Он потихоньку выбрался из-под одеяла, стараясь не разбудить Кэролайн, которая спала рядом. Это был очень крупный человек с коротко подстриженной черной шевелюрой, кареглазый, с темно-коричневой кожей. До ухода в армию он работал грузчиком в порту, и от ежедневного тяжелого физического труда у него до сих пор на груди и на руках были могучие мускулы. На нем были пижамные брюки, а в куртку, слишком большую для нее, завернулась, как в халат, Кэролайн. Соскользнув с постели, он, как был, голый по пояс, направился на кухню, налил в чайник воды и поставил его на плиту. Потом он включил радио и, приглушив звук, стал слушать последние известия, бреясь возле умывальника. Расовые столкновения в Конго... Сидячие демонстрации на Юге... Борьба с апартеидом в Южной Африке...
Он раздумывал сейчас над тем, почему он родился черным.
Он часто задумывался над этим, но как-то между прочим, не очень-то осознавая себя черным. Вот это-то и было удивительно. Когда Артур Браун смотрел в зеркало, он видел в первую очередь самого себя. Конечно же, он с малолетства знал, что он негр. Но помимо того, что он был негром, он был еще и демократом, и детективом, и мужем, и отцом, и подписчиком газеты “Нью-Йорк таймс” – да мало ли кем еще. Поэтому он и задумывался над тем, почему же он черный. Его удивляло что посторонние при взгляде на него сразу же выделяли одно: это Артур Браун, он – негр, совершенно не обращая внимания на то, что он еще и Артур Браун-детектив, Артур Браун-муж, забывая о том, что, помимо черного цвета кожи, у Артура Брауна есть целая куча других отличительных признаков. И дело здесь не сводилось для него к простым шекспировско-шейлоковским формулировкам – он уже давно их перерос.
Когда Браун смотрел в зеркало, он прежде всего видел перед собой человека, личность.
Просто окружающий мир решил, что этот человек – черный. А быть черным – чрезвычайно трудно, потому что это определяет образ жизни, принять который Браун был вынужден помимо своей воли. Сам же он сознавал себя просто Артуром Брауном – человеком. И таковым ему хотелось оставаться. Ему вовсе и не хотелось быть белым. Честно говоря, ему даже нравился теплый, как бы опаленный солнцем цвет его кожи. И у него не было тайного желания оказаться в постели с белокожей красоткой. Подростком он нередко слышал разговоры своих цветных друзей о том, что половые органы у белых якобы крупнее, чем у негров, но он не верил этим россказням и, главное, не испытывал ни малейшей зависти. Конечно, с расовыми предрассудками ему приходилось сталкиваться, и в самых различных проявлениях, как со скрытыми, так и с явными с тех пор как он стал способен понимать то, что делалось и говорилось вокруг него; однако нетерпимость Других никогда не вызывала в нем ярости – скорее она заставляла его испытывать досаду.
“Пожалуйста, – думал он, – вот перед вами я – Артур Браун. Ну, и какой смысл болтать о том, черный я или белый? А чего вы, собственно, от меня хотите? Кем, по вашему, я должен быть? Вот вы говорите, что я – негр, это вы так говорите, но сам-то я просто не могу понять, что именно означает слово “негр”, и почему вокруг этого следует поднимать такой шум. И чего вы от меня добиваетесь? Ну, хорошо, предположим я скажу вам да, вы совершенно правы, я – негр, ну и что из этого? Единственное, чего я, черт побери, не могу понять, так это что вам-то до этого и чего вы добиваетесь”.
Артур Браун кончил бриться, ополоснул лицо и глянул в зеркало. Как обычно, он увидел самого себя...
Он потихоньку оделся, выпил апельсинового соку и чашечку кофе, тихонько чмокнул спящую в кроватке дочь и, разбудив жену, сказал ей, что уходит на работу. А затем он отправился через весь город в район, где расположен был магазин скобяных изделий, принадлежавший Джозефу Векслеру.
* * *
По чистой случайности, утром этого понедельника Мейер Мейер отправился к миссис Руди Гленнон один, поскольку это был день переклички, и Карелла должен был на ней присутствовать. Может быть, все было бы иначе, будь вместе с ним Карелла, но комиссар полиции считал, что его детективы обязаны знать в лицо задержанных в городе преступников, и проводил для этого переклички с понедельника по четверг включительно. Карелла согласился взять эту обязанность на себя, а Мейера отправил на квартиру миссис Гленнон.
Фамилию эту назвал им доктор Мак-Элрой в больнице “Буэнависта”. Она принадлежала той женщине, к семье которой Клер Таунсенд проявляла особое внимание. Миссис Гленнон жила в одной из самых жалких трущоб Айсолы, всего в каких-нибудь пяти кварталах от участка. Мейер отправился туда пешком и довольно быстро нашел нужный дом. Он поднялся на третий этаж и, постучав в дверь, принялся ждать.
– Кто там? – отозвались откуда-то издалека.
– Полиция, – ответил Мейер.
– А что вам нужно? Я лежу в постели.
– Мне нужно поговорить с миссис Гленнон, – снова крикнул Мейер.
– Приходите на следующей неделе. Я больна и лежу в постели.
– Мне необходимо поговорить с вами именно сейчас, миссис Гленнон.
– А о чем?
– Миссис Гленнон, может быть, вы будете так любезны, что откроете дверь?
– О Господи, Боже мой, дверь открыта, – крикнула она. – Входите же, входите.
Мейер повернул ручку двери и вошел в квартиру. Портьеры были задвинуты, и в комнате царил полумрак. Мейер недоуменно озирался.
– Я здесь, – сказала миссис Гленнон. – В спальне.
Он пошел на ее голос и попал в другую комнату. Там он увидел женщину, которая лежала на большой двуспальной кровати, опираясь спиной на взбитые подушки. Ее щуплая фигурка была укутана в потрепанный красный халат, надетый поверх ночной сорочки. Она смотрела на Мейера с таким выражением, что можно было подумать, что даже взгляд отнимает у нее последние жизненные силы. Волосы ее висели космами, в них была заметна седина. Щеки глубоко запали.
– Я же сказала вам, что больна, – проговорила она с упреком. – Что вам от меня нужно?
– Поверьте, миссис Гленнон, мне очень неприятно вас беспокоить, – заверил ее явно смущенный Мейер. – В больнице мне сказали, что вас уже выписали. Вот поэтому я и подумал...
– Я уже выздоравливаю, – прервала она его. По тому, как она произнесла последнее слово, можно было понять, что далось ей это выздоровление нелегко.
– Я чувствую себя крайне неловко. Но если бы вы согласились ответить на несколько вопросов, я был бы вам весьма признателен, – сказал Мейер.
– Ну что ж, раз уж вы пришли, то почему бы и не ответить.
– У вас, миссис Гленнон, есть дочь?
– И сын тоже. А в чем дело?
– Какого возраста ваши дети?
– Эйлин шестнадцать, а Терри восемнадцать. А в чем дело?
– Где они сейчас, миссис Гленнон?
– А вам какое дело? Они ничего дурного не сделали.
– А я и не говорю, что они сделали что-нибудь плохое. Просто я...
– Тогда почему вам понадобилось знать, где они?
– Видите ли, мы просто пытаемся установить...
– Мама, я здесь, – проговорил голос за спиной Мейера.
Голос этот раздался так неожиданно, что заставил его вздрогнуть. Машинально рука его потянулась к револьверу на поясе, но он сдержал себя и неторопливо оглянулся. Парнишка, стоявший у него за спиной, был несомненно Терри Гленноном. Это был рослый молодой человек лет восемнадцати, унаследовавший от матери проницательный взгляд и острый подбородок.
– Что вам здесь нужно, мистер? – спросил он.
– Я полицейский, – объяснил Мейер, прежде чем тому в голову придут какие-нибудь дурацкие идеи. – Мне нужно задать вашей матери несколько вопросов.
– Моя мать только что вышла из больницы. Она не может отвечать на ваши вопросы, – заявил Терри.
– Ничего, сынок, все в порядке, – вмешалась миссис Гленнон.
– Позволь, мама, мне самому заняться этим делом. А вам, мистер, лучше уйти отсюда.
– Я только хотел спросить...
– А я считаю, что лучше уйти, – прервал его Терри.
– Весьма сожалею, сынок, – сказал Мейер, – но дело в том, что я занимаюсь расследованием дела об убийстве и, думаю, что мне лучше остаться.
– Об убийстве... – Терри Гленнон медленно переварил это известие. – А кого застрелили?
– Что? А откуда вам известно, что именно застрелили?
– Ну, этого я не знаю.
– А почему же вы в таком случае именно так задали вопрос?
– Не знаю. Вы сказали об убийстве, вот я и решил...
– Понятно, – сказал Мейер. – А вы знакомы с женщиной, которую зовут Клер Таунсенд?
– Нет.
– Я с ней знакома, – сказала миссис Гленнон. – Это она послала вас сюда?
– Послушайте, мистер, – снова вмешался Терри, по-видимому решивший не отступать от принятого решения, – я же сказал вам, что мать больна. Плевать мне на то, что вы там расследуете, но она не будет...
– Терри, ну-ка прекрати немедленно, – строго сказала ему мать. – Ты купил молоко, как я тебе велела?
– Ага.
– А где оно?
– Я поставил его на стол.
– Ну, и зачем оно мне на столе, если я не могу до него дотянуться? Налей немного в кастрюлю и поставь на плиту. И можешь идти.
– Как это идти? Куда идти?
– Иди вниз. К своим друзьям.
– К каким это друзьям? И при чем тут друзья? И почему это ты всегда так говоришь, будто я...
– Терри, делай то, что тебе сказано.
– А этот тип пусть остается здесь и утомляет тебя своими разговорами.
– Я не устала.
– Ты больна! – выкрикнул Терри. – Господи, ты только что вернулась из больницы, неужто ты не понимаешь!
– Не упоминай имя Господа всуе в моем доме, Терри, – она, по-видимому, уже успела забыть, что сама совершила подобное святотатство несколько минут назад, когда Мейер стоял в коридоре перед дверью. – Так вот, поставь сейчас же подогреваться молоко, а сам иди во двор и найди себе какое-нибудь занятие.
– Тебя не поймешь, – в сердцах сказал Терри. Он с упреком глянул на мать, и доля этого упрека относилась к Мейеру. Потом он вышел из комнаты. Он взял со стола пакет с молоком, пошел на кухню, погремел там кастрюлями, затем выбежал из квартиры.
– Он у нас с характером, – сказала миссис Гленнон.
– М-м-да, – согласился с ней Мейер.
– Так это Клер прислала вас?
– Нет, мадам. Клер Таунсенд мертва.
– Что? Да что вы говорите?
– Увы, мадам, это так.
– Ай-яй-яй, – сказала миссис Гленнон. Она сокрушенно покачала головой.
– Вы, видимо, успели подружиться с ней, миссис Гленнон? – спросил Мейер.
– Да. – Казалось, глаза ее утратили всякое выражение. Она что-то обдумывала, но Мейер не мог понять, что. Ему и прежде не раз приходилось видеть такой взгляд. Это бывало обычно тогда, когда его слова пробуждали в допрашиваемом какие-то воспоминания или ассоциации, и тот вдруг как бы отключался, погружаясь в собственные мысли.
– Да, – продолжала миссис Гленнон, – Клер была очень хорошей девушкой.
Однако было видно, что думает она о другом. Мейер многое бы отдал за то, чтобы узнать, о чем именно.
– Она познакомилась с вами в больнице, правильно?
– Да, – сказала миссис Гленнон.
– И с вашей дочерью она познакомилась тогда же, да?
– Что?
– С вашей дочерью. Насколько мне известно, она очень тепло относилась к ней.
– А кто вам это сказал?
– Врач из “Буэнависта”.
– Да? – Миссис Гленнон покачала головой. – Да, они там очень подружились, – признала наконец она.
– Близко подружились, да?
– Да. Я думаю что можно сказать так.
– В чем дело, миссис Гленнон?
– Что? О чем вы?
– О чем вы сейчас думаете?
– Ни о чем. Я отвечаю на ваши вопросы. А когда-когда... когда убили Клер?
– В пятницу вечером, – ответил Мейер.
– Значит она... она была убита в пятницу, – сказала миссис Гленнон.
– Да. – Мейер внимательно следил за выражением ее лица. – А когда вы в последний раз ее видели, миссис Гленнон?
– В больнице.
– А ваша дочь?
– Эйлин? Я... я не знаю, когда она виделась в последний раз с Клер.
– А где она сейчас, миссис Гленнон? В школе?
– Нет. Нет, она... она несколько дней... решила побыть у моей сестры. Это тут – в Бестауне.
– А она учится в школе, миссис Гленнон?
– Да, конечно, она ходит в школу. Но у меня был аппендицит, как вы, наверное, знаете, и она... она решила немного побыть у сестры... пока я лежала в больнице, ну... я... я просто решила, что ее нужно на какое-то время послать туда, пока я не встану на ноги. Понимаете?
– Понимаю. А как зовут вашу сестру?
– Айрис.
– Айрис. А дальше?
– Просто Айрис... а что? Зачем вам это знать?
– Для отчета, – сказал Мейер.
– Вы уж, мистер, пожалуйста, не беспокойте ее. У нее и без вас хватает неприятностей. Она и в глаза не видела Клер. Я не желаю, чтобы вы ее беспокоили.
– А я и не собираюсь это делать, миссис Гленнон. Миссис Гленнон недовольно поморщилась. – Ее зовут Айрис Мюльхар.
– А адрес? – спросил Мейер, записывая данные.
– Послушайте, вы же сказали...
– Так ведь для отчета нужно, миссис Гленнон.
– Дом номер 1131 по Пятьдесят Шестой Северной улице.
– Это в Бестауне?
– Да.
– Благодарю вас. Так значит ваша дочь Эйлин временно живет сейчас у нее, я правильно вас понял, миссис Гленнон?
– Правильно.
– А когда она поехала к ней?
– В субботу. В субботу утром.
– Она и раньше бывала там, верно? Ну, когда вы были в больнице?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25