– Зачем? – спросил я.
– Зачем?.. Что вы хотите этим сказать?
– У вас же есть признание мальчика.
– Да, верно. Но налицо кое-какие неувязки, и они меня не устраивают. Поверите вы мне или нет, мистер Хоуп, но мне совсем не хочется отправить этого паренька на электрический стул, основываясь только на его показаниях. Особенно когда его родители – и отец и мать – представляют мне такие алиби, которые рассыпаются при первой же проверке. Мы прочесали квартал, где живет его мать, с той же тщательностью, как если бы уничтожали вредных насекомых. Дом напротив выставлен на продажу, так что оттуда некому засвидетельствовать, приходила она или уходила. Никто из соседей не заметил света в доме прошлой ночью, а она утверждает, что смотрела телевизор в задней части дома. Может, так оно и было. Но большинство из них склонно предполагать, что ворота и гараж были закрыты в течение всего дня. Так вот, я задаю себе вопрос: была ли она весь день дома или же ее весь день не было? Я просто размышляю, мистер Хоуп, но давайте предположим, что она вбила себе в голову совершить убийство. Разве не могла она покинуть дом в пять-шесть утра, весь день где-нибудь проболтаться, а домой вернуться на следующее утро часа в три, чтобы никто ничего не заметил? Я пока не знаю. Но я с ней еще не закончил, ни в коем случае. И с доктором тоже. Что касается парня… существуют доказательства, что это сделал он, а кое-что свидетельствует об обратном. Я все еще не понимаю, чего вдруг он схватил этот нож, а вы?
– Я тоже.
– Сидят спокойно за кухонным столом, мило беседуют, и вдруг ни с того ни с сего он хватает нож и преследует ее до спальни. Не могу этого объяснить, – Юренберг покачал головой. – Это кажется мне странным, а вам?
– Тоже.
– И при этом, запинаясь и заикаясь, он с трудом объясняет, почему он боялся пойти в полицию. Якобы боялся того, что о нем могут подумать. В таком случае я начинаю задумываться: а может, он в самом деле обесчестил эту женщину и обеих девочек? Тогда становится понятным, почему он их убил. Понимаете, он никак не объясняет, по какой причине он их убил. Конечно, есть масса случаев, когда кто-то отключается и убивает в припадке слепой ярости, а потом приходит в себя и не может объяснить причины. Но я склонен думать, что это особый случай. Я действительно так думаю. Если только он их не изнасиловал. Или не попытался изнасиловать. Он говорит, что держал в объятиях мать и старшую дочь. Не понимаю, как это вписывается в общую картину убийства. У вас есть какие-нибудь мысли на этот счет?
– Нет, – ответил я. Я не сказал ему, что Майкл, прежде чем отправиться в дом своего отца, около половины двенадцатого прошлой ночью с кем-то разговаривал по телефону. Я приехал сюда, чтобы поговорить об этом с Майклом.
– Ведь если он их не насиловал, – продолжал размышлять Юренберг, – то чего ж он боялся, что его будут в этом подозревать? Я хочу сказать, если он кого-то убил, то, ради всего святого, зачем волноваться из-за того, что он кого-то обнимал? Скорее, надо тревожиться о том, что полиция будет подозревать в убийстве… Или я не прав? Я просто ничего не понимаю! – Юренберг тяжело вздохнул. – Я хочу поговорить с этой Брене – она владелица цветочного магазина на Саут-Бэйвью. Посмотрим, был ли доктор с ней прошлой ночью. Если это так, тогда можно понять, почему он солгал. Как будто ворошишь муравейник, правда?
– Да, похоже.
– Но это все равно не объясняет, почему парень лжет. Я имею в виду не ложь в прямом смысле этого слова, а утаивание конкретных фактов. Это не одно и то же. Вам не кажется, что всей правды он не говорит?
– Не могу сказать…
– Что ж, – вздохнул Юренберг и посмотрел на часы. – Как раз сейчас производится вскрытие, и скоро мы узнаем, были ли повреждения на половых органах или занесена сперма у женщины и девочек. Одежду мы отослали на экспертизу в Талахасси… Я никак не могу разобраться в этом проклятом деле! Слишком много неясностей…
В этот момент появился надзиратель и извинился за то, что заставил ждать так долго. Ведя нас по коридору, он объяснил, что звонила жена по поводу стиральной машины. Когда мы подошли к стальной двери в конце коридора, он снял с пояса связку и вложил один из ключей, окрашенный в ярко-красный цвет, в замочную скважину. Повернув ключ, он распахнул настежь тяжелую дверь. За дверью неожиданно оказалась решетка. Прутья переплетались неравномерно, как в кривом зеркале. Моему взору предстала огромная клетка, разделенная решетками на маленькие клетушки, в каждой из которых была койка, умывальник и туалет.
– Каталажка, – заметил надзиратель. – Для примерных заключенных.
Мы двинулись по узкому коридору мимо решеток, резко свернули направо и очутились в тупике, в конце которого находились две камеры. Майкл был в камере, ближайшей к повороту. Надзиратель отпер дверь тем же ключом цвета крови.
Майкл был в тюремной одежде: темно-синие брюки, светло-голубая хлопчатобумажная рубашка, черные ботинки и носки. Он сидел на койке, зажав руки между коленей – точно в такой же позе, как тогда, когда я впервые увидел его в запятнанной кровью одежде в кабинете капитана. На стене рядом с зарешеченной дверью была фарфоровая раковина с двумя кранами. Сразу за ней находился унитаз без сиденья – просто белый фарфоровый унитаз и рулон туалетной бумаги на стене. Справа на стене цвета горчицы кто-то из заключенных карандашом написал: «Я нуждаюсь в психической реабилитации» – последнее слово было написано с ошибкой. Другой заключенный нацарапал свое имя на стене, обвел его прямоугольником и разделил вертикальной чертой, как бы намекая на двойные камеры, расположенные в конце коридора. На прикрепленной к стене койке ничего не было, кроме черного от грязи поролонового матраса. Я переступил порог и, как только надзиратель закрыл за мной дверь, сразу почувствовал себя заключенным.
– Если захотите выйти, покричите, – предупредил надзиратель, и они с Юренбергом повернули за угол и исчезли. Послышался лязг замка тяжелой стальной двери. Дверь со скрипом отворилась и захлопнулась. Снова лязгнул замок. Воцарилась тишина.
– Как ты себя чувствуешь, Майкл? – спросил я.
– Нормально, – ответил он.
– С тобой хорошо обращаются?
– Нормально. Они немного обрезали мои волосы – им это разрешается?
– Да.
– Вокруг яиц тоже. Зачем они это сделали?
– А сам ты как думаешь, Майкл?
– Не знаю.
– Проведут сравнительную экспертизу.
– Чего?
– Волос, обнаруженных на трупах. Чтобы сравнить твои волосы с теми, что нашли.
– Зачем?
– Хотят знать, имело ли место изнасилование, Майкл.
– Я же сказал им, что этого не было. Я рассказал им в точности, что произошло прошлой ночью. Чего они еще…
– Но ты ничего не сказал им о телефонном звонке.
– Каком звонке?
– Сегодня днем я был на катере. Я разговаривал с Лизой Шеллман, и она мне сообщила…
– У Лизы куриные мозги!
– …она сообщила, что прошлой ночью тебе позвонили.
– Не было никакого звонка.
– Майкл, начальник порта поднимал трубку, и он это тоже подтвердил. Он отправился на катер, чтобы позвать тебя, ты вместе с ним пришел в его кабинет и разговаривал по телефону с женщиной, которая…
– Ни с какой женщиной я не разговаривал!
– Значит, ты утверждаешь, что прошлой ночью в одиннадцать тридцать тебе не звонила женщина?
– Прошлой ночью мне вообще никто не звонил.
– Майкл, но это же неправда! – не сдержался я.
Он отвернул голову.
– Почему ты лжешь?
– Я не лгу.
– Прошлой ночью тебе звонила женщина, и начальник порта подтвердит это под присягой. Так кто же она?
– Никто.
– Майкл, начальник порта слышал, как ты сказал: «Я там буду». Где это «там», можешь мне сказать?
– Нигде. Начальник порта ошибся. Вы говорите о мистере Уичерли?
– Да.
– Он же глухой! Глухой пожилой человек. Откуда ему знать, что…
– Он не глухой, Майкл. Он прекрасно слышит. Так где это «там»?
Он заколебался.
– Майкл?
– В доме, – наконец пробормотал он.
– В доме твоего отца?
– Да.
– Кто тебе звонил, Майкл?
Он снова заколебался.
– Майкл, кто?..
– Морин. Мне звонила Морин.
– Что она хотела?
– Сказала, что хочет меня видеть.
– Зачем?
– Она просто попросила прийти.
– Но зачем же?
– Хотела поговорить.
– Она сказала, что отца нет дома?
– Она сказала… она сказала… что они там втроем.
– Морин с твоими сестрами?
– С девочками.
– И она хотела, чтобы ты пришел?
– Да. Она сказала, что она… что она… будет меня ждать.
– Хорошо, Майкл, а что произошло, когда ты туда добрался? О чем вы разговаривали? Ты рассказал детективу, что вы прошли на кухню…
– Да, так оно и было.
– И о чем вы там говорили?
– Я не помню.
– Постарайся вспомнить. Она сказала, почему хотела тебя видеть?
– Потому что была напугана.
– Чем?
– Ну… она не знала, что ей делать.
– В каком смысле?
– Не знаю.
– Но она сказала тебе, что боится?
– Да.
– А потом?
– Не помню.
– Морин не сказала ничего такого, что привело бы тебя в ярость?
– Нет, мы… мы всегда… мы всегда отлично ладили. Мы… нет.
– Так что ты просто ни с того ни с сего схватил нож и начал преследовать ее по всему дому? Так, что ли?
– В спальне я…
– Вот именно, что произошло в спальне?
– Я обнял ее, – сказал он. – И поцеловал в губы.
– Так, а потом?
– Я не хотел, чтобы полиции стало известно, что я… я не хотел, чтобы они знали, что я… поцеловал жену своего отца – она была женой моего отца, а я ее поцеловал.
– И тебе не хотелось, чтобы это стало известно полиции?
– Нет, я… Они ведь расскажут моему отцу.
– Поэтому ты ударил ее ножом?
– Нет. – Он отрицательно покачал головой. – Это случилось после.
– Майкл, я не могу уследить за твоей мыслью.
– Когда она уже была мертва.
– Ты поцеловал ее, когда она уже была мертва?
– Да.
– И ты не хотел, чтоб об этом узнала полиция?
– Да, – ответил он.
– Ты и Эмили поцеловал?
– Нет, только свою мать.
– Свою мать?
– Морин.
В начале шестого я уже был рядом с цветочным магазином. Юренберг не сообщил мне его название, но на Саут-Бэйвью такой магазин был единственным, поэтому я и предположил, что им владеет Кэтрин Брене. Я помнил о том, что мы со Сьюзен собирались присутствовать на открытии картинной галереи между пятью и шестью часами. И все же мне казалось более важным поговорить с миссис Брене, прежде чем это сделает Юренберг. Магазин располагался на той же стороне улицы, что и отель «Королевские пальмы». Увешанный башенками и балкончиками, украшенный террасками, отель придавал улице атмосферу изящества, пробуждая воспоминания о том, как выглядела Калуза еще в 20-х годах. Под вечерними лучами солнца здесь царили тишь и благодать. Перед моим мысленным взором проносились лошади, запряженные в легкие коляски, бегущие по эспланаде, пышные сады, спускающиеся прямо к заливу. Тротуар перед цветочным магазином представлял собой сад в миниатюре. Зонтичное дерево в кадке стояло рядом с драконовым деревом и маисовым кустарником. В центре между ними стояла тележка с цветами. Там были фиолетовые, белые, розовые глоксинии, желтые хризантемы, лаванда. На стеклянном окне магазина было написано «Флер де Ли», а под названием красовался геральдический крест с двумя стилизованными трехлепестковыми ирисами. Название магазина сообщало о том, что он принадлежал Кэтрин Брене. Сам собой возникал образ французской обольстительницы, жеманно спрашивающей: «Что вы желаете, месье?»
В магазине никого не было, кроме чуть коренастой средних лет женщины. Ее светлые волосы были собраны в тугой узел на затылке, на носу – огромные очки в черепаховой оправе. На ней был зеленый халат, весь перемазанный землей, из кармана которого торчали садовые ножницы. На ногах – разношенные сандалии. Она держала горшок с папоротником, который, вероятно, только что принесла с улицы. Судя по времени, магазин уже был закрыт. Она обернулась и посмотрела на меня. Позади нее на демонстрационной витрине хаотично расположились красные розы с длинными стеблями и алые тюльпаны, изысканные орхидеи, маргаритки и ирисы, вполне соответствующие названию «Флер де Ли». Справа и слева на полках стояли кактусы, фиалки, бегонии, с потолка свешивался виноград и бостонский плющ, рядом с композицией из высушенных цветов стоял пустой цветочный горшок.
– Извините, – сказал я. – Я хотел бы видеть миссис Брене.
– Это я, – сказала она. Светлые брови слегка изогнулись, а карие глаза широко раскрылись в ожидании.
– Кэтрин Брене? – переспросил я. Я никак не мог поверить, что это была именно та женщина, которую Джейми назвал «ошеломляюще красивой».
– Да, – ответила она, – меня зовут Кэтрин Брене.
– Здравствуйте, – проговорил я озадаченно. – Меня зовут Мэттью Хоуп. – Я сделал паузу. – Адвокат Джейми Парчейза.
– Да? – произнесла она с вопросительной интонацией. Она поставила папоротник на пол и в недоумении развела руками.
– Я бы хотел задать вам несколько вопросов по поводу прошлой ночи, – сказал я.
– Простите, не поняла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25