еще не встало.
- Берут всего лишь по небольшой группе из каждой орды, всего человек триста, - слишком громко сообщил Аберлотт. - Остальные направляются на юг с Ксесачем дри Вордаром - брать штурмом Ханнеган-сити. И я с ними!
- Но ты же в папской гвардии!
- И папская гвардия уходит. Вся, кроме Вушина. И, кроме того, не папа дал мне вот это! - Аберлотт разжал пальцы. На ладони, где прошлой ночью лежали три пустые гильзы, сейчас их было шесть, и все полные; все были с одного конца снаряжены темными головками пуль, словно готовыми рвануться к цели.
- Значит, пока! - гневно бросил Чернозуб. Завернувшись в рясу и ежась от утреннего холодка, он поспешил к выгребной яме. Присев на корточки, он сквозь кусты видел, как сотни людей подтягиваются, перекрикиваются, испускают газы, смеются.
Тра-та-та! Кто-то возился с собаками, кто-то - с лошадьми. Туманная дымка, которая последние несколько дней висела над лагерем, пронизанная дождем и испарениями леса, поднялась и исчезла, а небо на востоке просветлело. Почти тысяча воинов, двинувшись в путь, пересекали ручей, и многие из них колотили по металлическим бокам фургонов, чтобы послушать, как они звенят.
- Он взял с собой всех здоровых, - пробормотал Чернозуб.
- Их тут не так много, - сказал сосед по канаве, голос и запахи которого явно отдавали болезнью. - Я вовсе не такой здоровый, но я тоже иду.
Он говорил на языке Диких Собак. И не успел Чернозуб ответить, он подхватился и побежал, даже не успев подтереться.
Сквозь кусты, прикрывавшие отхожее место, Чернозуб понаблюдал, как лошади пересекали ручей, а затем заполз обратно в постель. До завтрака оставалось около часа, и он хотел немного передохнуть. Погрузившись в сон, он поискал Спеклберда и Эдрию, но это было то же самое, что бродить по брошенному дому, где уже нет даже мебели. Когда он проснулся, его снова трясла лихорадка. Он сел, чувствуя, как кружится голова. По положению солнца, лучи которого пробивались в прорезь полога, он прикинул, что уже около полудня.
- Ваше преосвященство, - сказал Битый Пес, - его святейшество - или как там его? - словом, его преподобие папа хочет тебя видеть.
- Коричневый Пони?
- Он хочет, чтобы ты незамедлительно притащил свою задницу к его папскому фургону.
Коричневый Пони был занят бритьем, но оно вряд ли могло изменить его внешность. От бородки почти ничего не осталось - всего несколько волосков на подбородке. Некоторые из них были темными, а другие - светлыми, придавая ему вид начатого и не законченного наброска. Когда Чернозуб нашел его, он уже покончил с завтраком из вяленого конского мяса и слив, поданным на маленьком столике в тени папского фургона.
- Нимми, - сказал он, - где твоя кардинальская шапка? У меня есть для тебя задание.
- Как для солдата? - спросил Чернозуб. Он был готов отказаться.
- Как для посла, - ответил Коричневый Пони, пропустив мимо ушей сарказм новоиспеченного кардинала. - Как для папского посланца к фермерам. Ко всем тем, кто остался в городе. Войска Ханнегана покинули этот район, оставив их вместо себя. Мы можем избежать столкновения, если тысяча человек мирным образом войдут в Новый Рим.
- Тысячу Кочевников отнюдь не назовешь мирными, ваше святейшество, - ответил Чернозуб. - И кроме того, фермеры явно выражают желание завязать боевые действия.
- Верно. Может, ты и прав, - сказал Коричневый Пони. - Может, все оно и к лучшему. В любом случае у нас всего триста человек, главным образом Кузнечики, - папа обвел на удивление исхудавшей рукой пространство лагеря, который при свете дня выглядел совершенно опустевшим - как сон, который помнишь только наполовину.
Чернозуб никогда не видел Коричневого Пони таким слабым. «Конечно же, - подумал он, - это все последствия Мелдауна. Ночная Ведьма назвала его своим мужем и затащила в свою ледяную постель».
- Военачальник трех орд, Ксесач дри Вордар, наш старый друг и спутник Чиир Осле Хонган, повел с собой на юг, к Ханнеган-сити, почти тысячу моих крестоносцев. Даже магистр Дион и многие жители Нового Иерусалима ушли с ним. Они предполагают объединиться с воинами Зайцев и с силами уродцев, которые готовились осадить город, но вместо осады мы получим битву, - Коричневый Пони устало присел. - Может, все это и к лучшему.
- Не так, - произнес Вушин.
- Мой генерал-сержант не согласен, - сказал Коричневый Пони. - Но какое это имеет значение? Что сделано, то сделано, - руки папы вспорхнули в воздух, как две птицы. Чернозуб удивленно посмотрел на него: самый земной из людей этим движением неожиданно напомнил ему Амена I.
- Но я болен, - сказал Чернозуб.
- Все мы больны, - ответил Коричневый Пони. - Конечно, кроме Вушина. Где твоя шапка, Нимми?
- Здесь, - Чернозуб вытащил из-под рясы красный кардинальский головной убор. - В лагере я ее не ношу. Ветер может сдуть ее у меня с головы, и она шлепнется в собачье дерьмо.
- Здесь нет ветра, - сказал Вушин, который не одобрял отношение Чернозуба к своему хозяину.
- Ах да, эти собаки… - рассеянно произнес папа. - Нам пришлось оставить их при себе. Ксесач не захотел взять их с собой на юг. Мы остались тут с тремястами людей и почти с таким же количеством собак. И конечно с вождем Кузнечиков. Пока еще фермеры этого не знают. И я хочу, Нимми, чтобы ты отправился в город и передал им предложение о мире. Предложи им мир от моего имени. От имени папы.
- Чтобы они не успели узнать, что наших сил стало меньше, - насмешливо сказал Чернозуб.
- Ну да! Надень кардинальскую шляпу и облачение. Я дам тебе папский штандарт.
- Меня пристрелят, не успев разобраться.
- Прикрепи его на флагшток, - сказал Вушин.
По выражению глаз желтокожего воина Чернозуб видел, что Топор даже не допускает мысли об отказе от этой миссии. Он решил согласиться. В любом случае ему было интересно увидеть город, и он смертельно устал от кастрюль и сковородок. Ну и что, если его убьют? Разве он не ждет, что рано или поздно это случится?
- Ты выглядишь очень больным, кардинал Нимми, - сказал Вушин, смягчившись. - Скажи фермерам, что мы не причиним им зла. Мы хотим все решить миром. Их бросила империя, но не Христов наместник.
- И не упоминать при них, что у наместника Христа не более трехсот человек и столько же собак, - сказал Чернозуб.
- Я не обращу внимания на твою непочтительность, ибо она никогда не была помехой твоему призванию. В самом деле, Нимми, порой я думаю, что это твоя сущность. Надеюсь, что ради твоего же блага она не станет твоей опорой. Так что лучше отправляйся в путь. Это необходимо сделать сегодня. Или по крайней мере попытаться.
- Мне придется идти пешком?
- У Элтура Брама есть белый мул, которого ты можешь взять, - сказал Коричневый Пони. - И да пребудет с тобой Господь, Нимми.
Он перекрестил Чернозуба и позволил ему поцеловать кольцо.
Тысячу лет назад в этой болотистой низине была скоростная автотрасса, которая теперь стала проселочной дорогой. Травянистое покрытие прорезали глубокие следы от колес фургонов. Кто знал, сколько лет эта «дверь прерий» стрелой врезалась в лес и шла к городу - или же, подумал Чернозуб, она указывала другой путь? Хотя монах никогда особо не утруждал себя мыслями о намерениях папы вернуть свой престол в Новый Рим, Святой Город все же стал являться ему во снах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81