– Выбирай лук, как если бы покупал боевого коня, – сказала она. – Он должен быть крепким и надежным и в то же время подчиняться твоей воле.
Госпожа показала юноше, как натягивать тетиву. Затем попросила его проделать то же самое.
– Человек должен превратиться в гибкую эластичную струну, укрощающую лук своей силой.
Льешо неумело выполнил задание. На голубом небе не сверкнула молния, которая должна была поразить его насмерть, поэтому юноша расслабился, вверяя свою душу воле богини, как лук доверял себя тетиве.
Затем ее светлость достала стрелу из колчана, протянутого внимательным слугой, и положила ее на ладонь.
– Наконечник, иначе говоря, острие стрелы, – начала она объяснение, указав грациозным жестом на заточенный камень, прикрепленный к древку с одной стороны, – должен быть острым. Его изготовление требует особого таланта. Можешь приспособиться делать наконечники сам, но лучше приобретать у мастера, чем пользоваться вторым сортом, даже собственной пробы. Настоящий лучник никогда не накладывает на свои стрелы заклинания: он доверяет хорошо выбитому камню, меткому глазу и сильной руке.
– Древко, – она провела пальцем по деревянной части стрелы, – должно быть строго прямым. Научись обтесывать его самостоятельно – только в этом случае можешь быть уверенным, что стрела будет следовать полету твоего сердца. Следи за настроем, который передаешь в его древесную плоть; твоя воля должна быть прямой и твердой, как и древко стрелы.
– Оперение, – она зажала стрелу меж двух пальцев и указала на перья, – уравновешивают и направляют ее полет. Изучи его язык: перья ястреба используются для войны, голубя – для мира. Лебединые же говорят о настоящей любви лучника.
Готовая стрела – как яйцо. При рождении птицы задается качество ее полета. Если не сформированы крылья, она не поднимется в воздух. Если ветер легко сбивает ее с пути она никогда не достигает места назначения. Слабый клюв не разобьет семя, и она умрет от голода. Поэтому ты должен убедиться, что каждая твоя стрела совершенна, как яйцо, и тогда ее полет будет естественен, как у птицы.
К счастью, госпожа не требовала от юноши мгновенно научиться изготавливать стрелы. Она перешла к следующей ступени. Вложив лук в правую, а стрелу в левую руку Льешо, она встала сзади и обвила его кисти пальцами, сжимая вместе с ним изогнутую ветвь.
– Ты можешь бороться с луком, – сказала она, – или стать им.
Ее светлость приставила стрелу к тетиве и натянула ее.
– Ты можешь просто пустить стрелу или выпустить вместе с ней сердце и стать ее полетом.
Льешо чувствовал, как ее улыбка бегло коснулась его уха, когда она выстрелила по дереву, под которым была поставлена чаша. В нее упал персик, сбитый стрелой.
– Попробуй ты.
Юноша взял стрелу, натянул ее и почувствовал, что весь его вес давит на тетиву. Она не поддавалась.
– Ты пытаешься вынудить лук, – указала на ошибку ее светлость. – Ты должен ласкать его, а не покорять. Стань луком и найди в своей воле желание прогнуться…
Госпожа не касалась Льешо, но ее голос словно нежно пробежал по его позвоночнику. Он глубоко вздохнул и впустил гладкий деревянный лук и тугую тетиву себе в душу. Как ива , подумал он, склоняется перед ураганом, готовясь слушаться ветра . С этой мыслью юноша натянул тетиву еще раз, стрела встала на одну линию с глазом. Мишень вошла в его сущность, стебелек спелого персика превратился в его нерв.
Лети , повелел Льешо, и его душа устремилась к цели, смело пронзила пространство и зазвенела, коснувшись природной ткани, затем достигла вершины своей траектории и по плавной кривой опустилась на землю.
Когда Льешо пришел в себя, в чаше лежал второй персик, супруга правителя остановила на нем строгий, но одобрительный взгляд.
– Можешь сказать, куда опустилась стрела? – поинтересовалась она.
Юноша кивнул и закрыл глаза.
– Вон туда.
Льешо указал на место, где стрела погрузилась в землю: наконечник полностью скрылся в почве, оперение торчало, словно флаг.
– Повторим? – спросила ее светлость.
Юноша кивнул, слова не хотели строиться в предложение, ведь он жил жизнью грациозной деревянной дуги и дразнящей натянутой тетивы. Осторожно он приставил стрелу и оглядел дерево. Затем закрыл глаза, пальцы сжимали древко, ставшее его сердцем, и пустился в полет. Тело оставалось в напряжении, пока персик не ударился о дно чаши. Госпожа улыбнулась.
– Завтра начнем с езды, – решила она.
Льешо не мог сказать ей, что никогда не взбирался на настоящего боевого коня, а лишь катался на капризном фибском пони, ненавидящем попону не меньше, чем мальчик свои покореженные наколенники.
Завтра он встанет на новый мост неизведанного – такая метафора пришла ему в голову благодаря несметным мостикам, разбросанным по всему владению правителя. Ее светлость подошла к персиковому дереву и опустилась на землю рядом с чашей.
– Расскажи мне о Жемчужном острове, – попросила она, протягивая Льешо фрукт.
Юноша сел рядом, скрестив перед собой ноги, собираясь отдаться воле чар, которые она, видимо, наложила на сад. Но тут ему вспомнилось холодное, строгое выражение, застывшее на ее лице, когда мастер Якс испытывал его в оружейной. Льешо взял персик, однако решил не забывать, что перед ним супруга правителя.
– Что именно вас интересует? – спросил Льешо, откусив сладкий спелый персик, пустивший по подбородку сок.
Пришлось наклонить голову и вытереться рукавом. Госпожа продолжила непринужденную беседу, словно не заметила липкий нектар на лице юноши.
– Расскажи о своей жизни. Как получилось, что ты стал тренироваться с гладиаторами?
Она не спросила о Фибии, за что Льешо был ей благодарен. Вопросы правителя сыпали соль на рану. Он не хотел вспоминать тело мертвого отца и истекающую кровью в куче отбросов сестру.
– Сам не знаю, – пожал плечами юноша, смутившись от вопроса не меньше, чем от заляпавшего его персика. – Сначала я жил в бараке с Льинг и Хмиши, и другими, работавшими на жемчужных плантациях. Мы с друзьями из разных частей Фибии, а общаться стали после борьбы за лидерство между мной и Хмиши.
– И кто в ней победил?
– Льинг, конечно, – рассмеялся Льешо. – Она умней нас обоих и отважно дерется. Победа была важна для нее: Льинг не сдалась бы, пока мы б не признали ее лидером.
– А она молодец, – сказала ее светлость с восхищением в голосе. – Что случилось с жемчужными плантациями?
Льешо пожал плечами, по телу побежали мурашки.
– Не знаю. Меня в то время там уже не было. Я переехал в лагерь гладиаторов. Когда ныряльщик слишком долго находится под водой, он начинает видеть странные вещи. Пережив такое единожды, он хочет вернуть видения снова и снова, пока не утонет…
– И у тебя были эти видения?
Льешо кивнул.
– Как следствие лишенного кислорода мозга? – спросила она, и юноша замер, боясь отвечать.
Госпожа сочтет его сумасшедшим или колдуном, если он скажет правду; а если соврет, она почувствует ложь. Здесь магия не была столь тяжким грехом, как на Жемчужном острове. Все же он не Хабиба и не желает, чтобы она получила представление о нем как о человеке со странностями. Ее светлость уважала его право на личные тайны, поэтому приняла молчание и вернулась к первоначальному вопросу:
– Но в лагерь гладиаторов должны были дойти слухи о жемчужных плантациях.
Она посмотрела Льешо в глаза, и ему вспомнилась фраза о перьях на стреле. Ее взгляд был схож с ястребиным. В какую же войну он ввязался?
– Да, – кивнул юноша. – Говорили, что господин Чин-ши боялся ведьм. Мастер Марко, надзиратель, убедил его, что наша целительница, Кван-ти, – ведьма. Она исчезла до того, как выдвинули обвинение. Вскоре начался Кровавый Прилив, убивший все живое в море. Мастер Марко заявил, что именно Кван-ти вызвала бедствие, чтобы отомстить господину Чин-ши за его подозрения.
– Так Кван-ти исчезла до Кровавого Прилива?
Льешо кивнул:
– Я никогда не видел, чтобы она совершила злой поступок. Не думаю, чтобы она была способна на коварство.
– Скорей всего ты прав. Но если не Кван-ти, то кто уничтожил залив смертоносным заклятием?
– А это обязательно должен быть человек? – удивился Льешо. – Вдруг это причуда самого моря?
– Нет, – нерешительно ответила она, и юноша задумался, не боится ли госпожа напугать его правдой. – Море живет по определенным законам, соответствующим его природе и временам года. Чтобы создать Кровавый Прилив, нужно изменить сущность моря – отравить его всепоглощающим ядом, что и произошло у Жемчужного острова. В чьих, ты думаешь, это интересах?
Льешо вспомнил опочивальню господина Чин-ши, требовательность, с которой он задавал вопросы, и сожаление от того, что юноша не смог на них ответить. Он просто заснул, а его светлость провел ночь в поисках противоядия. Чин-ши потерпел неудачу, потерял все и покончил жизнь самоубийством.
– Мне кажется, его светлость не исключал вероятности, что я колдун и Кван-ти обучила меня заклинаниям, поэтому в моих силах остановить Кровавый Прилив. Но это не так. Я ничего не мог сделать.
– Нет, мог, – возразила госпожа и притронулась к щеке Льешо. – Ты любимец богини. Жаль, что ты не обратился к ней с мольбой.
– Это невозможно, – закачал головой юноша. – Мой единственный дар – выживание; я выхожу невредимым из любого бедствия, но ничего не могу сделать, чтобы предотвратить его. Мне уже кажется, что я навлекаю несчастья. Не преднамеренно, конечно, они просто происходят.
– Выживание – лучший из талантов, мой мальчик. Если не Кван-ти, то кто погубил плантации Чин-ши?
В результате поиска причин прилива разорение господина предстало в ином свете. Ни море, ни прихоть природы не могли нанести подобный ущерб. Кван-ти, вероятно, пыталась остановить бедствие до последнего дня, пока ее пребывание на острове не стало опасным. Более не сдерживаемый ею яд мгновенно распространился. Уж Льешо-то знал толк в ядах.
– Мастер Марко, – наконец ответил юноша. – Его мастерская пропахла отравами и гнилью, и мертвыми существами.
Ему не хотелось вспоминать о надзирателе и комнате, где его приковывали к полу, да и о распростертом на песке арены господине Чин-ши.
– Думаю, его светлость сам был колдуном, – смело предположил Льешо, – но исцеления для жемчужных плантаций найти не смог.
– Не колдуном, – поправила она, – а алхимиком. Это почти то же самое. Кстати, это относится и к твоей Кван-ти.
Ее светлость поднялась и отдала чашу слуге, Льешо вскочил на ноги.
– Мастер Марко перешел к господину Ю, получившему большую часть собственности Чин-ши, – добавила она.
Все сходилось. Непонятным осталось только, почему ее светлость рассказала ему все это, и юноша не замедлил прямо задать вопрос.
– Тебе необходимо это знать, – ответила она, словно сообщив самую очевидную в мире вещь. – Надеюсь, мы не слишком припозднились.
Госпожа оставила его стоять с луком и колчаном стрел. Льешо смотрел ей вслед. Он не мог ни выкинуть из головы их разговор, ни избавиться от страха, охватившего ее в последний миг. Слишком припозднились для чего?
В следующие недели новички стали все вместе тренироваться бою с оружием и рукопашной. Стрельбе из лука их учила сама госпожа, и Льешо обнаружил, что у него превосходно получается. Совершенствуя сноровку, он заметил, что его мысли стали глубже и медленней, а реакция – молниеносной. Каду учила более резкой, быстрой рукопашной, чем мастер Ден. К тому же она включила в план фигуры, переходящие в смертельные удары на тот случай, если встретится крупный противник, нацеленный на убийство.
Мастер Якс взялся за руководство тренировками боя с оружием, но не по правилам арены, а по более мягким, достаточным для достижения хорошего результата при работе в парах и группах. Отдаление и проникновение – умения, не нужные гладиаторам, – были введены в занятия. Здесь шло обучение солдат, умеющих продвигаться на фронте впереди многочисленного войска, а также бегать и драться, отражая партизанские вылазки. Или становиться диверсантами, внедряясь в лагерь противника.
Казалось естественным, что новички должны тренироваться вместе. Вскоре они узнали сильные и слабые стороны друг друга, в центре интересов стоял Льешо. Каду присоединялась к ним, когда освобождалась от своих обязанностей по преподаванию. На занятиях мастера Якса она была и учеником, и учителем. Льешо стал уверенней руководить своей командой как мини-войском: посылал Бикси вперед одним взглядом, когда сила и напор могли заменить кровопролитие, давал волю Каду в тайных маневрах. Она умела бесшумно пробираться сквозь сухой тростник и довела до высокого уровня приемы боя. Льинг он попросил отговаривать остальных от опасных затей и применять силу, если слова не помогали.
Хмиши, как выяснилось, среди них самый лютый боец, хотя его свирепость проявлялась, только когда на карту была поставлена жизнь товарища. Во время же тренировок его движения отличались нерешительностью, постоянными извинениями и переживаниями по поводу боли, которую он причинял сопернику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57