Прошлой ночью он рано бросил игру в покер: он поспешил домой, чтобы убить Морин…
И своих дочерей?!
Нет!..
Невозможно!
– Нет, – произнес я. – Я так не думаю, мисс Парчейз.
– Нет?? Тогда кого же выгораживает Майкл?
Я не рискнул высказать предположение, что Майкл, вполне возможно, выгораживает свою мать, Бетти Парчейз. Заметил только:
– Может быть, и никого. Может, он их и убил.
– Но вы ведь прочли его письмо? – спросила Карин, раздражаясь.
– Да.
– И все еще можете так думать?
– Я не знаю, что думать, – ответил я и посмотрел на часы.
– Хотите еще выпить? – спохватилась Карин. – Я могу позвонить.
– Нет, спасибо, мне пора идти, – сказал я и засунул письмо в карман.
– Вы покажете письмо полиции?
– Да.
– Похоже, я вас не убедила, – заметила она, напряженно улыбнувшись.
– В чем? В невиновности вашего брата или в виновности вашего отца?
– Вы не знаете моего отца так, как знаю его я. Вы не знаете, каким он может быть жестоким.
– Не верится, что он и есть убийца, – возразил я, встал и направился к двери.
– После того, как развелся с женой после пятнадцати лет совместной жизни, все остальное кажется легким, – сказала Карин.
– Только не убийство, мисс Парчейз. Спокойной ночи, я ценю ваше…
– Даже убийство!
– Но не своих же собственных дочерей, – сказал я и открыл дверь.
– Развод – это один из способов убийства, – успела возразить она.
Глава 13
Я вернулся домой без четверти час. В кабинете горел свет. Сьюзен, обнаженная, сидела за столом. Ее рука лежала на телефонной трубке. Она никак не отреагировала, когда я остановился в дверях и заглянул в комнату.
– В чем дело? – спросил я.
На ее губах заиграла непонятная улыбка.
– Сьюзен?
– Мне только что позвонили, – сказала она.
– Кто?
– Мужчина по имени Джеральд Хеммингз.
У меня перехватило горло. Поначалу мы с Эгги тысячу раз репетировали подобную сцену. Мы точно знали, что говорить, чтобы избежать ловушки. Какие бы обвинения ни предъявляли Сьюзен или Джеральд, мы готовы были все отрицать. Но так было вначале, а сейчас – по-другому. В прошлом месяце мы договорились все рассказать, поэтому теперь не было смысла лгать.
– Джеральд Хеммингз? – переспросил я. – Кажется, я не знаком с этим джентльменом. Что ему было нужно в такое время?
– Он хотел поговорить с тобой. А вместо этого пообщался со мной.
Я ничего не ответил. Я ждал. Я понял, что это не ловушка. Хотя это и выглядело ловушкой. И все-таки я знал, что это не так. Может нас кто-то видел? Например, та женщина, что собирала ракушки на пляже? Может, она видела, как я входил в дом? И узнала меня? А потом позвонила Джеральду Хеммингзу и все ему рассказала? Я ждал. Молчание затягивалось. Сьюзен продолжала пристально смотреть на меня.
– Что ж, я… А кто этот мужчина? – наконец пробормотал я. – Я никогда…
– Мы в театре встречались с его женой.
– С его женой?
– Агатой Хеммингз.
Так в первый раз ее имя прозвучало у нас в доме. Сенсации не произошло, но тем не менее оно разорвалось в комнате, шрапнелью разлетаясь по углам – «Агата Хеммингз!..» – рикошетом отлетая от стен – «Агата Хеммингз!» – калеча и сокрушая все и вся на своем пути.
– Я ее не помню, – заметил я.
– Кажется, мистер Хеммингз считает, что у тебя с ней роман.
– Что такое ты несешь?!
– Агата Хеммингз… Кажется, так считает ее муж…
– Да, я слушаю тебя. Но…
– …но, конечно же, это выдумки.
– Послушай, Сьюзен, я не знаю, кто позвонил тебе в такое время, но…
– Мне позвонил мистер Хеммингз!
– Или же кто-то, кто назвался мистером Хеммингзом.
– Да, конечно, и этот кто-то весьма правдоподобно от имени мистера Хеммингза рассказал мне, как ты трахал его жену.
– Сьюзен, клянусь Богом, я ничего не понимаю.
– Не клянись, Мэттью. А то Бог испепелит тебя молнией.
– Я рад, что ты находишь это забавным. Глубокой ночью тебе звонит неизвестный мужчина…
– О да, все это чрезвычайно забавно.
– Ну, я безусловно рад…
– Я бы даже сказала точнее – безумно весело. Я даже поинтересовалась у мистера Хеммингза – может, это своего рода шутка? Это потому, что мне это показалось просто уморительным, Мэттью. Однако мистер Хеммингз не нашел в этом ничего смешного. В течение всего нашего разговора он плакал, Мэттью. Временами я даже не могла разобрать, что такое он говорит. Но суть уяснила. Мне все-таки удалось ее уяснить. Хочешь послушать, Мэттью?
– Нет, я хочу лечь спать. Мы поговорим об этом…
– Мы поговорим об этом сейчас, и немедленно, сукин ты сын!
– Не о чем говорить, Сьюзен.
– Правильно, Мэттью. После сегодняшней ночи больше не о чем говорить. Но это-то мы и должны обсудить сейчас.
– Я не желаю ничего слушать.
– Тебе придется выслушать, или я разбужу Джоанну и все ей расскажу. Ты хочешь, чтобы твоя дочь все это услышала, Мэттью?
– Что тебе нужно, Сьюзен? Если ты так уверена, что тот, кто тебе позвонил, сказал правду…
– Он сказал правду.
– Что ж, отлично. Ты веришь этому, – ну и ладно!
– Она пыталась покончить с собой, Мэттью.
– Что?!
– Она проглотила половину упаковки снотворного.
– Кто… Это он тебе сказал?
– Да.
– Я тебе не верю.
– Позвони ей. Спроси.
– С какой стати… Я с ней не знаком. Я даже не помню, что мы встречались…
– Мэттью, она пыталась покончить с собой! Ради всего святого, ты все еще собираешься продолжать?..
– Ладно, – устало сказал я.
– Ага.
– Когда он позвонил?
– Минут десять назад.
– С ней… с ней все в порядке?
– Я уже думала, ты так и не спросишь.
– Послушай, Сьюзен…
– Не смей называть меня так, негодяй!
– Что же все-таки произошло? Ты можешь мне рассказать, что произошло, или…
– Он смотрел телевизор. А когда в одиннадцать отправился спать, то обнаружил, что она без сознания.
– Он вызвал врача?
– Нет.
– Почему?
– Понял, в чем дело – по всему полу были разбросаны таблетки. Он постарался, чтобы ее вырвало, засунул ее под холодный душ, а потом заставил ходить взад-вперед по спальне. Вот тогда она ему все и рассказала, Мэттью. Пока они ходили туда-сюда, туда-сюда. – Она сделала ударение на последних словах «туда-сюда», изображая это хождение на крышке стола при помощи указательного и среднего пальцев правой руки, через стопку бумаги, ножницы и обратно к телефону. Вот так: «Туда-сюда, туда-сюда». Я наблюдал за движением ее пальцев и представлял себе Эгги, цепляющуюся за своего мужа, и его, беспрерывной ходьбой старающегося ослабить действие злополучных таблеток. Ее волосы, должно быть, еще влажные от душа, лицо мертвенно-бледное, темно-серые глаза широко раскрыты. И она говорит. Рассказывает, еле шевеля языком.
– Ладно, – сказал я.
– Ладно? – Сьюзен прекратила маршировать пальцами, стиснула правую руку в кулак и ударила себя по коленке. – Что ты хочешь сказать этим словом «ладно», Мэттью?
– Значит, ладно, теперь мне известно, что произошло.
– Но ты не знаешь, почему это произошло? Ни сном ни духом. Ты не знаешь, почему она приняла эти таблетки, не так ли?
– Почему же, Сьюзен?
– Потому что была убеждена, что ты не осмелишься просить у меня развода, – ответила Сьюзен и разразилась смехом. Ее смех напугал меня. У меня внезапно появилось предчувствие, что сейчас начнется еще один кошмар, что, возможно, он уже начался в тот самый момент, когда я вошел в дом и увидел, что в кабинете горит свет. А может, раньше – пронзительно звонит телефон, и Сьюзен, обнаженная, спешит через холл в кабинет, чтобы поднять трубку. «Извините, мистер Хеммингз, но его нет дома» – и этот кошмар обрушивается на нее, на нас, на наш дом…
Я быстро обошел вокруг стола, чтобы прекратить этот истерический смех, прежде чем проснется Джоанна. Я положил руку ей на плечо, а она вдруг отпрянула, как будто по руке у нее проползла змея. Истерический хохот внезапно оборвался, но тут же сменился чем-то более грозным и опасным. Она вдруг схватила ножницы. Ее рука взметнулась вверх, и в то же время Сьюзен вылетела из-за стола, так что оба движения слились воедино.
Она сжимала ножницы как кинжал. Охваченная яростью, она без раздумий и колебаний атаковала меня. Острые концы ножниц были всего в дюйме от моего живота, когда я перехватил ее руку и блокировал прямой удар. Она вырвала руку, снова сделала выпад, и на этот раз ей удалось распороть мне рукав пиджака. Она хрипло и прерывисто дышала. Я уже не был уверен, помнит ли она еще о причине своей ярости. Но она продолжала размахивать ножницами, снова и снова пытаясь нанести удар. В конце концов, она притиснула меня к книжному шкафу. Я никак не мог перехватить ее кисть, она слишком быстро размахивала ножницами. Она зацепила лацкан пиджака, мгновенно высвободила ножницы и снова бросилась на меня. Я выставил левую руку, и внезапно у меня через всю ладонь зазиял порез до самого запястья. Я почувствовал мгновенную слабость и оперся на стол в поисках опоры, нечаянно смахнув на пол телефон. Она снова бросилась на меня, а я вспомнил, как Джейми описывал спальню своего дома, стены в крови…
И тут раздался крик.
На какое-то мгновенье я подумал, что это кричу я. Я вытянул кровоточащую ладонь навстречу Сьюзен, рот у меня был открыт – так что было бы естественным, если бы кричал я. Но кричали позади меня. Я метнулся влево – отчасти, чтобы избежать очередного удара ножниц, а отчасти – чтобы выяснить, кто же там кричит. В дверях стояла моя дочь Джоанна в длинной ночной рубашке. Глаза у нее были широко раскрыты, рот распахнут в крике, и этот ее вопль поднял бы мертвых из могилы. Этот вопль, полный ужаса и неверия в происходящее. Он заполнил комнату и остановил кошмар. Ножницы опустились. Сьюзен, словно не веря, уставилась на свою правую руку. И рука и ножницы ходили ходуном, как в лихорадке. Сьюзен уронила их на пол…
– Убирайся, – глухо пробормотала она. – Убирайся отсюда, негодяй!
Джоанна бросилась к ней в объятия.
Через частично приоткрытые шторы пробивалось солнце. Я открыл глаза и зажмурился. Я лежал на кушетке в своем кабинете. На часах было 8.15 утра. Ночной кошмар закончился.
Я посмотрел на забинтованную левую руку. Повязка была насквозь пропитана кровью. Вставать не хотелось. Казалось, идти было некуда. Перед моими глазами встала картина: дочь в объятиях Сьюзен. Я потряс головой, желая освободиться от этого навязчивого образа, с усилием поднялся с кушетки и снова посмотрел на часы. Одежда моя была в полнейшем беспорядке: я спал не раздеваясь. На ногах ничего не было. Туфли с засунутыми внутрь носками стояли возле стола. Меня бросило в дрожь при мысли о том, что придется принять душ, а потом одеться в тот же костюм, в котором я был вчера. Но я ушел из дому, не взяв с собой ничего. Повернулся, вышел из кабинета, прошел по коридору к двери, и дверь со щелчком захлопнулась за мной. Щелк! Моя дочь в объятиях Сьюзен. В объятиях своей матери, а не в моих!
Я пересек кабинет, открыл дверь и прошел по коридору в душ. Костюм я повесил на крючок в надежде, что под воздействием пара часть морщин разгладится. Насчет рубашки что-либо предпринимать было бесполезно: придется одевать так, как есть. Но что меня беспокоило – так это носки: ведь я проходил в них весь предыдущий день. Даже если их постирать, они все равно не успеют высохнуть к началу рабочего дня. Стоя под душем, я размышлял, с чего мне начать день. Вода была горячей, и пар дремотно обволакивал меня. Мне придется позвонить Эгги. Джеральд с детьми к тому времени уйдет – хотя какое это имеет значение? Джеральд теперь и так знает. А может, позвонить и просто сказать: «Привет, это Мэттью Хоуп, могу я поговорить с Эгги?»
Я попытался убедить себя, что прошлой ночью ничего из ряда вон выходящего не случилось.
Пар поднимался кверху, заволакивая, казалось, туманом весь мир. Я думал о своей дочери, о том, как она, не раздумывая, бросилась в объятия Сьюзен. Неужели все дети после развода или разрыва бросаются к матерям? Карин Парчейз не пожелала звонить своему отцу, а вот своей матери позвонила сразу же, как только получила письмо Майкла. Она пыталась дозвониться ей и следующим вечером, хотя не удосужилась позвонить своему отцу. Несмотря на то, что находилась здесь, в Калузе. Всего-то поднять трубку да набрать номер: «Привет, пап, это Карин». Так нет же! Позвонит ли мне когда-нибудь Джоанна?
Стоя под душем, я заплакал.
Без десяти девять я закончил бриться, но лучше себя не почувствовал. Морщины на моем костюме разгладились, но от этого он не стал выглядеть приличнее. Носки я еще не надевал: они вызывали у меня отвращение. Я набрал номер Эгги. На другом конце линии зазвонил аппарат. Один звонок, второй, потом еще и еще. Моя рука, держащая трубку, вспотела: у меня не было никакого желания беседовать с Джеральдом Хеммингзом. Телефон продолжал звонить. Я уже собирался положить трубку, как вдруг послышался ее голос:
– Алло?
Еле слышно. Я сначала решил, что Джеральд еще не ушел. Подумал, что она шепчет в трубку, притаившись где-нибудь в углу.
– Эгги?
– Да.
– Ты одна?
– Да.
– Что случилось?
– Просто показалось… пожалуйста, Мэтт, прости меня, – прошептала она и заплакала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
И своих дочерей?!
Нет!..
Невозможно!
– Нет, – произнес я. – Я так не думаю, мисс Парчейз.
– Нет?? Тогда кого же выгораживает Майкл?
Я не рискнул высказать предположение, что Майкл, вполне возможно, выгораживает свою мать, Бетти Парчейз. Заметил только:
– Может быть, и никого. Может, он их и убил.
– Но вы ведь прочли его письмо? – спросила Карин, раздражаясь.
– Да.
– И все еще можете так думать?
– Я не знаю, что думать, – ответил я и посмотрел на часы.
– Хотите еще выпить? – спохватилась Карин. – Я могу позвонить.
– Нет, спасибо, мне пора идти, – сказал я и засунул письмо в карман.
– Вы покажете письмо полиции?
– Да.
– Похоже, я вас не убедила, – заметила она, напряженно улыбнувшись.
– В чем? В невиновности вашего брата или в виновности вашего отца?
– Вы не знаете моего отца так, как знаю его я. Вы не знаете, каким он может быть жестоким.
– Не верится, что он и есть убийца, – возразил я, встал и направился к двери.
– После того, как развелся с женой после пятнадцати лет совместной жизни, все остальное кажется легким, – сказала Карин.
– Только не убийство, мисс Парчейз. Спокойной ночи, я ценю ваше…
– Даже убийство!
– Но не своих же собственных дочерей, – сказал я и открыл дверь.
– Развод – это один из способов убийства, – успела возразить она.
Глава 13
Я вернулся домой без четверти час. В кабинете горел свет. Сьюзен, обнаженная, сидела за столом. Ее рука лежала на телефонной трубке. Она никак не отреагировала, когда я остановился в дверях и заглянул в комнату.
– В чем дело? – спросил я.
На ее губах заиграла непонятная улыбка.
– Сьюзен?
– Мне только что позвонили, – сказала она.
– Кто?
– Мужчина по имени Джеральд Хеммингз.
У меня перехватило горло. Поначалу мы с Эгги тысячу раз репетировали подобную сцену. Мы точно знали, что говорить, чтобы избежать ловушки. Какие бы обвинения ни предъявляли Сьюзен или Джеральд, мы готовы были все отрицать. Но так было вначале, а сейчас – по-другому. В прошлом месяце мы договорились все рассказать, поэтому теперь не было смысла лгать.
– Джеральд Хеммингз? – переспросил я. – Кажется, я не знаком с этим джентльменом. Что ему было нужно в такое время?
– Он хотел поговорить с тобой. А вместо этого пообщался со мной.
Я ничего не ответил. Я ждал. Я понял, что это не ловушка. Хотя это и выглядело ловушкой. И все-таки я знал, что это не так. Может нас кто-то видел? Например, та женщина, что собирала ракушки на пляже? Может, она видела, как я входил в дом? И узнала меня? А потом позвонила Джеральду Хеммингзу и все ему рассказала? Я ждал. Молчание затягивалось. Сьюзен продолжала пристально смотреть на меня.
– Что ж, я… А кто этот мужчина? – наконец пробормотал я. – Я никогда…
– Мы в театре встречались с его женой.
– С его женой?
– Агатой Хеммингз.
Так в первый раз ее имя прозвучало у нас в доме. Сенсации не произошло, но тем не менее оно разорвалось в комнате, шрапнелью разлетаясь по углам – «Агата Хеммингз!..» – рикошетом отлетая от стен – «Агата Хеммингз!» – калеча и сокрушая все и вся на своем пути.
– Я ее не помню, – заметил я.
– Кажется, мистер Хеммингз считает, что у тебя с ней роман.
– Что такое ты несешь?!
– Агата Хеммингз… Кажется, так считает ее муж…
– Да, я слушаю тебя. Но…
– …но, конечно же, это выдумки.
– Послушай, Сьюзен, я не знаю, кто позвонил тебе в такое время, но…
– Мне позвонил мистер Хеммингз!
– Или же кто-то, кто назвался мистером Хеммингзом.
– Да, конечно, и этот кто-то весьма правдоподобно от имени мистера Хеммингза рассказал мне, как ты трахал его жену.
– Сьюзен, клянусь Богом, я ничего не понимаю.
– Не клянись, Мэттью. А то Бог испепелит тебя молнией.
– Я рад, что ты находишь это забавным. Глубокой ночью тебе звонит неизвестный мужчина…
– О да, все это чрезвычайно забавно.
– Ну, я безусловно рад…
– Я бы даже сказала точнее – безумно весело. Я даже поинтересовалась у мистера Хеммингза – может, это своего рода шутка? Это потому, что мне это показалось просто уморительным, Мэттью. Однако мистер Хеммингз не нашел в этом ничего смешного. В течение всего нашего разговора он плакал, Мэттью. Временами я даже не могла разобрать, что такое он говорит. Но суть уяснила. Мне все-таки удалось ее уяснить. Хочешь послушать, Мэттью?
– Нет, я хочу лечь спать. Мы поговорим об этом…
– Мы поговорим об этом сейчас, и немедленно, сукин ты сын!
– Не о чем говорить, Сьюзен.
– Правильно, Мэттью. После сегодняшней ночи больше не о чем говорить. Но это-то мы и должны обсудить сейчас.
– Я не желаю ничего слушать.
– Тебе придется выслушать, или я разбужу Джоанну и все ей расскажу. Ты хочешь, чтобы твоя дочь все это услышала, Мэттью?
– Что тебе нужно, Сьюзен? Если ты так уверена, что тот, кто тебе позвонил, сказал правду…
– Он сказал правду.
– Что ж, отлично. Ты веришь этому, – ну и ладно!
– Она пыталась покончить с собой, Мэттью.
– Что?!
– Она проглотила половину упаковки снотворного.
– Кто… Это он тебе сказал?
– Да.
– Я тебе не верю.
– Позвони ей. Спроси.
– С какой стати… Я с ней не знаком. Я даже не помню, что мы встречались…
– Мэттью, она пыталась покончить с собой! Ради всего святого, ты все еще собираешься продолжать?..
– Ладно, – устало сказал я.
– Ага.
– Когда он позвонил?
– Минут десять назад.
– С ней… с ней все в порядке?
– Я уже думала, ты так и не спросишь.
– Послушай, Сьюзен…
– Не смей называть меня так, негодяй!
– Что же все-таки произошло? Ты можешь мне рассказать, что произошло, или…
– Он смотрел телевизор. А когда в одиннадцать отправился спать, то обнаружил, что она без сознания.
– Он вызвал врача?
– Нет.
– Почему?
– Понял, в чем дело – по всему полу были разбросаны таблетки. Он постарался, чтобы ее вырвало, засунул ее под холодный душ, а потом заставил ходить взад-вперед по спальне. Вот тогда она ему все и рассказала, Мэттью. Пока они ходили туда-сюда, туда-сюда. – Она сделала ударение на последних словах «туда-сюда», изображая это хождение на крышке стола при помощи указательного и среднего пальцев правой руки, через стопку бумаги, ножницы и обратно к телефону. Вот так: «Туда-сюда, туда-сюда». Я наблюдал за движением ее пальцев и представлял себе Эгги, цепляющуюся за своего мужа, и его, беспрерывной ходьбой старающегося ослабить действие злополучных таблеток. Ее волосы, должно быть, еще влажные от душа, лицо мертвенно-бледное, темно-серые глаза широко раскрыты. И она говорит. Рассказывает, еле шевеля языком.
– Ладно, – сказал я.
– Ладно? – Сьюзен прекратила маршировать пальцами, стиснула правую руку в кулак и ударила себя по коленке. – Что ты хочешь сказать этим словом «ладно», Мэттью?
– Значит, ладно, теперь мне известно, что произошло.
– Но ты не знаешь, почему это произошло? Ни сном ни духом. Ты не знаешь, почему она приняла эти таблетки, не так ли?
– Почему же, Сьюзен?
– Потому что была убеждена, что ты не осмелишься просить у меня развода, – ответила Сьюзен и разразилась смехом. Ее смех напугал меня. У меня внезапно появилось предчувствие, что сейчас начнется еще один кошмар, что, возможно, он уже начался в тот самый момент, когда я вошел в дом и увидел, что в кабинете горит свет. А может, раньше – пронзительно звонит телефон, и Сьюзен, обнаженная, спешит через холл в кабинет, чтобы поднять трубку. «Извините, мистер Хеммингз, но его нет дома» – и этот кошмар обрушивается на нее, на нас, на наш дом…
Я быстро обошел вокруг стола, чтобы прекратить этот истерический смех, прежде чем проснется Джоанна. Я положил руку ей на плечо, а она вдруг отпрянула, как будто по руке у нее проползла змея. Истерический хохот внезапно оборвался, но тут же сменился чем-то более грозным и опасным. Она вдруг схватила ножницы. Ее рука взметнулась вверх, и в то же время Сьюзен вылетела из-за стола, так что оба движения слились воедино.
Она сжимала ножницы как кинжал. Охваченная яростью, она без раздумий и колебаний атаковала меня. Острые концы ножниц были всего в дюйме от моего живота, когда я перехватил ее руку и блокировал прямой удар. Она вырвала руку, снова сделала выпад, и на этот раз ей удалось распороть мне рукав пиджака. Она хрипло и прерывисто дышала. Я уже не был уверен, помнит ли она еще о причине своей ярости. Но она продолжала размахивать ножницами, снова и снова пытаясь нанести удар. В конце концов, она притиснула меня к книжному шкафу. Я никак не мог перехватить ее кисть, она слишком быстро размахивала ножницами. Она зацепила лацкан пиджака, мгновенно высвободила ножницы и снова бросилась на меня. Я выставил левую руку, и внезапно у меня через всю ладонь зазиял порез до самого запястья. Я почувствовал мгновенную слабость и оперся на стол в поисках опоры, нечаянно смахнув на пол телефон. Она снова бросилась на меня, а я вспомнил, как Джейми описывал спальню своего дома, стены в крови…
И тут раздался крик.
На какое-то мгновенье я подумал, что это кричу я. Я вытянул кровоточащую ладонь навстречу Сьюзен, рот у меня был открыт – так что было бы естественным, если бы кричал я. Но кричали позади меня. Я метнулся влево – отчасти, чтобы избежать очередного удара ножниц, а отчасти – чтобы выяснить, кто же там кричит. В дверях стояла моя дочь Джоанна в длинной ночной рубашке. Глаза у нее были широко раскрыты, рот распахнут в крике, и этот ее вопль поднял бы мертвых из могилы. Этот вопль, полный ужаса и неверия в происходящее. Он заполнил комнату и остановил кошмар. Ножницы опустились. Сьюзен, словно не веря, уставилась на свою правую руку. И рука и ножницы ходили ходуном, как в лихорадке. Сьюзен уронила их на пол…
– Убирайся, – глухо пробормотала она. – Убирайся отсюда, негодяй!
Джоанна бросилась к ней в объятия.
Через частично приоткрытые шторы пробивалось солнце. Я открыл глаза и зажмурился. Я лежал на кушетке в своем кабинете. На часах было 8.15 утра. Ночной кошмар закончился.
Я посмотрел на забинтованную левую руку. Повязка была насквозь пропитана кровью. Вставать не хотелось. Казалось, идти было некуда. Перед моими глазами встала картина: дочь в объятиях Сьюзен. Я потряс головой, желая освободиться от этого навязчивого образа, с усилием поднялся с кушетки и снова посмотрел на часы. Одежда моя была в полнейшем беспорядке: я спал не раздеваясь. На ногах ничего не было. Туфли с засунутыми внутрь носками стояли возле стола. Меня бросило в дрожь при мысли о том, что придется принять душ, а потом одеться в тот же костюм, в котором я был вчера. Но я ушел из дому, не взяв с собой ничего. Повернулся, вышел из кабинета, прошел по коридору к двери, и дверь со щелчком захлопнулась за мной. Щелк! Моя дочь в объятиях Сьюзен. В объятиях своей матери, а не в моих!
Я пересек кабинет, открыл дверь и прошел по коридору в душ. Костюм я повесил на крючок в надежде, что под воздействием пара часть морщин разгладится. Насчет рубашки что-либо предпринимать было бесполезно: придется одевать так, как есть. Но что меня беспокоило – так это носки: ведь я проходил в них весь предыдущий день. Даже если их постирать, они все равно не успеют высохнуть к началу рабочего дня. Стоя под душем, я размышлял, с чего мне начать день. Вода была горячей, и пар дремотно обволакивал меня. Мне придется позвонить Эгги. Джеральд с детьми к тому времени уйдет – хотя какое это имеет значение? Джеральд теперь и так знает. А может, позвонить и просто сказать: «Привет, это Мэттью Хоуп, могу я поговорить с Эгги?»
Я попытался убедить себя, что прошлой ночью ничего из ряда вон выходящего не случилось.
Пар поднимался кверху, заволакивая, казалось, туманом весь мир. Я думал о своей дочери, о том, как она, не раздумывая, бросилась в объятия Сьюзен. Неужели все дети после развода или разрыва бросаются к матерям? Карин Парчейз не пожелала звонить своему отцу, а вот своей матери позвонила сразу же, как только получила письмо Майкла. Она пыталась дозвониться ей и следующим вечером, хотя не удосужилась позвонить своему отцу. Несмотря на то, что находилась здесь, в Калузе. Всего-то поднять трубку да набрать номер: «Привет, пап, это Карин». Так нет же! Позвонит ли мне когда-нибудь Джоанна?
Стоя под душем, я заплакал.
Без десяти девять я закончил бриться, но лучше себя не почувствовал. Морщины на моем костюме разгладились, но от этого он не стал выглядеть приличнее. Носки я еще не надевал: они вызывали у меня отвращение. Я набрал номер Эгги. На другом конце линии зазвонил аппарат. Один звонок, второй, потом еще и еще. Моя рука, держащая трубку, вспотела: у меня не было никакого желания беседовать с Джеральдом Хеммингзом. Телефон продолжал звонить. Я уже собирался положить трубку, как вдруг послышался ее голос:
– Алло?
Еле слышно. Я сначала решил, что Джеральд еще не ушел. Подумал, что она шепчет в трубку, притаившись где-нибудь в углу.
– Эгги?
– Да.
– Ты одна?
– Да.
– Что случилось?
– Просто показалось… пожалуйста, Мэтт, прости меня, – прошептала она и заплакала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25